Снова о монархии

Николай Бенедиктов
В  2012 году мы отмечали 400-летие Нижегородского ополчения, в  2013-м – 400-летие Дома Романовых. Хорошо известно, что эти события связаны между собой. Не случайно в 1913 году 300-летие императорской династии отмечали в Нижнем Новгороде.
Мне довелось побывать на конференции, посвященной 400-летию Дома Романовых. Собрались монархисты, представители различных православных организаций, начались споры-разговоры. Сразу же обнаружилось одно обстоятельство. Оказалось, даже среди собравшихся мало кто представляет себе, что такое монархия, какова ее суть и история, «что делать», «с чего начать» и «кто виноват». Что уж говорить о людях, менее подготовленных в этом вопросе?
Поэтому представляется весьма уместным развеять некоторые господствующие сегодня мифы, вспомнить историю и суть монархической идеи, отметив тем самым юбилей императорской фамилии.


Словари о монархии
Что же такое монархия? Открываются удивительные вещи.
Смотрим в энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона – наиболее популярную и весьма научную многотомную энциклопедию начала ХХ века и обнаруживаем, что статья на эту тему в словаре совершенно беспомощна. В ней, кроме перевода самого слова, все остальное составляют исторические примеры, но сути и смысла термина не дает ни текст, ни приведенный список литературы. В этом списке литературных источников едва ли не самым серьезным выглядит трактат XVI века Н. Макиавелли «Государь». Название книги переводят и как «Князь», однако о монархии там ни слова. В ней речь идет о том, как должен вести себя правитель, а кто он сам – монарх или тиран, вождь или президент, – об этом ни слова. Да автор об этом и не писал, не в этом состояла его задача.
До Маккиавелли предыдущим теоретиком вопроса выступал Аристотель, а между ними никаких теоретиков монархии не выявлено. Выглядит странно, согласитесь, – получается, что приходится опираться на Аристотеля, но ведь его идеям уже больше двух тысяч лет. Аристотель написал большую работу о государстве, где объясняет, что существуют два типа управления. Правильное – это когда управители руководствуются общим благом – монархия, аристократия, полития (различие в том, сколько людей занято ответственным управлением – один, несколько или много). Неправильное – когда управляющие заняты собственным благом или личным стяжательством, – тирания, олигархия и демократия. Кстати, уместно сегодня вспомнить, что уже великий грек называл демократией искажение жизни, при котором правят частные людишки (по-гречески – антропос идиотикус).
О монархии говорится лишь, что это власть одного (моно – один, архе – власть). Однако можно ли удовлетворяться прямым переводом? Ведь тогда и организованная преступная группировка – мафия будет переводиться как моя семья. Или наследник французского престола – дофин будет переводиться как дельфин. Прямой перевод не всегда передает смысл употребляемого термина. На самом деле происхождение, исходный смысл и действующий современный смысл термина могут различаться и весьма серьезно.


Новые имена и новые взгляды
 Что же происходило с термином «монархия»? До XX века мало что менялось в понимании сути и смысла монархии как единовластия. И это достаточно удивительно, поскольку о противоположности монархии, о республике было написано достаточно много серьезных книг. Писали англичане Гоббс, Локк, затем эстафету подхватили французы Монтескьё, Руссо. Они описали суть республиканского или демократического способа управления, вывели необходимость разделения властей. По этой схеме затем появляется без собственного феодального и исторического прошлого, как бы на «чистом листе бумаги» написанная страна США, которая и распространяет принципы таковой демократии по всему миру, не останавливаясь ни перед чем.
