Недопроизведение искусства

На пол струйкой стекал чай, чёрный, крепкий заваренный из трёх дешманских пакетиков. Чай купленный по акции. Со скатерти на пол капала ещё какая-то жидкость непонятного то ли розового, то ли кораллового цвета. Пальцем коснувшись к двум лужицам можно было определить температуру обоих. Розовая ещё холодная, а тёмно-коричневая ещё тёплая. Вино и чай. Ваза лежала поодаль от всего этого странного безобразия. Я встал с пола и прислонившись губами к остывающей коричневой лужице и совершил странный акт: то ли отпил, то ли слизал, то ли всосал в себя всё то, что можно было слизать из остатков на скатерти. Странное действо, не замечали? Нет, я не поверю, если кто-то из вас не делал так же хотя бы раз в жизни. Нос, после сего, оказался влажен и сладок. Забавно, как я определил, что он сладкий? Ладно, чёрт с этими рассуждениями. Я взял опрокинутую кружку, в которой всё ещё находились три дешманских пакетика и безразлично, но в то же время с диким остервенением швырнул ею в стену. Осколки, крупные и мелкие, разлетелись в разные стороны, а те из них что задели вазу издали забавный звон. Ваза всё так же наблюдала за этим безобразием, надеялась, что её это не коснётся. Она бы ликовала, если бы умела читать мои мысли, ибо я, чёрт возьми, слишком любил её, чтобы так вот безыскусно разделаться с нею, она бы ликовала, если бы узнала, что к её деструкции я подойду с особым задором, с особым изощрением. Я прошёл по кухне круг, вытащил из пачки сигарету, прикурил и попытался рассудить, как интереснее я могу надругаться над этим недопроизведением чешского искусства. Закос под хрусталь. Не знаю почему её так любил. В ней, за всё время нахождения в моей квартире, не побывало ничего, решительно ничего кроме воздуха разве. Решив, что этому надо положить конец, взял вазу, затем приноровил её под пепельницу. Лишив девственности, я поставил вазу на подоконник, быть может прослужит мне ещё эта тяжёлая безделушечка, закос под хрусталь. Всё находящееся в комнате более походило не на предметы быта моей мебели, а на бутафорию из какого-то дешёвого спектакля. Я выкурил подряд четыре сигареты, во рту знатно засушило, но как истинный идиот я поднял полупустую бутылку вина, лежавшую на столе и обмочил руки в вине, после чего рука тоже стала липкой. Я отпил, теперь из половины оставалась четверть. Я, как и кружку, разнёс на осколки бутылку. Разлетелась она эффектнее, но как-то без души, без задора. Не одолев сухость во рту, я потянулся к крану. С подоконника я взял вазу и, когда волочился в ванну, успел выкурить ещё одну. Я смотрел на себя в зеркало: синяки под глазами (три бессонные ночи сказались), растрёпанные и засаленные волосы, щетина, сигарета во рту. Я оскалился. «Давненько эмаль пожелтела подумал я…А в прочем чёрт с ней, я всё равно.» Я не хотел думать, я струсил пепел с сигареты. Залипнув на отражение вазы, я вздрогнул. Я медленно занёс над головой вазу и что есть силы кинул в зеркало. Зеркало рассыпалось в клочья, я побрёл на кухню. На пол стекала тонкая струйка. Тёплая, но быстро остывающая красная струйка. Я упал, а ваза всё стояла на том же месте, где я поставил её ранее. «Чёрт, как же я любил тебя, недопроизведение чешского стекольного искусства…»