Глава 9. Держать фасон http://www.proza.ru/2017/01/16/489
После возвращения из дома в дверях Галкиной комнаты замаячило знакомое лицо.
– Хай-хай! Явился, жертва суровых обстоятельств!
– Хай, Агнесса, – глаза Пучка светились радостью от долгожданной встречи. – Чего жертва? Каких обстоятельств? Ты куда сгинула?
Галка сидела за столом и выдавливала на плече прыщ. Посвежевшее лицо выглядело, как всегда, сосредоточенно и лукаво. Летний сарафан тонко подчеркивал хрупкие девчачьи формы.
– Заходь, Пучок, не боись, я на тебя не наброшусь. Необходимость отпала, расслабься, смиренный жертвенный козлик.
– Ты что за пургу метёшь, Агнесса, я не вдупляю.
– Ой Пучо-ок, теперь он уже, видите ль, не вдупляет. Сам что мне предлагал?
– Ну предлагал. Себя. Ты ж меня попёрла. - Безотказная жизнерадостность предательски покинула Пучка.
– Я-то надеялась, что ты отыграешь взад, - огорчилась Галка. - Или вбок, куда угодно. Что ж ты, как баран, прёшь снова в те ж ворота? Я ему подкидываю возможность перевести на хи-хи, а он опять на те же грабли.
– Я не хочу на хи-хи. - Теперь уж он и вовсе сумрачно потупился.
– Ах ты хочешь по-серьёзному?! Обсудим, Пучок? – пересев на кровать, Галка приготовилась к очередному бесконечному диалогу.
– Обсудим, Агнесса. И не надо мне угрожать, я больше боялся, что ты не станешь со мной говорить. И уехала ещё… Ты что меня так безобразно кинула, Галк? Со мной так ни одна… никто вообще не обращался. А ты…
Наигранное неудовольствие не могло скрыть вырывавшуюся из души счастливую улыбку. Пучок сиял медным Мойдодыром.
– Хорош бухтеть. Начнём с того, что ты, Пучков Андрей, предложил мне с тобой переспать.
– Да! Чёрт возьми, да! И ты меня послала!!!
– Не ори. Никто тебя не посылал. Сядь.
Он стоял перед ней, весь взъерепененный. На красном от прилившей крови лице блестели багровые пятна. Из-за сбившегося дыхания Пучок подкашливал. Отражённый окном солнечный зайчик плясал на покрытом испариной лбу.
Пучок глядел под ноги, и покачивался с пятки на носок. Его приятное мужское лицо отягощали непонятно откуда свалившиеся на голову мысли. Заложив руки за спину, Андрей нервно покусывал губы.
– Ты красив, как молодой бог, – Галка не ожидала от себя такого начала.
– Ну началось. В колхозе утро, – осторожно пристроив задницу на Галкину койку, Андрей незаметно снял сандалии.
– Нехрен кокетничать. Это неоспоримый факт. Как молодой бог, повторяю, не будь я древнеримской грекой. Я сейчас абсолютно объективна. Если тебе не говорят об этом ежечасно, то только из зависти.
– Это ты сейчас вот всё к чему?
– К тому же самому. Тебе никто никогда не отказывал. И это вполне объяснимо.
А теперь непосредственно к нашему случаю, к направленности твоего необдуманного порыва. Я кто? Я ведь даже ещё не девушка, ты же видишь сам. Я ходячее невзрачное и нелепое недоразумение.
– Да ну Агнесса!..
– Заткнись, я про себя сама всё знаю. Скорее всего, я и потом не стану хотя бы хорошенькой, такой же дурнушкой останусь на всю жизнь. Сейчас не о том. И вот ты, прекрасный юноша, великодушно предлагаешь мне, убожеству, – себя. Я очень тронута, честно, мне прямо не по себе стало от твоего порыва – ты не пожалел с барского плеча презентовать своё драгоценное тело мне, полному перед тобой ничтожеству. И из благородных побуждений. Ты решил меня дружески поддержать. Утешить. Я очень-очень тебе благодарна, правда.
