Сажая дерево, садовник уже знает,
Какой цветок и плод с него получит он.
И.В. Гете
ЧАСТЬ III. ВСЯ ЖИЗНЬ ВПЕРЕДИ
КНИГА 2
- I -
Помнится в детстве, слушая соседских мужиков, Владимир погружался в сказочный мир. Дядя Коля фантазировал:
— Расстелем скатерть-самобранку, а на ней есть все, что душе угодно.
— Эх, не доживем мы до этого времени, — вздыхал Ефим, в очередной раз, раскуривая самокрутку, от дыма которой дохли комары.
— Дети наши доживут, — уверенно заявлял дядя Миша, вздыхая.
Дядя Ваня не вздыхал и не охал, показывая на сына Петьку:
— Этому лентяю и бездельнику только волю дай. Нечего мечтать, мужики, выпьем сейчас и по домам.
Нет уж их, давно они покоятся в земле, унеся с собой что-то светлое. И уже никто не вспоминает о сказке. Оставшиеся, сами того не замечая, изменили свое представление о морали и нравственности, надеясь что общество не оставит их в беде.
Именно в эту пору Владимир перешел на новое место работы. В приемной его встретила миловидная девушка с золотистыми волосами, собранными в пучок.
— Вас уже ждут, — проговорила она, показывая взглядом на дверь.
Обнимая Владимира, Игнат признался:
— Я привык тебя ждать. Помнишь, ты уезжал, я тебя встречал, потом я в дорогу собирался. И ничего, работали, справлялись как-то.
У Владимира в голове пронеслись воспоминания о первых годах в Сибири, когда он беззаботно жил среди нетронутого пространства. Тогда его переполняло лишь одно желание — созидать. Так, быть может, не обремененный заботами человек, на какое-то время забывает о собственном благополучии. Временами он мыслями уходит в прошлое, давая душе и телу отдохнуть. Вопрос Бондаря: «Как провел время в отпуске?» — вернул Владимира к действительности.
— На отлично, — ответил он. А я смотрю на тебя и радуюсь. Загар у нас с тобой одинаковый.
— Да это не загар. Я с рождения такой, таким меня мама родила: темные волосы и загар круглогодичный.
— Ты прав, Игнат. Не сочтешь, сколько кровей в нас. Я не исключаю, что и польская в нас течет, и татарская с монгольской. У моего деда, например, фамилия украинская, а он считает себя русским.
— Да и у меня отец то ли украинец, то ли молдаванин. Он и сам не поймет. А ты в кого такой? Ростом вымахал, в плечах — любой позавидует, а нос греческий.
Игнат посмотрел на часы:
— Нам хватит полчаса на знакомство. А уж потом ты с каждым в отдельности поговоришь.
Вместо ответа Владимир кивнул.
— Да, еще минутку. Я должен рассказать тебе о райкоме. Какое-то время твои документы лежали без дела. И что, ты думаешь, повлияло на решение? Твоя заграница. Они решили, что раз беспартийного человека отправили в ответственную командировку, то он теперь как-бы из этих «неприкасаемых».
— Смешно, Игнат, ну что поделать? Я уже давно живу по их правилам.
— Я об этом догадываюсь. Ты работаешь для настоящего, чтобы жить сегодня. А душа твоя сама по себе, ее лишь бесконечность будоражит.
— Ты прав, Игнат. Человек появляется на свет для того, чтобы созерцать окружающее. Виктора Николаевича ты знаешь. Он рассказал мне о человеке, который рассчитал водородную бомбу и миллиарды золотых рублей сэкономил для государства. Как оценить его вклад в общее дело? Путь его ничем не отличается от пути многих — познание, созерцание и вдруг озарение.
— Да, Володя, примеры у тебя прямо какие-то заоблачные, не про нашу жизнь.
Вдруг дверь открылась, и Бондарь замолчал. Без приглашения, как видно, по уже заведенному порядку, сотрудники сели на свои места. Бондарь встал.
— Товарищи, потише. Начнем совещание со знакомства, — он представил Владимира как знающего руководителя.— А теперь, чтобы в последующем не было догадок, откуда Владимир Николаевич и кто его привел, скажу. Когда-то мы с ним работали на нескольких оборонных объектах и в Азии, и в Сибири. Я уверен, что он безболезненно переквалифицируется из подрядчика в заказчика.
Владимир слушая комплименты начальника чувствовал себя неловко.
— Я буду краток, — сказал Владимир, поднимаясь, после того, как Бондарь закончил хвалебную речь. — За многие годы работы на стройке я усвоил одну истину. Нам ее ежедневно пытался внушить начальник строительства товарищ Сурмилов. Еще никто и никогда не платил за красивые глаза. Этого принципа я и буду придерживаться.
— Короче уже, наверное, не бывает, — заулыбался Бондарь. — А где Сурмилов?
— На пенсии. Ему уже восьмой десяток.
На этом знакомство Владимира с коллективом закончилось. Бондарь попросил собравшихся разойтись. Владимира интересовало в первую очередь снабжение объекта, а уж потом, как выполняется план. На листе бумаги Владимир нарисовал схему, на которой вместо стульев были проставлены номера, которые по мере знакомства превращались в имена, отчества, фамилии и занимаемые должности. По окончании совещания Владимир попросил у Бондаря неделю на знакомство.
— Уж лучше месяц.
Владимир согласился и удовлетворенный вышел из кабинета.
Знакомство с руководителями управления Владимир начал с бухгалтерии. Особенно ему понравились суждении главного бухгалтера Любови Васильевны о снабжении отрасли:
— У нас, я считаю, у кого есть средства, тот и является хозяином положения. Мой пример о другом говорит. Поставка в четвертом квартале, а нас часто заставляют покупать в первом. Вот откуда затаваренность. А часто и обратные действия происходят.
Владимиру понравилось окончание высказывания главного бухгалтера.
— Наше хозяйство и не социалистическое, и не капиталистическое, а нечто среднее. Вы хотите сказать «не то не се», засмеялся тогда Владимир.
На неделе у Владимира появилось время для разговора с энергетиком.
— Вызывали? — спросил Чупранов.
— Да, проходите, — сказал Владимир, показывая жестом, куда ему присесть. «Наконец-то последний», — подумал он про себя.
Перед ним сидел атлетически сложенный человек лет сорока. Он поправил пятерней темные волосы и протер очки и вдруг предложил объясниться по работе первым.
— Я готов выслушать, — ничуть не смутившись, согласился Владимир. — Только помедленней. У меня была Татьяна Геннадьевна, так я раза два ее останавливал.
— Наша трещоточка заговорит любого, — согласился Чупранов. — После ее выступления говорить не стоит, потому что аудитория пребывает в растерянности.
Владимир внимательно записывал характеристики, которые Чупранов давал подрядчикам и объектам. Он красочно описывал каждого, называя их имена и отчества. Говорил, с кем надо быть построже, а где помягче.
— Я вижу, у вас порядок.
Владимир Иванович хохотнул и замялся. Чувствовалось, что он раздумывает, и, как показалось, Владимиру, он словно решался на что-то.
— Вас не затруднит выслушать мою характеристику? Не я, так кто-то другой меня охарактеризует.
— Я вас не неволю. Как хотите, можно и в другой раз.
— Нет, уж лучше я вам сейчас все расскажу. У меня двое детей, оба мальчики. Жена не работает. Трудно жить.
— И у меня двое, правда, жена работает. Только я не пойму, в чем ваша тайна?
— Работы у меня на стороне завались. Я и в выходные занят, а домой в будни раньше одиннадцати не прихожу. Бывает, и с работы отлучаюсь, правда, по заявлению. Я законы соблюдаю.
Владимир улыбнулся. Еще один ловкач появился в его жизни, помимо Григория, который способен заработать на одной работе два-три оклада.
— Я вас не понимаю, Владимир Иванович, у меня ни к вам, ни к отделу никаких претензий нет. Зачем вы об этом мне рассказали? Вы, наверное, решили, что я устрою за вами слежку и буду по объектам спрашивать, был ли Чупранов и куда уехал.
— Вы меня не так поняли. Я просто решил первым сказать и опередить наших подхалимов.
— А что, они у нас есть? — засмеялся Владимир. — Что следят за вами и интересуются, где вы свободное время проводите?
— Но ведь я же должен поставить начальство в известность.
Тут уж Владимир рассмеялся:
— Вы, что и меня хотите приобщить к заработку?
Такого откровенного вопроса Чупранов не ожидал. Он вновь протер очки и сказал серьезно:
— Я подумаю. Вы знаете, вам будет неудобно среди работяг, а я уж привык. А вот помочь материалом, рабочими — я с удовольствием.
