Вместо введения к теме надо сделать важное замечание: я говорю о русских, а не о россиянах. Вспомните Мустая Карима: «Не русский я, но россиянин». Среди россиян много нерусских. Я о них не говорю уже хотя бы потому, что не знаю татарского, мордовского, еврейского, чеченского и многих других языков российских народов. Говорю о том, в чем компетентен. Иных мотивов сказанного ограничения нет.
Второе замечание: как основа для рассуждений взято газетное сообщение: «Согласно данным французской газеты «Фигаро», 80% собственности в России принадлежит восьми этническим кланам, причем «русского» среди них нет (это к вопросу, кто в России на самом деле ворует). Этнические русские, в большинстве своем, – наемные работники, а доля зарплаты на единицу созданного ВВП составляет у нас 37%,что в 1,5–2 раза ниже, чем в Европе. Результат известен: в итоге так называемой приватизации за чертой бедности оказалось более 30% населения. Но «бедными» этих людей называют ошибочно. «Бедный», по общепринятой в мире терминологии, – это тот, кто живет ниже «среднего уровня», но выше «черты бедности» (таковых в России 60%). А те, кто «за чертой», называются «нищими»! Таким образом, абсолютное большинство русских входят в категорию «бедных» и «нищих»... Выходит, мы, этнические русские, и есть сегодня в РФ самое дискриминируемое «национальное меньшинство»! Этот анализ показывает, где на самом деле надо искать расистов, нацистов и фашистов».
Чувство национальной исключительности (нацизм) чуждо русскому народу хотя бы потому, что он по своему составу полиэтничен и в основном ориентирован на христианские ценности. А вот национальное возрождение нам необходимо.
Это газетное сообщение дает серьезную основу для размышлений. Во-первых, видно, что в противостоянии труда и капитала русские оказались без капитала на стороне труда, не став господами, остались эксплуатируемой и трудящейся частью населения. Это значит, что близость основам православия и социализма у русских сохранилась в громадной степени.
Во-вторых, из этого газетного сообщения ясно, что при таком этническом раскладе нет надежд на возрождение России. Кто эти господствующие восемь этнических кланов в публикации не сказано, однако ясно, что ни один из них по собственному желанию отказываться от господствующего положения не будет, а, значит, и не заинтересован в действительном возрождении России и русского народа тем более. Возрождение России прямо вытекает из возрождения русского народа, в первую очередь, его самосознания, духа, системы святынь (менталитета), чести и достоинства.
Что же в русском народе надо изменить и что послужит возрождению русского народа и России? А.С. Пушкин писал, что «греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, дает нам особенный национальный характер». Именно в православной основе многие видят причину падения и унижения русского народа и России. Одни – нынешние либералы-демократы-западники считают необходимым стать европейцами, т.е. взять за основу католицизм и протестантизм. Другие (например, писатель Ю.А. Никитин) считают необходимым становиться мусульманами.
Обратите внимание, что подобные рецепты перечеркивают основу народа – менталитет. Ведь основа народа творится не кровью, не наследственными генами, не биологией. Русским можно было стать и негру (А. Ганнибал), и немцу (Фон-Визен), и татарину (Ак-сакову), и грузину (Багратиону), и еврею (Шафирову-Шапиро), и т. д. Дело не в генах.
В одних и тех же географических условиях жили русские, мордва, немцы Поволжья, казанские татары. Дело не в географических условиях.
Все дело в менталитете или, другими словами, гамме, сцеплении, порядке ценностей (святынь), что и дает особенный национальный характер. Если же сменить менталитет, то может сохраниться и географическая среда, и биологическая наследственность, однако народа такого не будет. Итальянский комик Тото ведет род от римских императоров, род Грумм-Гржимайло от римских патрициев, но разве они римляне? Итальянцы и римляне – различные народы именно в силу различия национального характера, менталитета. В эту сторону смотреть – означает видеть смерть русского народа.
Попробуем рассмотреть другие диагнозы и рецепты. Ведь при том же менталитете и характере безусловны достижения русского народа – выстоял в многовековых войнах, создал самое обширное по территории государство, победил Наполеона и Гитлера, создал русскую литературу, вышел в космос и т.д. и т.п. Видимо, дело не в основе менталитета, а в более близких и не столь глубинных вещах. Как писал А.С. Пушкин: «Поймите же и то, что Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою, что история её требует другой мысли, другой формулы...»