– Не стоит благодарности.
– Аттракцион неслыханной щедрости несколько удешевляет тот факт, что ты своё расположение раздариваешь направо-налево кому ни попадя. До других мне дела нет. Я у себя одна.
– Признательна она… А сама «уйди, сгинь с глаз, Пучок». Давай уж до конца разделывай меня под дуб морёный, Агнесса. Тебя ж пироженками не корми, дай поизгаляться над бедными Пучками… Мне плохие сны снятся, Агнесса.
– С жабами и змеями?
– Да прекрати… С тобой не…
– Возможно-возможно. Что там плохого-то, самосвал меня переезжает? А-а, понятно, кровишша, кишки наружу, а ты ж у нас эстет. А тут такая кака.
– Там всё хуже, Галка. В общем… я тебя… насилую, – Пучок замолчал, ища на девичьем лице ответную реакцию.
– Вау, прелесть какая, – мхатовская пауза не убедила Галку, она ехидно улыбалась. – Зрафсфуй, дедушка Фрейд. Ну-ну, и дальше что? Или сам факт моего непосредственного участия в таком захватывающем действе на тебя угнетающе действует?
– Да послушай ты меня ради бога! Мне становится всё это невыносимо, а ей лишь бы поглумиться!
– Это что, крик души?
– Я тя счас придушу нахрен. Не могу больше, – передёрнув плечами, Пучок растопырил пальцы. Блеснули глаза, участилось дыхание.
– Извини, Пучок, я всамделе кака, – шальная мысль проскочила в девичьем мозгу, но суть её Галкой была не уловлена. – Всё, я молчу, как рыба об лёд. Изливайся.
– Да, мне уже молчать больше нельзя. …Снится одно и то же. Я реально тебя насилую, ну сколько можно? А ведь так всё волшебно начинается… Я как будто уже весь внутри, и мне та-ак уютно… Там всё горячо, и шелковисто, и так тесно, и влажно, просто восторг…
– Тепло и сыро, – растерянно пробормотала смутившаяся Галка. – Как у Горького в «Буревестнике». …Ой, всё, прости, молчу.
– Ты не понимаешь. Это такое состояние… Как будто ты ещё не родился, и тебе ничего больше не нужно, только быть ТАМ всегда. Это полное счастье, и покой, и наслаждение. Ну вот. И потом я сразу вижу, что это ты, Галка, подо мной. А я в тебе. И я ничего ещё сообразить не успеваю, ни растеряться, ни обрадоваться, как это может быть, что я с тобой… И сразу понимаю, что я насилую тебя… Это кошмар.
– Я там что ж, так зверски отбиваюсь? – Галка встала и подошла к окну.
– Хуже.
– Если я к тебе липну, то в чём насилие? – за окном кипела жизнь. На стройке человек в красной каске что-то кричал крановщику, показывая неприличные жесты. Водитель самосвала курил, постукивая ногой по колесу. Между рамами окна лежали кучками засохшие мухи.
– Что ж ты из крайности в крайность!.. Если б ты ко мне льнула, это было бы продолжение счастья… и ещё больший восторг. Ты лежишь, будто мёртвая, только когтями в простыни вцепилась и лицо от меня отвернула, но мне всё равно видно, что глаза у тебя закрыты, бровки мучительно сдвинуты и губы закушены.
И только терпишь, думая, когда же это закончится… А я никак не могу ни прерваться… ни кончить… и всё продолжаю тебя терзать, и это такой ужас, что просто невыносимо!
Он дышал, как загнанный, и голос у него местами подламывался. Глаза навыкате, губы увлажнились. Галка же, наоборот, не могла вздохнуть. Дыхание перехватило, в горле першило. Всё вокруг разбилось на кадры и перемещалось независимо друг от друга. В висках стучала кровь. Предательски подгибались ноги.