Владимир задумался — что за человек? Зарабатывает на стороне и, слава богу, ведь не ворует, и милостыню не просит. Мне-то до этого какое дело? Владимир представил себя на его месте, только играющего в оркестре после семи вечера. Я бы не спрашивал у начальника разрешения.
Рассказ Владимира не удивил Бондаря.
— Чудной он, все говорят, а работник отменный. Такого еще поискать надо. Имей я право сократить его отдел на половину, а ему два-три оклада положить, так бы и сделал. Но не могу, не в моих это силах. Мы, Володя, в интересное время живем, вот сократить я могу, а добавить хотя бы половину не имею права.
- II -
— Я еду к Виктору, — сказал Владимир жене, собираясь в дорогу, — но почему он попросил приезжать без машины? Людмила ничего тебе о нем не рассказывала?
— Нет — подумав минутку, ответила Надежда. — Я могу лишь догадываться, что он готовит тебе какой-то сюрприз.
— Уж не знаю, — улыбнулся Владимир, — может, ты права. Но ведь он попросил, чтобы я никого с собой не брал. Людмиле звонить неудобно. Ну да ладно, разберусь.
С наступлением оттепели, погода капризничала. Редкий колкий снег, подгоняемый сырым холодным ветром, забирался под воротник и таял на щеках. Идти пешком или ждать автобуса, — подумал, было, Владимир, глядя на толпу, и тут же принял решение. Подняв повыше воротник, он быстро зашагал вперед. Несмотря на ужасную погоду, он чувствовал себя вполне прекрасно. Как только на глаза показались первые домики, неожиданно выглянуло солнышко.
Виктора Владимир застал сидевшим в саду. На расстеленной поверх стола пленке в бумажных тарелках лежала закуска, припорошенная снегом и стояли две бутылки водки.
Виктор прочитал недоумение в глазах друга.
— А я думал, что не приедешь, я и надрался?
— Что ты, Витя? Ладно, выкладывай. Мне кажется, тебе есть, чем поделиться. Тебя что-то гложет? Уж так наше общество устроено, что все у нас шиворот навыворот. А кто в этом виноват?
Виктор не ответил, лишь показал жестом, давай, мол, выпьем.
— Подожди немного, еще успеем. Не напрягай мозги, Витенька. Уже много лет мы ищем виноватого, такова история наша.
Виктор только тяжело вздохнул:
— Устал я, Володя, ничего мне уже не хочется, ни вперед идти, ни назад. Так бы и замер в таком положении.
— К невозможному одни дураки стремятся, — засмеялся Владимир. — А ты им никогда не был, и, я уверен, никогда не будешь. Выбрось дурь из головы и найди корень зла. Совпадение или нет, но и мне подобные мысли приходят на ум.
— Вот видишь! Поверь мне, я бы никогда не подумал, что тебя с твоей бешеной энергией сомнения могут терзать.
— Я во многом разобрался, а теперь ты Володя принимай это на свой суд. У нас: у тебя, у Севы, у Кости, у меня тщеславия оказалось маловато. А может, и вовсе его нет. Да если оно и есть, то какое-то аморфное, не для нашей жизни, а для такой, в которой будет совершенно другой взгляд на богатство, на мироздание, на отношения между людьми. А потому корень всех наших неудач и заключен в этом нашем предположении. Без тщеславия человек не может делать открытия, не может продвигаться вверх по служебной лестнице.
Владимир не успел и слова вставить, но Виктор продолжал, — У человека на первом плане должны быть желания и стремления. Они-то и приводят его к богатству и всеобщему поклонению со стороны других людей. Тот человек, который стремится иметь дворцы, купаться в лучах славы, быть гражданином мира или правителем, обязательно чего-то добьется. У человека есть цель, это ты понимаешь, Володя. А у нас все чепуха, утопия и больше ничего. Вот для чего тебе нужны открытия, ответь мне, только честно? Жизнь-то коротка и непредсказуема.
Повисла тишина. Виктор выговорился и замолчал. Владимир собирался с мыслями, наливая при этом выпить и себе, и другу.
— Что, молчишь, не знаешь, что ответить? — раздосадовано спросил Виктор.
— А мне и отвечать-то не хочется.
— Ну что с тобой? Ведь твой ответ не повредит нашей дружбе. Ты же знаешь, я тебя с детства уважаю.
— Не мне, а нам — божьим созданиям, нужны открытия в познании материи и в первую очередь для спасения нашей же души, уж потом для бога. Чувствую, что и он заинтересован в этом, только вот пока не пойму, в чем конкретно. Мы посланы сюда для чего-то грандиозного. Да, я пока физическим телом ближе к материи. Мне тоже хочется иметь дворцы, и чтобы за окном море шумело. Хочу быть богатым, и при этом самым независимым в мире человеком. Что поделаешь? Значит, свыше было так задумано, чтобы мы страдали и добивались счастья в своей стране. Главное — не хныкать, как ты сегодня. Чтобы творить, у нас есть какое-никакое благополучие. Свободы маловато. Но мы же не артисты, которым не дают какую-то роль, и не писатели, которых не печатают.
Виктор до сих пор хранивший молчание, наконец, заговорил:
— У меня, Володя, с некоторых пор появилось желание уйти подальше ото всех и от всего и забыться.
— И куда? — улыбнулся Владимир.
— Да куда глаза глядят. Лежал бы на палубе и на звезды смотрел один или с женой, — ответил Виктор.
«Что-то у него не ладится в личной жизни, — подумал про друга Владимир. — Ты что , с Людмилой поругался?»
— Нет, у нас любовь как и прежде.
— Тогда не пойму, что с тобой. Благополучия у тебя достаточно, в семье порядок.
— Чушь все это твое благополучие, Володя. Люди и в нищете совершают открытия.
— Ну, уж не знаю. Спор у нас какой-то непонятный. Я считаю, у всех великих была цель, и было благополучие.
— Говорить с тобой о чем-либо бессмысленно, — вздохнул Виктор. — Ты говори, а я помолчу.
— Ты, Витя, беспорядок из головы убери, а то вдруг поймешь меня неправильно.
— Одержимый, ты, Володя, — сказал Виктор и потянулся за второй бутылкой.
Почувствовав, что друг уже захмелел, Владимир спросил:
— Не пора ли остановиться?
— Нет! — неожиданно зло выкрикнул Виктор. — У меня для тебя одна личная тайна припасена.
— Оказывается, мы тайну водкой заливаем. У Севы в жизни испытаний намного больше. А я-то думал, у тебя что-то серьезное случилось.
— Сейчас Григорий приедет, — неожиданно сказал Виктор, взглянув на часы.
— Ты что, нам всем отдельное время для аудиенции выделил? А Севу когда ждать?
— Он не приедет, говорит, занят очень важным делом. Ты не заметил, он тоже какой-то чудной стал?
Владимир улыбнулся и ничего не ответил. Он решил не говорить Виктору о том, что Сева связался с колдунами и гипнотизерами. Пусть сам обо всем расскажет.
Неожиданно Виктор рассмеялся:
— Ты знаешь, Володя, у меня на работе предательство произошло. Поэтому я покоя не нахожу.
— Вот теперь понятно в чем дело. С этого и надо было начинать, а то нес всякую ахинею про скучную жизнь.
— Модно теперь на работе дни рождения отмечать. Это стало ритуалом чуть ли не обязательным. Все мигом организуется: выпивка, закуска. Вторая половина дня получается нерабочая.
Владимир вспомнил, что у него скоро день рождения. Порадовался про себя, что не круглая дата, и что можно будет обойтись скромным торжеством.
— С каждой пирушкой у нас прибавляется опыт радости земной, я имею общения мужчин и женщин.
— А тебе что, мусульманские нравы больше по душе? — усмехнулся Владимир. — Они лучше нас понимают, что у человека влечение к другому полу возникает помимо его воли. Оно заложено в его животном начале и иногда его бывает трудно обуздать. Иногда узда — наша нравственность — ослабевает. У нас узда духовная, а у них — закон неписанный, запрещающий всякую безнравственность. У меня духовное не сработало, — признался Виктор. — Не могу сказать, что это любовь, а так, почувствовал физическое влечение к доценту Маше. Она замужем, у меня жена. После этого пришел домой, ни на что смотреть не могу. Сказал, что заболел. Вот и лечусь до сих пор. Все это произошло как-то непроизвольно. С той поры мы не то, что разговаривать, даже видеть друг друга не можем.
— Ну и дурак же ты! Стоит из-за этого волноваться. Ты, что, обещал Маше что-то?
— Что ты? Все без слов произошло.