Завидно читать в нашем нынешнем положении слова англичанина Дж. Оруэлла в очерке «Англичане»: «Преобладающими чертами английского характера, прослеживающимися в английской литературе со времен Шекспира, является глубочайший, чуть ли не рефлекторный патриотизм наряду с неспособностью логически мыслить». Оруэлл отметил у своих сородичей «глухоту к прекрасному», ксенофобию, написал поразительные строки: «Миллионы англичан охотно воспринимают своим национальным символом бульдога – животное, отличающееся упрямством, уродством и непробиваемой глупостью, Англичане обладают поразительной готовностью признать, что иностранцы «умнее» их, и в то же время сочли бы нарушением законов божеских и природных, окажись Англия под властью чужестранцев».
Оруэлл, как видим, хорошо знает недостатки собственного народа, однако народ меняться не собирается, и терпеть «власть чужих этнических кланов» не намерен. И действительно, исследования А.В. Фомина об условиях и причинах выживания в войне, в концентрационных лагерях в ХХ веке показали, что достоинство есть важнейшее условие выживания. Дольше остается живым и сохраняет человеческий облик тот, у кого выше уровень человеческого достоинства. Можно добавить, что более жизнеспособна та нация, которая сохраняет более высокий уровень национального достоинства.
Итак, достоинство. Что это, в чем оно заключается? Не есть ли это иноназвание гордости? Писавшие о характере русского народа Н.О. Лосский и И.А. Ильин в истолковании достоинства и гордости опираются на размышления Ф.М. Достоевского, поэтому есть резон разобрать его представления о проблеме, тем более что они встречали и возражения серьезных и честных мыслителей.
Как известно, спор возник по поводу оценки А.С. Пушкина. Никто не оспаривал тургеневской оценки Пушкина: «Самая сущность, все свойства его поэзии совпадают со свойствами, сущностью нашего народа». Поэтому Ф.М. Достоевский именно в речи о Пушкине высказывает знаменитый свой рецепт. Тут уже подсказывается русское решение вопроса, «проклятого вопроса», по народной вере и правде: «Смирись, гордый человек и прежде всего сломи свою гордость. Смирись, праздный человек и прежде всего потрудись на родной ниве».
Вот этот призыв «смириться» вызвал резкое неприятие у многих. Это неприятие очень отчетливо выразил А. Твардовский: «И совсем далек, даже чужд нам тот образ Пушкина, который был нарисован Ф.М. Достоевским в его известной речи в дни открытия памятнику великому поэту в 1880 году.
В непостижимом ослеплении предвзятой и насквозь ложной идеи о религиозно-мессианской роли русского народа Достоевский навязывал Пушкину «пророческую» роль провозвестника рабского смирения и покорности. Необычайно сильная по форме, эта речь, между прочим, показывает, как самому проницательному художнику может отказать его прозорливость, когда он подчиняет свои наблюдения фальшивой умозрительной схеме.
Какое там «смирись, гордый человек», когда главный пафос всей поэзии Пушкина и сама его жизненная судьба и трагическая гибель – образец мужественного непокорства, утверждение высокого достоинства человеческой личности. «Не токмо, что царю, ниже самому господу богу хлопом быть не хочу», – как часто повторял он – насмешливый атеист и свободолюбец – этот гордый ломоносовский девиз.
Как видим, противоречие резко обозначено, и, если под Пушкиным понимать русский народ, то какой призыв правилен и чей завет выполнять? Однако, мне кажется, что Твардовскому «как самому проницательному художнику» отказала «его прозорливость», поскольку у Достоевского сбалансировано противоречие, и Ломоносов с Пушкиным легко и точно укладываются в его схему. Ведь Достоевский не говорит: «Смирись, Пушкин» или «Смирись, русский человек», он говорит: «Смири свою гордыню, оторванный от народа бездомный скиталец, – интеллигент, и начни служить своему народу, перестань быть праздным, а начни работать для своего народа!» Достоевский говорит об образе, выявленном и показанном Пушкиным, об Алеко и Онегине: «Человек этот, повторяю, зародился как раз в начале второго столетия после великой петровской реформы, в нашем интеллигентном обществе, оторванном от народа, от народной силы». Их всех ожидает крах, «если не выйдут на спасительную дорогу смиренного общения с народом». Этот гордый «фантастический и нетерпеливый человек жаждет спасения пока лишь преимущественно от явлений внешних; да так и быть должно: «правда, дескать, где-то вне его, может быть где-то в других землях, европейских, например, с их твердым историческим строем, с их установившейся общественною и гражданскою жизнью». И никогда-то он не поймет, что правда прежде всего внутри его самого, да и как понять ему это: он ведь в своей земле сам не свой, он уже целым веком отучен от труда, не имеет культуры, рос как институтка в закрытых стенах, обязанности исполнял странные и безотчетные по мере принадлежности к тому или другому из четырнадцати классов, на которые разделено образованное русское общество. Он пока всего только оторванная, носящаяся по воздуху былинка».
