Впервые окунулся в интернатскую жизнь в четвёртом классе. Наша семья опять переехала, опять всё вновь, опять никого не знаешь. Но в этот раз меня ещё и оторвали от мамки с папкой.
В том степном интернате, где пришлось учиться первые полгода четвёртого класса, мы с ровесниками были самыми маленькими. Со всеми отсюда вытекающими последствиями. Учились там с четвёртого по восьмой класс включительно. Командовать нами норовили все, хотя отношения в интернате были относительно хорошими. Правда райскими их точно назвать было нельзя.
Помню, мама меня утешала, что она договорилась с каким-то старшеклассникам, чтобы он меня в интернате опекал. Но где я был в той иерархии, и где был тот самый старшеклассник? Так что его опека никак не проявлялась, набивать свои шишки и понятия о правильном поведении приходилось самому.
Вы, читатель, помните себя в четвёртом классе? Когда утром тебя будит мамка, кормит завтраком, собирает в школу? Потом так же встречает из школы, ты возвращаешься домой туда, где всё твоё, где вечером будут дома оба родителя, и где ты себя чувствуешь спокойно и защищённо. Это норма для большинства семей. И ничего этого нет, когда ты внезапно попадаешь в интернат.
В большой комнате стояло десятка полтора кроватей, на которых засыпали, часто с большим опозданием мои ровесники. Просыпались все одновременно. Толстая, на вид неопрятная казашка проходила между кроватями и своим пальцем проводила по губам спящих сверху вниз, довольно при этом улыбаясь и приговаривая, что пора вставать. Мне лично хватило одного раза, чтобы с той поры, как бы не хотел я спать, при её приближении юркнуть с головой под одеяло, чтобы не испытывать отвратительного прикосновения к моим губам её толстого, плохо пахнущего пальца.
Все мальчики просыпались, умывались и заправляли кровати. Чтобы не мучиться каждый раз с заправкой огромных одеял, затыкали со всех боков под матрац шерстеное одеяло с таким расчётом, чтобы вечером в этот конверт забраться со стороны подушки, а утром осторожно из него вылезти, избежав таким образом необходимости ворочать спросонья громоздкое одеяло и простыни, заправляя кровати.
Всей толпой шли на завтрак в отдельно стоящую столовую, на столы накрывали сами, дежуря по очереди. Запомнилось, как во время моего дежурства соскользнули с тарелки, которую я держал в руке котлета с гарниром, пока стоял посреди столовой и пытался рассмотреть полуслепыми глазами, кому ещё не поставили второе. Было обидно и стыдно, пришлось убрать упавшее с пола. Есть второе категорически отказался, посчитав, что должен потерю отнести на свой счёт. Повара настойчиво уговаривали меня скушать второе, которого, Разумеется, хватило и на мою долю, но с эмоциями я не справился, уйдя с обеда голодным.
После окончания уроков на входе в интернат каждого из нас ставили дежурить по очереди, следить за чистотой обуви у возвращающихся с улицы. Подошла однажды и моя очередь.
Мой папка меня учил быть всегда честным, книжки я читал с такими же жизненными наставлениями. Поэтому, когда подошла очередь дежурить на входе, добросовестно заворачивал всех входящих, если их обувь была с грязью. Мальчик, старше меня года на три, не захотел возвращаться и помыть свои сапоги, просто отшвырнув меня, преградившего ему вход, и погрозил своим прокуренным кулаком в ответ на моё заявление, что я доложу о его немытых сапогах дежурному воспитателю. Когда я «исполнил свой долг», то об этом тут же стало известно всему интернату.
В этот же вечер я стал изгоем. Ребята чуть постарше подходили и красочно рассказывали, как ночью мне «устроят тёмную», и о том, какие ещё грозят последствия. Я сидел один на своей кровати и молча всё это переживал. Никак не мог понять, как должен был поступить в той ситуации? Ябедой я себя не считал, потому что предлагал тому мальчику вымыть сапоги, открыто предупредив его, что должен буду рассказать всё преподавателю, если он их не помоет.
