Во время моего нахождения у нее в качестве родственницы-помощницы, у Дарьи было двое детей: Русалина (старшая дочь, ей в то время было шесть лет, она младше меня была на четыре-пять лет) и Рустамчик (ему было два-три года). Помню, Русалина росла не по возрасту смышленым ребенком: она была как мудрая маленькая Ванга и уже тогда, в шесть лет, она курила. Я тоже курила. И двухлетний Рустамчик тоже пробовал курить. Жизнь цыган необыкновенная – у нас дети приобщаются к пиву, как к молоку, особенно мальчикам дозволено все. И вообще, наши мужчины – они работают, а не зарабатывают. Зарабатывают женщины. Это в основном так. Есть, конечно, исключения, но они достаточно редкие. Такие как, например, Дима Климашенко, Петя Черный. И все-таки я думаю, в их домашнем быту то же самое, что и у нас. Матом они не ругаются – они разговаривают. Это особый сленг – цыганский. В то время бабушка, когда я садилась на велосипед, кричала одну и ту же фразу мне: "Дочка, дочка! Чого ты забралася на того коня? "Минджю" порвешь и останешься в девках!". Или например, если из старших женщин кто-то недоволен поведением своей дочери, обязательно услышишь фразу: "Пусть тебя выебет твий батько!". Не хочу никого обидеть, если меня будут читать цыгане, извиняюсь заранее, может быть, у вас не так, но в моей семье было так. В моем таборе – тоже. И у соседей, цыган, так же.
Рустамчика я обожала. В то время в доме у Дарьи не было удобств: ни бани, ни туалета – все было на улице. Так что нам приходилось в неделю один раз ходить в общую баню. Я, Русалина, Рустамчик – Дарья редко с нами ходила. Баня была недалеко от дома. И, как обычно, приходя с бани Фаур, отец Рустама, муж Дарьи, садил любимого сына на колени и всегда спрашивал: "Ну как, сынок? Видел волохати письки?". Меня всегда при этом коробило, и уже тогда мы с Русалиной в бане купались в трусах. А Рустам, захлебываясь, рассказывал (говорить он начал рано): "Да, батько, видел, видел, здорови таки, волохати. Наче шапочка в нашого дида". А один раз, придя с очередной бани, он взахлеб, перебивая самого себя, эмоционально стал показывать на себе как он у тетки волосья рвал на волохатой письке. Неделю смеялись все. Как я и писала, у Фаура было десять братьев. Самый младший был любимчиком. Его звали Олег. Мне было одиннадцать лет, а ему четырнадцать. Я столкнулась в дверях с моей будущей первой любовью. Даже сейчас, спустя много лет, я могу этот день описать во всех подробностях. Это было лето, а цыгане-дети (а я считалась подростком), летом никогда не носили дома обувь. Поэтому все имели кирзовые пятки. Я пришла с магазина, у меня достаточно тяжелая сумка была, и очень возмущалась, что дверь закрытая. Дергаю дверь и возмущаюсь: "Какого хера вы закрыли дверь?". И вдруг за дверью достаточно приятный, неизвестный мне голос: "И кто это так сладко матюкается?". Дверь распахивается, и возле меня стоит принц. На нем была красивая футболка в полосочку (в то время это было модно, во всяком случае, у цыган), брюки клеш и вьетнамки. До этого времени я его ни разу не видела – я слышала о нем, что у их матери – ****утой Марфы, есть любимчик и его зовут Олег. Я так растерялась... Уперлась глазами в пол, не знаю, куда эту сумку поставить (она тяжелая), и единственное – думала о том, ну почему у меня такие грязные ноги?
Он легко забрал у меня сумку и с издевкой продолжал: "Уууу, красавица-Анжелочка, не ждала, а мы пришли тебя сватать?". В комнате было человек шесть, все стали смеяться. А я огрызнулась и убежала в другую комнату. Сердце вылетало, я еще тогда не могла понять свое состояние. Вроде я злая была на весь мир, а в душе зарождалась любовь. Я думала: "Боже, как он красив". По разговору, который я слышала, было понятно, что он привез известку, говорили о том, что он молодец, так как уже в четырнадцать лет зарабатывает свою копейку. Он имел свою лошадь, телегу. Где-то копал эту известку и ездил продавал по селу. И все об этом так говорили, как будто он что-то делал неимоверное. И я в это верила. В то время возить известку и продавать ее, в моем понимании, было профессорской должностью. Все полчаса, пока он был там, я не выходила. А дальше пошло-поехало. Через три дня он меня встретил у дороги и предложил подвезти меня. Я была такой счастливой: в телеге ехала, как королева в кабриолете. Он что-то там острил, говорил, что он на мне женится, что он подождет еще два года, спрашивал, буду ли я его ждать. Я смеялась, но ничего не отвечала. Потом он меня пригласил в кино. И пригласил шепотом, так, чтоб никто не слышал, найдя какую-то абсурдную причину, чтобы войти в Дарьин дом. Дарья уже начала смотреть искоса. Поймала меня и начала допрашивать: "Что он тебе шептал на ухо? Убью, если куда-нибудь с ним пойдешь. Мало того, что я попала в эту долбанную семью, не хватало, чтобы еще ты замочила в ней ноги". Я что-то там отнекивалась, а спустя часа два попросилась к бабушке, и она меня отпустила.