— Тогда нет в этом ни твоей, ни ее вины. Как говорит в таких случаях Сева, у вас сбой программы произошел, — Владимир рассмеялся от души. — Во всем виноват катализатор. Он усилил твое и ее влечение. Мы все соблазну подвержены, это лишь дело случая. Признаюсь, я тоже симпатизирую экономистке, и она мне тоже, как мне кажется. Но уж точно никогда ничего ей обещать не буду, так же как и она мне.
— А у меня, Володя, разные мысли гадкие в голове роятся. Вдруг и с моей женой такое произойдет, что тогда?
— Тогда, — не задумываясь, ответил Владимир, — надо перестать фантазировать. Ведь собственными мыслями можно себя в гроб загнать. Ты любишь Людмилу, вот и люби себе на здоровья, будто ничего не произошло. И считай, что у тебя был эксперимент, который никогда больше не повторится.
— Да-да, никогда, Володя!
— Скажи, а Григорий сюда на машине приедет? — спросил Владимир.
— Да, а что?
— Да я думаю, что еще немного посидим, а потом поедем к Людмиле чай пить. Я ей пожалуюсь на твой научный надрыв, скажу ей, чтобы побольше времени тебе уделяла…
— Надо же, сидят, беседуют себе! А я-то думал, что там такое стряслось? — воскликнул Григорий. Он был одет в легкую дубленку, из-под которой выглядывал длинный шарф.
— Перетрудился твой воспитатель, Гриша. Поплакаться ему захотелось. Вот сидим, выпиваем, рассуждаем о нравственности.
— Ой, господа! Далеко вы зашли. Наверное, сегодня я узнаю, что свойственно миру животному.
— Не узнаешь, — засмеялся Владимир. — Животные не напиваются.
— Подожди, Володя. Я чайку нашему творческому человеку приготовлю. Пить ему нельзя. Ты только посмотри, на какой машине этот интеллигент приехал! А все мало получает!
— Это что за марка? — поинтересовался Владимир.
— Да так, опять «опелек», но поновее прежнего.
Владимир подошел ближе. Выглянуло солнце.
— Прелесть-то какая! Даже солнышко нас радует. А я уж и забыл, когда последний раз на природе был.
— Что с Виктором? — поинтересовался Григорий у Владимира.
— Да так, ничего особенного. Переосмысливает прожитые годы.
— Помощь ему не нужна, может, он в деньгах нуждается.
— Да нет. Ему нас повидать захотелось.
— Это серьезно. Такое случается у многих. Вроде, все идет хорошо, но неожиданно такая апатия наступает, что хоть в лес беги.
Виктор направился к дому. Через несколько минут он вышел из комнаты с подносом, на котором стояли чашки и чайник.
— Ты помнишь Ивана, ты еще с ним за одной партой сидел? — обратился он к Владимиру. — Он теперь знаменитый, в модном театре играет.
— Помню, конечно, помню. У него еще черные волосы были. А уж акцент его и вовсе был неподражаем,
— У меня жена очень мечтает в театр, где он играет, попасть. Я пробовал достать билеты, но мне не удалось. Ты уж похлопочи, Володя. Может, он поможет по старой дружбе, вы же друзьями были.
— А как ты себе это представляешь? Мы столько лет с ним не виделись. Да и не дружили мы никогда по настоящему, просто за одной партой сидели. А тут я заявлюсь. А теперь представьте, что не стал бы он знаменитым, тогда и не нужен бы он мне. Нет, Виктор, не пойду я.
— Не волнуйся, Витя. Я вам билеты достану, — пообещал Григорий.— Все говорят о чудесной игре этого актера.
Прикрывая рукой глаза от слепящего солнца, Виктор начал засыпать Григория вопросами.
— Ты человек не наш, не технарь, хотя у тебя была возможность получить профессию инженера. Видно, не судьба. Скажи мне, что заставляет молодых людей беспричинно радоваться, хлопать в ладоши и топать ногами?
— Вот ты и до меня добрался. Тебе как ответить: по-научному, по— вашему, или по-нашему, по-простому?
— А это уж как тебе нравится. За молодежь кратко отвечу, им дела великие подавай, да чтоб без обмана, уж ежели сказали впереди вас ждут и испытания, и свет в конце тоннеля, то и награждение должно быть обязательным и неподдающимся пересмотру.
А сегодня продолжения нет, потому они и хлопают в ладоши под оглушительную музыку.
— Про себя скажу. Я играю прежде всего для себя и ради зарплаты, а еще потому, что в наше время мне где-то числиться надобно, иначе я буду называться тунеядцем.
К вечеру повалил крупными хлопьями снег, и сразу же резко похолодало. После разговора с друзьями Виктору полегчало. Он стоял и ловил ртом снежинки и улыбался.
— Ты как смотришь на предложение Григория отметить нашу встречу в ресторане? — спросил Владимир.
Виктор посмотрел на друзей удивленно, — Хватит, я уже нагулялся. А вам спасибо.
— Ну, как мальчишник прошел? — поинтересовалась вечером Надежда.
— А ты откуда знаешь?
— Оттуда, — улыбнулась она, — Людмила мне звонила, пока ты домой на метро ехал. Она-то мне все и рассказала.
- III -
Почти год прошел с тех пор, как Владимир сменил работу. После ежемесячной встряски он еще месяц просыпался, думая о нарядах и о выполнении плана, но, вернувшись в реальность, облегченно вздыхал.
По инициативе Бондаря была договоренность: по пятницам обязательно одному из руководства сидеть до победного конца. Вдруг кто-то из начальства поинтересуется тем, как идут дела и все ли сотрудники на месте.
Открытое окно не спасало от духоты, каменный город. Ветер стих, и ленивые, уже посеревшие листочки застыли в ожидании осени. В эту пятницу дежурил Владимир. Погода не влияла на его настроение. Он посмотрел на часы и вздохнул, время, как всегда, бежало медленно. В ту-же минуту в дверь постучали. Вот и начальство прибыло с проверкой, подумал Владимир. Однако, после его слов «открыто, входите», вошел, всеми уважаемый, Минаев Николай Васильевич.
«Ну, наконец-то дождался! Видимо с просьбой», — решил Владимир. Минаев в свое время добился значительных успехов в спорте. Его команда, тренером которой он был, всегда радовала болельщиков. С присущей молодым легкостью он присел на стул и ласково посмотрел в глаза Владимиpа.
— Ничего, что я без галстука? — спросил он, показывая на расстегнутый ворот рубашки.
— Ну, вы же не на приеме в посольстве, а я не посол, — улыбнулся в ответ Владимир.
— Да, бывало и такое. Не раз приходилось встречаться на высоком уровне, — он вдруг сжал ладонями колено. — Извините, старые болячки дают о себе знать. Врачам спасибо, помогают, а не то на костылях бы к вам пришел.
Владимир собрался задать Минаеву вопрос о цели его визита, но тот вдруг заговорил сам.
Выслушал Николая Васильевича, Владимир сказал:
— Вы правы. Средства у вас имеются, но строить по этой статье расходов категорически запрещено. Вам, уважаемый Николай Васильевич, деньги выделены на восстановление того, что уже существует, на поддержание сооружения в безаварийном состоянии.
— Здание-то старое, деревянное. Пора уже новое строить.
— Ну, вот и просите на новое.
— Я уже просил. Везде только и слышу, что нельзя. Детей жалко, сутками там занятия идут. Надо на крайнюю меру идти, пусть знают, сколько у нас бюрократов. Да у меня в голове не укладывается! Деньги есть, а строить нельзя!
Как бы помягче ответить, задумался Владимир:
— Вам средства выделяют на те здания и сооружения, которые существуют. Поймите, Николай Васильевич, наша экономика так устроена. И помочь, я думаю, вам сможет лишь начальник объединения. Вы придете к нему и объясните, не так уж и много требуется.
— А я вам даю слово, что построю, — не унимался Минаев. Владимира смутил напор посетителя.
— Построите, когда вам выделят миллиона полтора.
— Был я уже у начальника, — махнул рукой Минаев. — Принял, дружески побеседовал.
— Ну, и что дальше? — поинтересовался Владимир, когда его посетитель неожиданно замолчал.
Посоветовал мне обратиться куда-нибудь повыше, а вдруг, говорит, вам из бюджета выделят.
— Вы что, и в Совмине были? — удивился Владимир.
— А что, пришлось. Даже галстук надел. Коля, говорят, как дела? Как ты прекрасно выглядишь. Но как только услышали о цели моего визита, сразу же заторопились — зайди, говорят, в другой раз. Так два года пролетели впустую.
— Вы фундамент обследовали? — поинтересовался Владимир, надеясь за что-то зацепиться.