Вечером пацаны из нашей большой комнаты сделали очередной набег в продуктовый магазин, где своровали банки с фруктовым пюре. Я в таких набегах никогда не участвовал, а тут ещё и всеобщее презрение. Сидел, затравленно ожидая ночи. А ночью очевидно за меня заступился тот самый старшеклассник, тёмную отменили и даже дали полбанки ворованного пюре. Пришлось его есть, глотая вместе со слезами, чтобы опять не обострять отношения с живущими в комнате.
Жизнь стала понемногу налаживаться. Вечерами в фойе устраивали кучу-малу, куда собирали всех со своими матрацами. Поучаствовав в этом мероприятии один раз, оказавшись заброшенным в самый низ этой кучи из детских тел, едва не задохнувшись, я все следующие такие игры старательно избегал.
Были в нашем интернате свои таланты, готовившие номера к новогоднему празднику, вызывавшие искреннее восхищение. Один мальчик ходил, балансируя по коридору, установив на лоб длинную рейку, на которой сверху был водружён таз, а уже в нём лежала толстенная книга. Он проходил весь интернатский коридор, а мы с восторгом наблюдали за ним.
Неожиданно я даже приобрёл некоторый авторитет в интернате. Запомнилось, как, когда у меня была высокая температура, ко мне приставали старшеклассники, чтобы я, четвероклассник, проверил выполнение ими домашнего задания по математике. Тем, кто домашнее задание не сделал, играть не разрешалось, а преподаватель, которая отвечала за комнату, где полагалось делать домашку, почему-то поручила мне проверять математику. СCначала проверял у ребят из моего класса, а потом уже и ребята из других классов стали ссылаться на меня, что домашнее задание они сделали, а я подтверждал, что это так.
Помню, что мне было непонятно, как это получается, что вроде те же самые цифры, что и в моей тетради, а результат совершенно другой, значки при этом всякие непонятные у них написаны. Но я подтверждал не правильность исполнения, а сам факт написания решения домашнего задания, хотя и не мог понять сути решения.
В тот запомнившийся вечер почти терял сознание от высокой температуры, а мне всё подсовывали и подсовывали ребята свои тетради, боясь, что воспитатель будет искать ошибки в их решениях и играть не разрешит.
Утром меня отпустили домой. Не понимаю до сих пор, как такое произошло, но помню себя, бредущим одиноко по заснеженной степной дороге. Над промороженной заснеженной степью ярко светило морозное солнце, редкие машины не останавливались, полагая очевидно, что я иду куда-то поблизости, а не за несколько десятков километров. Сказывалась высокая температура, которая лишала сил.
Не придумав ничего лучше, отошёл подальше с обочины и лёг на снег, рассчитывая, что меня всё же подберут. Очухался уже в кабине грузовика, где не было свободного места, потому меня положили на колени и держали поближе к тёплой струе воздуха, нагнетаемого в кабину печкой. Удивились, когда узнали, куда я добираюсь.
Когда высадили на повороте к посёлку, несколько раз переспросили, дойду ли. Бодро заверил, что дойду, рассмотрев на горизонте дымы из печных труб. Самих двухэтажных домов, стоящих посреди голой степи, в одном из которых мы жили, видно с дороги не было. Когда подошёл совсем близко, то понял, почему дома не были видны. Неподалёку от домов были установлены большие деревянные щиты, почти вровень по высоте с домами, а от них тянулись высокие сугробы. Между домами и щитами оставалось пространство для прохода и даже проезда.
Дома о подробностях прибытия благоразумно умолчал. Закончился этот первый интернатный период с переездом семьи в другой населённый пункт в этой же области.
***
В пятнадцать лет опять оказался в интернате. Семья тогда переехала в Россию из Северного Казахстана, батя приступил к работе агрономом в деревне, а мне довелось два года жить в интернате при Старицкой средней школе. Только мы вдвоём, я и Санька Пентуров, жили не в общем интернате, а отдельно, в здании начальной школы, на втором этаже.
Старица — городок маленький, населения в нём тогда было около десяти тысяч человек, зато церквей насчитывалось аж семнадцать штук! На окраине города текла река Волга, такая же небольшая, как сам город. В ходу была поговорка: Если Старица не город, то и Волга не река.
Мне было не до местных исторических достопримечательностей, не до реки с её недружелюбными каменистыми берегами. Нам с Сашкой предстояло весь первый год выживать. Просто, элементарно — выживать.
