В тот хмурый день к Рембрандту пришёл один из его оставшихся учеников, беспокойный и оттого несколько порывистый Арт де Гельдер. Возможно, последний...
Мастер, как всегда, был за работой. Взгляд исподлобья, рукава засучены, щедро заляпанный разноцветным маслом фартук.
- Учитель! Конечно, это не моё дело, но мне больно смотреть на все это. Заказов нет, и мне горько говорить вам это, но сегодняшняя мода живописцев далеко обогнала вашу манеру письма. Вы по-прежнему уверены, что игра света и тени лучше скрупулезной прорисовки деталей? Вот эта картина...ну, кому нужен этот избитый евангельский сюжет? Сотни картин и гравюр задолго до вас изображали возвращение блудного сына. Сотни! Сто лет до вас! Подумайте, кому это будет интересно через сто-двести, триста лет?
Отложив в сторону кисти и вытирая руки о фартук, обычно немногословный художник вдруг неожиданно заулыбался и сделался на редкость словоохотливым. Взволнованная речь строптивого ученика, казалось, совсем не подействовала на него:
- Это полотно ждёт удивительная, великая судьба. Самое меньшее, чем через сорок-пятьдесят лет в России построят новую столицу на болотистых берегах, выходящих к морю. Это будет самый красивый город на Земле после Рима и Амстердама. Город каналов, мостов и дворцов. Русская императрица купит мою картину и повесит её в своём доме. Когда народный гнев свергнет самодержавие, из царского дворца устроят музей-выставку. Мою картину сначала захотят обменять на сто железных коней, но не сойдутся в цене. Она останется там, и на нее почти каждый день будут любоваться десятки тысяч китайцев, чтобы запечатлеть её...в своей памяти. Вот что будет через триста лет, друг мой!
Гельдер потрясенно молчал.
- А что же будет будет с ней дальше?
- Откуда мне знать? - пожал плечами Рембрандт, возобновляя работу.