Лишь в первой половине ХХ века появились, наконец, теоретические работы о монархии, объясняющие ее суть и смысл. Бросается в глаза то, что они принадлежат русским мыслителям – Л.Н. Тихомирову, И.Л. Солоневичу, И.А. Ильину, П. А. Флоренскому. Конечно, все они и их труды являются так или иначе реакцией на смену русской монархии иным типом управления. Другими словами, и смена монархии, и теоретические работы по монархии прямо связаны с русским типом духа. Юбилейный толчок (400-летие Дома Романовых) побуждает нас размышлять и о понимании монархии, и о русском типе духа. Ведь посудите сами: в ХХ веке погибли империи: китайская, германская, австро-венгерская, русская, погибли монархии: эфиопская, румынская, итальянская, греческая, сербская, болгарская, турецкая, иракская, сиамская, персидская и прочие. Однако среди теоретиков монархии мы не видим ни азиатов, ни африканцев, ни европейцев. Мы встречаем только русские имена. Это очень показательно. Говоря о демократии, мы подразумеваем – «западная» или даже – «американская», а обращаясь к монархии – вынуждены тут же вспоминать русские имена.
Это не только мое наблюдение, это заметили и американские теоретики и политики. Бывший советский, а ныне американский сочинитель А.Л. Янов, подчеркивая правильность своего выбора в пользу США, сегодня пишет о различии демократии и монархии, прямо связывая это с влиянием протестантизма и православия, и видит основу этого различия в русском и американском менталитете. Получается два понятийных смысловых ряда: США, демократия, протестантизм – один ряд, и Россия, монархия, православие – другой ряд. Конечно, нас интересует собственный ряд, а второй – американский – используется лишь для сравнения и лучшего понимания первого. Несовместимость русского и американского выбора хорошо прописана А. Яновым, и это поможет нам разобраться в сюжете.


Спорные стороны и легенды
Сначала желательно снять с обсуждаемой темы покрывало легенд. Часто думают, что монархия предполагает управление государством одним человеком (слишком буквальный перевод – «монарх» означает «единовластный»). На самом деле монархи-цари нередко бывают «неодиночками», а «нецари» – одиночками. Наш Петр I начинал править с братом – царем Иваном. В Римской империи были времена, когда правили четыре монарха – два цезаря и два августа. В Спарте правили два царя. В Византии часто было несколько соправителей, и на официальных документах, например, IX века мы можем встретить подписи сразу пяти царей – Романа, Диогена и их соправителей Михаила, Андроника и Константина. Но одиночные тираны, диктаторы (Сулла, Франко) не были монархами. Иными словами, монархия и не монархия не могут быть различимы по количеству главных правителей. Этот принцип ничего не дает.
Вторая легенда – будто бы царство-монархия передается по наследству. Ватикан – теократическая монархия, где папа не может иметь наследников (целибат – безбрачие – в католичестве обязателен для монахов и священников). В Польше и Германской империи королей, императоров выбирали, поэтому те не могли оставить государство наследникам. А в Византии, пожалуй, наиболее классической монархической стране, две трети монархов были убиты. В такой ситуации передать по наследству право на царство весьма затруднительно. Иными словами, признак передачи власти по наследству оказывается для монархии явно необязательным.
В то же время передача власти по наследству налицо в странах, которые монархиями не назовешь. Вспомните Северную Корею (Ким Ир Сен – Ким Чен Ир – Ким Чен Ын), Сирию (Хафез Асад – Башар Асад), Азербайджан (Гейдар Алиев – Ильхам Алиев). Нет, по принципу передачи власти по наследству выделить монархии будет трудновато.


Полнота власти
Существует мнение, что монарх обладает большей полнотой власти, нежели другие правители. Но это ложное мнение, потому что представить, например, что Карл Дурак (прозвище короля) обладал полнотой власти во Франции, смешно. Или современный слабоумный король Швеции (с удивлением и сочувствием узнал об этом недомогании нынешнего шведского монарха в поездке к шведам). И дело здесь не только в личных качествах правителя. Конституционная монархия принципиально ограничивает полномочия монарха в Великобритании, Бельгии и т. п. И вспомним уж совсем классический случай: Япония во времена сёгуната. Монарх-микадо не обладал вообще никакими правами, зато реальный правитель сёгун (некоторое подобие европейского канцлера или азиатского визиря) обладал всей полнотой власти. Понадобился политический переворот Мэйдзи, чтобы император Японии получил власть, а сёгун ее потерял. Но и в период сёгуната полномочный и полновластный сёгун не был монархом, а микадо был. И такая ситуация не особенность Японии. В период правления «ленивых королей» Меровингов во Франкском королевстве реальной властью обладали мажордомы (будущие Каролинги), однако монархами были Меровинги, а не мажордомы. С другой стороны, представьте масштаб реальной власти и полномочий Сталина, Мао Цзе Дуна, Ким Ир Сена, Франко и т. п. правителей. У кого из монархов было власти больше?! Значит, и объем властных полномочий верховного правителя  также не может быть отличительным признаком монархии.