Как человек в интернатах уже поживший, я в нашем маленьком коллективе сразу установил обычные для общего жития условия: еда вся и всегда общая, остальные вещи личные и каждый ими распоряжается сам. Санька легко согласился с моим лидерством в этих вопросах. А вот на улице всё оказалось не так просто.
На улице царили четыре самостоятельные группировки, одинаково к нам враждебные.
Очень неприятными были «химики» - живущие на вольном поселении, отбывающие наказание, строившие какие-то гражданские объекты. Относились ли они в нашем городе к объектам химической промышленности или нет, не знаю по сей день, но звали этих мужиков тут как и по всей стране, химиками.
В городе было две «путяги», то есть два профессионально-технических училища, СПТУ и ГПТУ, Их студенты представляли собой две, временами враждующие группировки. Вместе с химиками это были три наших с Саньком проблемы. А ещё были местные. И эти, не вовлечённые ни в одну из упомянутых трёх групп, доставляли в первый год самые большие проблемы.
Санька, белобрысый деревенский парень одного со мной роста, был физически крепче. Всё же мне не приходилось столько работать в своём подворье, сколько приходится обычному деревенскому пареньку. У нас дома, когда мы жили в Казахстане, из живности была только разнообразная птица, выращивали овощи на огороде, да дровами приходилось заниматься. А у Саньки дома было полное подворье. Ему приходилось с измальства и сено заготавливать, и на тракторе работать, и скотину пасти. Потому, глядя на его мускулистую фигуру я принял решение, что на улицах буду ориентироваться на его поведение.
Увы, Санёк меня во время первой же стычке сильно разочаровал.
Нас, чужаков, каждая из проходящих по улице ватаг сразу брала в оборот, пытаясь избить и ограбить. Я носил очки, был худощав и потому первый удар всегда доставался мне. Со временем даже научился одним движением ловить слетевшие очки и потом наблюдать всё остальное в качестве зрителя.
В первый раз я после нанесённого урона взял себя в руки, переложил очки в левую руку и внутренне стал готовиться к драке. Но Санёк, крепкий мускулистый Санёк внезапно съежился, стал размазывать кровь, которая потекла у него из носа после первых ударов и представил из себя такое жалкое зрелище, что я чуть не сплюнул в сердцах.
Потом каждый раз, когда мы попадали под раздачу вдвоём, всё повторялось один к одному. Я ловил очки и делал шаг назад. Саньку, как мощному на вид бойцу, доставались все остальные удары. Потом мы шли в интернат «зализывать» раны.
– Сань! Ты чего не ответил? — спросил его после первого неудачного выхода по городским улицам.
Санька нелепо оправдывался, говорил, что их было больше чем нас, и так далее и тому подобное. Я его слушал и понимал, что мне рассчитывать на него никак нельзя. С другой стороны, меня в таких ситуациях переставали бить почти сразу, все тумаки и шишки доставались моему компаньону.
Ловили и били первый год везде. Били и обычно требовали отдать деньги. Иногда били просто так, с тем же повторяющимся сюжетом. Санька иногда вытаскивал из карманов мелочь и отдавал. Я до конца твердил, что денег у меня нет, хотя мелочь часто предательски звенела в одном из карманов. Не то, что я был такой уж стойкий. Просто я знал, что Саньку дома при поездке на очередной выходной денег дадут, а у моей семьи к тому времени с деньгами были большие проблемы. Батя работы агронома лишился, работал почтальоном, не беря категорический чаевые, мама не работала вообще, забеременев в сорок лет. Жили мы сначала втроём, а потом уже в четвером на зарплату почтальона 80 рублей. Да плюс папина пенсия по инвалидности, 28 рублей.
Запомнилось, как однажды нас в очередной раз зажали в районном «Универмаге». Это было обычное типовое двухэтажное здание, в котором открывая первые двери, попадаешь сначала в узкое пространство, образованное большими, до самого пола стеклянными окнами. Вот в этом пространстве и пытались очередные наши недруги, человек пять, вытрясти из нас деньги. Из одной двери в другую, тоненькой струйкой текли люди, пугливо отводя глаза от разбитых в кровь лиц. Они молча шли мимо, а я для себя усваивал на этом примере вычитанную позже истину: Не верь. Не бойся, не проси.
