Человечество всегда жило и живет чувствами и страстями. Сложный мир человеческих отношений многообразен. То, что является нормой у одних, совершенно неприемлемо, до бунта, до ножей, у других. В детстве у любого человека чувства просты и понятны, хотя и не менее значимы, под их воздействием формируется характер. С взрослением прежние страхи и чувства вызывают улыбку, человек плывет в потоке новых страстей, чувств и ощущений, совершенно не задумываясь, что вектор его потока определился в детстве под воздействием и сложных и совсем простых чувств и ощущений. Люди говорят - «судьба такая».
Мне с детства запомнилось буйство чувств, иногда сложно даже описать, что это за чувства, например в школе в младшем классе меня обуревало чувство: «Серега, гад, перестань все время жрать ириски, мне же до судороги, до помутнения сознания хочется ириску». Серега, мой одноклассник и приятель из благополучной рабочей семьи, у них был уютный чистый дом с узорчатыми занавесками и белой вышитой скатертью, печкой обложенной кафелем, трофейный баян «Solo Boleiro». Я после школы, наскоро сделав уроки, заходил за ним, часто попадал на их ужин, без ужина Серегу, единственного ребенка, не отпускали гулять. Тетя Нина, мать Сереги, звала к ужину:
- Саша, садись ужинать,
- Спасибо, тетя Нина, я дома поел, - полагая, что это относится ко мне, скромно отвечал я.
- Да не тебе, знаю, что ты поел, - это было к дяде Саше, Серегину отцу. Мне же так хотелось, чтобы хоть однажды угостили вкусно пахнувшей котлеткой.
Еще важным было чувство справедливости. Кто помнит времена моего детства, наверняка помнит и то, что улицы тогда наполнялись детскими криками, то играли дети. Играли в войну, футбол, лапту и еще много во что играли, сидеть дома тогда совсем не принято было, не отпустить гулять, это было суровое наказание. Зимой были санки, лыжи, на которых катались с гор. Дома мы спали, ели, переодевались после школы, наспех делали уроки. Вся остальная жизнь проходила на улице. Среди детских криков часто можно было слышать: «Я так не играю, так не честно». После, с криками же, может даже большими, начиналось выяснение, по-теперешнему – разборки, кто кого и в чем обманул и почему это «не честно». Разборки эти заканчивались, если достигнуто было согласие, игра продолжалась, если нет – расходились по домам. Каждый, возвращаясь домой, понимал, что завтра снова идти играть, ну не дома же сидеть и это понимание заставляло идти на определенные компромиссы, поскольку перейти в другую компанию, как правило, не было возможности, они образовывались по территориальному принципу из местных пацанов. Такое саморегулирование было важной частью развития, подспудно формировалось понимание цены обмана и потерь в случае нежелания идти на компромисс. Такого понимания не возникало у детей, с раннего детства оторванных от детских компаний. Занятия музыкой, спортом и другие занятия по велению взрослых делали их выше остальных детей, но прививки от подлости, обмана, категоричности суждений они не получали. Они и в классе-то всегда были особняком.
Другое чувство, чувство быть не хуже других. У нас на улице к соседской бабушке Фене на лето привезли внуков - погодков, как звали, не помню. Мы вместе все лето купались в лягушатнике на нашей речке у Большого моста. На зиму их забрали в город, когда они приехали на следующий год, оказалось, они в городе научились плавать и больше не боялись нырять с плотика и переплывать нашу речку, метров двадцать, от берега до берега. Ну не мог же я сказать, что по-прежнему не умею плавать и показать насколько я хуже их. Поплыл уже в тот день, хотя от страха перехватывало дыханье. Отец в конце того лета взял меня и старшего брата, Витьку, в поездку на реку Ветлугу на несколько дней с ночевкой в палатках, на баркасе с большой шумной компанией учителей и их отпрысками постарше меня. Он был очень удивлен, когда я вместе со всеми поплыл на ту сторону реки, это была уже большая река.
Но, конечно, главным в моей жизни тогда было чувство страха, мне казалось, что Витька, старший брат, как-то совсем не получил этого чувства от создателя и мне, по ошибке, а может, так и надо, перепало две меры. Я все время боялся, когда Витька брал меня с собой гулять. Он без конца задирал всех пацанов и шкодничал. Раз мы разработали план завоевания господства на нашей и соседних улицах. При встрече с серьезным пацаном, я внезапно падал и хватал его за ноги, Витька толкал, свалив на землю, мы получали тактическое превосходство над более сильным противником и могли закончить встречу, начистив тому «рожу» снегом. Раз это сработало и очень Витьке понравилось, он хотел постоянного применения разработанной технологии. Потом я встретил того пацана, когда был один. Разница в два или три года в этом возрасте решила все, снега «нахлебался» уже я, и я стал избегать Витькиного общества, поскольку один я возвращался почти всегда, Витька же меня звал лишь когда ему нужно было.
