Реалии современной нашей государственности вынуждают многих думать об особенностях российского государства вообще, поскольку прямой перенос зарубежного опыта на нашу почву явно обозначил серьезные отклонения от якобы гарантированных историей других стран результатов. Серьезный анализ мирового опыта выявил бесконечное разнообразие типов государственности. Эти сравнения явно указывают на необходимость учета особенностей нашего собственного национального государства.
А.С. Пушкин не зря писал, что «Россия никогда не имела ничего общего с остальною Европой», «история ее требует другой мысли, другой формулы».
Но есть еще и другие примеры. Часто и вполне справедливо указывают на успехи в самых разных сферах стран Восточной Азии. Больше других упоминаются: в 80-е – 90-е гг. XX в. – Япония, а теперь – Китай. Все чаще находятся горячие головы, считающие, что мы должны «перенимать» «передовой» опыт на этот раз с Востока.
Китай отмечен, по выражению гениального русского философа XIX в. К.Н. Леонтьева, свирепой государственностью. Китайцы весьма дисциплинированны и законопослушны. В XX веке известен случай, поразивший мир и подчеркнувший китайскую законопослушность. Китайское руководство при Мао Цзе Дуне решило уничтожить воробьев, поскольку они-де поедали урожай. По приказу в один день и час всё население Китая вышло на борьбу с воробьями. В них стреляли, кидали камнями, кричали, шумели. Главная задача состояла в том, чтобы не давать воробьям отдохнуть, ибо воробьи больше трех часов не летают. Китай громыхал три часа с запасом, после чего воробьев собрали руками и бульдозерами с земли, погрузили в грузовики и отвезли на свалку. Воробьев не стало. Это потом стало ясно, что урожай больше едят вредители-насекомые, которых поедали воробьи. Птиц закупали за границей, завозили в том числе из СССР. В данном случае это пример неумного приказа, но какой другой народ мог бы его выполнить?!
Дальние последствия принимаемых решений не всегда учитываются в китайской практике. Это прямо связано с тысячелетним господством конфуцианской идеологии (в этом случае неважно, что первично и кто воплотил в себя влияние: Китай – дух конфуцианства или великий китаец выразил китайский дух и усилил его особенности). Как известно, Конфуций не любил рассуждений о богах, загробной жизни, сотворении мира, всяческих потусторонних материях, не претендовал на сверхъестественные способности. Постоянная мысль Конфуция состояла в том, что человек должен научиться служить людям: если мы не умеем служить людям, то как мы можем служить духам? Человек ведь потому и человек, что сознает себя живущим среди людей. Государство же есть правило и традиция, а не цель, и эти правила видимые и простые.
Наследие Конфуция ощущается и в современных реформах. Ведь целью реформ сформулирован конфуцианский принцип благоденствия народа (сяокан), основанный на упорядоченном уюте и доверии между верхами и низами. Далекие цели и смысл жизни для китайского сознания были чем-то вроде духов и сверхъестественного мира для Конфуция – не очень значимы и в реальной жизни второстепенны. Китай самостоятельно не очень-то философствовал и не развивал богословия и своего священного писания.
Интересно, что подобного же сорта прагматизм сегодня проявляется и в Японии в ситуации с аварией в Фукусиме. Профессор, доктор технических наук, замдиректора Всесоюзного НИИ атомного машиностроения И.Н. Острецов, описывая свои впечатления от японской аварии, подчеркнул удивительно недальновидную позицию японского государства. Почему построили (и разрешили строить) атомную станцию на берегу океана в густонаселенном районе? Ведь на противоположном берегу острова на берегу пролива пустынно и там не бывает цунами. Ответ: невыгодно, потому что далеко тянуть линии электропередач. Почему, когда отказало электричество и работал аварийный дизель, рассчитанный на 8-часовую работу, не подвезли еще дизель или не подвели электричество, хотя технически это ерундовое мероприятие? У фирмы не было средств! Почему заливали станцию морской водой, а не пресной из танкеров? Технически – ерунда, а усугубили ситуацию. У фирмы не было средств! И т.д., и т.п. Ситуация ухудшалась, а государство при этом устранилось, хотя в зоне аварии живут десятки миллионов людей, и можно было представить последствия для страны, – по мнению И.Н. Острецова, это «бред собачий»! Ползучий эмпиризм в данном случае косвенно напоминает о том же китайском феномене – в Японии не было собственного богословия и дальние последствия и общий смысл казались также второстепенными и не очень значимыми.
