(Навеяно "Конгрегацией")
- Люсь, ну вот опять ты со своими закидонами, делать тебе нечего...
Люська в домашних шортиках и старой Витькиной рубашке возилась рядом на диване, подсовываясь Витьке под локоть. Ему было лениво отодвигаться, диван не позволял вытянуться во всю длину, и Люська в результате замерла в странной позе – голова у Витьки на коленях, ноги на подлокотнике.
- А если и нечего. Все переделала, мужа накормила, в кино не идем, телевизор видеть не могу. Давай, а?
- Уста-ал...
- Да прям. Кокетничаешь.
Рука Витьки ненавязчиво легла Люське на грудь. Она извернулась и сбросила его руку.
- Устал один такой, ага.
- Ну ты чего...
- Я тебе что? Борщ, котлеты и постель? Мне, может, скучно. Может, мне кина хочется.
- Про сантехника?
- Ой, не напоминай. Ви-ить... – она опять повозилась у него под мышкой, теплая и растрепанная. Витька вздохнул.
- Ну ладно уж. Говори, чего хочешь.
- Да я что, я как ты решишь...
- Нет уж, не заводи волынку. А то вот решу, что ты двоечница непослушная, и в угол тебя поставлю.
Люська насторожилась и искоса глянула на его подбородок. Ей не было видно, улыбается ли он.
- Ну прям сразу и двоечница, быстрый какой. Ты ж сначала проэкзаменуй...
- Ага, всю мороку на меня решила свалить. А если... – Люська потихоньку повернулась на бок, подтянула ноги, уперлась пятками в подлокотник, - ...если ты, скажем, медсестра... А у меня болит...
- Вот здесь? – хихикнув, Люська ухватила его за то, что, по ее мнению, у него болело. Он вскрикнул и попытался опрокинуть ее на диван, но она выскользнула и чуть было не удрала – Витька поймал ее за бедро, рванул, усадил на колени. Несколько минут они возились и сосредоточенно пыхтели, потом она все-таки отпихнула его.
- Ну ты даешь, блин, жару. – Тяжело дыша, Витька откинулся на спинку дивана.
- Не хочу в медсестру.
- Тогда давай в сантехника.
- Ага... Ой, Вить, у нас на кухне кран течет, я забыла!
- Тьфу. Какое забыла, ты мне вчера весь вечер талдычила. Починю, сказал же.
- Новый надо!
- Еще деньги не тратить! Там наверняка прокладку сменить надо...
- Прокладку в китайском кране? Хочешь, свою дам? Менял один такой.
- Вот ты стерва, Люсь. Отстань уже.
Они отодвинулись друг от друга и некоторое время молчали, надувшись.
Потом она сказала:
- А если в священника и ведьму? Такого еще не было.
Подумав, Витька утвердительно кивнул.
- Тогда уж не священник, а инквизитор.
- А какая разница?
Она сползла на ковер, села, подобрав под себя ноги, и принялась расстегивать пуговки темной рубашки, сооружая нечто вроде декольте. Витька с интересом за ней наблюдал, не двигаясь с места. Потом она попыталась придать лицу загадочное выражение, дико кося глазами. Витька фыркнул, и она согнулась пополам, уткнувшись в ковер и трясясь от смеха.
- Ну уж нет, милая моя. Ты меня тут не соблазняй, инквизитора такого сурового. – Он встал, возвышаясь над ней, как башня. – Дочь моя...
- Не-не! – Люська оторвалась от ковра. – Не так как-то! Я же ведьма!
- Молчи, женщина!
Люська покорно замолчала.
- До святой инквизиции дошли слухи, что ты занималась колдовством! Что ты можешь сказать в свое оправдание?
- Неправда это... ой, а как говорить?
- ...святой отец.
- Неправда это, святой отец! Интересно, а его, значит, все равно отцом называть надо... ну ладно. Неправда это! Ничего я не колдовала, это все врут про меня!
- Лучше признайся сама, женщина! Иначе пытать буду!
- Еще и пытать? Ух ты! – Люська зарумянилась, поправляя рубашку на оголенных плечах.
- Да, вот сейчас свяжу – и на дыбу!
- За что? Я невинна (ой, мама!) и чиста, как... овечка!
- Люсь, ну вот овцой ты себя не выставляй. Ведьма ты и есть, а то я не видел, как ты волосы жгешь на свечке.
- Так это ж волосы с расчески, их и надо жечь, нельзя ж их в мусор выбрасывать.
- Ага, вот ты и призналась, колдунья!
- Вить, ну ты не путай. То одно, а то другое.
- Все равно колдовство! А плюешь через плечо?
- А сам не плюешь?
- Не смей, женщина, равнять себя со мной, твоим судьей! И вообще, ты играешь или нет?
- А ты тогда всякую ерунду не приплетай. – Она вздохнула, потом еще раз, и еще. И опустила голову.
- Да, святой отец, признаю, был такой грех – плевала я через плечо. Но это не от злого умысла, а от глупости нашей женской...
- Ну хорошо, поверю. Такую малость можно и простить неразумной женщине. А что ты скажешь о той красной ниточке, что у тебя на запястье повязана?
- А это чтоб зуб не болел, святой отец. И ниточка эта самая чистая – из того платка, в котором бабушка в церковь ходила! Она у меня богомольная была...
