Дебют
Оказывается, те запахи я помню до сих пор. Лет десять уже не вспоминал, но стоило зайти в знакомую комнату, как меня захлестнуло знакомой волной. Обои сменились, а вот местный запах проступит из-под любого ремонта. Запах книжных корешков – слишком пыльных – их не часто снимают с полки, чтобы почитать. Пацаны всегда находят днем занятие поинтереснее, а брать книжки с собой, чтобы почитать ночью, нельзя. Запах свежего ПВА – лучшего клея для бумаги. До сих пор обожаю размазывать его пальцами, а после, дождавшись, когда он превратится на руке в тонкую перламутровую пленочку, стягивать его с рук, ловя наслаждение от ощущения свежести, когда пленка отрывается от кожи. И конечно, запах моей соперницы – чуть горьковатый, терпкий и незабываемый. С тонкой ноткой ванили. Это запахи заставляют меня прикрыть глаза и вернуться назад.
Мне восемь, и папа первый раз привел меня в детский дворовый клуб. Мы играем в шахматы. Конечно, я с куда большим удовольствием поиграл бы в Чапаева, но щелкать по фигурам неудобно, а шашки нам не дают, видимо, принципиально.
Пешки ходят только вперед. Они еще умеют нападать по диагонали, но вот уже третий день, как мои пешки так ни на кого не напали. Соперница – Таня – старше меня на два года. На те же два года она меня и опытнее в шахматах. Почему Сергей Николаевич – руководитель студии – поставил нас в пару, я не понимаю. Главное, чего он этим добился, заставил меня разозлиться за эти три дня. На третий же день, когда я уже готов был сдаться и все бросить (сколько можно слышать от девчонки «мат королю»?), Сергей Петрович встал у меня за плечом и за несколько ходов буквально разнес нависающую над остатками моих фигур армию.
- Гарде белой королеве, - я тогда еще не знал, что обозначают эти слова, но именно с этих слов и началась моя любовь к шахматам. Может быть, нам просто нравится то, что сразу непонятно?
Миттельшпиль. Развитие позиции
С Таней мы встречались только на уроках. В студии она была ровней, уже через месяц я играл не хуже. А в жизни… Девочка с другой школы, да еще и на два года старше. Рядом хватало своих девчонок, за которых мы дрались, которых мы с удовольствием провожали и с не меньшим удовольствием возили головой в сугробах. Пожалуй, попытайся я повозить головой в сугробе Таню, убежать у меня бы тогда не получилось. К тому же, пусть мы – с окраины – не боялись никого и ничего, но появляться в центре, где жила Таня, поодиночке даже для нас было бы слишком неосмотрительно.
Студию я бросил через год, а Таню после этого увидел почти через десять лет. Встретил случайно на пляже. В понедельник, ровно за неделю до того, как махнул гражданке повесткой.
В первый момент, бухнувшись на горячий песок и обнаружив, что рядом с моими старенькими джинсами со сланцами стоит симпатичная белая сумка, только поморщился - не люблю незваных соседей, а тем более, соседок. Закурил и плотнее прижался к горячей сковородке пляжа, когда соседка вернулась. Я на нее даже не смотрел, пока за полотенцем не протянулась такая знакомая ладошка. Столько раз я видел эту родинку на косточке безымянного пальца, когда она со смаком стукала фигурами по доске. Я поднял глаза и встретился с ее, еще не узнающим взглядом. Почему-то внезапно осип и прошептал: "Гарде белой королеве..."
Миттельшпиль. Борьба за открытые линии
Ту неделю мы почти не заметили. И только утро следующего понедельника вдруг оторвало меня от моей белой королевы жирным красным крестом в календаре. На сборном пункте я появился, как предписано, в семь утра, а телефона у нее тогда не было. Водкой я запасся, как и остальные призывники. Только пить ее ни сейчас, ни потом не собирался. Право сорваться с призывного пункта обошлось мне в шесть бутылок. Дома и на пляже ее не оказалось. В ее деканате мне подсказали, что девчата уехали в пионерлагерь, вожатыми. Три литра водки оказались потрачены впустую. Когда мы, наконец-то, списались, она рассказала, что тот понедельник для нее оказался таким же неожиданным, как и для меня.