— Да, — быстро ответил Минаев. — Заключение есть на нескольких листах. С проекта я думаю начинать.
— Причем тут проект? — не выдержал Владимир. — Допустим, каким-то чудом вы все-таки получите от начальства добро на строительство. Но поймите, что ни одна организация не возьмется строить. Госбанк не только запретит строительство, но накажет и заказчика, и подрядчика. Поверьте, тогда уж точно конец всем вашим обещаниям.
— Постойте! — вдруг осенило Минаева. — Кто Госбанку присылает нормативы что строить, а что нет?
— Думаю, Госстрой, — неуверенно ответил Владимир. — Они там уже лет пятьдесят не могут разобраться в ценообразовании. Вряд ли они захотят вам помочь.
— До понедельника, — вдруг засуетился Минаев. — Я зайду, — сказал он и скрылся за дверью.
— Какой странный посетитель был у меня в пятницу, — поделился Владимир с Бондарем. — Я ему говорю, что невозможно нарушать социалистическое планирование, а он не понимает и все тут! Вот обещал придти сегодня, но я, если честно, надеюсь, что он не придет.
— Напрасно ты, Владимир, крест на его предложении поставил. Правда, у нас столица, все на виду, а там, на периферии и не такие объекты строятся за счет ремонта. Вызовут начальника отделения Госбанка и попросят не замечать нарушений.
— Ну, тогда, может, и у нас получится?
— Нет, у нас это не пройдет, — уверенно заявил Бондарь. — У нас власть другими масштабами живет.
Владимир решил ждать Минаева до победного, боясь обидеть Николая Васильевича. И когда он уже собрался уходить, раздался звонок, — Мой старинный приятель нашелся, и знаете, где работает? — услышал он радостный голос Минаева. — В Госстрое занимается ценообразованием.
— Я обязательно к вам приеду, — пообещал Владимир. Ему было любопытно, как готовятся нормативы для строительства.
В темном костюме с галстуком Владимир прогуливался у фонтана напротив Большого театра и рассматривал прохожих, изредка поглядывая на часы.
Без опоздания подошел Минаев. Он был одет все в тот же костюм, только на этот раз на нем был галстук.
— Нас уже ждут в бюро пропусков. Неудобно опаздывать.
Владимир не был удивлен ни размерами кабинета, ни мебелью, ни белоснежными шторами. Он понимал, чем выше должность, тем солидней окружающая его обстановка. Единственное, что поразило его, это та радость, которую испытали при встрече взрослые мужчины.
— Коля! Ты ли это! — обнимая Минаева, проговорил хозяин кабинета. В подполье, что ли ты ушел?
Еще несколько минут старые знакомые предавались воспоминаниям, казалось, совсем позабыв о Владимире. Но, спустя некоторое время, Минаев все-таки представил ему старинного приятеля.
— Станислав Сергеевич, — представился высокий мужчина в сером костюме с копной седых волос. — Вы кем работаете? — поинтересовался он у Владимира. Услышав должность, он попросил, — А теперь вы мне объясните, я вас лучше пойму.
Зачем ему понадобилось объяснение? — подумал Владимир. — Ведь все равно откажет, только вот интересно, как. Наверняка, его выслушают, пообещают решить его вопрос, пройдут месяцы, а потом они и сами забудут, для чего приходили. Хотя, в любом случае, на высоком уровне встречи никогда не проходят зря. Когда Владимир закончил говорить, хозяин кабинета сказал:
— А он прав, категорически запрещено строить за счет средств капитального ремонта.
Надо было видеть лицо Минаева:
— И здесь нельзя? Тогда на черта мне ваши деньги? Я лучше кину клич, и соберу народные средства. Что вы тогда скажете? Что, тоже нельзя? Эх, вам бы за границей поучиться.
Сам того не понимая, он подал очень неплохую идею:
— А почему бы не включить в ваш никому не нужный норматив один пункт, где предприятию разрешается вести полную реконструкцию объекта после того, как его нормативный срок эксплуатации закончился.
Станислав Сергеевич рассмеялся:
— Коля, а ты случаем не готовишься в Совмине работать? Я тебе объясню, почему нельзя. Дело в том, что в этом случае стройность системы нарушится. У нас и так каждый лазейку ищет, — неожиданно он обратился к Владимиру. — А сколько, Владимир Николаевич, ваша затея стоит?
— По укрупненке — миллион-полтора.
— Чепуха, не те деньги. Не волнуйся Коля, на днях, в виде исключения, выйдет распоряжение.
Лицо Минаева преобразилось — он победил, но кто поверженный? Владимиру показалось что система.
Неужели все так просто разрешилось, — не верилось Владимиру. Он вспомнил расценки, о том, как мучаются те, кто все это пишет. Ему, случайно оказавшемуся у истоков ценообразования, захотелось спросить, кто все это придумал.
— Вы это про единые нормы? — заулыбался начальник.
Владимир кивнул и продолжал, —Я понимаю, что за сокращение сроков надо бороться средствами производства, а не интенсивностью труда, — лицо Владимира горело. Про себя он решил, что если не здесь, то уже никогда и нигде не узнает истины.
— Возможно, когда-то и наступят изменения, а пока надо пользоваться тем, что есть, молодой человек. Вы думаете, мы здесь сидим и ничего не понимаем. Не с неба же все падает.
Владимир испугался, что снова не услышит правды, поэтому он вновь направил разговор в нужное русло.
— Все без исключения пишут липу, когда только это кончится? Мы же рабочего человека тем самым лишаем свободы. Для того чтобы получить свои деньги, он вынужден заискивать и клянчить.
— Молодой человек, вы и правы, и нет. На заре внедрения все соответствовало жизненным потребностям нашего человека. Время шло, и никто не догадывался внести поправки. Все созданное годится только на какой-то не долгий срок, а потом устаревает и требует совершенствования.
— Я вам сказку расскажу, а вы делайте выводы сами. Возможно, это даже быль. В ЦК партии, куда мы неоднократно обращались по вопросу пересмотра норм, нам до сих пор не ответили. Там люди живут при безоблачном небе, они не замечают перемен в виде грозовых туч. У них в почете прямая линия, идущая вверх.
Владимир от таких откровенных слов даже оторопел, — Я-то думал, наверху все гладко.
— Так вот, — продолжал Станислав Сергеевич, — год или два назад один из работников аппарата мне на ушко прошептал. До войны это произошло. К главному по этому вопросу тогда обращались и никакого результата. Он выслушал ответственных чиновников, усмехнулся и зашагал по ковру. Тишина стояла гробовая. Наконец, когда испуг людей достиг апогея, он заговорил, — Оставим, все как есть и дадим возможность руководителям на местах решать, кому прибавлять а у кого отнимать. Зачем переделывать. Политика и здесь прежде всего. Главное — мы сами контролируем и решаем, кого наказать, а кого похвалить.
— Выходит — за одну и ту же работу человека и наградят и посадят? — растерялся Владимир.
— Не надо зарываться, молодой человек. Надо жить спокойно, тогда, поверьте мне, никто вас не тронет.
Оказавшись на улице, Владимир вздохнул полной грудью. Он оставил Минаева со Станиславом Сергеевичем наедине. Владимир начинал понимать, что на человека помимо идей влияет личность другого человека, который в своем безумной желании обладать неограниченной властью нашел еще один способ держать страну в узде. Его уже нет, а дело продолжается и живет, хотя не в тех масштабах.
Несмотря на негатив, Владимир был удовлетворен сегодняшней встречей. Его радовало, что кроме него есть и другие люди, которые видят изъяны в руководстве.
«Наденька, Наденька, какая ты наивная», — подумал он и улыбнулся случайной прохожей, которая удивленно смотрела на него.
- IV -
Несмотря на духоту, заполнившую город, Владимир продолжал идти пешком. Утром он даже и не думал узнать правду, и потому удивился, с какой простотой ему поведали тайну. Госстрой, банк и далее по ранжиру правительство и ЦК: все смешалось в его голове. То, что многие годы призывало его к справедливости, рассыпалось как карточный домик. Не виноваты оказались люди, которые создали и экономически обосновали нормы времени и расценки. Никто из них даже не предполагал создать чудовище, которое по воле одного человека живо и поныне. После некоторых раздумий он пришел к выводу, что ушедший на покой вождь не хотел изменений ни в экономической, ни в политической жизни страны. Совсем недавно Владимир бы возмутился: что поделать, вожди уходят, а идеи живут. Он и по сей день надеялся на перемены. А как же не верить, когда на глазах происходили какие-никакие изменения?
Он снял пиджак в кабинете, вытер платком пот со лба и ослабил галстук. Теперь-то он расскажет друзьям, почему у них труд такой рутинный. Но тут зазвонил телефон.