- Это она тебя научила нитку повязывать?
- Конечно! Она еще молитву при этом читала, да я не запомнила... Разве ж это колдовство – когда с молитвой?
- Не запомнила, говоришь... Ладно, оставим пока. Потом к этой ниточке вернемся... может быть. Есть дело посерьезнее. Говорят, ты втайне от добрых людей посыпала солью порог своей соседки!
- Не посыпала, а случайно рассыпала!
- Среди ночи встав для этого?
- Кто тебе такое сказал?
- Как к инквизитору обращаешься, ведьма!
- Ой! Не, ну неправда же, ну какое среди ночи! Утром мусор выносила, там упаковка из-под соли, она упала, а там немного еще было...
Она даже с колен приподнялась, силясь объяснить. Витька надавил ей ладонью на макушку.
- Не смей врать, женщина!
- Да я ж не вру! И вообще, кто тебе... кто вам сказал это про меня?
- Муж ее и сказал. А ему бабка с нижнего этажа сказала, у нее бессонница, делать нечего, только за всеми следить.
- Враки все, бабские враки!
- А что у нее лишай на ноге вдруг нарисовался – это тоже враки?
- Ах, на ноге, значит... А я здесь причем?
- Не признаешься, стало быть. Ну тогда... – он поискал глазами. – О! Погоди, я полотенце принесу.
- Ты что?
- Привяжу тебя к стулу и буду пытать. Я ж страшный инквизитор!
- Ты лучше шарфик возьми, он мягонький.
- Облегчить себе участь задумала, женщина? Никаких тебе шарфиков!
Витька пошел в ванную. Сдернув с вешалки полотенце, он мельком увидел себя в зеркале, остановился и помотал головой.
- Фу ты.
Люська в гостиной сидела на ковре, положив руки на колени. В глазах ее плавало недоумение.
- Вить...
- Чего?
- Что-то я потерялась... Ты точно хочешь в это играть?
- Ну раз начали...
- Я как-то... боюсь, что ли.
- Садись на стул, женщина. Руки назад.
Люська послушно подставила руки, и Витька обмотал их махровым полотенцем.
- Итак, что побудило тебя, женщина, творить зло человеку, который тебе ничего плохого не сделал?
- Это кому?
- Соседке.
- Это она мне ничего плохого не сделала?.. А, ну я ж ей тоже ничего плохого не сделала. А соль – это ж случайно. И вообще, она ж за солью к нам приходила, вот ей и соль.
- Когда это она приходила?
- А не знаю, меня дома не было. Тебе лучше знать.
- Господи, Люська! Ты что? Ревнуешь, что ли?
- Нет, конечно. Я вообще о ней не думаю. Это ты вот забыть не можешь, соседка да соседка.
- Ой блин... Ладно, нафиг такую игру. Люська, ты что, и вправду ведьма?
- Да щас. Была б я ведьмой, ты бы у меня по струночке ходил, какие там соседки. И начальник твой не зарплату бы тебе повышал, а сразу на пенсию, а тебя на свое место... Давай распутывай меня.
- Погоди. Погоди-погоди. Так вот почему мне зарплату повысили! Что ты сделала-то?
- Ничего. Тортик.
- Какой еще... Стоп. Тот тортик, который ты мне в день рождения с собой на работу сунула?
- И что? Тебе хуже от этого стало?
- Так ты ведьма, Люська! Ведьма!
- Пусти меня! Я не играю больше!
Она рванулась, ножки стула приподнялись и глухо стукнули по ковру.
- Не-ет. Никуда я тебя не пущу! Ты свою судьбу сама определила, женщина. Судить тебя будет святая инквизиция, и ждет тебя костер! Ты сама призналась во всем!
- Во всем, говоришь?
И в голосе ее он услышал тихую, отдаленную пока еще грозу.
Отступив на шаг, он оглядывал женщину, сидевшую перед ним с заломленными за спину руками. На оголенные плечи падали растрепанные темные космы, глаза прищурились, алые губы изогнулись в усмешке. Вот она разомкнула их...
- Витенька, любовь моя... Что ж ты раньше-то ничего не замечал? А ведь все это было – и волосы, и ниточки, и соль, и тортики, и чаек с травками... да, чаек. Помнишь? Вкусный такой, ароматный...
- Так ты... приворожила меня?
- И опять спрошу – тебе хуже от этого стало? Правда хуже? Признайся уж честно...
- Женщина... Не смей! Своей темной силой ты опоила меня, заколдовала, но здесь и сейчас - не твоя власть! Именем Всевышнего...
- Именем матери моей, мой любимый... – Связанная распрямилась и встала, и путы опали. – Тебе было так хорошо со мной, что ж ты все разрушить хочешь...
- Властью, данной мне небесами...
- Властью сырой земли и текучей воды...
- Светом небесным...
- Тьмой предвечной...
- Создателем единым... Господи, помоги!
Она шагнула к нему, широко раскрыв глаза и распахнув руки. – Не противься, милый, я покорна тебе буду... – и он не мог двинуться с места, не мог оторвать взгляд, утопая в черной глубине бессветных ее зрачков. А она все приближалась и так же неотрывно глядела ему в глаза, ловя в них отблеск огня.