Странно, но когда попадал в переплёт один, то меня почти никогда не трогали. Я потом постарался понять, что толпе из десяти–пятнадцати человек мешало действовать по отношении ко мне одному также, как когда мы были на улице вдвоём с САньком. Потом осознал причины и уже специально придерживался этой линии поведения.
Я это для себя назвал «выражение печали по утраченной тёте». Когда на улице приходилось сталкиваться с большой толпой, жаждущей почесать кулаки и разжиться на пивко, видя, что меня уже заметили, никогда не отворачивал в сторону. Как шёл, так и продолжал движение, придав своему лицу печальный вид. Почти всегда это срабатывало, желающих сбить с моего лица очки не находилось и я, не ускоряя шаг и не оглядываясь, шёл до первого поворота. Как только сворачивал за угол, старался стремительно с улицы исчезнуть, потому как иногда гопники приходили в себя и малыми силами пытались преследовать.
С химиками такой финт не проходил. Здоровые взрослые дядьки, ходившие по одному, жёстко настигали лёгкую добычу и действовали быстро и грубо. Один такой химик, ростом около двух метров, прогонистый, поджарый, прижал меня к стенке автовокзала и сразу стал обшаривать карманы одной рукой, придавив другой к холодной стене, чуть надавив предплечьем на горло. Мелочь, рубля два, он выгреб, но не нащупал проездной билет, благодаря чему я в тот день до дома всё же доехал на автобусе. Стоит ли удивляться, что после того случая я всегда первым замечал опасных людей. Этот навык ещё много лет оставался со мной в поездках.
В первый год доставалось не только на улице. Пока в здании начальной школы шли занятия, вход был свободен и одно время к нам в комнату повадились заваливать два местных дебила. Один из них поменьше ростом, любил постукивать по лицу, приговаривая:
– Что, лось? Да? Лось?
На моё предложение хотя бы этих двух отметелить, Санька резонно возразил, что тогда они придут уже не вдвоём. Впрочем довольно быстро мы научились избегать и этих «дружеских» встреч.
Совсем уж невесёлый случай опять пришёлся на общение с мужиком с химии. Его наша школа наняла рисовать наглядную агитацию, предоставив помещение на первом этаже. Он тихо оставался допоздна, уходя к вечерней проверке к своему постоянному месту жительства.
В это день я приехал в интернат рано, до вечера, когда приедет Санька, было ещё долго. Слоняясь по пустому зданию, увидел полуоткрытую дверь и обнаружил там рисующего химика. Я его до этого уже видел, потому ничего не опасался. Поздоровавшись, хотел повернуться и уйти, но он меня задержал под предлогом поговорить.
От него я узнал, что оформительская работа по договорам очень денежная. При этом самое выгодное — рисовать лозунги и транспаранты большими буквами, потому как платят за квадратные сантиметры. Но приходится рисовать и стенды с маленькими буквами, которые рисовать очень муторно.
– Знаешь пацан, сколько я этих орденов, которые вручены комсомолу нарисовал? Никто и не смотрит, что там изображено! Я раз вместо Ленина нарисовал Гитлера, прокатило!
Потом он вытащил начатую бутылку портвейна и стал сначала уговаривать, потом уже заставлять выпить с ним. Цель его была, как я понял, добыть баян, который хранился в одном из кабинетов, но он не знал в каком. Санька хорошо играл и мы часто этот баян вытаскивали из закрытого шкафа, а химик об этом уже прознал.
Впав сначала в печаль от моего непреклонного нежелания выпить с ним, а потом уже обозлясь, он стал угрожать. Сделав обманный ход, я успел выскочить из кабинета, а потом уже из здания школы. Она имела два входа, поэтому хорошо зная её особенности, выманил его на улицу, закрыл за собой вход с одной стороны, а потом быстро закрыл и второй вход. Двери удерживались мощными крючьями, потому открыть их снаружи у химика не получилось. Он ещё долго ходил вокруг здания, глухо и невнятно матерясь с длинным хлеборезным ножом в руке, а я наблюдал всё это время за ним со второго этажа опасаясь, что он проникнет в здание через окно. Но разбить окно он не решился и потом исчез из поля зрения.
