Когда очень хочешь сострить,
иной раз поневоле приврешь.
Антуан де Сент-Экзюпери
"Маленький принц"
Лет сорок тому назад женившись на Анне Степановне, а тогда еще совсем юной Анюте или, как он ее нежно называл, Нюрочке, Федот Николаевич Нелюдимов обосновался в небольшом подмосковном поселке. Купил старый, покосившийся домишко с небольшим приусадебным участком и огородом, шлейфом спускавшимся к безымяной речушке. Молодые своими руками отремонтировали дом, завели скотину, кур, гусей и зажили, как все, или уж во всяком случае, не хуже других. Детей он назвал в честь Александра Македонского: сына - Александром, а дочь - Александрой. Они давно уже выросли и разлетелись из родительского гнезда. Сын, по образованию агроном, переквалифицировался в нового русского. Живет в белокаменной, на Кутузовском, разъезжает на "Мерседесе" последней модели. Дочь с семьей в Томбове. Старики остались одни. Им обоим уже под семьдесят, и они доживали свой век, в погожие дни греясь на заваленке перед домом в ласковых лучах солнца...
Но с недавних пор словно чёрт вселился в Федота Николаевича: с завистью глядел он на молодых парней, гуляющих с девушками в легких блузках и в туго облегавших пьяняще покачивающиеся бедра джинсах. Идя по утрам с авоськой в магазин, он, как зачарованный миражом в пустыне верблюд, шел иногда за такими джинсиками, совершенно забыв, за чем же послала его старуха. (Недаром говорится в народе "седина в бороду - бес в ребро".) И до того не в радость стало ему жить на белом свете, что в один прекрасный день собрался Нелюдимов и, даже не простившись со старухой, поехал к сыну в Москву. Так, мол, и так - выручай. Нелюдимов-младший молча выслушал отца и, скребя пятерней в затылке, призадумался...
А надо вам сказать, уважаемый читатель, что в ту пору в Москве жил профессор по медицинской части, доктор N. Скромный такой, симпатичный старикан с лысиной и в роговых очках. Областью его занятий была пересадка органов. Да, та самая трансплантация, о которой так любят распространяться разные околонаучные журналы. Правда, пересаживал он не сердца, не печени и даже не селезенки. Иначе слава о нем гремела бы во всем мире, и жил бы он не напротив Павелецкого вокзала в двухкомнатной маленькой квартирке на четвертом этаже без лифта, а во дворце с мраморной лестницей и гипсовыми львами у входа. А пересаживал-то он ну... совсем этакую малость, которую и назвать-то за столом как-то совестно. Да уж коль зашла о том речь, надо признаться - мужской член. О своей работе он не трубил и на международных конгрессах не выступал, а то ведь... сенсация! Шум, гам - одним словом, нервотрепка и суета сует. А шума профессор не любил. Он любил тишину. Но кое-кто все-таки был посвящен. И среди посвященных оказался Нелюдимов-младший. Знал он также, что такая операция стоит больших денег. Ну, прямо очень больших! (Ведь, клиника, в которой работал профессор, была на полном хозрасчете.) Вот, оттого-то Александр Федотович, скребя пятерней в затылке, и призадумался. Однако, чего не сделаешь ради любимого бати!
Когда Федот Нелюдимов предстал пред светлые очи профессора, тот сразу остудил его пыл и жар, и разные там фантазии, сказав, что стопроцентный успех он не гарантирует, а так - процентов 70-75, не больше. Но Федот Николаевич отступать не любил. Если уж, что втемяшилось ему в голову, то прямо вынь да положь. И он согласился. Профессор без лишних слов включил компьютер и углубился в поиски... ну, сами понимаете, того, что надо. Минут через двадцать томительного ожидания, во время которого Нелюдимов нетерпеливо ерзал на стуле, профессор воскликнул: "Эврика!" Что должно было означать "Нашел!" В тот день в Сызрани от переизбытка горячительных напитков скончался гр-н Щ., молодой человек двадцати семи лет от роду. Так сказать, клиент еще тепленький. Немедленно был организован спецрейс Сызрань-Москва, и молодой и красивый труп несчастного Щ. через полтора часа доставили в клинику доктора N.
Мы не будем, уважаемый читатель, докучать вас описанием подробностей сложнейшей операции по пересадке того, что составляет гордость каждого мужчины. Скажем только, что операция длилась одиннадцать с половиной часов, сменились три бригады хирургов, и Федота Николаевича отвезли не в морг (что подчас еще случается), а в реанемацию. Благодаря искусству врачей и уходу со стороны персонала пациент стал быстро поправляться, и уже через две недели его выписали из клиники. Профессор так прокомментировал это событие: "Редкий случай в моей практике. Ну, прямо, феномен!"
Вскоре дочь Нелюдимова, Александра Федотовна, получила от матери письмо следующего содержания:
"Здраствуй, моя дорогая Шурочка!
Как вы поживаете? Поправилась ли Катенька от простуды? Что-то она часто болеет у вас ангиной. Может надо гланды вырезать? А как Петя? Исправил ли он двойку по математике? Ты мне в прошлый раз писала, что Зорька отелилась. А как теленочка назвали так и не сказала. Жив ли еще Петр Степаныч? Ему чай уже за девяносто, а Господь все никак его не приберет. Тут молодые мрут как мухи, а старый пень все на шее у вас сидит. И не стыдно ему. Лишний рот в семье по нынешним временам ведь обуза.
