Из кабины подъемного крана отлично виден весь центр. Вот приозерный бульвар, а вот и монументальный, с мощными колоннами театр. Рядом причалы со скоростными «Метеорами», а чуть дальше высотный отель «Карелия». В сторонке от этой обаятельной, но скромной лепоты – некрасивые жилые дома, вкрапленные в серую промышленную застройку.
Крановщик сверху смотрит на, казалось бы, милый городок, заложенный Петром Великим одновременно с соседним заносчивым мегаполисом. Крановщика звать Сергей Виролайнен. Он одинаково сильно не любит и этот городок, и свою работу. Его заветная мечта – научиться сочинять музыку и, конечно же, свершить это в Петербурге.
Наконец-то, Серёжа выпрашивает у своего начальника отпуск и решает ехать в северную столицу, чтобы достичь-таки своей грёзы, чёрт возьми!
В первый же отпускной день он отправляется в консерваторию городка – добыть хоть какую-нибудь информацию. Удача улыбается, как только Виролайнен входит в убогую кирпичную пятиэтажку, смахивающую на стандартную «хрущёвку». Навстречу на всех парах мчится, о чудо, его школьный дружок Ванька Тетерин. Заметив Сергея, он останавливается, потом кидается обниматься и орёт, словно подорванный: ; Чувак, какими судьбами?! Чего в консерваторию припёрся-то?!
Растерявшись от Ванькиного напора, Виролайнен отвечает чуть слышно: ; Мне, Вань, надо бы узнать, с кем музыкой лучше всего позаниматься, к примеру, в Питере.
; Чего вдруг? Ребёнка своего замучить хочешь?! – хохоча, вопит Тетерин.
; Да ты, Вань, не ори так. Ребенка у меня нет, жены тоже. Я сам мечтаю музыку сочинять. Думаю, лучше всего этому учат именно в Петербурге.
; Ну, Виролайнен, ты даёшь! Я вот, чтобы выучиться на флейте играть – по желанию моей трёкнутой мамаши – целых десять лет мучился – сперва в питерском музучилище, потом и здесь. Результат почти нулевой: не музицирую, только преподаю в этих жалких стенах таким же бездарностям, как сам. Так что брось эти глупости. Ты-то как в этой сумасшедшей жизни устроился?
; После восьмого класса в ПТУ подался, на крановщика выучился, теперь на стройке вкалываю. Честно говоря, опротивело. Душа к чему-то возвышенно лирическому просится.
; Ох, дружище, ты и в школе-то был с «максимцем», а сейчас, гляжу, и вовсе с катушек съехал. Сколько на кране-то зарабатываешь?
; Ну, тысяч сорок рубликов в месяц набегает, ; мрачно бурчит Сергей.
; А я вот при всей музыкальной «возвышенности» больше двадцати не вытягиваю. Подумай, разве тебе такое надо?
; Надо, Вань, надо, я решил. Ты только посоветуй, с чего начать-то?
; Хорош. Есть мысля. Подходи сюда к восемнадцати часам. У меня как раз последний урок закончится. Сходим в ближайшее кафе. За твой счёт, естественно. Обещаю, перетрём тему, как надо, полностью!
На часах без десяти шесть, и Виролайнен нервно прохаживается у консерватории. Примчавшийся Тетерин увлёкает его в соседнюю забегаловку с поэтичным названием «Яблонька». Бывшие одноклассники садятся за столик у окна, сонная официантка приносит меню, и Ванька заказывает почти всё, что в нём значится плюс графин коньяку. Как бы оправдываясь, он жарко шепчет на ухо Виролайнену:
; Счас вот сразу полстакана хлебну, чтобы нервы успокоить. Страсть, как пить охота, а жрать – еще сильнее.
После первой же порции спиртного Тетерин накидывается на еду, а наевшись и выразительно отрыгнув, отваливается от стола и развязно заявляет: ; Теперь, Серый, лезь ко мне в штаны и щупай, что под руку попадётся.
В глазах Виролайнена испуг. Увидев это, Тетерин хохочет и наливает себе еще коньяку. Опрокинув его в рот, он нагло выкрикивает: ; Ну, Серёга, ты и дурак! Чего удумал-то? Ты только в правом кармане пошарь, там для тебя сюрприз!
