Я хотел, чтобы она стала для всех заменой после моей смерти. Ей нравилось говорить обо мне, но, обойдясь несколькими комплиментами, она перебрасывалась на свои проблемы. Забавно, её смех должны были включать на диктофон и прокручивать перед сном душевно больным людям: он заразителен, он прекрасен. Его нельзя сравнить с опадающими осенью каштанами, которые в детстве я собирал со своей сестрой в небольшую корзинку от душевной скуки, её смех напоминал треснувший айсберг в водах Северного Ледовитого океана. Они оба были разрушены изнутри – этот её нераскрывшийся бутон ромашки в сердце каменной глыбы, где разбежавшиеся по разным сторонам холодного полотна трещины сливались в узор паутины – она стала ловушкой для моих угасающих чувств. Просыпаясь день ото дня, я понимал, что умираю изнутри, гнию, отравляя людей трупным ядом своего общения.
Мы оба уродливы изнутри. Оба, и я особенно. Особенно и ты.