«<...> «Гордый-то человек» реален и метко схвачен. В первый раз схвачен он у нас Пушкиным, и это надо запомнить. Именно, именно чуть не по нем, и он злобно растерзает и казнит за свою обиду, <...> ибо в этих мировых страдальцах так много подчас лакейства духовного».
Итак, «гордый человек», это оторванная от почвы былинка, не верующий в родные идеалы бескультурный бездельник, оторванный от народа и ищущий смысл в чужих землях, однако и там сам себе чужой. К такому и обращается Ф.М. Достоевский, призывает его поработать над собой, увидеть собственную немощь, призывает его смириться перед народом и правдой родных идеалов русской жизни. Гордец есть «нравственный эмбрион» «с пролитой в глупенькой злости кровью на руках своих», скитается «в тоске по родной земле и по землям иностранным». Согласитесь, вряд ли Твардовский опознает Ломоносова в этой бездельной, бескультурной и злобной «былинке», пародии на человека!
Ф.М. Достоевский обозначил и противоположный «тип твердый, стоящий твердо на своей почве», по мнению которого, «какое же может быть счастье, если оно основано на чужом несчастии?» «Тут соприкосновение с родиной, с родным народом, с его святынею», и только поэтому «может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону».
Напомню, что Татьяна Ларина, этот «твердый тип» по Достоевскому, отказывает Онегину в любви потому, что не верит в его любовь (не полюбил её в деревне провинциальной девушкой, значит, влечёт его к ней не любовь, а внешнее – блеск и мишура положения «блестящей» петербургской генеральши), а из-за потворства его тщеславию – «амура с блеском» наносить травму – несчастье мужу, да и себе вместо любви получать пустышку – «пародию» ни в коем случае не захочется.
Итак, достоинство может подменяться гордынею, выпячиванием своего «я». В сочинениях христианских писателей дается хороший анализ мотивации подобного поведения. И этот анализ, на мой взгляд, имеет внеконфессиональное значение, поскольку детально исследует жизненные условия правильного соотношения «Я-личности» и мира. Гордыня есть себялюбие, не допускающее никакого превосходства других существ над собой, никакого подчинения чужой воле или даже неличной ценности. Как правило, гордыня проявляется вначале тщеславием, чванством, спесью. Далее эти качества могут замениться честолюбием, не нуждающимся в чужой похвале и в чужом признании. Подобный честолюбец может довольствоваться самопризнанием. Набор вариантов честолюбия очень велик – и пушкинские Алеко и Онегин, и лермонтовские Печорин и Демон, и персонажи Достоевского – Смердяков и Иван Карамазов, Раскольников, всякого сорта Наполеоны и Гитлеры, масса интеллигентствующей челяди.
Особо следует отметить гордыню в виде комплекса малоценности (самоуничижения). Комплекс этот содержит в себе чувства, стремления и представления, связанные с мучительным опасением отстать от других людей, быть ниже их в каких-либо отношениях; он приводит к постоянному сравниванию себя с другими людьми, терзающему душу. Можно различать два вида этого комплекса – борющийся и отчаявшийся. Первый содержит в себе побуждение отрицать или принижать достоинства других людей и, встретившись с успешной деятельностью тех из них, которые возбуждают чувство соревнования, тотчас браться за аналогичное дело, чтобы показать, что «и я не хуже их». Отчаявшийся носитель комплекса малоценности отказался уже от надежды догнать или перегнать других людей, но всё продолжает непрестанно сравнивать себя с ними и терзаться; в отличие от борющегося он впадает в другую крайность – преувеличивает достоинства других людей и свои недостатки, открыто высказывает свое отрицательное мнение о себе и, главное, боится взяться даже и за такие дела, которые соответствуют его силам и способностям.