Когда в седьмом часу приехал из деревни Санька, то стал колотить в дверь не поняв, почему она заперта в это время. Через открытое окно нашей комнаты я ему объяснил ситуацию, предложив перед тем, как дверь ему открою, убедиться в нашей безопасности. Санёк быстро всё понял и, запрыгнув на козырёк подъезда, забрался в комнату через окно. Больше мы этого химика не видели, хотя я ничего никому тогда не рассказал.
Я почему о всём этом так подробно? Каждый из нас в детстве жил в своих условиях, со своими плюсами и минусами. Но часто при этом был частью какого-то сообщества. Я же почти всегда по жизни был, особенно с пятнадцати лет, один, привык рассчитывать на себя, не имея за спиной никакой поддержки. Становясь лицом к лицу с неприятностями, именно эти мои маленькие победы, одержанные в этом возрасте, давали силы позже противостоять в одиночку значительно большим невзгодам.
***
На второй год в нашу комнату добавили пацанов помладше, наполнилась девочками ещё одна комната на этаже. Младших поначалу пришлось приучать к тому, что «хомячить» в одиночку нельзя, что все продукты, привезённые из дома идут на общий стол. Мы с Сашкой были старше, и это упрощало наведение желаемого порядка.
В нашем здании был спортзал для начальных классов, который мы стали использовать для тренировок, отрабатывая друг на друге то, что высмотрели в кино. Никаких пособий по боевым искусством тогда в помине не было. Учились прыгать, падать, научились делать простейшее сальто.
По Старице я стал ходить, завидев одного или двух своих обидчиков, развернув плечи и испытывая желание попробовать полученные в спортзале навыки. Увы, мои недавние обидчики, будучи в меньшинстве отводили глаза в сторону и уступали дорогу. Это они толпой все герои, а против уверенного меня одного вели себя даже вдвоём как побитые шавки.
Ранней весной совсем перестал ночевать в интернате, каждый день приезжая и уезжая на велосипеде в любую погоду. Десять километров по шоссе и восемь километров по грунтовой насыпной дороге неплохо развили мои длинные ноги, которые я в спортзале тренировал в качестве ударных на случай вероятных стычек.
Всё время по дороге как в школу, так и из школы старался ехать на предельной скорости, чтобы дорога занимала времени поменьше. Обычно тратил на дорогу менее сорока минут, точнее уже не помню. Однажды обошёл на грунтовке колхозную машину и новый молодой зоотехник потом, встретив меня поинтересовался, не занимаюсь ли я велоспортом? Увы, моя обычная дорожная «Десна» для спорта не была предназначена.
Позже, уже учась на третьем курсе техникума, я встретился с Саньком в Старице. Он только что отслужил в десанте и при встрече мы по привычке обозначили по паре ударов. Очень, помню, он удивился, что как и тогда, в школе, пропустил мой удар в бедро.
– Блин, ну я же десантник! — озадаченно сокрушался Санёк.
Я потом понял, почему этот удар он пропустил. Это же был удар не по жизненно важным органам, потому он его и пропустил. К тому же, привыкнув отражать технически правильные удары, на моё движение ему было среагировать сложнее. О подобном я однажды услышал, когда рассказывали про парня, занимающегося карате. Он попросил свою жену, балерину, попробовать ему ударить в лицо. Ну Она и махнула, по-балетному прямой ногой. Удар он пропустил, так как привык видеть и реагировать на совершенно другие движения.
В ту последнюю нашу встречу мы пошли в кино, в районный Дом культуры. Я было направился к кассам, но Санёк меня остановил, дав задание купить билеты одному из крутившихся тут парней. Когда то билеты принёс, Санёк озорно улыбаясь, спросил у меня:
– Не узнаёшь? — показывая глазами на гонца.
В этом скукожившемся уродце я с трудом узнал того, кто в первый год нашего интернатства так любил бить по лицу и спрашивать: «Что, лось? Да? Лось?..»
Потом по жизни ещё много раз убеждался, что самые большие любители издеваться над теми, кто их беззащитнее, являются самыми большими трусами, когда встречаются хотя бы с равным противостоянием. А уж пред сильными готовы угождать и унижаться без зазрения совести.
Такое вот оно было, моё интернатское воспитание.
Продолжение рассказов о детстве:
http://www.proza.ru/2017/12/09/2129
Читать Школьное, детское сначала:
http://www.proza.ru/2016/04/07/2128