Сергей с отвращением лезет в тетеринский карман и вытаскивает глянцевую визитку, на которой напечатано: «Тетерин Иван Федорович, преподаватель игры на флейте, телефон: 55-41-12». Виролайнен переворачивает карточку и видит на обороте корявую надпись от руки: «Мамонтимский Соломон Микаэлович, композитор, заслуженный деятель искусств, профессор – Санкт–Петербург, Грибоедова 7, кв. 34, телефон: 193-70-29».
Сергей с благодарностью глядит на уронившего голову в тарелку с закуской отключившегося Тетерина и зовет официантку. Сполна расплатившись, посидев еще минут десять, крановщик сгребает упирающегося Ивана в охапку и выволакивает из кафе. Останавливает такси, усаживает в машину бедового флейтиста, дает водителю денег и просит доставить «перепившего друга» к консерватории. Таксист вяло протестует: ; Да ведь до тУда всего-то метров 150!
; Ничего страшного, покатайте по городу, а когда чуток протрезвеет, подвезёте, куда сказано.
Машина уезжает, а Виролайнен отправляется на железнодорожный вокзал за билетом до Петербурга. Купив место в купейном вагоне завтрашнего поезда, он идет пешочком домой и засыпает тихим сном праведника, а утром звонит Тетерину. Тот долго не отвечает, потом в трубке возникают какие-то хрипы и надрывный кашель, сквозь который едва различимо Ванькино сиплое «алльлё».
; Чего, друг сердечный, перепил вчера-то? – весело спрашивает Виролайнен, но ответом ему – лишь тяжкое кряхтенье.
; Ладно, Ваня, ты сконцентрируйся и скажи только, кто такой Мамонтимский и почему мне надо в Питере именно к нему?
Сквозь похмельные звуки слышится: ; Эх, Серый. Он же звезда питерской композиторской школы плюс специалист по обучению музыке таких, как ты, «чайников», пыльным мешком из-за угла по башке стукнутых…
Остаток дня крановщик проводит в сладостных, но тревожных думах о предстоящей поездке и о свидании с Мамонтимским. Почему-то Сергей ни секунды не сомневается в том, что музыкальный мэтр проявит к нему – незнакомому провинциалу - благосклонность.
Ночь проходит под стук колес, а ранним утром поезд с Виролайненом, замирает у перрона Ладожского вокзала Петербурга. Устроившись в привокзальном мини-отеле, крановщик звонит Мамонтимскому. В трубке томительно долго звучат гудки, потом возникает голос, поражающий женским тембром и манерно-медлительной тягучестью:
; Профессор Мамонтимский к вашим услугам.
Крановщик теряет дар речи, но быстро справляется с нахлынувшей неловкостью и, слегка заикаясь, говорит: ; Здравствуйте, профессор, я Сергей Виролайнен из Карелии, а телефон дал мне флейтист Иван Тетерин – мой бывший одноклассник. Он вроде учился у вас музыке, и я тоже очень хочу так. Деньги на учебу имею…
На другом конце провода – лишь глухое молчание, и Сергей с досады уже хочет положить трубку, но вдруг снова слышит голос Мамонтимского:
; Татусенька, детка, овсянку ты сегодня переварила, она слишком густая и несъедобная.
В ответ ему из недр композиторской квартиры слышится зычный бабий крик:
; Не нравится, не жри! Миллион раз говорила, вари кашу сам!!!
Всё смолкает, но Виролайнен продолжает крепко прижимать трубку к уху. И вдруг в ней снова возникает воркование Мамонтимского:
; Да-да, к вашим услугам, покорно слушаю!
; Я говорю, флейтиста Ваньку Тетерина помните?
; Ну, предположим. Флейтисты, они все, знаете ли, отличаются большим прибабахом в головушках. Это у них профессиональное – лобные пазухи слишком сильно продуваются, вот мозг частично и вылетает из черепной коробушки, ха-ха-ха!
Сергей терпеливо выслушивает эту абракадабру, но пытается гнуть свою линию:
; Готов в любое время посетить вас, а по телефону общаться робею.
; Как я понял, вы желаете получить мою консультацию? Это очень кстати. Знаете ли, поиздержался я, бабосики нужны. Пишите адрес.
