– Любовь? Любовь. – повторила она задумчиво, и ее карие глаза потеплели, засветились и помолодели.
Попутчица была хрупкой, грациозной женщиной за шестьдесят, сидела с прямой спиной, на ее длинной шее гордо возвышалась небольшая головка с пушистыми волосами цвета золотистого каштана. В ее облике было много легкости и воздушности, она занимала мало места и не заслоняла свет, струившийся в салон автобуса из бокового окна, – так и хотелось до нее дотронуться, чтобы убедиться в ее телесности.
– Это чувство столь многообразно и многогранно, что не имеет точного определения, – продолжила она мной навязанный разговор на вечную тему любви, а о чем еще говорить, когда путь долгий, и не спится из-за шума и вспышек яркого света от встречных машин, – у меня были мужчины, ни один, и ни два. Когда встречалась с ними, была увлечена или влюблена, можно по-разному назвать. Первый мой мужчина был немец, это что-то по Фрейду. Так как я принадлежу к поколению послевоенному, детские мои сны были полны страха и насилия, мне снилось то, что я видела в кино, о чем читала в книгах. Я влюбилась в немца, в моем подсознании: убийцу и насильника. Влюбилась, не признавая за собой права такой противоестественной любви, и как только мое чувство чуть поутихло, я ушла.
Соседка помолчала, а потом продолжила свой монолог.
– Потом был югослав, мне было с ним легко и просто, так как мы плохо понимали друг друга: я могла его себе придумать, могла быть с ним просто женщиной. Он так красиво ухаживал, привозил подарки, которые мне были не нужны, – зачем платить за любовь? Но встречи были редки и чувства обречены на угасание. Браки с иностранцами в то время были почти нереальны, да и уезжать я не собиралась.
Несколько лет была увлечена архитектором: самовлюбленным и самоуверенным, вполне подходящим для замужества, если бы не одно но, о котором я догадалась только через пару лет якобы страстной любви: от был ужасным гулякой.
Самое сильное плотское влечение я испытывала к одному из возлюбленных пять лет: полная сексуальная зависимость, я себя ощущала куклой из папье-маше, подвешенной на тонких нитях, которые кто-то неведомый, там, наверху, дергает по своему усмотрению. Не принимала я его ни как человека, ни как любовника, ни, тем более, как мужа. Он был по – любому плох. Уходила три раза и дважды возвращалась, так как не выдерживала душевной боли и тоски: из моих слез родилось одно из соленых озер, что встречаются во всех странах, так как везде есть одинокие женщины. Эти озера мертвые, как мертва женщина без любви.
А по прошествии времени эти все романы стали казаться ненужными, исключительно все. Думаю, из-за того, что все мои возлюбленные меня или не любили, или любили не так, как хотелось. Но ведь то чувство, которое родилось во мне в тринадцать лет к семнадцатилетнему мальчику, и которое вроде нельзя назвать любовью, мне, с высоты сегодняшних лет, и кажется самым сильным и самым настоящим. И сейчас, при мысли о нем, во мне рождается такая нежность и легкость, словно крылья вырастают и поднимают меня ввысь. А ведь чтобы любить, мне даже не надо было его любви. Мальчик закончил школу, затем Московский университет, и женился на дочери генерала. Покопавшись в сети, я нашла его страничку в «Одноклассниках». Он выложил в сеть несколько фото. На них – два крепких, крупных здоровяка, очень похожих внешне, благополучных и гладких – он и его жена. Я бы с ним не смотрелась. Почему же сердце до сих пор замирает при мысли о нем? Странная, эта любовь.
Приехали, автобус развернулся и остановился на маленькой улочке в приморском городке.
Попутчица вышла из автобуса, вежливый водитель открыл багажное отделение и помог ей вынуть чемодан, подхватив за ручку который она быстрой, легкой походкой устремилась вперед, но, уловив своей прямой спиной мой прощальный взгляд, не оборачиваясь, махнула мне рукой.
Она, похоже, и от всех своих мужчин уходила такой же быстрой, легкой походкой, не оглядываясь, впрочем, от одного – трижды на каменных ногах.