Мифы о свержении русского царя
Хотелось бы развеять еще одно и совершенно детское заблуждение, к удивлению, очень живучее. В России свергли монархию не большевики, а либералы-демократы. Был, как известно, верхушечный масонский заговор западников, и с помощью западных посольств и спецслужб свергли монархию, обрушили страну в разруху, но власть не удержали. В феврале 1917 года Ленин был в Швейцарии, Сталин в Красноярске, Троцкий в США. Никого из членов ЦК партии большевиков не было в Петрограде в феврале 1917 года, и для большевиков сам февральский переворот был неожиданностью. Царское правительство было арестовано по приказу Временного правительства, а из заключения царских министров выпустили уже большевики. Стоит почитать, как грубо и неприлично относились к бывшему императору и его семье державшие их под арестом А. Керенский и Л. Корнилов, чтобы понять их несовместимость. А заодно стоит вспомнить, что охранителя царской семьи Григория Распутина убивали ближайшие родственники императора и монархист В. Пуришкевич, а отречение у Николая II принимал монархист В. Шульгин. Ирония судьбы или закономерность?! И последнее про эту легенду –  в Гражданскую войну красные пели песню: «Белая армия, черный барон снова готовят нам царский трон...». Слова песни сильно искажают реальность. Монархия была не нужна обоим враждующим лагерям: даже в белых армиях лозунгом было непредрешенчество, т. е. – победим, а потом решим как жить, какие социальные структуры создавать. Другое дело, что самим фактом якобы восстановления права восстанавливали старую жизнь.

Монарх – божие изволение
Чем же отличен монарх от высшего управителя – немонарха? Монарх всегда понимается как божье изволение. Он всегда или бог сам, воплощение божие (сын Неба или бога, потомок бога или богини), или посланник Божий, помазанник Божий. Его правление не является творением людей, но – божьим изволением. Китайский император – сын Неба, японский – потомок богини Аматерасу, египетский фараон – воплощение бога Гора и наследник бога Осириса, русский царь – помазанник Божий... Все это примеры божественного права монархов. В период наступления массового атеизма и надежд на естественную смерть религии подобные идеи казались предельно устаревшими, традиционно-сказочными и не привлекали особого внимания. Сегодня в России по всем внешним признакам наступил период религиозного возрождения. Это прямо связано с возросшим интересом к монархизму, а в России – к православию и монархии.
П.А. Флоренский писал: «Право это (монарха – Н.Б.) одно только не человеческого происхождения, и потому заслуживает названия Божественного. И как бы ни назывался подобный творец культуры – диктатором, правителем, самодержцем, императором или как-нибудь иначе, мы будем считать его истинным самодержцем и подчиняться ему не из страха, а в силу трепетного сознания, что перед нами чудо и живое явление творческой мощи человечества».
 Интересно, что Флоренский пишет это в Соловецком лагере будучи приговоренным к высшей мере наказания. Из сказанного получается, что как бы ни назывался... Сталин, мы его могли бы считать самодержцем, если бы в государстве был признан божественный источник власти. Известно, что отец Дмитрий Дудко и писал о нем как о богоданном вожде. Но священник Дудко был верующим и диссидентом. Однако бога как источник власти и не могли официально принять атеистические правящие власти. Однако как некоторое дополнение к размышлению добавим следующее: Николай II в анкете написал о себе «хозяин земли русской», а Сталина его приближенные между собой звали «хозяином». И граница между монархией и немонархией становится весьма зыбкой. Первый секретарь ЦК КПСС в Советском Союзе мог реально иметь власти не меньше, чем император в Риме периода принципата. У них даже формально сильное сходство: оба – первые среди равных, оба – вожди (у Октавиана Августа – «высший авторитет», у Л. Брежнева – решение Политбюро «О повышении роли и авторитета Генерального секретаря»). Однако Октавиан Август – монарх, ибо считается наместником божьим и богом на земле (он и главный жрец – понтифик, и воплощение бога Юпитера Максимуса). А Л. Брежнев – не монарх, поскольку атеистическое сознание не позволяло связывать его имя с божественным рангом.


