В комнату зашла молодая девушка и положила на столик стопку чистых белых листов и вышла. Джани, не успев привести себя в порядок после сна, подбежала к столу в надежде, что помимо чистых листов ей принесут письма, но писем не оказалось. Поникнув, Джани опустилась на стул, взяла уже практически до конца исписанный карандаш и начала писать:
-Шон, сегодня мне приснился странный сон. Я находилась в доме с высокими-высокими потолками, но я была очень маленького роста, рядом со мной стояла моя абсолютная копия, мой близнец только намного выше меня. Причем роста этого близнеца хватало для того, чтобы посмотреть в небольшое окошечко, располагающееся практически под потолком. Помимо этого окошечка в доме ничего не было. Голые стены. Я пыталась узнать, что же было видно из этого окошка, но мое второе я дразнило меня и не рассказывало. Мы были заперты от внешнего мира. Нашим единственным развлечением было спорить о том, чтобы моя копия рассказала о том, что видела за окном. Она была очень злая, ехидная и вредная. Не знаю, откуда взялась такая ненависть ко мне. Очень долго мне пришлось с ней спорить и убеждать, уговаривать, чтобы она поведала, что же находится по ту сторону нашей комнатки. Видимо я ей настолько надоела и она сдалась:
- За окошком находится море. Каждый раз светит яркое солнце и на берег набегает волна с белыми барашками, омывает чистый песок и убегает обратно. Только вот это море находится достаточно далеко от нашего дома. Наш дом отделяет глубокий ров, тянущийся по всему горизонту. Ни мостов, ни каких-либо других способов перебраться к морю нет.
Услышав это, я заплакала. В этот момент я проснулась от своих слез.
- Шон, почему ты мне не отвечаешь? Когда мы с тобой увидимся?
Положив письмо в конверт, Джани снова легла в кровать.
На следующий день история повторилась, и Джани снова села писать письмо:
-Дорогой Шон, мне опять снился этот сон. В этот раз я стала еще меньше, а мое второе я еще злее и выше. Шон! Умоляю, умоляю, ответь мне. Забери меня! Я прошу!
Но и на следующий день не было ответа от ее возлюбленного.
Каждый день на протяжении месяца Джани садилась к своему столу, брала чистый лист бумаги и уже практически сантиметровым огрызком от своего карандаша начинала писать:
-Шон! Я тебя так люблю, я прошу, умоляю, приди за мной! Где я!? Где ты? Неужели ты бросил меня? Но почему? Спаси меня! Спаси, не могу без тебя! Не могу видеть ее. Мне кажется, я совсем исчезаю. Скоро останется только она. И море уже совсем далеко. А эта проклятая яма становится все больше и больше. Волн практически уже не видно. Она так сказала.
Шон! Во имя всех святых, мне страшно, мне больно от того, что ты не со мной. Где же ты? Приди. Пожалуйста. Люблю, люблю, люблю. Твоя Джани.
В кабинете Уильяма Грэкхэма пахло кофе. На стене тихо тикали часы. У окна стоял стол, и доктор Уильям пристально всматривался в мужчину, сидящего напротив, казалось, тот полностью был вжат в кресло. Доктор Уильям заговорил первым:
- Шон, она сегодня снова писала письма. Боюсь, болезнь захватила ее сознание полностью. Она уже не отзывается на свое имя, отказывается от еды и практически не спит. Все медсестры вскакивают от ее оглушительного крика по ночам. Успокаивается она только, когда подпускают к письменному столу, и она начинает писать кому-то. Может быть и вам. Сколько она продержится в таком нервном напряжении- неизвестно. Мы даем ей седативные препараты, но сами понимаете…Можно попробовать средство, о котором я вам уже говорил..
- Спасибо, прервал доктора мужчина. Нет. Этого делать не нужно. Могу я забрать Джани домой?
-Нет, Шон, мы не можем подвергать других людей опасности. С шизофренией шутки плохи. Никогда не знаешь, что может выкинуть больное сознание человека.
Спустя восемь дней Джани не стало. Разбирая письма Джани, Шон пытался найти хоть одно слово, которое можно было бы разобрать среди этого хаоса каракулей. Все написанное рукой его любимой казалось криком души, он чувствовал, что она писала ему и что-то хотела донести, но больное сознание нарушило мыслительные функции. Череда непонятных нервных писем. Целая стопка бессмысленного текста. Он никогда не узнает, что же хотела и писала его дорогая Джани. Из открытого окна подул легкий ветерок, по коже побежали мурашки, Шон резко встал, собрал все письма, взял ключи от машины и вышел.
Наполняя легкие воздухом, Шон пытался дышать в такт набегавших волн. Мягкая прохлада просачивалась сквозь ступни. Небо было чистое, и солнце приятно согревало плечи. Стоя в воде с коробкой писем, Шон, почувствовал покой и смирение:
-Я слышу тебя, дорогая, слышу.