— Да я тебя и без звонка жду, — ответил Владимир Николаю. — Я уж и позабыл, как ты выглядишь. А уж тем более в чине заместителя главка. Я тебя еще не видал.
Несмотря на пасмурную погоду, дождя не было. Подувший к середине дня северный ветер и вовсе разогнал остатки темных туч, круживших над столицей. То жарко, то холодно, что за погода, — подумал Владимир, — никакой стабильности в природе, прямо как в жизни.
— Ну, что, узнаешь? — проговорил с порога Николай.
— И тебя, и Женечку узнаю, — сказал Владимир, устремляясь навстречу друзьям.
Потерявшийся товарищ показался Владимиру странным и незнакомым. Неизвестно откуда взялись выпирающие скулы, морщинистый лоб, а когда-то пышная шевелюра теперь была прилизана какой-то жидкостью.
— Бродяга он, а не Женечка! Ты только подумай, Володя, с полгода как он уже в Москве, а объявляться и не думал. Не встреть я его случайно с девушкой на улице, то вряд ли мы свиделись. Но скажу тебе, Володя, он покраснел, замялся, видно, совесть еще осталась. А потом он познакомил меня с женой.
— Да, Евгений, мы с тобой виделись последний раз, когда ты еще на квартиру зарабатывал. Больше десяти лет прошло с той поры.
Евгений уже забыл старое, он жил новыми интересами, не похожими на интересы старых товарищей. Раньше он редко высказывал свои мысли вслух, больше молчал. Сегодня же он заговорил на каком-то совсем непонятном друзьям языке.
— Вы что, крайнего нашли и нападаете? Да не забыл я вас. И с семьей своей я вас познакомлю: и с женой , и с дочкой. Подождите немного, вот получу к зиме квартиру.
— Я ему, Володя, сразу должность главного предложил, — обиженно проговорил Николай, — а он отказался. Хватит, говорит, наработался я чистым строителем. Теперь он квартиры и особняки ремонтирует.
— Так там же зарплата мизерная! — удивился Владимир.
— Вот смотрю я на вас и диву даюсь. Да, зарплата у меня небольшая, зато наличных, хоть отбавляй. Я в месяц имею пять ваших зарплат. На кой мне ваши наряды и ожидание премиальных? Прошагал я тысячи километров в Сибири и сказал себе «хватит». Не встреть я тогда жену, не знаю, где бы я был сегодня. А с начальником по ремонту меня случай свел, и я не жалею. А ты, Николай, что можешь мне предложить. Работать несколько лет в ожидании квартиры? А у нас деньги есть и комнату нам стразу же предоставили. Правда, я за нее отстегнул немного. А скоро двухкомнатную получу, опять же в долгу не останусь. Вот ты, Володя, сколько годков скитался?
— Я? — задумался Владимир. — Полных тринадцать вместе с заграницей наберется.
— А я решил, хватит с меня. Хорошо, когда у тебя есть куда вернуться и где тебя ждут.
— Ладно, куда пойдем: в ресторан или в кафе? — предложил Николай. — Я не пью, но компании вам не испорчу.
— Ты и раньше не пил, а вот зачем ты совсем бросил? — удивился Владимир. Евгений усмехнулся.
— Запил я по приезду и чуть было не обморозился. Проснулся в санчасти, смотрите — полпальца отрезали. Меня такой ужас охватил — слава Богу, думаю, ноги целы. С этого момента ни капли, пока держусь.
— Тогда зачем куда-то идти? Есть и коньяк с лимоном, и минералка каждому по потребностям.
Евгений встал, прошелся по кабинету, — Ничего, сойдет. Вы о себе-то расскажите, как вам удалось в начальники выбиться?
— Работали потихоньку, план выполняли, кучу знакомств завели — вот и результат. Вы меня послушайте. Я сегодня в Госстрое побывал.
— А что тебя туда привело? — удивился Николай.
— Помочь людям захотел, — сказал Владимир. — Теперь-то я понимаю, почему наш великий вождь оставил все, как есть и не разрешил пересматривать расценки.
— Да чепуха это! В наше время живут по принципу «заплати то, что положено». Большинство теперь чихает на закон.
Да, ты прав, на нарушение многих власть сквозь пальцы смотрит и то до поры до времени. Нарушители всегда и всюду на крючке. Возвращаюсь я из Госстроя, и мысли мне разные приходят. За одну я ухватился, думаю, она верна. Из борца за справедливость, сейчас таких называют модным иностранным словом диссидент, его заграница знает и защищает, попробуй такого тронь вопль и стон поднимется по некогда освобожденной нами Европе. А наша власть придет к тому директору или начальнику с проверкой и работают скрупулезно, превращая человека в растратчика государственных средств в особо крупных размерах, а его уже весь мир знает ка борца за права человека. А он, оказывается, не тот, за кого себя выдает. Система превратила его в уголовника. Вот я и пришел к выводу, почему нет диссидентов среди хозяйственников. Вы спросите, каков провидец наш вождь и учитель.
— Верно, — заулыбался Николай. — Слушаешь радио и удивляешься: писатели, ученые, генералы — чего им не хватает.
Владимир кивнул головой. Он понял, что его товарищам не до политики. Исходя из опыта, он пришел к мнению, что человек с годами живет по собственному расписанию, в котором нет ничего романтичного и многих мыслей, которые навещали его в юности. Каждый большую часть времени мечтает о том, как благоустроить свой семейный уголок и пребывать в обстановке почти праздности.
— Вы уж извините меня, я под впечатлением от услышанного, — произнес он.
Евгений спокойно посмотрел на товарищей, пьющих коньяк с лимоном.
— Вы в помощи не нуждаетесь? — неожиданно спросил он. — У меня есть дефицит дорогой, но для вас цена государственная.
Понимаете человек живет для себя и только. И не надо меня переубеждать в обратном. Я осознал собственные ошибки, особенно в личной жизни. Нельзя, невозможно построить совместное будущее для двух совершенно не совместимых по характеру людей.
— Верно, — согласился Владимир. — У тебя, с твоими бывшими, волны образовывали резонанс. А вот то, что живет человек только для себя — неправильно. Человеку только так кажется. У нас есть друг Григорий, он тоже приторговывает дефицитом, чеками, валютой. И ты даже представить не можешь, Женя, насколько похожи ваши взгляды.
— Прекрасно! Ты нас познакомишь?
— Нет! Избави меня бог. Не хочу быть соучастником этого безобразия. Не дай бог что случится, а я потом мучайся.
— Ну и зря, — махнул рукой Евгений. — Чувствую, жизнь нас сведет.
По дороге домой Владимир вдруг осознал, что он ничем не отличается от людей, живущих для себя самих. «А чем я лучше?» — задумался он.
На этой неделе, сразу же после встречи с сокурсниками, приехал Сева.
С порога услышав от Владимира тайну, которая могла существовать только в его стране, Сева не удивился:
— Я не пишу наряды. Но, Володя, и на нашу ученую братию напридумывали такого, что я уже ничему не удивляюсь.
— Наказание идет по линии секретности, — предположил Владимир.
— Что ты? Это еще доказать надо. А тут все просто — тебе ставят диагноз «душевная болезнь» и отправляют на долгое лечение. Тут почище твоего напридумано.
Сева вспомнил о Викторе и спросил, — Что с ним? Я слышал, что он здорово пить начал.
— Со временем с каждым может беда случиться. Но, к счастью, он уже не пьет. Тебя он постеснялся, а мне излил душу. Его душевный нарыв лопнул после нашего разговора, и ему стало легче.
— Я этого мерзкого состояния, слава богу, избежал, — признался Сева. — Так хотелось не думать ни о чем, а лишь лежать и ждать, куда течением прибьет. Но волна меня спасла, ею я по-прежнему и занимаюсь.
— А я науку забросил. Переоценка ценностей во мне происходит.
— Не ты один, я такой же. Уж так устроен наш мир. И все же я понимаю, мы созданы для того, чтобы понять первую тайну, заключенную в недрах бездны, и вторую, находящуюся в бескрайнем макрокосме, для которого наш мир лишь никчемное подобие того, чего мы не замечаем. К сожалению, наука пока бессильна поймать в ячейках волну де Бройля, а там, глядишь, и разобраться. Нашло на меня наваждение искать экран для волны в человеческом организме. Мы же тоже часть материи, излучаем ее и принимаем. И потому я основательно за религии взялся. В народе говорят «человек божий». А что это такое? Откуда он взялся и почему он им стал? Посмотришь на иного служителя и удивляешься его душевной мощи. Спокоен он, неторопливо читает молитвы, от которых пространство светится, а с ним и мы — грешники. Наставляет он людей на путь истинный и не боится, и это происходит ежедневно. Откуда он только силы черпает? И происходит это в атмосфере пропаганды к всеобщего неверия. Другой бы бросил и ушел, куда глаза глядят, а он светится и притягивает людей стойкостью духа и веры.