Монарх – художественное олицетворение власти
Монархическому сознанию свойственна потребность олицетворения власти, государства, народа в лице одного человека. Такое сознание требует очевидного, живого, единоличного носителя, персоны. Во французском политическом словаре демократ К. Лефор пишет: «Как только власть перестала олицетворяться с личностью правителя («князя» Макиавелли), она стала впервые означать пустое пространство». Для монархиста по-человечески непонятна власть пустого пространства или должности, кресла, формы, чина, для него нужна личность, вождь (не случайно вожди в человеческой истории легко превращались в монархов – Наполеон во Франции, Карагеоргий и Обилич в Сербии, Хлодвиг во Франкском королевстве и т. д.). Если для монархиста нужно живое лицо как воплощение единства власти, государства, народа, то демократу достаточно символа, должности, чина, кресла, формы или пусть самой важной, но легко и через определенный срок заменяемой детали государственного механизма. Для демократа олицетворение власти кажется смешным: почему именно это лицо, а не другое, более умное и образованное? Почему вообще один, а не все (ум хорошо, а много умов – лучше)? Не достаточно ли для внешнего и формального фигурирования – президент или премьер, явно отождествляемые со страной?
Уже в употреблении слов виден и второй существенный момент: монархист склонен художественно-интуитивно отождествлять с монархом власть, государство, народ, а демократ в президенте склонен рассудочно видеть лишь деталь механизма, высший чин – но все же чиновника, и только. Монархизм – скорее интуитивное чувство человека, а у демократизма – больше рациональное сознание, и поэтому, даже зная о человеческой внешней и внутренней привлекательности монарха, республиканец считает его узурпатором, который в одиночку несправедливо пользуется тем, что принадлежит многим. Это чувство может быть внутренним обоснованием цареубийства, как это было у народовольцев в их «охоте» за Александром II. Монархист же может повторить слова А.К. Толстого: «Я ненавижу деспотизм... но... я слишком художник, чтобы нападать на монархию».
Олицетворение власти и народа в верховной личности (монархе) для монархиста означает и высшую степень доверия. Демократ-республиканец не склонен доверять никому. Монархист верит в то, что монарх искренне и целостно желает добра своему государству и своему народу, что монарх справедлив и бескорыстен. Доверие вызывает активность и инициативу в содействии монарху, внушает подданным уверенность, что есть к кому обратиться и воззвать, что государство – не формальная организация и не слепой механизм, что существует единая, правая и справедливая верховная власть, воля которой есть и правда, и защита для всех. Сама монархическая идея доверия к главе государства кажется демократу глупой и опасной. И действительно, если убрать персонификацию, то как можно доверять «пустому месту»? Человек, уверяющий, что он прирожденный глава государства, что он прирос к этой должности, – по мнению демократа-республиканца, злонамеренный и корыстный властолюбец. В республике глава государства обставляется формальными ограничениями его свободного разумения и творчества (присяга конституции, ограничение законом его прав и привилегий, подконтрольность парламенту и т. п.). Будущий президент в период избрания ставится в положение угодника толпы и демагога – он пожимает всем руки, улыбается, показывает жену и детей, всем и все обещает – и может быть смещен под крики толпы.


