У Фрейдихина в отдельной палате, в которой даже был маленький цветной телевизор, обретался сухопарый подобранный человек. Он еще недавно был грозой Свинарева. Бригада его курировала рынок и процветала, пока на вдруг не столкнулась с более серьезными конкурентами.
Человека звали Дровосек, а иногда Железный Дровосек. Настоящего имени его никто не знал. Дровосек быстро сообразил, что пора бросать игру в Робин Гуда районного масштаба, что грядут большие перемены и вышел на Хряща. Тот близко к сердцу принял беды Дровосека и взял его под крыло.
Услуги двух сторон были взаимны.
Хрящ подбрасывал деньги, выделял машину и внушал бандиту, что уже сейчас практически вся власть у них, что пора бросать манеры гопоты, что вот-вот многое изменится.
Дровосек не любил Хряща (того, вообще, никто не любил), но слушал внимательно.
Дабы обезопаситься от пыльных хвостов прошлых дел, он решил залечь на дно и обзавестись на всякий случай справкой о психическом заболевании. К тому дикому страху, который он внушал торговцам, добавился ореол невменяемости.
Фрейдихин, благодушно посмеиваясь, изрек: «Был бы человек, а болезнь мы найдем…»
Так Дровосек очутился в скорбном заведении.
Впрочем, он частенько покидал его для всевозможных дел.
Когда однажды молоденькая бухгалтерша, заинтересовалась некоторыми операциями Хряща и приобрела по мнению того слишком независимый вид, Дровосек съездил в один пригородный ресторанчик и побеседовал с двумя отморозками. Кстати, один из них позже так неудачно познакомился с могучей ручищей Лешего.
Мордовороты Дровосека вышибли дверь квартиры, заперли пожилых родителей в ванной, и с максимально доступной им вежливостью объяснили бухгалтерше, что может произойти с молодой и привлекательной особой от излишнего любопытства. И хотя дел ограничилось лишь устным предупреждением, бедная женщина стала заикаться и вскоре уволилась из Свинаревского Торга.
Были и другие дела подобного рода, о которых Хрящ вспоминал, направляясь к психушке.
«Москвич» проехал в ворота, которые открыл старенький сторож. Хрящ заскочил в обшарпанные двери и энергично зашагал по коридору. И…
Стальная хватка завела ему руки за спину.
- Уже!.. Успели… - мелькнуло в голове у Хряща, которого от боли согнуло пополам. Все же он сумел вывернуть голову и посмотреть назад. Но вместо мундиров голубиного цвета наблюдался белый халат санитара Игната.
Торжествующий Игнат, сам бывший пациент этой больницы победно сверкал маленькими голубыми глазками, истово глядя на спешившую к месту происшествия Юлию Арнольдовну.
- Отпустите его, вы что! - она хотела добавить «…с ума сошли», - но будучи женщиной чрезвычайно рассудительной и последовательной не добавила, сочтя это излишним.
- А вам сюда нельзя!
Это уже адресовалось перепуганному, встрепанному Хрящу.
- Мне… - тяжело дыша, проговорил тот, - мне бы… к главному…
Юлия Арнольдовна молча указала на дверь кабинета. Хрящ опасливо обошел Игната и направился к профессору.
Тот словно дожидался.
- Выписываю! Не уговаривайте, выписываю! С душой бы помог, но… Невозможно… Есть звонки… Но это слишком долго… В общем, выписываю.
Очередная раковина сжимала створки.
Из больницы они ехали вместе с Дровосеком. Молчали. Ехали медленно. Спешить было некуда.
- Убрать одного надо, - проскрипел наконец Хрящ.
- Убрать так убрать… - равнодушно отозвался невозмутимый Дровосек. - Поехали в кабак. Там и обсудим. И это... Девок там каких-нибудь организуй.
Надежда Викторовна в последнее время чувствовала постоянную неутихающую тревогу. Пила импортные антидепрессанты, но стоило ей остаться одной, как сейчас же возникала тягучая тоска. Рядом с Лешим она забывалась, но и с ним все чаще и чаще посещала ее странная обволакивающая жуть.
Лешему приходилось иметь дело с земными женщинами. Когда он жил в лесу, на поляну рядом с Заветным Дубом забредали иногда молодые крестьянки. Некоторых известное женское любопытство заводило слишком далеко. Знакомство с Лешим производило в них печальное равнодушие к законным супругам и, вообще к деревенской жизни. Они забывали страх и убегали в лес, становились мавками, как боязливо шептали их более осмотрительные товарки.
Леший честно предупредил об этом свою новую подругу, но Надежда Викторовна пропустила все это мимо ушей, легкомысленно заявив: «Один раз живем, Феденька!»
И вот теперь она пожинала плоды своей романтической связи. Иногда ночью женщина просыпалась и боязливо смотрела на лежащего рядом Лешего. Тот тихо и ровно дышал, и ей вдруг казалось, что она близко соприкоснулась с существом иной таинственной расы, непонятной и оттого особенно страшной.