«Откуда это у него? — подумал Владимир. — Рассуждает прямо как мама».
— Я тебя ни о чем не спрашиваю, — обратился он к Севе, — вот только интересно, давно ли ты в народ ушел?
— Ты еще скажи в массы. Я крупинки алмазов ищу среди толпы, а когда нахожу, то учусь понимать их первый толчок к бессмертию.
— А вдруг и к тебе озарение придет сказал Владимир.— Ну, это ты уже утрируешь. Так не бывает. Человек обязан сначала изучить прошлое, очиститься от грязи и так далее. Разум создал нас, он о нас и заботиться. Его волна, я верю, к нам ежесекундно прилетает и соприкасается с нашей малой волной, и только божий человек ощущает эту искорку, когда она в наш мир вторгается.
— Я считаю, что ты, Сева, прав, а другой сочтет, что ты неправ.
— У твоих замечательных людей дар божий с детства появился или был приобретен в процессе жизни?
— Я изучаю этот феномен, и скоро попрошу тебя, Володя, к одной бабушке со мной съездить. А вдруг нам повезет и откроется одна из тайн.
—С удовольствием, — согласился Владимир.
Сева не сомневался в правильности выбора, он надеялся на подсказку и потому, заявил:
— Что ты, Владимир, неужели, когда истина будет у нас перед глазами, мы вчетвером не сможем облечь ее в научные формулы?
Владимир согласился и заулыбался, осознав, что друг не бросил науку.
— Я с тобой поеду в любое время, будь то жаркое лето, холодная зима или осенняя распутица. Но ты предупреди меня дня за два. Понимаешь, олимпиада на носу.
- V -
На работе у Владимира был завал и только к обеду он смог свободно вздохнуть и пройтись. Включил радио и услышал обрывок фразы «помощь Афганистану». Еще не понимая случившегося, он подумал — опять наша страна помощь куда-то погонит. Уж лучше бы своими собственными проблемами занимались.
После обеда к нему зашел Бондарь.
— Сыну твоему сколько? — неожиданно спросил он.
Владимир удивился:
— Десять с хвостиком.
— Ты, что, Володя, не понимаешь, что произошло? Очень хорошо, что он у тебя еще маленький.
Владимир взглянул на начальника. А что может случиться в наше время, — подумал он.
Но уже через минуту он понял, почему Бондарь интересовался возрастом его сына. Подробности смутили его.
— Зачем Политбюро на этот шаг пошло?
— Нашел, у кого спрашивать, — усмехнулся Бондарь. — Локальная война началась, Володя, а ты сам-то где?
Владимиру не верилось в реальность случившегося. Почему-то в этот момент он подумал — а состоится ли Олимпиада в Москве. Из истории он знал, что с началом Олимпийских игр войны прекращались.
— Игнат, ты думаешь, наши приготовления напрасны?
— Боюсь, да. Жаль, конечно же. Но мы с тобой ничего изменить не можем.
Остаток дня пролетел незаметно. Позвонил Виктор, попросил о встрече. Договорились у Севы. Владимир попытался выяснить суть предстоящего разговора, но Виктор сослался на то, что это не телефонный разговор.
По приходу домой, Владимир не разглядел в глазах жены никаких признаков беспокойства.
— Ну, что, война говорят началась? — спросил он.
— Ты что! — вспыхнула Надежда. — He надо так шутить, ведь это неправда. Мы по просьбе их правительства ввели ограниченный контингент войск. Да иного и не могло быть, если дружественная нам страна просит.
Владимир стоял, не понимая, кто прав.
— И чего мы все лезем везде со своим самоваром? — уже с горечью произнес он. — Да и другие страны хороши. А особенно американцы. Им тоже кажется, что они самые-самые. Ну да ладно, поживем, увидим. Послушаем новости, поговорим с друзьями, может, все и прояснится.
К Севе, помимо Виктора, приехал и Константин, который крайне редко присутствовал на их встречах.
— Я уж думал, что не увидимся до нового года, а тут новость нас собрала. Предчувствия Бондаря, кажется, сбываются. У вас та же озабоченность, что и у моего начальника, — сказал Владимир.
— Я думаю, — проговорил Константин, — жизнь не интересует больше наших старцев, вот они и забавляются, играя миллионами чужих жизней.
Тут уж все включились в разговор. Сева критиковал тех, кто создает оружие:
— Оно в руках безумных политиков великое зло!
— У тебя одни крайности. Оружие весь мир создает, не мы одни такие хорошие, — не согласился с ним Виктор. — Захотелось американцам повоевать, они ввели войска на территорию Вьетнама и чихали они и на свой народ, и на чужой.
— За недра политики готовы друг другу горло перегрызть, — проговорил Владимир.
— Самоуверенны наши, — сказал Константин, — пока не набьют шишек, ничему не научатся.
За ужином Виктор пил минералку, а остальные водку. Когда Марина выходила из комнаты, Сева возвращался к теме Афганистана.
— Я предлагаю найти форму протеста.
— Какую? — засмеялся Виктор. — Выйти на улицу и кричать, что мы против партии — мол, ваша идея утопична, долой русских из Афганистана.
— Витя, тебе вредно не пить. Как на минералку перешел, так что-то с твоей головой произошло.
— Нет, это с твоей, Сева, что-то не в порядке. Надо же так сказать, найти форму протеста. Так ищи, а мы посмотрим, куда тебя фантазии заведут. Я до сих пор незнавал людей, которые открыто об этом заявляли бы. Так, поговорят в своем кругу, а потом в лагерях оказываются или в сумасшедшем доме. В лучшем случае, бегут они за границу.
— Я-то найду с кем, а вы выбирайте сами, что вам лучше — сидеть дома или жить нормальной жизнью.
Никогда еще среди друзей не было такого жесткого спора. Владимир так и не понял, насколько все серьезно. Домой он возвращался не получив никакого удовлетворения от встречи.
Прошла зима, а за ней и весна. Главной темой, занимавшей умы народа, был вопрос, состоится ли Олимпиада или происки капитализма сорвут ее.
— Неужели сорвется, ведь вокруг столько шума, столько суеты? — спросил Игнат у Владимира. — Я не понимаю, зачем нам этот Афганистан. Поделили мир после Великой Отечественной и хватит. Жалко мне наших спортсменов, когда еще такое счастье выпадет, поучаствовать в Олимпиаде! Если бы не они, то и разговаривать об Олимпиаде не зачем. А наши старания, что тоже даром?
— Неверно ты говоришь, — сказал Владимир. — Народу нашему все сооружения достанутся. Народ спасибо скажет. А правители, да пошли они ..., — выругался Владимир, — поругаются на высшем уровне, а потом опять помирятся.
— Ну что ж, — согласился Игнат, — это неоспоримый факт. Мы потеряли смысл продвижения вперед к счастливой жизни.
— Ты теоретик, тебе бы в ЦК мысли излагать. Но поздно уже, время твое убежало.
— А почему только там? Ведь есть газеты, журналы, я думаю, когда-то и мы будем свободно излагать свое мнение об экономическом и политическом развитии страны. Тогда у многих мозги повернутся в другую сторону. А то, чуть что, ты враг, идешь против народа. А я за него по более их всех вместе взятых.
— Понятно, что ты из себя представляешь, — заулыбался Игнат, но все же спросил, — ты лично как думаешь, состоится или нет?
Владимир рассмеялся.
— Игнат Тимофеевич, — впервые назвал он его по отчеству, — тебе от этого больно будет, ты что, ощутимо пострадаешь? Физически от этого никто не пострадает, а вот морально это будет убийственно для всех. Но я уверен, мир разделится на два лагеря. Какой из них выиграет, гадать нет смысла. Но я уверен, игры состоятся. Вот вернусь из командировки и сообщу тебе наверняка.
Олимпиада все-таки состоится — узнал Владимир. Большая часть человечества оказалась не такой амбициозной или поверила, что в Афганистане русские не войну ведут, а оказывают дружескую помощь.
Игнат встретил Владимира со словами:
— Молодец, ты верил на все сто! Поздравляю!
Навалившиеся на страну проблемы сразу-же отошли на задний план, и только время продолжало свой скачкообразный бег вперед к конечной цели.
Через неделю к Владимиру по-приятельски обратился один из руководителей совхоза, расположенного недалеко от Ейска. Его рекомендовал как своего товарища, директор совхоза Кореев, дальний родственник тещи. Прибывший был выше среднего роста, а вширь был настолько велик, что сразу же заполнил собой все пространство.