Любовь и преданность
Монархизм требует не только доверия к монарху, но и любви, верности, преданности. Отношения внутри монархического государства – как бы семейные; подданный (точнее – верноподданный) относится к монарху как к отцу, а монарх к своим подданным – как к своим детям. Отсюда и «жизнь за царя», и самопожертвование Сусанина, и «верные мои слуги» (Савельич у Гринева), и лжемонархия как знамя во всех народных восстаниях Средневековья. Для демократа речь идет о личном интересе, о лояльности, законопослушности, о внешней порядочности как принципиальной достаточности гражданина. По правилу «не пойман – не вор» уважаемыми гражданами государства являются и ростовщики, и сутенеры, шулеры, гангстеры и т. п.
«Любить» президента и быть ему «верным» всю жизнь – достаточно комично с точки зрения демократа-республиканца, все эти чувства – лишь монархические предрассудки. Соответственно вырабатываются различные типы человека в его отношении к государству. Для монархиста главное – это служение монарху, отечеству, государству, народу, для демократа – это карьера, личный успех, служба родине (но не президенту, не парламенту, не государству). Для монархиста идеал – это честь, дисциплина, ответственность, для республиканца-демократа – равенство, свобода и индивидуальная карьера.


Различие ранга и равенства: общежитие и учреждение
В чем кардинальная разница важных сторон принципиально различных мировоззрений – ранга и равенства?
Для республиканца равенство имеет первостепенное значение. Гражданское общество состоит из равных друг другу атомарных индивидов – равных перед законом, государством, независимых и свободных друг от друга. Предприимчивый гражданин может стать президентом. Равенство возможностей развивает инициативу, требует у гражданина ответа на любой сложный вопрос политики. Референдумы и плебисциты собирают большинство по вопросам, в которых большинство может ничего не понимать, принимать безответственные решения, выбирать президента, ничего не зная о его программе. На такой выбор могут оказывать сильнейшее воздействие совершенно случайные с государственной точки зрения факторы, например, фотогеничность претендента, улыбчивость, умение носить галстук, рост и вес. Напомним в связи с этим голосование во Франции в 1875 году, в котором республике было отдано предпочтение перед монархией в один голос. Можно вспомнить и попытки добиться полного равенства в Речи Посполитой – когда требовалось добиться полного единодушия, всегда находился шляхтич с его правом вето. Он говорил «не позволям», в результате Речь Посполитая вообще погибла от невозможности принимать решения.
Для монархиста равенство является третьестепенной категорией. Гораздо важнее для него ранг и ответственность. Вот мнение монархиста П.А. Флоренского: «Политика есть специальность, столь же доступная массам, как медицина и математика, и поэтому столь же опасная в руках невежд, как яд или взрывчатое вещество; отсюда следует и соответственный вывод о правительстве: как демократический принцип оно вредно, и не давая удовлетворения никому в частности, вместе с тем расслабляет целое. Ни одно правительство, если оно не желает краха, фактически не опирается на решения большинства в вопросах важнейших и вносит свои коррективы; а это значит, что по существу оно не признает представительства, но пользуется им как средством для прикрытия своих действий».
Монархист говорит о том, что люди – разные по своим способностям, воле, политическим качествам и не могут в равной степени влиять на жизнь. Каждый должен знать свой ранг, быть на этом месте «слуга царю, отец солдатам» и видеть свою задачу в честном исполнении долга как бы перед глазами монарха или Бога.
Конечно, равенство может приводить к уравниловке, как это часто бывало; но также и ранг может приводить к незаслуженным привилегиям. Умные республиканцы, как и умные монархисты, всегда стремились выправить в лучшую сторону избранные ими принципы. Равенство не должно приводить к уравнительности, иначе женщине придется переносить тяжести как и мужчине; а президенту по два часа добираться на электричке на работу. Ранг также не должен превращаться в касту с привилегиями, дворянскую или партийную номенклатуру. Определяющим моментом должна быть ответственность на своем месте, соответствующим образом обеспеченная и льготами, и возможностями. Представление о равенстве и ранге зависят от исходной позиции. Ведь можно согласиться и с тем, что для камердинера нет героя, ибо он видит его без штанов. А можно согласиться и с тем, что герой остается героем, просто смотрят на него глазами холуя.