; Да у меня координаты ваши имеются, флейтист дал.
; Прелестно и мило! Буду ждать к семи вечера!
И вот Сергей стоит перед обитой видавшим виды обшарпанным дерматином дверью. Звонок явно не работает, и посетитель колотит по пыльной обивке, но за дверью тихо, как в могиле. Впечатление, будто в квартире никого нет. Тем не менее, спустя пару минут дверь со скрипом открывается, и перед Виролайненом предстает бесформенная фигура в ночной сорочке до полу, поверх которой накинут старый, заляпанный жирными пятнами мужской двубортный пиджак без пуговиц. На голове у фигуры – когда-то розовый, а теперь почти серый берет, во рту – дымящаяся сигарета.
; К Соломончику?! – визгливо вопрошает фигура. Крановщик утвердительно кивает, и существо, цепко схватив его за руку, втаскивает внутрь.
Вдруг над головой включается тусклая пыльная лампочка, и существо исчезает. В прихожей воняет тухлятиной и кошками, с потолка свисает паутина, а со стен – местами отклеившиеся обои. На полу валяются стопки потрёпанных книг, нот и старых газет, небрежно перевязанные бумажным шпагатом. Виролайнена начинает мутить, но тут в конце прихожей появляется новая фигура – не менее странная, чем первая.
Если половые признаки первого существа сразу опознать было затруднительно, то у второго они скорее мужские. Да, это мужчина, сутулый и немолодой. На нем клетчатая фланелевая рубаха, на которой проступают серые пятна и подтёки – следы овсяной каши, съеденной в разные дни. Такие же следы на штанах и рваных шлёпанцах, из которых торчат узловатые грязные пальцы с покрытыми грибком ногтями.
Сергей подавленно молчит, а неопрятный мужчина начинает громко вещать уже знакомым по давешнему телефонному разговору манерно-тягучим голосом:
; Пройдёмте в гостиную, друг мой любезный.
Помещение, которое Мамонтимский назвал гостиной, оказалось еще более пыльным и грязным, нежели прихожая. Огромное окно с мутными стёклами едва пропускает солнечный свет, щедро льющийся с небес в разгар белых ночей.
Композитор и его гость усаживаются за огромный круглый стол на ветхие стулья, покачивающиеся от любого движения. Под Сергеем тут же подламывается одна из ножек, и он оказывается на полу.
; Ничего-ничего, это с непривычки – весело смеясь, восклицает композитор, ; у меня почти всегда так, ха-ха-ха.
Пока он театрально с надрывом смеется, Виролайнен, поглаживая ушибленный бок, поднимается с давно не метёного тусклого паркета и садится на другой стул, предварительно проверив его прочность. Стул жалобно скрипит, но не разваливается, а Мамонтимский, перестав хохотать, вкрадчиво говорит
; Итак, милый гость, вам взбрело в голову позаниматься со мною. Для чего же? Поведайте мне вашу тайну.
; Душа, к чему-то лирическому, возвышенному просится – музыку сочинять.
; Так-так, прелестно! А знаете ли вы, мой изумительный Сергей, что люди по десять-пятнадцать лет всякие музыкальные премудрости изучают, а потом, в лучшем случае, лишь на каком-нибудь музыкальном инструменте с грехом пополам тренькают или жуткими голосами воют? И мало, кто выходит на уровень сочинительства, как, например, я. Сочинители – музыкальная элита, избранная когорта, великолепная каста богом целованных в лобик уникумов!
По ходу этой восторженной речи голос Мамонтимского наполняется истерическими нотками, а Сергей втягивает голову в плечи.
Внезапно мэтр умолкает, и в душной комнате повисает тишина. Но пауза длится недолго, и Мамонтимский снова говорит флегматично, тягуче:
; Ах, мой чудесный Серёжа, вы когда-нибудь музыке учились? Ноты знаете?
Нет, уважаемый профессор, только песенку одну с детства помню: «До – ре – ми – фа – соль – ля – си, кошка села на такси»…
; Н-да, не густо. Но я-таки берусь за месяц-два сделать из вас, если не Моцарта, то Шнитке уж точно.
Не зная, как реагировать, Виролайнен подавленно молчит. Воспользовавшись этим, Мамонтимский ласково произносит: ; Теперь, милейший, будем пить чай, а потом я обозначу алгоритм наших занятий, а также их стоимость.