«Интересно, где он одевается, — подумал жалостливо Владимир, — при нынешнем дефиците и с нормальной-то комплекцией одеться трудно».
Посетитель оставил у входа баул, наполненный мелкими арбузами.
— У нас мелкие растут! Не смотрите, что маленькие. Поля наши аж за горизонт уходят.
Владимир пожал гостю руку, которого звали Андрей Константинович.
Выслушав гостя, он ответил:
— К сожалению, вы не по адресу обратились. У нас на гражданке нет ничего лишнего, всего хватает только-только. А ваши потребности для нас просто фантастичны. У вас и шифер вагонами, и лес, и цемент.
— Так рядом же Новороссийск! — громко сказал Владимир. — Туда с приказами трудно пробиться без мешка денег. А без всего, сколько не возьмешь, обратно развернут.
Владимир рассмеялся:
— Так вот какова наша действительность! Даже мешок денег уже ничего не решает.
— Просто надо знать, кому дать этот мешок.
— Я вижу, вы не боитесь уже никого и ничего.
— А чего бояться-то? Деньги-то не ворованные, честно заработанные.
— Понятно, — снова улыбнулся Владимир, — я постараюсь поговорить по вашему делу с оборонкой, но только после Олимпиады. Но имейте в виду, я вам ничего не обещал. Вы расскажите, что вы можете, а я эту записку передам. Вдруг вашему совхозу повезет, и где-то в могущественном ведомстве отыщутся неликвиды.
— Спасибо, мы подождем. Я в Пермь проездом, а дальше на лесозаготовки. Там наши работают. А оттуда я забираю за труд работяг вагоны с лесом.
— Может, с вас рабочей силой возьмут? Ваши люди на стройках будут работать, а вам, глядишь, что-нибудь и перепадет.
— Я согласен, и директор, думаю, тоже будет не против.
— Андрей Константинович, вот вы сейчас нахваливаете ваш край, всего, мол, вдоволь. А что толку, когда помидоры с огурцами у нас лишь в сезон купить возможно и то выстояв огромную очередь? А где они в остальное время? Хоть бы в банках продавали. Только и видишь, что из Болгарии. Край ваш богатый, а где же свое, родное?
— Вы что, думаете, у нас сердце кровью не обливается? Запахали недавно красное от помидоров поле. Жаль, а что делать — нужно государственную культуру высаживать, да и собирать-то помидоры некогда и некому. Пускаем трактор и смотрим с болью, как красное поле на глазах в черное превращается. Причем выполнять просьбу горкомовскую надобно беспрекословно. Не нас спрашиваете, Владимир Николаевич.
Владимир показал в сторону центра и рассмеялся.
Оставшись в одиночестве, он задумался, в какую пропасть катится экономика. Кто-то из кожи вон лезет, доставая необходимое запланированное оборудование, стройматериалы. Кто-то старается, отдавая за вагон шифера двадцатку сверху. Но, как говорится, бывают времена и похуже — подумал Владимир и успокоился.
Позвонил Сева:
— У меня новость, Володя, — выдержав паузу, произнес он. — Цена на нефть вниз катится, ты же понимаешь, что это означает.
— Могу представить. Я же ощущаю разбалансированность экономики.
— Правда, Сева, правда. Ты сказал, нефть в цене падает. Так и надо. Пора собственную продукцию производить, а не везти ее из-за границы. Только вот несправедливость снова восторжествует. Запад станет еще богаче, а каково будет нефтедобывающим странам? Они же за бесценок ее отдавать будут. Про нас я уже не говорю.
— Это мелочи, Володя. Я договорился с бабушкой, ты как, не передумал со мной в деревеньку, в глушь российскую махнуть.
— Я согласен, — сказал Владимир. — Я тоже желаю на чудо взглянуть.
- VI -
Будто бы по мановению волшебной палочки скорость, с которой Москва отсчитывала день за днем, замедлилась. По довольным лицам, по ангельским улыбкам продавщиц, которые еще вчера с трудом взирали на длинные очереди, столица сегодня напоминала русские провинциальные города.
Сегодня Сева с работы возвращался пешком и обнаружил сквозь толстые стекла витрин, что в магазинах не так уж много людей — запрет на въезд сыграл свою роль. А почему бы навсегда не закрыть Москву? — мелькнула у Севы мысль. Да, есть своя прелесть в Олимпиаде. Что ж тогда Москва — это одно, а Союз — совершенно другое? — усмехнулся он. Нет уж, хватит москвичам передышки. Скоро все вернется на круги своя. Опять в магазинах длинные очереди, неразбериха, грязь на улицах.
Он был не в силах осознать, что от него ничего не зависит. А где же обещание верха о том, что быт граждан не должен ничем отличаться, где бы ни жил человек.
Выговорится по телефону он решил Владимиру немедленно.
— Я слушаю, — сказал Владимир. Ты, я вижу, доволен настоящим, у тебя радость на душе.
— Сева усмехнулся, — Мысли мои читаешь?
— Верно.
— Люблю закрытую столицу, — продекламировал Сева, — и не я один, Володя. Она нас очаровывает, приводит в состояние трепета, мы чувствуем какую-то тайну, недосказанность, как некоторые наши предприятия окутанные тайной. Мы даже гордимся тем, что у кого-то разных звездочек и черточек больше на пропусках.
Владимир встал, чувства распирали его, что происходит в душе друга он не понимал.
— Предлагаю сейчас же поехать к Виктору, — услышал он вновь голос Севы.
— Поздно уже, — соглашаясь с немой просьбой жены, проговорил Владимир.
Приехать к Виктору друзья договорились в ближайший выходной.
Рано утром в субботу вновь позвонил Сева.
— Я предлагаю к Виктору без звонка заявиться.
— Ты слышишь, Надя, он наши мысли читает. Он попал на мою волну.
— В этом нет ничего удивительного. Скоро прибор секретный изобретут, настроят его и прочтут твои мысли на экране.
— Тогда жизнь отвратительная наступит, — серьезно сказала Надежда.
В субботу, когда вся компания пожаловала к Виктору, они застали друга с сестрой.
— Неверующие приехали, — заулыбалась располневшая Ольга, увидев гостей.
Сева засмеялся:
— Патриоточка ты наша, рады видеть тебя.
— Тебя прямо не узнать, ты так похорошела, — за Севой сказал комплименты Владимир.
— Я, Володя, помню твое отчество. Вот только сказать не могу, с какого времени ко мне разочарование пришло и в отношении тебя, и Севы, и братца.
Вдруг ее лицо изменилось, и они увидели настоящую Ольгу:
— Как вам понравилось открытие игр? — напористо спросила она.
— Замечательно, — ответил за всех Виктор.
— А вы ругаете власть. Да мы лучшая в мире страна! А какая в Москве тишина и порядок, и в магазинах всего вдоволь.
Сева заулыбался:
— А вот это ты загнула. Как был дефицит, так и остался.
— Опять вам нехорошо, — махнула она рукой.
— Глаза открой, Ольга, — не отставал Сева, — ты на периферии пройдись по магазинам, на прилавках как не было ничего кроме кильки в томате и хлеба, так и нет.
— Воды газированной не купишь, а водки захочешь — так очередь длиннющую выстоишь, — добавил Владимир.
— Я недавно из Риги приехала, там всего полно.
— Олечка, — ласково сказал Владимир, — я согласен. Правители наших республик — местечковые князьки. Но чего у них не отнять, так это заботу о своем народе. Нашли они слабину в политбюро и играют умно в большую политику. А ты съезди за Урал, так есть городок Канаш, денек побудешь, а к вечеру увидишь, как толпы молодежи собираются на вокзальной площади пирожков с мясом поесть. Кто нам на смену придет?
— Неправда! — выкрикнула Ольга.
— Да, тебя ничем не прошибешь. Такие, как ты, одно твердят: сегодня хорошо, а завтра еще лучше будет. Но откуда это возьмется? — завелся Сева.
Ольга вспыхнула:
— Мой любимый брат на вашей стороне, я ухожу.
— Что, не нравится? — не отставал Сева. — Ты нас с мужем своим познакомь, — неожиданно предложил он, — может, он нас, дураков-критиканов, переубедит.
— Вы с ума сошли. Да ему от общения с вами плохо станет!
— Он у тебя, что, по небу летает, а отоваривается в главном магазине Москвы
— А что, разве нельзя? — съязвила Ольга.
— Нам интересно, он у тебя в первом эшелоне чиновников, или во втором.
— Да ну вас, я пойду. Витя, откуда они свалились? Прямо как снег посреди лета. Знала бы, завтра приехала.
