Француз-1 (черновик)
Бородатые лица купцов смотрели на меня очень зло и воинственно. Кричали и галдели все одновременно, но как, ни странно я успевал отвечать каждому из них. Купцы стояли и сбоку, и за спиной , но я мог смотреть только вперед не поворачивая головы. Из затылка моего, словно продолжение черепа, также являющегося мною, торчала массивная желтоватая кость. С длинными паузами мысли иногда возвращались к этой досадной нелепице . Но возвращались, как бы между прочим. Проносилась чехарда событий, про которые я мог бы с уверенностью сказать, что это было не со мной. Ведь я знал не только, что скажут участники действа, но и о чем они могут подумать. И я вел одновременно несколько диалогов, действий, событий никоим образом не связанных между собой, происходящих в разное время года, да и в разных местах. Поражало меня и то, что события, происходящие одновременно не путаются, что я всю череду споров и диалогов держу под контролем. Заранее выстраиваю, чью-то речь, зная наперед мысли собеседника. Рассказывая анекдот красивой даме про греческого монаха, я одновременно наблюдал с высоты полета птиц за скачущими всадниками, которые за кромкой леса попадут в засаду. При этом продолжая лаяться с купцами я как бы знал, что вот сутулый, через минуту упадет сраженный ножом…
Но постепенно этот триумфальный поток знаний и ясновидения хиреет. Куда-то пропадают участники этой фантасмагории, а мысль все чаще и тревожней волнует торчащая из затылка кость. Постепенно растворяются лишние видения и действия и я с возрастающим ужасом начинаю понимать, что кость торчащая из затылка является продолжением чего то мертвого, большого и вечного. С той же гениальной прозорливостью я вдруг осознаю , что такое положение останется навеки. Не в том понимании этого слова которое видят люди, а вообще, навсегда… И я буду находится в этом состоянии миллионы, миллионов лет. А мысли уже услужливо вертелись вокруг одного страшного слова, . Я знал, что умираю, и что ни будет никакой светлой дорожки , никакого страшного суда. Никаких ангелов в судейских мантиях, для которого я еще год назад, бравируя перед Дельвигом произносил блестящую защитную речь в оправдание своего неверия. И двруг я очень ясно понял, что меня обманули, что никакого человеческого величия нет. И будет только одно слово. И было слово, и слово это было Ад.
И все. Лопающие, как мыльные пузыри действия, лица и мысли начинающие уходить в небытие. Причем над словом небытие пришлось напрячься, что бы вспомнить что сие обозначает. За эти несколько секунд прошедшими в думах над понятием небытие, в него ушли еще несколько действующих персонажей. И вот тут то и стало понятно, что есть абсолют. Миллионы лет думать как и откуда растет эта кость которая не дает мне повернуть голову. Никакие раскаяния, молитвы и слезы не изменят положение вещей. И когда кончатся мысли об этой кости я и стану просто отростком непонятно чего и буду испокон веков… Без движения, без мысли, без времени , но с сознанием раскаяния. Эмбрион духа который вечен, но который когданибудь будучи прощен войдет в новую жизнь и в новое тело. Уже не интересовала эта якорная цепь в виде кости, всего меня и даже эту кость наполнял холод перед осознанием вечности и безвременья. Уже на горизонте проявлявшейся вечности, там где таяли еле видимые лохмотья мыслей и лилово-сиреневый цвет моего мира начинал сереть и сгущаться в сумрак. Ничто. Снова огромные усилия для осознания, что такое ничто. И тут же вспышка ярости. Кость… Жилы… Ветер. Сознание начало подкидывать слова , которые вначале казались незнакомыми , а мысль жонглируя отысканием значений этих слов потихоньку отодвигало надвигающуюся сиреневую мглу. Где то в глубине уже формирующегося НИЧТО прошли какието движения. Река… Платок… Грамматика… Кто то ловко подкидывал в угасающий огонь жизни новые слова, а я как будто в какой то игре должен был дать им определения.
Свеча… Залив…Он жив… Последнее словосочетание прогремело как взрыв. Помимо попытки вспомнить что такое –жив, пришло понимание что эта фраза из другого мира. И вдруг все зазвучало ярко и четко, время между загадкой и разгадкой стремительно сокращалось. Уже приходило понимание , что кто то говорит эти слова. Что этот кто то из другого мира. И вдруг я стал куда-то подниматься. Нет, это просто в легкие пришел воздух. Очень долго сознание боролось с тем что есть легкие. Но уже из за горизонта несся целый табун спасительных мыслей и главное чьих то слов. И с каждым новым понятием тяжесть в затылке начала отступать. И я уже понимал что найду, через несколько мгновений найду силу отломить этот уже истощенный и полусгнивший отросток кости. И вот боль, живая человеческая впившаяся в затылок прояснила разум. И я уже с радостью и ликованием понимал, что есть боль, есть чувства. Я я освобождаюсь от тянущей меня в никуда кости. Слезы… Они текли по щекам, и я знал, что есть слезы. Есть щеки, а значит и тот мир где есть эти понятия.