Принцип ранга или качественного различия людей обязательно связан с органическим целостным восприятием общества; подразумевает иерархию и центростремительные тенденции. Монарх олицетворяет собой единство, целостность общества, что связано и с интуитивно-художественным восприятием жизни. Монархическое восприятие целостности, ранга, иерархии напоминает собой школу или рабочее учреждение, больницу, где отнюдь не все имеют равные возможности влиять на правила жизни и где действует дисциплина и субординация
Республиканское же восприятие равенства и общества напоминает собой общежитие, где все живут своей жизнью, соприкасаются внешними сторонами как равные и лишь координируют свои поступки. В школе ответственность и связь людей больше: директор ответственен за всю школу, учитель за весь класс и т. д. В общежитии этого нет – там могут сложиться человеческие отношения, а могут и не сложиться, люди останутся чужими друг другу, их заботы и помыслы останутся их личным делом. Однако принципов сожительства общежития это не нарушает.


Свобода и ответственность
Монархизм и парламентаризм опираются на противоположные понятия в паре «свобода и ответственность». Для республики (демократии) первостепенное значение имеет свобода. Для монархии – ответственность. Демократы нередко смешивают понятия и объявляют монархистов рабами и противниками свободы. Подобная традиция живуча и сегодня. Однако стоит вспомнить, что монархист М. Ломоносов говорил: «Не токмо для царя, для Господа Бога хлопом не был и не буду!». Согласитесь – сильные слова сильной и свободной личности! И это не особенность Ломоносова, но общая черта русского народа. Николай Лосский оставил нам замечательную книгу «Характер русского народа». В ней он писал о свободолюбии как характерной черте русского народа. Он справедливо указывал на то, что Россия – классическая страна анархических движений, гипертрофированно возвышавших свободу. Не случайно, самые знаменитые вожди и мыслители анархизма – М. Бакунин и П. Кропоткин – русские.
И еще одно обстоятельство, которое справедливо отмечал Н. Лос¬¬¬ский: русский народ всегда и во все века готов был драться за свободу против всех иноземных захватчиков – и в 1612, и в 1812, и в 1914, и в 1941 годах. Партизанское движение в России возникало всегда при иноземном нашествии, и это, пожалуй, самый яркий показатель стремления к свободе, ибо отстаивается оно своей жизнью. А якобы свободолюбивые европейцы-демократы почти никогда не имели партизанского движения в схожих условиях. Непокорность русского народа – более доказуемая черта, нежели рабская сущность.
Другое дело – для русского не сама по себе важна свобода. Как писал наш земляк и великий философ В. Розанов, для русского человека свобода сама по себе – пустое место:
«Извозчик свободен?
Ну и кричи: Да здравствует свобода.
А ему ведь нужен седок».
Свобода для русского человека сама по себе кажется своеволием и хулиганством, отсутствием смысла. Для русского важна не сама по себе свобода, а то, чем ее наполняют – справедливостью, совестью, любовью или хулиганством и бестолковщиной. Русский предпочтет сладкую ответственность перед любящими и любимыми – семьей, родиной, друзьями.
В принципах общежития-республики заключена и свобода инициативы «выкручивайся сам», а в таком случае вроде бы республиканское сознание подразумевает большую инициативу и новаторство. И действительно, как пишет Клод Лефор, «демократия – это область беспрецедентных экспериментов, где исчезают последние вехи уверенности». Завораживающие республиканца слова «прогресс», «гуманность», «свобода» как бы обрекают на новаторство, реформу. Сегодня ясно, что инициатива не всегда хороша, ибо она может разрушить нормальную жизнь людей, привести к образованию суверенной республики в любом уезде, например, Ветлужском, как это было в 1918 году – последний ли раз?