Днем, за обычными хлопотами это отпускало. Но тогда лезли в голову мысли совершенно невозможные. Так однажды Надежде Викторовне вдруг с божественной ясностью представилось, что она никакой не продавец, а скорее, распределитель, ну а если уж быть совсем точным, припрятыватель. Не то, чтобы раньше это ей не приходило в голову. Просто, рядом с Лешим все это ощущалось с обостренностью удара токам. К тому же, Патрон заставил вступить ее в свое время в партию, и хотя она не отличалась особым рвением, но приходилось торчать на всевозможных собраниях и пленумах. На них, озирая знакомые рожи партийцев, которые не раз получали от нее «сверточки», ей все это казалось особенно диким и нелепым.
Отошли на задний план и магазин, и «Нырок» со Спартаком… Безошибочным инстинктом женщины предчувствовала она грядущие потрясения.
Впрочем, и всю страну в те времена корчило в предчувствии перемен.
Леший, проводив грустную Надежду Викторовну на работу, остался один. Он сделал зарядку и постоял под холодным душем – единственные, пожалуй, полезные привычки, что удалось позаимствовать у людей.
Затем он подошел к окну и долго всматривался в небольшой клочок леса, в прорехе «жилмассива», где сейчас осиротело стоял Заветный Дуб. За безглазым остовом известного уже нам дома №19 угадывалась замерзшая Свинуха.
Леший был насквозь язычник. Он верил, - да что там верил, - видел! – стихии и их соединения: огонь, небо, деревья, вода жили в яростной, гармоничной и прекрасной связи. И на все это ползла гигантская бесформенная амеба свалки. Вселенский вопль «Я, Вань, такую же хочу!» носился над миром, снося государства вместе со всеми строями.
Из Земли миллионы маленьких вампиров высасывали кровь и соки, чтобы наделать удушающе безвкусные, и по большому счету абсолютно ненужные предметы. И все это, не успев толком отслужить, ломалось и выбрасывалось, гния и разлагая все вокруг, в том числе и своих бывших владельцев.
- Ах, люди, люди…, - тяжело вздохнул Леший. – Ну что вам понадобилось в моем лесу?! Зачем вы в таком количестве скопились в этих бетонных сотах, убивающих и вас, и все живое вокруг вас? Конечно, вы могущественны…
Вы равны творцу, ибо можете соединять стихии, как вам вздумается, но вы почему-то соединили их в одну, опутавшую вас сеть.
И каждый по отдельности бьется в ней, жалкий и беспомощный, нездоровый телом и духом, в мушиных страстишках, променяв первородное счастье бытия на чечевичную похлебку дряхлого комфорта.
Так думал Леший, если только словом «думал» можно обозначить строй видений и переживаний, пробежавших в его античной голове.
Оторвавшись от созерцания, он набросил свою волчью шубу, надел шапку и направился на «работу». В нем тоже в это утро билась странная тоска-тревога.
У подъезда его окликнули. Леший с удивлением увидел Нателлу.
В белой шапочке, озабоченно хмуря византийские брови, она в упор смотрела на него строгими черными глазами.
- Мне вам надо кое-что сказать… Не здесь. Поехали к бабушке.
Они вышли на улицу, и Нателла, едва взмахнув рукой, (у таксистов даже при социализме был нюх на богатых клиентов) остановила салатную «Волгу».
Секунду подумав, Леший сел в машину.
За всем этим с чрезвычайным вниманием следили несколько человек.
Бирюзовый «Москвич» Хряща незаметно приткнулся в переулке напротив. Хрящ выскочил из машины, потом снова вскочил, недоуменно тараща бесцветные мутные глазки. За его прыжками насмешливо наблюдал Дровосек. Он вытащил из пистолета обойму, снова вставил. Сомнамбулически оглядев суетящегося Хряща, процедил: «Ну чего ты дергаешься… Давай за ними».
В эту же минуту, визжа тормозами, влетел «жигуленок» Надежды Викторовны. Она заехала за какой-то забытой накладной. И – еще издали заметила волчье одеяние Лешего и белую шубку дочери.
Бледная, растерянная она долго смотрела вслед уезжающему такси, затем тяжело опустилась на сиденье и горько зарыдала. Дождалась своего утреннее тягостное предчувствие.
Но уже через минуту, припухшее от слез лицо заведующей окаменело. Наскоро приведя себя в порядок, она направилась навстречу своей судьбе.
Вслед за ней неприметный «уазик» с заляпанными грязью номерами тронулся за растянувшейся кавалькадой. Двое крепких мужиков в одинаковых кожаных куртках, до того внимательно наблюдавшие за происходящем, ехали следом.
Последний участник этих событий за всеми не поехал. Он осторожно приоткрыл дверку черной «Волги», как-то черепахово высунул большую голову в ондатровой шапке. Это был Михно. Проводив тяжелым взглядом «уазик» он опять втянулся в машину. «Волга» помчалась в противоположную сторону.
(окончание следует)