Прозрачный ситец лёгкого платья не мог удержать окаменевшие острые холмики, языками сосков рвущиеся наружу. Огнём горел пах. Набухли губки. Галка явно ощущала тоненькую струйку, пытавшуюся пробиться сквозь трусики к ляжкам. Тело покрылась гусиной кожей.
Галка прикрыла веки, чтобы не дай Господи Пучок не увидел адской страсти, безумного желания броситься ему на шею, обвить ногами крепкие мужские бедра и отдаться молодому, глупому, но желанному самцу.
– Я просыпаюсь, как будто по мне палкой врезали, – голос Пучка доносился откуда-то сверху. – Руки-ноги ходуном, сердце хлыщется, я даже не сразу могу в коридор выползти, чтоб башку под холодный кран засунуть. Я засыпать боюсь!
Потому что сразу всё это снова…
Галка осторожно перевела дыхание. Всё получилось. Маленькое счастье маленькой девочки радостно носилось по такому же хрупкому тельцу. Она старалась расслабить ноги, но там, где пересекались потоки нежности и счастья, всё хлюпало и тонуло в омуте невидимого страстного поцелуя.
Пучок бубнил, разгоняя сладкую негу в девочке, получившей свой кусочек несбыточной мечты. Навалилась приятная усталость, захотелось спать. Она зевнула. И ведь не врёт, это видно. Он бы так не сыграл. Чёрт! Надо как-то понижать градус.
– Б-бедный, – попробовав на вкус первое слово, Галка держалась старой тактики, – ты мой Пучочек. Иди я тебя по головке поглажу и в лобик поцелую. Только не по нижней, уж извини. Плохая Агнесса, давай мы её побьём, обидела Андрюшика, в дурном сне ему привиделась.
Губы у него нехотя сложились в улыбку.
– Вот я к тебе и пришел, чтоб ты мне помогла от этого… наваждения… избавиться.
– Ты сейчас выговорился, и тебе легче станет. Эта вся хмарь отойдёт. Ложись спать, Пучок, мой хороший. Бай, Пучок.
– Бай, Агнесса. И спасибо…
Наутро он пришёл почти больной, потухший и помятый. В мешках под глазами можно было хранить крупу. От адского запаха табака резало глаза.
– Чё нерадостный такой? С похмела аль с недосыпу?
– Второе, – недружелюбно буркнул он.
Галка попыталась разбавить негатив, принялась тарахтеть на посторонние темы. Результат эти попытки давали слабый, скорее, нулевой, Пучок не перебивал, только изредка коротко отвечал там, где молчание выглядело бы вызывающе. Когда народ из комнаты рассосался, Галка поехала на него:
– А не мог бы ты мне, Пучок, поведать, пошто взираешь на меня столь неласково да с осуждением?
– Всё очень просто…
– …сказки – обман, солнечный остров – скрылся в туман. Это Макаревич, Пучок. Не надо Макаревича, давай от первого лица, и короче.
– Да пожалста. Это всё никуда не денется до тех пор, пока я не убежусь… не убедюсь…
– Попробуй ещё «не убеждусь»… не катит? Ох ты ж господи-боже, русский-то у нас не родной. Ну давай я на правах мордовки попробую отстроить эту речевую конструкцию. Например – до тех пор, пока тебе не удастся убедиться – и в чём же ты должен убедиться?
– В том, что я тебе… не противен.
– Говорю тебе как на духу – Пучок, ты мне не противен. Убедительно?
– Не то, Галка… Всё обстоит так же хреново, как и было. Я думаю, что тебе омерзительна сама мысль быть… со мной.
Помолчали. Между оконными рамами, нарезая круги почёта, над братской могилой собратьев появилась мохнатая пчела. На какое-то время насекомое замирало, словно прислушиваясь к разговору в комнате. И как только снова слышалась громкая речь, полёт «шмеля» возобновлялся.
– Я не знаю, с чего тебя могла посетить настолько бредовая мысль. Посуди сам – я радуюсь тебе всегда, как детсадовка конфетке. При виде тебя у меня непроизвольно рот разъезжается до ушей. Я хорошо к тебе отношусь.