Консерватизм и радикализм
Монархическому сознанию свойствен консервативный уклон и культ традиций. С одной стороны, это может вести к застою, а с другой, лучше сохраняет стабильную и худо-бедно отлаженную жизнь. Стоит напомнить, что одно из главных возражений против идеологий и теорий состоит в том, что под видом создания и воплощения идей и теорий, вполне возможно призрачных, обманных, нежизнеспособных, приходится крушить существующий порядок жизни, к которому люди привыкли. Именно эту неприятную сторону изменений и подчеркивает китайское ругательство: «Чтоб тебе жить в век перемен!». Важно отметить, что консерватизм есть сохранение, а не реакция (движение вспять). Нельзя считать, что республика – это движение вперед, инициатива, а монархия – наоборот, застой, кладбищенский порядок и мертвая тишина. Республиканский радикализм может приводить к анархии, а дисциплина и ответственность монархического настроя – к весьма деятельной инициативе и монарха, и его подданных, как это было у Александра II, у А. Суворова.


Два типа общества: Россия и США
Итак, мы видим два типа общества и два типа государственного устройства, основанные на принципиально различных типах восприятия человека.
Один тип – это демократия и республика, основанные на восприятии человека как сосуда зла, на представлении о злой сущности человека, порочной, преступной. Прямо по Т. Гоббсу, философия которого легла в основу Конституции США: человек человеку – волк, да и большего зверя, чем человек, нет. Общество – это попытка прекратить преступный беспредел, ограничить его зверскую натуру, не доверяя никому, придумать механическую систему сдержек, противовесов и взаимной слежки. Другой тип – это монархия, основанная на христианском учении о человеке как образе Божьем, добром существе, проникнутом любовью к другим людям. У И. Солоневича есть интересная мысль о том, что человек пачкается в реальном мире, и душа его искажается. Однако есть две ситуации, когда человек может проявлять только свою божественную сущность доброго и любвеобильного существа. Это монах и монарх. Монаху запрещены все страсти этого мира, а монарху доступны все страсти и возможности этого мира. Это крайние ситуации для человека. И в них ему некуда деваться, кроме как проявлять свою главную страсть – любить человека и быть к нему милостивым.
Вспомните русские сказки: их читают и сегодня потому, что они построены в той исходной базовой системе ценностей, которая сохраняется и сегодня. Иначе они и не читались бы, ибо стали бы непонятны. В свое время И. Бахофен открыл матриархат при анализе древнегреческих сказок, в которых он почувствовал инородную и чуждую ему, патриархально воспитанному человеку, струю. А привлекло его внимание непонятность мотиваций героев сказки. Мне кажется, что русский народ в основе своей сохраняет свое представление о человеке как добром существе, явно сохраняет фантастическую доверчивость, считает, что человек обязан трудиться, а социальную справедливость предполагает единственно правильной схемой жизни.
Написал эти слова и встретил жесткую критику первого же читателя за то, что слишком хорошо я думаю о русском народе. Мне кажется, что я реально оцениваю факты и потому, что я указываю далее на вину русского народа в отступлении от правильного пути. И второе. Посмотрите сами. Сегодня при капитализме русскому человеку опять пришлось выбирать между трудом и капиталом. И он выбрал труд! Сходите на рынок. Кто стоит за прилавком? Русских мужиков там не найдете. А ведь нынешнее надтреснутое время уже привело к появлению практически невозможных в советское время мужчин-кондукторов в общественном транспорте. Но на рынке русских мужиков вы можете увидеть или подсобными рабочими, или рубщиками мяса, или помощниками жены. И для них эта торговля только приработок и не самый главный. А вот нерусских сколько угодно! Сосед на участке вырастил огурцов море, девать некуда, но на рынок ему нести неудобно. Неудобно! А ведь он не перекупщик как большинство нерусских мужчин на рынке. Это нормальная русская реакция!
И мои наблюдения полностью совпадают с социологическими данными. Французы проанализировали положение в России и вывели итог: среди пяти национальных групп основных владельцев капитала в современной России русской группы нет! Конечно, все течет, все изменяется. Однако еще в шальные 90-е годы Гусинский в интервью израильским средствам массовой информации озвучил идею «семибанкирщины» (семи евреев-банкиров – Гусинский, Березовский, Ходорковский, Смоленский и проч.), правящей в России. Кто-то уже сидит, кто-то уже далече, появляются и русские богачи (Прохоров), однако и сегодня евреи и кавказские национальные группы владеют основными капиталами России. 2% владеют основными богатствами России, а 98 % владеют как раз 2 % российских капиталов. Вряд ли для кого бы то ни было это большая новость, но стоит помнить, что среди населения России 88% – русские. Это значит, что именно они и есть главная масса ограбленных и – что для нашего разговора важно – добывающих себе на жизнь средства своим трудом, а не рентой с капитала.
