Ему казалось - она будет всегда рядом, никогда не думал, что может уйти раньше и вот так оставить его. Всегда, не по годам, живая и шустрая, умеющая заполнить и наполнить мир вокруг себя , каким – то удивительным смыслом, теплом и светом. Евсеевич сгорбившись сидел у гроба, держа в своих руках её руку, с одной лишь мыслью – как же застыли твои рученьки, Любушка, совсем холодные, как же так, как же я без тебя, один?
Похороны прошли на удивление быстро. Всё взяли на себя приехавшие сыновья – здоровые, красивые, крепкие мужчины, также крепко стоящие на земле и живущие в большом городе. Они с Любушкой приложили много сил, чтобы поднять их , выучить. Помогали вначале сыновьям - выращивая урожай, живность, держали пасеку, а затем уже и внукам. Да и они не забывали стариков, наведывались. Евсеевич помнил, как они с женой гордились ими, как радовались, когда соседи и деревенский люд нахваливали их детей. И сейчас смотря на сыновей устало размышлял – хорошо , что они у нас есть. Поэтому на предложение уехать с одним из них - ответил утвердительно, сама мысль - остаться здесь одному, была страшна. Решили так – отец на время остаётся, чтобы продать домик, а затем за ним тут же приезжает один из сыновей. На том и расстались. Домик хоть и был небольшой, но ухожен, поэтому купили его быстро, продал его Евсеевич вместе с нехитрой обстановкой и недорого. А пока приедет кто-то из сыновей , собрав вещички , забрала его к себе племянница жены . Сделала это безбоязно, зная добрый нрав старика.
Прошёл месяц, другой, третий…полгода, сыновья не приезжали. На звонки племянницы - отвечали, но находили десятки причин для того, чтобы отложить приезд. Евсеевич, как ни старалась племянница, подсовывая вкусненькое, - почти не ел. Как-то заметно потухли смешливые когда-то глаза, осунулись плечи. Большую часть дня сидел на лавочке, пристально вглядываясь в небольшой поворот дороги. И казалось ему, что так он гораздо ближе к своим сыновьям, здесь у двора. А навещая могилку жены, присев у затянувшегося травой холмика, убеждал то ли её, то ли себя – всё будет хорошо, вот приедут наши сыны и всё будет хорошо. Сидел подолгу, мысленно выхватывая из памяти, какие – то тёплые и важные куски своей жизни.
Прошло ещё полгода…Беспокоясь за старика, который таял на глазах и почти перестал разговаривать, племянница в очередной раз позвонила сыновьям, бросив в сердцах – скоро приезжать будет не к кому!
Увозили его тёплым летним вечером - поникшего, притихшего, рассеяно глядящего по сторонам. Попросил остановить машину у своего проданного дома, постоял, топчась с ноги на ногу, горько вздохнул и уже в машине смахнул затерявшуюся в морщинках слезинку.
Квартира сына встретила большими масштабами, кучей, как казалось Евсеевичу, ненужных вещей, невесткой … Она, невестка, накормила его в большой и светлой кухне, показала комнату, где он будет жить, но стариковское чутьё подсказывало ему – не рада.
Ночами лёжа с открытыми глазами, он мучительно цеплялся за мысль – что-то неправильно, что-то я сделал неправильно. А дни, только подтверждали правильность его мыслей… Он старался, он очень старался, но ложка предательски дрожала и поэтому на кухонном столе, а то и на полу, оставались капли еды, крошки. Почему-то падали стулья, за которые он нечаянно цеплялся своими уже неловкими ногами. Неправильно одевался, выбирая не новые рубашки, а штопанные Любушкой, а значит любимые. Он всё делал неправильно, не так, не вовремя, так говорила невестка. И только ночами, когда совсем не спалось, на душе теплело - он вспоминал свою деревеньку, их с Любушкой дом - стоящий на пригорке, берёзу, что росла у окна, сад. Вспоминал свою пасеку со всем пчелиным царством, почти слыша медовый запах и мирное жужжание пчёл. То счастливое время, когда двое его сыновей были маленькими, а значит, нуждались в нём.
А утро снова возвращало в реальность, далеко безрадостную. Всё чаще и чаще слышал Евсеевич не совсем тихую перебранку между сыном и невесткой, всё реже и реже сын заглядывал к нему в комнату. А в один из дней, стараясь не смотреть отцу в глаза и пряча руки в карманы, предложил пожить на даче. Дача хоть и заброшенная, но жить на ней можно, а они будут привозить продукты, навещать его. Как скажешь, сынок, прошептал старик. Что он мог ответить ему, своему сыну, которого вдруг отчетливо увидел бегущим по залитому солнцем лугу, а навстречу ему будто летящую молодую Любушку подхватываюшую его на руки и целующую в горячую от солнца макушку…
Оставшись на даче один, Евсеевич, прижавшись щекой к шершавому стволу дерева, беззвучно и горько заплакал. Худенькие плечи вздрагивали под фланелевой рубашкой, а седые волосы, будто успокаивая старика, трепал легкий ветерок. Выплакавшись и успокоившись, Евсеевич вдруг почувствовал удивительную легкость, будто сбросил всю тяжесть, накопленную за последнее время. Принёс скамеечку, присев под яблоней, подержал в руке горсть тёплой земли, старательно размяв все комочки, вдохнул её запах, чему-то улыбнувшись. Обрезал один конец качели, привязанной, когда-то для внучки, взобрался на скамеечку, просунув голову в сделанную петлю и немедля шагнул вниз, успев разглядеть мелькнувшие Любушкины глаза и почувствовать прикосновение её тёплых рук.