Известно, что «унижение паче гордости». Страшный минус этого унижения состоит в том, что пропадает человеческое достоинство, и человек не старается его обрести, превращается в хама, у которого слюнки текут от его лакейства. Он уже принял мир в порядке «господства– подчинения», и соглашаясь на свое униженное положение, готов третировать любого, кто покажется ему еще мельче, слабее, ибо – таков мир. Добавим – таков мир лакея, хама, раба, считающего, что не может быть братства, а есть лишь господин и раб.
Гораздо хуже и чаще встречается переоценка собственной личности. Тщеславие всегда стремится добиться «успеха», «влияния» и «славы». Тщеславный человек не помнит о том, что «успех» есть почти всегда успех у толпы, а у толпы мало духа и вкуса. «Влияние» же часто состоит в том, что человек «влияющий» прислуживается к людям, гнется во все стороны, чтобы угодить «влияемым». И кончает тем, что сам оказывается безличным орудием чужих интересов. А «слава» прельщает только тех, кто никогда не заглядывал за её кулисы и не догадался ещё, что она составляет нередко монополию профессиональных «славоделателей». Настоящий человек встречает свой успех желанием проверить – не покривил ли он душой для угождения толпе; и на всякое свое «влияние» он отвечает юмором и ответственностью. Юмором борются с тщеславием и лестью, ответственностью – с возможностью «потрафить» людям за счет искажения лучшего в себе. А «славу» свою достойный человек встречает с тревогой, ибо незаслуженная слава есть ложь, а заслуженная слава должна быть еще проверена смертью. Человеческий приговор – суета, а настоящий приговор выносится после смерти.
Тщеславный человек преувеличивает свою важность и значение, преувеличивает свои достижения, которые, по его мнению, должны быть повсеместно признаны и превознесены. На самом деле точность суждения и оценки даны весьма немногим. Чаще громыхает легкомысленное и безответственное восхваление, поддельный и своекорыстный восторг, продажная критика и оплаченный успех. В современном обществе есть множество явных и тайных союзов, члены которых при всяких обстоятельствах поддерживают друг друга; восхваляют и выдвигают «своих» и замалчивают или поносят «чужих». Масса – толпа следует моде и рекламе, партийным внушениям, закулисным нашептываниям, верит наемной «клаке», которую в Италии называют «негодяями в желтых перчатках».
Гордецам всё кажется, что жизнь обделила их, что им ещё что-то «причитается», что их «справедливые притязания» неудовлетворенны и что все у них в долгу.
Итак, можно сказать, что тщеславный гордец всегда обделен, ему всегда «недодали», он хотел бы быть господином, Остапом Бендером в белых штанах на пляжах Копакабаны, которому рабы на стол подают, а толпа ими восхищается. Он вмонтирован в избранный им мир зависти, господства-подчинения, где есть господа и рабы, но нет дружбы, братства и любви. Он не может быть рыцарем истины (ведь истина не зависит от человека и человечества), а может быть лишь слугой и рабом молвы, толпы и господ. Иначе сказать, это раб, у которого нет личного достоинства, а есть лишь «лакейство духовное» (Достоевский).
У русского человека бросается в глаза отсутствие позы, фразерства, «понтов» (Г. Стерлигов), простота. А.С. Пушкин пишет, что гений «простодушен», что государь любил «простоту и непринужденность». Здесь важно отметить, что Пушкин эту «простоту и непринужденность» произносит в похвалу, т.е. это русская оценка простоты. Л.Н. Толстой описывает русских в битве за Севастополь: «видны эти главные черты, составляющие силу русского, – простоты и упрямства»; «наши русские, неспособные к фразерству». Это же отмечает Ф.М. Достоевский: «Русский народ не любит гоняться за внешностью; он больше всего ценит дух, мысль, суть дела»..
Ф.М. Достоевский, как видим, эту простоту расшифровывает. Простота состоит не в глупости (гений – простодушен), она в умении видеть суть предмета, а не внешность, и говорить о предмете не «фразисто» и «красиво», показывая свое остроумие и своё «я», а говорить точно и по смыслу, по сути дела. Об этом же говорил И.С. Тургенев в речи о Пушкине: «Самая сущность, все свойства его поэзии совпадают со свойствами, сущностью нашего народа. Не говоря уже о мужественной прелести, силе и ясности его языка, эта прямодушная правда, отсутствие лжи и фразы. Простота, эта откровенность и честность ощущений – все эти хорошие черты хороших русских людей...». И.С. Тургенев приводил суждение Мериме о русской поэзии: «...ваша поэзия ищет прежде всего правды, а красота потом является сама собою; наши поэты, напротив, идут совсем противоположной дорогой: они хлопочут прежде всего об эффекте, остроумии, блеске, и если ко всему этому им предстанет возможность не оскорблять правдоподобия, так они и это, пожалуй, возьмут в придачу».