На Западе мы встречаемся с похожей ситуацией. Римляне – законопослушны, прагматичны, их философия – отблеск греков и этрусков, а богословие – еще и евреев. В римской традиции подчеркивались законы, правила, а не цель и смысл, достигаемые с их помощью. Поэтому доблестью нередко казалось то, что русскому представляется дурью. «Пусть погибнет весь мир, но будет выполнен закон» – римский принцип. Если погибнет мир, то к чему законы?! И правильны ли они, если могут вести к гибели мир?
В истории Рима часто выпячивали один случай. Когда войско бежало с поля боя, то его подвергали децимации, т.е. казнили каждого десятого. Счет попал на геройски сражавшегося воина. И в неудобном молчании герой сам жертвенно положил голову под топор. Вот и скажите: зачем? Не правильнее ли простить виновного, нежели казнить невиновного?!
Эта же римская идея проросла в католичестве. Икон в католицизме нет, богослужение идет на неизвестной народу латыни, народ неграмотен и Библию читать запрещено, – откуда появится вера?! Народ надо заставить подчиняться силой, паства – быдло и звероподобна, а начальство знает, как сломить волю и выполнить закон. О смысле и понятном народу богословии даже заговаривать тысячи лет считалось ересью, неприличием и даже преступлением.
Эта же идея проросла и в протестантизме (см. диссертацию И.Н. Страгородского, будущего патриарха Сергия). В законопослушной Англии закон звучит с большой буквы, и только Дж. Оруэлл в своем описании английского народа отмечает: «Массы и по сей день в той или иной степени склонны считать, что «противозаконно» есть синоним «плохо». Известно, что уголовное законодательство сурово и полно нелепостей, а судебные тяжбы столь дороги, что богатый всегда получает в них преимущество над бедным, однако существует общее мнение, что закон, каков он ни есть, будет скрупулезно соблюдаться, судьи неподкупны и никто не будет наказан иначе, нежели по приговору суда, иными словами, у англичан действует вера в закон».
Легко заметить, что русские в массе своей незаконопослушны,
И это характерная русская черта – законы, правила должны быть подчинены смыслу и цели. Как известно, первый митрополит из русских Илларион в своем поучении о законе и благодати подчеркивал подчиненное, второстепенное значение закона по отношению к благодати. Выше права – справедливость, выше справедливости – милость и прощение, а выше милости, прощения и жалости – благодать любви. В этом смысл христианского учения, и не держись устава-закона как слепой стены, но двигайся по лестнице к благодати-любви, а приближение к цели даст правильное понимание закона, порядка и государства. В этом же русле шли размышления В. Ленина о высшем законе – революции как ступени к коммунизму, т.е. к общежитию, построенному на уважении, дружбе и любви.
Сегодня попытки построить в России государство вроде «ночного сторожа» явно не удались. Более того, осознание проблемы дошло до провозглашаемой необходимости выработать национальную идею. И уж совершенно неотложным и неоспоримым является необходимость идейной регуляции государства под давлением национальным и религиозным.
Понимание и построение российского государства подразумевает понимание констант, сопровождающих и проникающих любое русское государство с его появления и до сего времени. Об этих константах писали почти все, занимавшиеся особенностями русского государства, причем принадлежавшие к различным идеологическим течениям (Алкснис, Полосин, Хасбулатов, Константинов и проч.)