Ты вот спрашиваешь, что у нас хорошего. Често тебе признаюсь, ничего хорошего, а скорее даже наоборот. Как моего гвардейца из больницы выписали, не стало мне от него житья. По всей хате меня шугает. Давай и давай. А какое там давай. Я ведь уже старая, и сердце у меня, ты сама знаешь, больное. Хотела его приструнить, сказала, что милицию позову, так он еще пуще, стал окаянный посуду лупить. Всю уже перебил. Теперь кашу даже не из чего есть. Я чувствую, скоро не выдержу, как он супостатит, и сбегу от него. Вы уж не осерчайте, если на лето к вам приеду пожить. Может он за это время охоломится малость.
Целую вас всех. Храни вас Господь.
Мама".
Однажды Федот Николаевич проснулся, открыл глаза и...удивился. В доме стояла мертвая тишина. Косые лучи солнца безжалостно лупили сквозь тюлевые занавески на окнах, по подоконнику лениво ползала большая навозная муха, недоуменно шевеля усиками, и... ни звука. "Куда же старая-то делась?" - подумал про себя Нелюдимов. Он пошлепал босиком по уже нагретым солнцем половицам в туалет и, проходя через горницу, заметил на столе клочок бумаги. "Записка", - догадался он. Прочёл.
"Я от тебя ушла. Не ищи меня. Это бесполезно. Щи в холодильнике. Пирожки в буфете. 50 рублей отдай Прасковье, когда придет. Прощай навеки. Аня".
- Вот еще чего надумала, на старости-то лет, - недовольно пробурчал Федот Николаевич. "Она могла или к тетке, в Вятку, или к детям уехать. Больше ей деваться некуда. Но тетку, я слыхал, разбил паралич, а со снохой она на ножах. Остается только Сашка, дочка. Ну и пусть, - надулся Нелюдимов. - А я, пожалуй, к сыну подамся. Чего тут одному-то сидеть", - и он взял телефонную трубку...
Летняя Москва встретила его шумом, гамом, запахом выхлопных газов и человеческого пота. Все кругом спешили по своим делам, шли с отрешенными лицами, не обращая никакого внимания на одинокого старика. Зато вечером, когда багровый шар солнца в мареве бензинового тумана прятался за домами, и долгожданная прохлада опускалась на город, вечно спешащие, озабоченные каждодневными проблемами москвичи прятались по своим норам, врубали ящик с голубым экраном и доставали из холодильника заветную запотевшую бутылочку, центральные улицы столицы заполняла другая публика: пестрая, веселая, пьяная, гогочащая во все горло. На работу выходили "ночные феи" - длинноногие, длинноволосые с высокой грудью и маленькой головкой на длинной, как у змеи, шее блондинки, и бал сатаны начинался.
Федот Николаевич не спеша шел по бывшей улице Горького, а нынче Тверской, и принюхивался. Пахло жареным. Яркий свет рекламы отражался бесовским блеском в его зрачках. Через неделю уже вся Тверская знала его. При появлении Нелюдимова Иры, Кати и Наташи со страхом пятились назад, вжимались в стены домов, как бы стараясь раствориться в них, и, в конце концов, бросались наутек. Милиционеры брали под козырек.
Не находя понимания в сердцах юных москвичек, Нелюдимов решил освоить беcкрайние просторы своей родины. Он давал объявления в центральные газеты, и они разлетались по всем городам и весям страны. Объявления были примерно такого содержания:
"Бывший кавалерист-гвардеец с серьезными намерениями ищет нежное создание с любвеобильным сердцем и собств. ж/площ. желательно блонд. но можно и брюн. до 40 для создания прочной семьи на паритетных началах. Обращаться..." и далее следовал адрес его электронной почты.
Если спросить Федота Николаевича, что значит "на паритетных началах", то он бы и сам не мог бы ответить на этот вопрос. Но Нелюдимов считал, что так выглядит солиднее.
Или например такое: "Бывший чекист с хорошими манерами, но без вредных привычек приглашает для совершения круиза по Средиземному морю таинственную незнакомку, не выше 180, до 35 с голубыми глазами и ангельским сердцем, любящую дом/животных. Расходы пополам, страховка моя. Обращаться... и т.д."
Со всех концов огромной страны к нему летели по интернету весточки и от "нежных созданий с любвеобильным сердцем", и от "таинственных незнакомок - любительниц домашних животных". Он спешил на свидание то с Валентиной Петровной в город Чебоксары, то летел к Изольде Исааковне в Петропавловск-на-Камчатке, а потом к Исфирь Шегедуловне в Казань. Везде его принимали как дорогого гостя, везде он был желанен и любим. Нелюдимов не знал на ком остановиться. Он мотался по стране, как агент-снабженец в поисках недостающих деталей для "Жигулей". Федот Николаевич похудел, осунулся и постарел. Силы его были на исходе; и вот он вновь оказался в кабинете доктора N. "Помогите! Погибаю!" Профессор быстро смекнул в чем дело, прильнул к монитору компьютера и через полчаса нашел то, что искал. В срочном порядке из Нижнего Новгорода в Москву доставили труп 73-летнего пенсионера, только что скончавшегося от инфаркта сердца. И вновь была произведена пересадка того, с чем надо обращаться с большой осторожностью и не злоупотреблять его долготерпением. Операция прошла успешно.
Теперь, как и раньше, Федот Николаевич и Анна Степановна в погожие дни сидят на заваленке перед домом и греются в ласковых лучах солнца.