Итак, русский человек не выпячивает своего «я», не гонится за позой, внешностью, эффектом, он, как у Горького приведенная оценка Ленина, «прост, как правда». Русский человек знает, что его «я» мало может быть сравнимо с миром в целом, с человечеством, с народами и народом, и соответственно относится к миру и другим народам как малый к большому. Мир, человечество, народ всегда больше и значительнее его самого, соответственно, тут нет положительной оценки спеси, чванства, превосходства над другими. Отсюда вытекает редкая уживчивость с другими народами, добросердечие к другим, ведь бог (мир) и через них проявляет свое целое, целокупность, говорит какое-то свое слово, а поэтому внимание, уважение, добросердечие к чужестранцам, к инородцам в характере русского народа.
Иногда казалось, что это внимание – результат коммунистического воспитания, например, когда советские люди отказывались ездить на рикшах в Китае или Индии. Однако это не так! В.В. Розанов вспоминает подъем на Везувий задолго до революции: «Нас не просили только, но умоляли сесть на носилки дюжие итальянцы. К сожалению, спутница моя отказалась сесть в них, по смешному предрассудку русских: «Неловко ехать на человеке».
Этот «смешной предрассудок русских» по христианскому размышлению приводит и к оценке социального строя. Достоевский говорил в «Дневнике писателя», что никогда не мог понять такого строя, при котором одна десятая народа пользуется многими жизненными благами, а девять десятых лишены их.
В период нашей несчастной перестройки и реформ демократы зовут нас перестроиться «под Европу», которая и олицетворяет собой «мировую цивилизацию». Для философа это звучит не очень понятно: под кого переделываться? Под англичан, французов, немцев? Взгляните, как это выглядит в философии. Англичане и немцы являются творцами субъективного идеализма (Беркли, Юм, Фихте). Так, по Фихте его «Я» является единственной исходной реальностью, а мир остальной есть «не-Я». Центропупизм сбесившегося пианино, считающего, что оно само творит музыку, для русского человека предельно неприемлем.
В русской философии нет субъективного идеализма. Вся русская философия, по мнению монаха тайного пострижения и философа А.Ф. Лосева, материалистична и социалистична, т.е. вся русская философия признает мир существующим самим по себе, а общество должно быть построено на дружеских, братских и трудовых основах. И от этих позиций нужно отказываться ради «я» сума¬сшедшего пианино? Превращаться в тупого и упрямого бульдога, лишенного художественного вкуса и преисполненного ксенофобии? Или, может быть, шагать в сторону французского галльского петуха, заменяя тягу к правде эффектными позами, фразерством, желанием внешнего блеска? Это желание давно проявилось у грузин и поляков, но к добру ли оно ведет?
Русский язык давно ответил на этот вопрос, вынимая при переводе из эффектной фразы суть дела, на которой уже блестящую внешность не сохранишь. Так, Портос обозначился как альфонс своей тягой к вдове бухгалтера Кокнар, и его блестящая перевязь помнится нам свиной кожей, спрятанной под плащом мушкетера. Атос из «мастера интриги» превращается в интригана, шевалье д’Артаньян в шваль и сброд, милый друг Арамис (шер ами) в шаромыжника, инфернальный и загадочный франкмасон превращается в заурядного жулика фармазона. Язык говорит правду.
А вот личные впечатления Б. Раушенбаха, академика, который чувствует себя и немцем, и русским: «Уже в который раз меня спрашивали, не хочу ли я остаться в Германии, и уже в который раз я отвечал: «Конечно, нет». – «Почему?» – «Потому, что у вас скучно...». Мы привыкли к постоянным изменениям во всех областях, к политическому мордобою, к свержению одного правительства другим, к революции, а потом к контрреволюции – у нас всё время что-то происходит. И главное: перед нами раньше всегда стояли высокие (иногда неосуществимые) общенародные цели: индустриализация страны, победа в войне, восстановление экономики, построение коммунизма и т.д. А там что? Нечто мелкотравчатое: «меняют телефонный тариф, и это единственное, что будоражит умы».