В общем, все произошло через полтора месяца. Первый поцелуй у меня был с первой постелью. Честно говоря, я ничего не поняла – мне было просто стыдно его оттолкнуть, потому что он мне нравился. Это потом уже, после содеянного, я поняла, что произошло что-то ужасное. Он меня стал просить: "Никому не говори! Меня убьют, а тебя выгонят". Мол, пройдет года два, и он на мне женится. И так мы стали встречаться тайно. Меня к нему тянуло с бешеной силой. В то время я еще не знала, что есть такой автор Набоков, который написал "Лолиту". Свекровь когда-то подсунула мне ее прочесть. И читая Лолиту, я находила в ней все те ощущения, все те чувства, которые были связаны в то время со мной. Просто я влюбилась почти в одногодку. Возможно, и он не понимал содеянного, но меня он любил. Никогда не обижал. Бывало, продаст известку, пойдет накупит мне конфет, мороженого... Много лет хранился у меня тот шарфик, который он мне подарил. Он был такой яркий, красный, с блестками. Я в нем была как леди из индийского фильма. Ах, забыла: фильм тогда мы все-таки посмотрели. А в октябре начался ужас: я почему-то стала замечать, что я поправляюсь. Как-то бабушка нагрела воды и решила мне помыть сама волосы: она посадила меня в балию, вылила туда два ведра воды, я как ни в чем ни бывало разделась и села. Бабушка на меня глянула и ахнула. Она бросила полотенце, ничего не сказала и ушла. Мне пришлось мыться самой, но я поняла, что что-то не то. Потом, через время, прошел, может быть, час, залетает бабушка с Дарьей и начинают орать на меня на чем свет стоит. Оказывается, я беременная.
Вы представляете? Мне еще нет двенадцати лет, а я беременная. Я уже смутно помню, что там взрослые между собой разбирались, но на следующее утро бабушка впопыхах собрала меня, и мы уехали к ее старшей дочери – к тете Розе. Отец в это время в очередной раз находился в тюрьме. Я так плакала, и не потому, что я беременная – до меня это не доходило, а потому что меня забрали от любимого человека. Хотела написать ему записку (я же писать умела), через Русалину передать, но Русалина мне сказала, что Олег читать не умеет. И поэтому, не попрощавшись, вся в слезах, я ехала в долгую разлуку к какой-то другой тетке, которую я едва знала.
Вот здесь, наверное, и кончилось мое детство. Приехав к тетке, я поняла, что тетке плевать на мое состояние: беременная ли я, больная ли я – она тут же на утро нам с бабушкой придумала план. Идти на какую-то улицу Фронтовиков и просить милостыни. Бабушка уже успокоилась, она не била, не ругала меня, она просто обнимала и плакала. И, плача, причитала: "Чого мы, доцю, з тобою таки нещаслыви? Будь вон прокляти. Я ж не можу йих посадить, бо Марфа мени сестра двоюридна. Ми уйихали, доцю, тому, шо од людей стыдно. Ничого, маленька, ничого, шось прыдумаем. Будеш рожать, воспитаем. И це добре, шо ти родиш, ще батьке не буде дома, бо вин тебе вбйе".
Старшей сестры Аранки возле нас уже не было – она же старше меня была, она куда-то убежала и тоже с одним из эти десяти братьев. Бабушка причитала, что род проклятый, что "всих його дивчат перепортив цей род" – начиная с Дарьи и кончая всеми остальными маленькими девочками, которые еще, якобы, дождутся своей участи. Что все ныне живущие самцы с этого рода их тоже испортят.
Она причитала, а я молча плакала, хотя никакой скорби внутри себя не чувствовала – я просто плакала потому что не могла видеть Олега.