-Он жив… Прямо над ухом. Ухо? Ах да, это чем я слышу. Видеть… Глаза… Это уже я сам выпутывался из холодных оков небытия. Я возвращался.
-Ну что господа, он приходит в себя. Надеюсь до свидания. -Звук шагов, шорох одежд, скрип дверей, голоса вдали. Какое счастье знать , что обозначает каждое слово, какое счастье понимать что происходит. Что есть, кому шуршать, есть кому ходить и говорить. И есть понимать эти такие простые и незаметные вещи.
Есть понимать, так же нельзя говорить… Начинался повседневный спор в голове. Я жив. Я не хочу пока знать что происходило и происходит. Видеть. Почему я знаю что такое видеть , но не вижу. Далеко-далеко внизу у того мира где начинает жить мое тело прошла судорога. Это рука. Рука может потрогать глаза. И сама по себе рука начала подниматься к глазам, но кто-то остановил ее, и мягкий голос произнес
- Лежите, сударь и не шевелитесь.- И вот эта простая фраза вселила в меня покой и умиротворение. Я жив. Я среди людей. И сразу стало покойно и не страшно. Сознание стало тускнеть, но уже не было страха ибо я знал –это ежедневное затухание сознания. Это просто сон.
Проснулся я утром с настроением замечательным. Еще сквозь негу, когда сон как главное действующее лицо спектакля уходит за кулисы, и уже начинается второе действие, но Вы все еще находитесь под впечатлением акта, продолжаете хлопать ему, а актеры вторго акта уже начинают свое действо.. Вот и и у меня такое утро. Уже проснулась думушка, а почему никто не будит? Не топает ногами по коридору лицея? Почему такая странная тишина и очень тепло в кровати? Вот так эти актеры второго плана постепенно вторгались в область чего то приятного, кого то я победил и спасся чудесным образом от какой то беды. Я вовсю старался вспомнить что же такое снилось и страшное и хорошее, но с каждой секундой память все дальше и дальше уносила ночные видения. Сон уходил и небыло никакой возможности ухватить его даже за самые значительные эпизоды.
Широко, радостно и громко я зевнул и открыл глаза. И тут же зажмурился . Где я? Низкий темный потолок и силуэт сидящего спиной ко мне человека. Я как то сразу вернулся в состояние вчерашнего куража и веселья. Сразу вспомнилось как в квартире Чадаева , которую Путр Яковлевич после длительных уговоров оставил нам на воскресный день. Батарея винных бутылок и более крепких напитков, пьяное бахвальство, на спор привезенные от мадам Розы девушки. Значит, я напился до беспамятства, я не в лицее. И что за этим последует. Проплыла в памяти как будто из далеких дней картина с красивой пианисткой. И вдруг этот эскиз начал оживать. Путешествие по крыше, царь на коленях в маленькой комнате, путешествие по Аду, кость на конце которой я продолжал очень длинную жизнь, лицо пьяного Пущина, извергающий мерзкую жидкость и стоящий на коленях Антон. Я не мог еще разобрать где был сон , а что происходило на самом деле. И вдруг как удар молнии, грозной лицо Чадаева убирающего наш бедлам и произносящего страшные слова. Я попытался перевернуться к стенке и потихоньку открыть глаза. Но сразу понял, что такие действия приведут к рвоте. Что ж мы такого напились то вчера, и зачем, да и как этот анекдот скажется на моей судьбе. Хотелось заплакать, громко по детски и что бы прибежала испуганная Аринушка и стала гладить по голове и говорить смешные и покойные слова. И было бы утро, и чай с малиной и библиотека до вечера. Слезы текли сами по себе и мне было стыдно от того что сидящий рядом человек может как то подслушать мои мысли и терзания. Чья-то теплая рука погладила мое плечо, и до боли знакомый вкрадчивый голос прошептал над ухом:
- Александр Сергеевич, я знаю, что ты проснулся
Таится было больше не зачем и я разрыдался в голос.:
-Ну полноте батенька, слезы то крокодиловы лить- Василь Львович, дядюшка любимый мой, ласково, но настойчиво пытался повернуть к себе мое лицо. Я вырвался и резко сел в кровати закрывая, как красна девица лицо руками.
- Ну Сашенька, я так понимаю ничего Вы не помните, но я и сразу успокою Вашу светлость, ибо и страшного ничего не произошло.- И после мучительной паузы:
-Пока не произошло.
Сразу гора с плеч рухнула, не от сказанного дядей, а от того что он рядом. А когда дядя рядом то он может решить любые последствия , любых шалостей. Хотя я уже знал, что разгон получу окончательный и строгий, потому как все произошедшее было далеко не шалости, но это все будет между нами. И самое главное, что я смогу поклясться, что это было в первый и последний раз. Ну конечно не впервые, но уж до окончания лицея я точно ничего крепче шампанского, или как кто то вчера сказал масандры, пробовать не буду. Возможно… Ну я решил это точно и можно смотреть в глаза дяде.
Дядюшка смотрел весело и пристально, и вдруг протянув руку к столу протянул мне высокий фужер. Я смутился, но взял его и залпом выпил.
-Да, Вы уже и опохмеляться научились Ваша светлость- насмешливо произнес он:
-