Миттельшпиль. Комбинационные построения
Мы писали друг другу почти полтора года.
Я часто спрашивал ее, приходила ли она в наш старый дворовый клуб? Она не появлялась там ни разу, почти забыв место, где мы сыграли первые партии. А я часто по ночам вспоминал наши обшарпанные столы, клеенчатые доски, собственными руками склеенные из толстого картона коробки для фигур. И часы. Часы во сне почему-то тикали особенно громко. И флажок всегда висел на последних секундах. Когда мы с Таней играли, кстати, мой флажок падал первым только первые недели. Забавно, но я, только научившись играть, забросил это занятие, а она, регулярно проигрывая мне, получила разряд, участвовала в соревнованиях.
Я ей напоминал об этом, но она писала, что не помнила. Зато хорошо помнила, как я провожал ее до дома вы последние дни перед армией. Как проходил мимо лавочки с местными ребятами. Они провожали меня злыми глазами, но останавливать после первого вечера уже не решались. Пожалуй, будь я разрядником в шахматах, встречаться так спокойно мы бы не смогли.
Свои письма я всегда заканчивал фразой «Гарде белой королеве», а она приписывала после каждого письма «Мат черному королю». А еще от ее писем шел аромат ванили. Я и сейчас не знаю, был ли это запах ее любимых духов, или просто ее запах, но, только открыв конверт, на миг оказывался дома. За этот миг я успевал заново переживать наши такие короткие вечера, когда солнце, только успев провалиться за край земли на западе, уже выглядывало на востоке, не дав ни секунды насладиться, ни друг другом, ни неугомонным соловьем, которого мы так и не смогли увидеть.
К исходу второго года письма от нее приходить перестали.
Меня это бесило. Я готов был даже сбежать домой, чтобы найти ее. Я ходил к ротному, пытаясь выпросить отпуск. Позже успокоился, заодно и понял, что угли, которые остаются в костре, даже под слоем забытого пепла достаточно горячи, чтобы обжигать.
Миттельшпиль. Атака на короля
Я искал ее и не мог найти. Она уехала с семьей, и институтские подружки не знали ее нового адреса. Деканат тоже ничего не смог подсказать, потому что переводиться она никуда не стала. Я сдался тогда, понимая, что выдержать на том взводе долго не смогу. И я отпустил пружину, которая выстрелила бы мной куда угодно, услышь я ее коронное: "Мат королю".
Эндшпиль
Сынишку я научил играть в шахматы, когда ему было всего пять. Он не станет мастером, но любовь и страсть к игре у него уже никто не отнимет. А сейчас, когда он закончил первый класс, ему пора искать новых соперников. Поэтому я и привел его на другой конец города, в мой старый дворовый клуб. Малышу уже надоело ждать, он хочет сбегать и в игровой зал, и в спортзал, хочет заглянуть в большую и просторную библиотеку. А я просто терпеливо жду.
Мы сидим с ним в коридорчике, рядом со старой двустворчатой дверью. Прямо под табличкой с расписанием. Если ей верить, шахматная студия "Гарде белой королеве" откроется через пятнадцать минут.
И еще я жду, потому что знаю – запахи не обманывают. Старый запах слишком пыльных книжных корешков, аромат свежего ПВА, замену которому за двадцать лет так и не нашли. И еще один запах, нежный и чуть горьковатый, с едва уловимой ноткой ванили. Такой, что когда я закрываю глаза, то сразу вижу приметную родинку на косточке безымянного пальца и слышу неугомонного соловья, который нам тогда так и не показался.