– Не лукавь, Галка, ты прозрачна счас, как градусник. Хорошо относиться – не из той оперы. Ты никогда не воспринимала меня как возможного сексуального партнёра.
– Ни хер-ра себе наезды! Вот всех вокруг я воспринимаю в этом качестве, а его игнорирую! Я ж такая тварь развратная, что никого не пропускаю, ко всем в штаны лезу, а вот его обошла-обидела! Ты в чём меня вот сейчас обвинил, скотина эдакая?!
– Я далёк от обвинений, я только сожалею о том, что ты ни-ко-го не воспринимаешь в качестве возможного сексуального партнёра, и меня в том числе.
– А он, блять, настолько, сука, исключительный, что его я, убогая, просто-таки не имею права не воспринимать!
– Да, я, сука, исключительный, в отличие от прочих мне до усрачки хочется, чтоб у тебя глазки прорезались, и чтоб ты увидела во мне партнёра! – они уже орали друг на друга на предельной громкости, и в дверь – общага есть общага – тут же засунулась чья-то любопытствующая башка, заинтересованно хлопая глазами. – Брысь! – цыкнул на башку Пучок и повторил, существенно снизив интенсивность децибел, – я мечтаю, чтоб ты, наконец, увидела во мне партнёра.
– Сексуального?
– Да!
– Ёп-перный тиятр! За каким хером тебе это сдалось? Других дырок ему нет, его на меня пробило. Эт уж, я тебе скажу, Пучок, чистые капризы. Ты уже от пресыщенности сам не знаешь, что тебе нужно. Избаловали тебя доступные девки, сами под тебя стелются, пальцем шевелить не приходится. И ему тут корзины печеньев, и бочки вареньев, а вот подайте ему птичкиного молочка! И это есть? А хочу тада свиной хрящик!
– Да при чём тут другие, если я тебя хочу!
– А-ха! Момент истины! А то развёл здесь турусы на колёсах – широким великодушным жестом одарить меня своим шикарным телом! Но попутно его, видите ли, терзают смутные сомнения, что для меня этот подарочек явится не наслаждением, а пыткой! Во сне он это углядел!
И ему теперь срочно потребовалось убедиться, что я на самом деле от него млею и уже в своих собственных снах вожделею его любви. Любви в самом горизонтальном смысле, поскольку иной смысл этого слова ему не ведом в упор.
Пучок потерянно молчал, бродя глазами по углам, лишь изредка украдкой взглядывая на Галку и тут же, будто обжёгшись, убирал глаза. Она сверлила его своими буравчиками, не отрываясь, и у неё от гнева и презрения трепетали ноздри.
– Ну! Что глазки прячешь, бабий баловень?! - она уже снова в состоянии была над ним подтрунивать. - Ну что, могу подтвердить, твои смутные подозрения таки оправданы.
– К-какие… подозрения?
– Я в дурных снах не могу себе даже помыслить, что мы с тобой предаёмся постельным радостям!
– По-че-му?
Теперь уже он смотрел на неё в упор, требовательно и неотрывно.
– Мне это нахрен не нужно! Вообще и в принципе! И ни с кем, и ни с тобой, непревзойдённым и особенным! Не! нуж! но!!!
– Бля-я… – он смотрел на неё во все глаза, начиная затаённо улыбаться. – Да ты же просто трусишь! …Боли боишься… маленькая ты моя…
Он вздохнул, как всхлипнул.
– А я-то, олух, с ума схожу, почему она меня не хочет… Галка, глупенькая моя…
Я тебе обещаю. Ну я же не конченый урод, я не стану тебя насиловать, после этих кошмаров… Я лучше помру от воздержания. Но клянусь тебе, боли не будет. Только чуть-чуть, ты даже не почувствуешь. Я умею быть нежным. Попробуй меня. Я уверен, что после этого у нас всё будет волшебно, ты должна быть страстной, я это чувствую.