Вспоминаю свои таджикские впечатления. В советское время школьников в Таджикистане вывозили собирать хлопок так же, как в России собирать картошку. И все поле было покрыто красными платьями таджичек. Мужчины – это раис (председатель), завскладом и т. п., или сидит в чайхане. На восточном базаре восточных мужчин-продавцов было море. Сравните с нашими базарами и тогда, и сегодня! Нет, русское ощущение самоуважения прямо связано с трудом производительным, а не паразитическим. В национальной сетке ценностей это обозначено и не поменялось, может быть, чуть затушевалось. Ведь это очень христианское: «в поте лица своего будете добывать вы хлеб свой»!
Обратите внимание еще на один момент. И. Солоневич – монархист и ярый антисоветчик воспевает монархию и пишет о русском способе жизни, основанном на принципе социальной справедливости... Интересно: монархист – о социальной справедливости, и коммунисты о том же самом! Монархизм вовсе не является воспеванием эксплуатации и богатства. Монарх выступает в монархических теориях свое¬образным гарантом социального мира, арбитром в социальных столкновениях. Он вовсе не ангажирован ни одной социальной группой или сословием. В монархическом идеале царь ни от кого из людей не зависит и никому из людей не обязан, даже народу в целом. Обязан одному только богу! В этом гарантия от дрязг, человеческих интриг и смуты. Царь в идеале думает об истине, правде, справедливости, милости, красоте, добре и других вечных, а значит, божественных, ценностях. Мелкие людишки всегда думают о суетном и временном. Царь и бог кажутся русскому человеку естественной связкой.


Воспоминания о будущем
 Что такое идея монархии сегодня – отжившая утопия или некоторое предвосхищение будущего? Теоретики отметили: сначала появляется теория, а потом следует воплощение. Так, возникли достаточно детальные теории парламентаризма Т. Гоббса, Д. Локка, Ж. Руссо, Ш. Монтескьё, а потом появились Соединенные штаты Америки, и Французская революция вывела к жизни республику. Если это так, то не является ли показателем тот факт, что появились монархические теории? Могут ли они воплотиться в реальности?
Сами монархисты уверены: могут и должны. Социологические замеры показывают мощный рост монархических, правда, довольно аморфных настроений. Россия наелась демократии в достаточной степени. Идет восстановление национального сознания. Сам тип национального сознания явно не исключает, а предполагает схему монархического, православного и социалистического уклада. Напомню не столь давние времена, когда была известна песня «кишкой последнего попа последнего царя удавим», когда господствовала теория естественной смерти религии... Где смерть религии? Где последний поп? Руководители государства стоят в церкви и крестятся, а спорить с патриаршеством и церковью вряд ли осмелится любой выбирающийся во власть. Чудны дела твои, господи, и чудна и удивительна русская история и реальность! Сказочность, древность и даже дряхлость монархии могут не помешать ей обернуться неожиданной русской реальностью.
Это отзывается в теориях. Русские выступили теоретиками монархии потому, что они достаточно философски и богословски одарены, крайне страстно переживали обрушение империи в 1917 и в 1991 годах. Во всех случаях исходной точкой развала и смутного времени было одно: «народишко соблазнился и исподличался», возгордился и слишком многого хотел для себя любимого. За это Бог или историческая необходимость его бьет и наставляет на путь истинный. А путь истины – это восстановление главного в человеке, его доброго, любовного, справедливого отношения к миру и человеку, восстановление совести. Когда это произойдет, тогда возможно восстановление народной монархии, самодержавия, основанного на социальной справедливости, основанной на принципе «от каждого по способности и каждому по труду».