Он громко бьёт в ладоши, и в гостиную вваливается та самая фигура в ночной сорочке, берете и пиджаке без пуговиц.
; Чего надо, Соломончик?! – взвизгивает она.
; Татусенька, детка, принеси-ка нам чайку с карамельками.
Фигура исчезает, но через минуту появляется вновь с деревянным подносом, на котором стоят два гранёных стакана мутного стекла, наполненных бледно-желтой жидкостью, видимо, чаем. Кроме стаканов, на подносе имеется вся в царапинах пластиковая вазочка с ровно двумя карамельками.
Мамонтимский в полголоса замечает вслед удалившемуся существу:
; Рекомендую, моя женушка. Когда-то была милой прелестницей, но, выйдя за меня, поняла – с волком жить, по-волчьи выть. Поэтому с годами стала неряшливой и ворчливой грязнулей, ха-ха-ха…
Не зная, что делать, Сергей берёт один из стаканов. Дикая вонь, напоминающая микстуру от кашля, ударяет ему в нос и заставляет с отвращением сморщиться. Тем временем композитор, потягивая «чай», причмокивает от наслаждения и урчит: ; Ничего-ничего, Серёженька, потом обязательно привыкните. Я и сам не знаю, на чем Татусенька чаёк настаивает, ха-ха-ха. А вы заешьте карамелькой, дружок. Она горьковатая, но приятная.
В этот момент в гостиную протискивается еще одна фигура. Это очень толстая девочка лет двенадцати в грязных рейтузах и дырявой майке, обтягивающей жирный живот и сиськи. В руках у девочки айфон, она пищит пронзительным фальцетом:
; Папуся, что за дерьмо ты мне купил?!
; Но, Сашенька, это же новейший гаджет!
; Кому ты мОзги паришь, папун? Это – китайская жопа!
Визгливая девочка, с грохотом бросает аппарат под ноги композитору и исчезает, а Мамонтимский с гордостью в голосе обращается к уставшему удивляться Виролайнену:
; Ну-с, Серёжа, как вам мой сынуля?
; Но это же девочка, ; с трудом выдавливает из себя обалдевший крановщик.
; Обижаете, милый! Это мальчик, сын, моя гордость. Видали, каков он в гневе? Ему вчера стукнуло восемнадцать. Настоящий мужик вырос!
Вдруг Мамонтимский смотрит на часы и, резко меняя тон на сухой и официальный, произносит без всякой связи с предыдущим:
; Ну-с, господин Виролайнен, встреча окончена. Продолжалась она 45 минут, можно сказать, целый урок. Я провёл с вами вводную беседу и угостил великолепным чаем с роскошной карамелью. Теперь вы обязаны мне пять тысяч рублей. Такова элитная такса. За каждый последующий урок вам также придется платить по пять тысяч, и, заметьте, я предпочитаю получать деньги вперёд. Между прочим, другие питерские репетиторы по музыке, дающие уроки таким, как вы «начинашкам», берут не более одной тысячи. Однако я ведь великий композитор, профессор, коронованный отечественным и зарубежным музыкознанием, и не могу опускаться до уровня примитивных ремесленников. Отсюда и столь высокая цена моих уроков, неизменно дающих поистине волшебные результаты. И вы обязаны заплатить мне сорок тысяч рубликов. Кроме того, вам необходимо будет купить у меня несколько эксклюзивных компакт-дисков по три тысячи за каждый. Итак, к сорока надо прибавить еще двадцать пять, а всего получится тысяч 75 целковых. Эти диски содержат почти все мои опусы, среди которых особенно настоятельно рекомендую вам многократно и пристально прослушать мою новейшую мистерию «Принцесса Дунья Нопергов», в новом ракурсе демонстрирующую безнадёжно устаревшую вещь Чайковского «Щелкунчик»… На урок приходите завтра к двенадцати, обязательно с деньгами!
Буквально раздавленный монологом Мамонтимского Сергей что-то растерянно мямлит на прощание и торопливо уходит, а через час поезд уносит его в родной городок, чтобы Виролайнен мог снова взирать на опостылевшую панораму из кабины подъемного крана.