Галка взялась руками за голову, застонала.
– Ты ничего не понял, урод. Ты меня слышишь?
– Что я опять неправильно понял? Вот что? то, что ты боишься?
– Когда это случится, я ни секунды не стану задумываться о боли. И уверена, что я её не почувствую. Потому что это будет не просто удовлетворение похоти, а чудо для двоих. А ты… эх, ты… городит он тут: «ну попробуй меня». Ты, что ли, элитный сорт колбасы?
– Я постараюсь, чтобы чудо свершилось.
– Дружба, Пучок, не поможет нам сделать настоящие чудеса. Чтобы творить такие чудеса… тут не про дружбу. Ты же понимаешь. Мы с тобой не нужны друг другу, и всё. Элементарно.
– Ну насчёт «не нужны» – говори за себя… а за меня не надо. Ты мне подходишь, Галка… – он выговорил это глухо, еле слышно, опустив голову. У него тяжело вздымались плечи и так же тяжко опадали.
Галка запаниковала. Не хватало ей ещё признания в любви дождаться. От кого! От Пучка! Законченного б**дуна! К таким катаклизмам она была не готова.
– Ты, конечно, Агнесса, непревзойдённый мастер зубы заговаривать, но меня посетила одна умная мысля, – Пучок успокоился и смотрел на Галку более осмысленно. – Айда на крышу.
Без особых усилий он легонько подхватил её и вынес в коридор. Упирающаяся Галка взъярилась от самого факта такого насилия.
– Руки!... Если ты посмеешь... хоть раз до меня так беспардонно… зацепиться… – прижатая к горячей мужской груди, Галка впервые почувствовала не просто мускулистое мужское тело, было ощущение чего-то надёжного, прочного, словно стены. Ноздри приятно щекотал запах никотина и пены для бритья. Платье задралось, и Галка задницей упёрлась в Пучковские руки. На мгновение её посетила ужасная мысль смириться и насладиться объятиями парня, но неуёмное желание возмездия за неподчинение брало верх.
– Ты хотела сказать – дотронуться.
– ... то я за себя не отвечаю. То есть, ты об этом пожалеешь. Опять неправильно! Короче, если ты хочешь от меня отделаться, насовсем, тебе достаточно просто распустить руки. Ясно выразилась?
– Более чем, – он аккуратно поставил её на пол.
– Рожу карябать я тебе не стану, мараться противно, – она одёрнула платье. – Но ты перестанешь для меня существовать.
– Прости меня. Я забыл, что тебя нельзя трогать. Просто ты меня… ошеломила малость. Почему ты со мной идти не хочешь? Мы же всегда везде спокойно лазали с тобой. Это потому, что теперь ты меня боишься?
– Чего я должна бояться?
– Точно боишься. Бля-я, ну я осёл. Чё ж я наделал-то? Ну Галка, родная, клянусь, я тебя не трону, я на такое не способен… с тобой… Если только ты сама не захочешь… меня…
– Пучо-о-ок, заткнись, – она сморщилась, как от боли, обхватила ладонями голову, – тебе даже не нужно меня насиловать по-настоящему, как в твоих снах, я и без того скоро от тебя взвою.
– Ты должна меня выслушать. Я чуть не рёхнулся от мысли, что могу тебя изнасиловать наяву. По всем ночам метался, не знал, как этот сон избыть...
И я приходил к тебе, Галка. И был с тобой ночами. Когда ты спала.
– Ты… что говоришь такое?!...
Галка не верила своим ушам. Кольнуло в сердце. Горло налилось свинцом.
– Правду... Когда девки уезжали, ты оставалась в комнате одна. Я открывал замок, это несложно, и ложился на пол рядом с тобой…
В глазах у Галки помутнело. Застрявший в горле комок не рассасывался. Она не прятала сбившееся дыхание, ей было плевать, что о ней подумают. Галка бездумно взобралась на чердак. Ей нужна была вселенная крыши, чтобы побыть одной.