На этом фоне недоразумением и недоброжелательством выглядят суждения о рабской сути русского характера, о недостатке личного достоинства у русского человека. На самом деле, личное достоинство у русских выражено в более высокой степени, нежели у среднего европейца. Вспомним здесь и Ломоносова с его изречением о том, что холопом не только у царя, но и у господа бога он быть не хочет. К его словам стоит добавить одно: в его словах не гордыня, а правильно и точно выраженное христианское достоинство. Богу нужны не хлопы, человек не слуга и не марионетка, ему дана свобода воли, ибо и богу хочется, чтобы его любили по своей воле достойные. И весь смысл христианства в том, что Бог стал человеком для того, чтобы человек стал Богом. Ломоносов не разрушает здесь христианскую мотивацию.
И вспомним, говоря о достоинстве и чести русского человека, что Россия – классическая страна партизанского движения и анархизма. Дело не только в победе над Наполеоном и Гитлером, дело в народном желании в бою отстоять свое личное и национальное достоинство. Такого народного (партизанского) сопротивления в Европе не было. Что-то похожее было в Испании (гверилья), однако сравнение этносов испанского и русского, Сида Кампеадора и Ильи Муромца в совершенно одинаковых обстоятельствах неоспоримо подчеркивает более высокий уровень человеческого достоинства русского богатыря.
Достоинство русского человека требует не господства-подчинения (господин-раб), но дружбы и братства, ведь и любить можно только равных, и дружить можно только с равными.
Как же получилось униженное положение русского народа и какие есть надежды? Первая часть требует особого доклада, а коротко ответ звучит так: русский народ в одиночку пытался вытянуть всю тяжесть мира, надорвался, ослабел, а, ослабев, соблазнился и исподличался. Сегодня идет восстановление души и святынь русского человека. Как? Это хорошо видно по демократической интеллигенции. В данном случае речь не идет о циничных жуликах вроде Гусинского и Березовского. Это весьма старая порода воров, а вот почву для них составляли другие. Интеллигенция, которой «не додали», «не доплатили», рванула на Запад искать вне себя правду и доплату. Это Э. Лимонов, М. Назаров, А. Кончаловский и многие другие. Побегав по Западу и надышавшись смраду (аммиак – основа нашатыря), обнаружив, что там их никто не ждал и не собирался «доплачивать» за их спесь и гордыню, они быстро начали трезветь. М. Назаров вернулся в Россию русским националистом и монархистом. Э. Лимонов стал, как известно, нацболом. А. Зиновьев стал писать славу советской цивилизации и Сталину. Эволюция Кончаловского похожая. На Западе, как оказалось, его никто не знал и не ждал, величие его личности никого не волновало, снимать кино никто не звал. Пришлось выживать, спекулируя российской рыбьей икрой. Он вернулся, нахлебавшись западной свободы. В результате А. Кончаловский пишет: «Получается, что незаметно для себя из оголтелого антикоммуниста я превратился в неомарксиста. Вот чудеса!» И дело не в том, что в его статьях много глупостей («уважаемый Александр Яковлев, марксизм открыл классовую борьбу»), важна тенденция, стремление к социализму.
Еще один знаменательный факт. Восьмого декабря 2006 года в связи с 15-летием разрушения СССР по нижегородскому телеканалу «Волга» был проведен опрос зрителей на тему «Вы хотели бы жить в СССР?» Откликнулось на вопрос 5820 телезрителей – рекордная цифра на фоне других аналогичных опросов. «Да, хотим» – 88,2%, «Нет» – 10,2%, «Мне безразлично» – 2%. Если учесть, что помои у нас на нашу историю льются уже два десятка лет, то нельзя не изумиться стойкости симпатий нижегородцев к Советской власти и социализму.
Первый этап избавлений от соблазна состоял в восстановлении души вне социально-политического поля от дымовой завесы мифов обмана (хватит жить ради будущего, Запад нам поможет, рынок сам всё сделает, государство и прописка не нужны, не нужны национальная идея и патриотизм, не нужен план, социальные гарантии и т.п.). Это всё развеялось. И теперь наступает второй этап – социально-политический – восстановление тяги к социализму как плановому хозяйству братского объединения людей, трудящихся на своей земле ради родины и соотечественников. Так тому и быть!