Бросалось в глаза, что русское государство строилось на трех взаимосвязанных и взаимоподчиненных стволах-структурах. Первый ствол, лежащий на поверхности и бросающийся в глаза, включал в себя весьма жесткую исполнительную власть. При высокой анархичности народа исполнительная власть не могла не быть жесткой (как в книге Н.О. Лосского требование крестьянина: «Надо было в морду дать»). Однако сама по себе жесткость и требовательность власти недостаточна (суровость режима не помогла Колчаку), на самом деле исполнительная власть держится на втором стволе, уже сравнительно с первым скрытым, стволе народовластия. Всегда на Руси все широко обсуждали: племенные собрания, вече, земские соборы, общинные (мирские) собрания, дворянские собрания, помещичьи и т.п. В советское время этот ствол выражался в партийных и профсоюзных собраниях, комсомольских собраниях и собраниях трудового коллектива, и т.п. Фактически любое исполнительное государственное решение обязательно и весьма детально обсуждалось на всех уровнях.
Но и этот ствол в свою очередь базировался на третьем и важнейшем стволе русской жизни – аксиологическом или идеологическом. Он наиболее спрятан в тень, однако именно он и составляет тот своего рода консенсус, позволяющий русскому народу быстро собираться в единое целое. Именно эта черта русского народа всегда очень впечатляла и удивляла Бисмарка. Речь идет по сути дела о том, что именно идейное или аксиологическое единство обеспечивало крепость русского государства. Если размывалось это единство, то происходил «апокалипсис нашего времени», по словам Розанова, т.е. государство с невероятной скоростью и внешне без видимых причин распадалось. Размылось православие, и императорская Россия, самодержавное государство в считанные дни на фоне предшествующих военных успехов развалилось. Размылась коммунистическая идеология, и в считанные дни сверхдержава СССР прекратила свое существование.
Сбор же державы происходит в обратном порядке: сначала единство ценностей, идейная целостность, а затем очень быстро восстанавливаются и другие стволы русского государства. Так было в Смутное время, так было в 1917–1920 годах, похожие процессы происходят и сейчас. И главная задача построения современного государства – идеократическая.
Сравнивая нас с Западом и Востоком, легко заметить, что русские в массе своей незаконопослушны (воробьи, в отличие от Китая, в России могут чувствовать себя свободнее и значительно безопаснее). В чем же наша особенность, если мы склонны к философским отвлеченным рассуждениям, закон для нас, что дышло? Давайте вспомним, что монах не может брать в руки оружие, но Сергий Радонежский в свое время послал Пересвета и Ослябю на бой, и никто и никогда не осудил его за нарушение правил (законов). В этом есть постоянная русская черта – законы, правила должны быть подчинены смыслу и цели.
В этом корень катастрофичности русской истории. Система ценностей и есть то, что объединяет народ. Если она размывается, то внешне государство может сохраняться. Однако сотрясения грядут, и мощное государство вдруг рассеивается как дым, рассыпается как карточный домик. Так было в феврале 1917-го, так было в 1991-м. В. Розанов в своем «Апокалипсисе нашего времени» удивлялся именно этому обстоятельству, т.е. тому, что мощная империя «слиняла» за два дня. Нашим современникам это напоминает 1991 год. Однако и собирается Россия столь же внешне неожиданно быстро. Россия – страна идеократическая, и это лишь современный аналог-заменитель слов «Святая Русь». Без системы святынь мы не сможем жить. И сегодня идет скрытый процесс восстановления системы святынь, ценностей и связи времен и поколений. Может возникнуть вопрос: не слишком ли усложнена конструкция? Может быть, лучше без идейного ствола? Вроде бы проще. Однако современная ситуация показывает, что без этого невозможно обойтись ни нам, ни другим государствам. Появился мощнейший фактор, требующий именно этого подхода – идеологического – и в построении государства