Она выдернула из дужек замок, толкнула головой тяжёлый люк. Когда опустилась на шершавый рубероид, и уткнулась лбом в обнятые руками колени, Андрей оказался рядом. Потерянный и расстроенный, прижавшись спиной к нагретым кирпичам, он что-то говорил, тихо роняя слова. Горячий ветер бросал прядь Галкиных волос на её тонкие белые руки. Родинки звёздами рассыпались по загорелой шее.
Одинокий голубь мерно выхаживал по карнизу. Глаза кота пылали хищной страстью тигра.
– Я не мог спать из-за этого сна. Поэтому я сидел с тобой рядом на полу или просто ложился у кровати. Ты чутко спишь. Мне было спокойно и хорошо рядом. Я клал голову близко к твоему лицу, чтобы чувствовать твоё дыхание. Ты дышишь легко-легко, совсем не слышно… Однажды ты глубоко вздохнула и сильно выдохнула мне в лицо… и я сразу спустил, не ожидал даже…
– Ты… что? – у Галки тряслись губы. Глаза, наполненные влагой, сверкали на солнце бриллиантом.
– Да кончил я, как мальчик! От одного твоего выдоха!.. И потом я понял, что ни за что не трону тебя. Поэтому я брал твои пальчики ртом, не прикасаясь к ним руками, и потихоньку сосал их. И от этого кончал, не знаю сколько раз.
Галка задыхалась. Она сидела, обхватив коленки, и тыкалась огненным лбом в стиснутые руки.
От пламени в паху тело пылало жаром. В ушах звенело. Сердце выбивало такой ритм, что, казалось, от этой дрожи сползает кровля. Сквозь ватные мысли в голову пробивался далёкий голос Пучка. Внизу на проводах качались вороны. Сверкая искрами, по дороге мчался троллейбус.
– Андрей. Тебе лучше уйти.
– Я не могу тебя тут оставить. Я побуду с тобой … пожалуйста… можно?..
Они сидели на крыше общаги, не глядя друг на друга. Гуркали голуби, распушившись и выхаживая кругами вокруг скромниц-голубок. Здоровенные сосны недвижно стояли чуть поодаль, ближе росли липы. Их ветки, облепленные невзрачными цветками, распространяли тонкий волшебный аромат. Ощущение катастрофы в Галкиной голове начало отступать, дрожь прошла, сердце, как и прежде, размеренно отстукивало жизнь.
– Чёрт, я так и знал, нельзя было это говорить… – Пучок вскочил и принялся нарезать круги вокруг Галки. – Галка, не молчи…
– Да сядь ты, не мельтеши, – в голосе Галки появились дружественные нотки. – Хорош метаться, навернёшься еще.
Он кинулся к Галке. Она повернула голову вбок и увидела, как Пучок с разбегу грохнулся перед ней на колени. Обрадованно протянул к её рукам свои, но тут же, опомнившись, сцепил руки за спиной. Испуг на лице парня сменило выражение нашкодившего щенка.
– Что хотела сказать, Агнесса? – словно провидец, Пучок уставился в Галкины глаза.
– Да я сразу не допёрла, что там нифига не Буревестник.
– Какой Буревестник?
– Тепло и сыро – это же песня о Соколе.
Пучок стоял на коленях в полнейшем оцепенении, пока до него не дошло, где это - тепло и сыро. Неудержимый хохот вспугнул голубей. Стая ворон чёрной тучей кружила над остановкой. Продавщица кваса, не успевшая спрятаться от разгневанных птиц, грозила кулаком.
Андрей обхватил Галку за талию, и кружа её, зашёлся танцем. Галка ухватилась за его шею, чтобы не улететь. Упругие мышцы приятно охлаждали теплые девичьи ладони. Птицы, люди, бочка с квасом - всё мелькало в калейдоскопе теперь уже совсем родных глаз.
Глава 11. Шляпа http://www.proza.ru/2017/03/08/793