Я очень не любил драться, это тоже было сложное чувство, смесь из страха и чего-то еще, а жизнь укладывалась так, что драться приходилось постоянно, особенно когда стал постарше. И не то, чтобы я был одиночкой, мы все время с соседскими пацанами гоняли футбол, играли в волейбол, катались на санках и лыжах, без конца ломали их. Нас звали в поселке «Заводянами» поскольку мы жили на месте деревни Березовая заводь, которая стала основой поселка после того, как построили фабрику. Но вот с девушкой гулять как-то у меня получалось все больше одному. А это стало постепенно у меня совсем не редким делом, даже почти каждовечерним, с девчонкой с соседней улицы. И были соперники и другое чувство, не показать себя трусом, перебарывало все остальные чувства. Зато было место для творчества, выручало знание нравов, местности и неординарный подход. У нас в то время существовал сложный кодекс поведения, согласно которому нападать на меня толпой в три - пять человек в присутствии девушки не делало моим соперникам чести, нужно было дождаться окончания свидания. Они, соискатель расположения моей подружки и его «группа поддержки», поджидали у ее дома, понимая, что где бы мы ни гуляли, здесь они точно дождутся. Мы с моей девушкой спокойно проходили мимо моих завистливых противников через калитку к ее крыльцу, неспешно прощались, я ждал, когда она закроет дверь и «делал ноги» через огороды. Такая практика себя оправдывала и требовала лишь некоторого творческого подхода применительно к ситуации. Однако, тот вздыхатель не унимался. Мы дрались за школой «один на один», дрались за поселком около «кирпичного завода», причем я его колотил, он не унимался. За школой прозвенел звонок и нас растащили, за «кирпичным» я разбил ему нос, наставил «фингалов» под оба глаза, сам же оставался совсем непострадавшим, а тот, совершенно зомбированный своими чувствами или страстями все не унимался и рвался продолжать драку. Пришлось сбежать мне, я совершенно не представлял, как мне по другому выйти из этой ситуации. Финал той истории был подготовлен соперниками и приходился на мой выпускной вечер, когда мы заканчивали восьмилетку. Кто-то из одноклассников меня предупредил, что ребята основательно подготовились, чтобы уже не выпустить таким веселым и целым. Пришлось покинуть школу через окно со стороны школьного садика не дожидаясь конца выпускного бала. Пришлось снова бежать, мою пропажу обнаружили, образовалась погоня. Бегал я хорошо, тот вздыхатель, обуреваемый страстями и чувствами, резво гнался за мной впереди остальных преследователей, я позволил ему догнать себя и хорошенько отметелил пока не подтянулись остальные преследователи, при этом наиболее резвому из преследователей перепало тоже. После того я с чистой совестью убежал от них. С полным ощущением славной победы. Позже я вычитал, что некто, кого звали Спартак, задолго до меня вытворял уже нечто подобное, а мне пришлось лишь повторить его опыт, и то в упрощенном порядке. Ну да я тогда как-то на патент и не претендовал.
Так сложная смесь чувств из азарта, страха, нежелания драться, чувства затронутой чести, справедливости, соперничества и многих других чувств определили дальнейший вектор моего пути. Я не стал заканчивать среднюю школу в Калинино и после восьмилетки поступил в Архангельское мореходное училище, куда отправился без провожатых в июне 1970 года в свои пятнадцать лет, получив вызов на экзамены. Когда Андрей, младший брат, еще заканчивал школу, я предложил ему ехать поступать в архангельскую мореходку или ленинградскую «макаровку», «я там всех знаю», и был удивлен, почти изумлен, когда он сказал, что это ему не интересно. Я и предположить не мог, что кто-то не хочет быть моряком, космонавтом или летчиком. Но Андрей относился уже к совсем другому поколению. Вектор его судьбы закладывался другими чувствами и обстоятельствами.
А страху я очень благодарен, он привил осторожность, заставлял останавливаться, думать и находить верные пути в жизни и в жизни той случалось многое. Ну а выказывать страх совсем не обязательно, его нужно скрывать от других глаз. Да и вообще чувства не выставляют напоказ, их лучше держать при себе и доверять их другим только, если уверен, что тебя поймут и не обратят против тебя же, то есть никому и никогда.