Спор на этом закончился. Разговор, тот который планировался, в этот раз не состоялся. Виктор передал Владимиру брошюры о новостях в области физики и математики. Сева мельком обмолвился о волнах. Когда он говорил, то смотрел на Владимира, будто просил — смотри, мол, не проговорись о колдунах.
Собираясь на закрытие, игр Владимир посоветовал жене взять побольше носовых платков — говорят, печальное окончание приготовили.
В этот вечер улицы Москвы будто вымерли. Только когда Владимир увидел поток счастливых обладателей билетов, он понял, насколько грандиозным будет сегодняшнее расставание.
— Я не белой вороной выгляжу? — интересовалась Надежда у мужа, огладывая свое полуспортивное одеяние.
— Что ты, ты великолепна.
Когда одна из спортивных делегаций прошествовала мимо, Владимир сказал:
— Жаль.
— Мне тоже, — ответила Надежда, прикладывая к глазам платок.
— Жаль, Наденька, что, во-первых, я не весь мир увидал, а во-вторых, грустно осознавать, что завтра вновь наступят серые будни.
— Так всегда бывает, ты хорошо это знаешь. Все имеет свое начало и конец.
— Ну да, за детей возьмемся. Отправим их в деревню, хватит — набегались.
И тут под музыку вверх взмыл талисман Олимпиады — олимпийский мишка. Надежда, как и большинство женщин, смахивала платком слезы.
— Я никогда это не забуду, — шептала жена.
— Душу вывернули наизнанку. Лучше бы мы не ходили, Выглядит так, словно, мы с настоящим и будущим прощаемся. Скорей бы на работу. Ну, хватит плакать, еще когда-нибудь повезет нам увидеть игры.
— Володя, не тревожь душу. Гордиться надо такой страной и народом нашим.
- VII -
Глубокой осенью Сева наконец-то сообщил Владимиру о поездке к бабушке. «Дождался», — обрадовался Владимир. Его сердце радостно билось в ожидании встречи с человеком, который отличался от остальных людей своими загадочными, пока еще не изученными наукой способностями. Маршрут выбирали разговаривая по телефону. Судя по карте, деревенька, куда лежал их путь, находилась не так уж далеко от столицы. Но как это всегда бывает, маршрут через старинный русский городок Калязин они сразу же отвергли. Мост через Волгу еще не был построен, а надеяться на паром не советовали.
— Где-то рядышком у Виктора родня. Может, возьмем его с собой? — предложил Владимир.
Сева, чувствовалось, застеснялся:
— Нет, не надо. Он у нас физик-теоретик, вдруг нас не так поймет. Тогда достанется нам от него, засмеет он нас, сумасшедшими назовет.
— Ох, как ты о нем думаешь? — засмеялся Владимир. — Ну, хорошо, поехали вдвоем, а впрочем, — вдруг заявил Владимир, — он больше практик.
Когда на улице стемнело, Владимир подъехал к Севе. Моросил мелкий дождь, небо было затянуто тучами.
— Трогай! — Устроившись поудобней на переднем сидении, скомандовал Сева. Пока они ехали по Москве, он смотрел по сторонам, а как только они оказались за кольцевой дорогой — задремал, склонив голову набок. Иногда он что-то шептал в полудреме.
За Волгой дорога пошла повеселей. Шоссе осветилось первыми лучами восходящего солнца. Сева зажмурился и вытянул ноги.
— Здорово-то как! Пустынно, вокруг ни души! — потянувшись, проговорил он.
— Ты прав, хорошо, когда утро встречаешь с рассветом, — поддержал друга Владимир.
— Может быть, тебя заменить, ты не устал? — поинтересовался Сева.
— Нисколько.
— А что ты думаешь о городах-монстрах, какая от них польза? Ведь никакой, только вред один.
— Ты меня в детство возвращаешь, Сева. Мне сразу вспоминается деревня, где мы с Виктором рассуждали. Виктор тогда очень уж убивался, что люди уезжают из деревни. А я был спокоен. По-моему, целесообразность — прежде всего.
После сказанного Владимир замолчал. Однообразный пейзаж, который был виден из окна автомобиля, будто застыл и располагал не столько к разговору, скорее к молчаливому созерцанию.
— Володя, — сказал Сева, — нет ни научно-обоснованной формулы, нет ее и эмпирически получаемой, в которой бы отразилась способность природы переваривать отходы человеческих сверх потребностей?
— Я больше скажу, по-моему, города-великаны — это человеческое зло. В них рождаются все человеческие пороки — и воровство, и лень, и попрошайничество.
Владимир вздохнул и заулыбался:
— Сева, я не пойму, ты ли это или Виктор со мной беседует. Да, город рождает проблему с транспортом, с экологией, с психикой человека. Но ведь есть и позитив — продвижение человеческого прогресса. Некоторые мечтают уйти в леса, и жить по законам природы, а я тебя спрашиваю — нужно ли это самопожертвование создателю?
— Ты, Володя, подвел черту, после чего спор бесполезен. Но что делать с всё возрастающей сверх потребностью и сверх городами? По-моему, государство обязано регулировать эти проблемы.
— Я вижу, ты беспокоишься, а потому у меня к тебе вопрос: оно что, не справляется с возложенными на него обязательствами?
— Мягко тобой сказано. У государства лишь одна забота и, пожалуй, наиглавнейшая: мы должны беспрекословно соблюдать навязанные нам сверху законы и не раздумывать при этом, какие они. Я признаюсь, что до сих пор не пойму, кто все-таки нами руководит. Когда успех — то партия впереди, и тогда ей все лавры достаются. А чуть что не так — государство во всем виновато. Или кто-то из его министров. Потому меня и берут сомнения — а нужно ли оно нам в виде второй власти?
— Я не согласен. Государство в данное время необходимо. Никто не знает, что будет, когда оно отомрет. А, может, и вовсе не отомрет. Оно-то и состоит из нашего множества. Морочат нам голову горе-философы. Они не думают, что, в сущности, мы и есть частичка материи. Тот электрон, чья орбита ближе к ядру, тот и царь. А далее — по цепочке раздавай звания. Из двадцати работяг всегда найдется лидер. Называй его, как тебе заблагорассудится. Царь же из сотен тысяч бригад получается. Князья — из десятков тысяч, а из одной — всего лишь один бригадир. Человек в единственном числе — другое дело. Чистый душой, мужественный и самоотверженный, только он выбирает свой путь. Да, человек может сломаться, запить и даже закончить жизнь свою под забором. Но никто не может отнять у него его мечты и стремления.
— В будущем, я думаю, государство разделится на множество самодостаточных сообществ, которым будет под силу не только о собственных гражданах заботиться, но и осваивать вселенную.
Владимир рассмеялся:
— Твои фантазии уходят в четвертое тысячелетие. Далеко ты копнул, вернись в настоящее.
— Зачем? — улыбнулся Сева. — Кстати, расскажи мне, что за человек ваш Григорий.
Владимир на миг задумался:
— За границей он коммивояжер, а у нас — так называемый спекулянт. Наша двойная мораль породила и два противоположных названия человека. Помнишь, я тебе говорил о приличной сумме, переданной мне Григорием, будто бы мной заработанной. Я тогда спрятал деньги в чулок и зарыл. Жене даже говорить не хочу. Тратить не на что, а эта сумма возьми, да и удвойся. Так что я по нашим меркам — богач.
— Плохо, Володя, если ты не знаешь, куда их применить.
— Вот именно поэтому я и решил их спрятать. А вдруг они тому же Григорию понадобятся.
Сева махнул рукой, но тут же его лицо прояснилось, глаза его заблестели, и он заговорил о волнах. Он объяснил Владимиру мудреные для него словечки. Рассказал о тонком плане, о чакрах, от которых зависит самочувствие человека, и о биополе. При болезни биополе разорвано или очень-очень слабое, и не защищает человека от внешнего воздействия.
— Сева, ты в медицинский собираешься поступать?
— Нет и нет, я не собираюсь заниматься врачеванием.
Владимир задумался, он вспомнил про дядьку, чьи мысли очень напоминали мысли Севы. Помнится, дядя Саша говорил о том, что человек может излечить себя силой мысли. Вот об этом Владимир и поведал Севе.
— Наконец-то, и ты со мной согласился, — рассмеялся Сева.
— Больше того скажу тебе, человеческая мысль создает и материальные блага, и духовные.
— Человек мысленно заставляет свои руки создавать материальные блага и опять же из материи, преобразовывая ее. А создать что-то из ничего невозможно. Ты привел пример, будто бы в Индии кто-то из небожителей материализует тела и получает их в виде золотых яиц.
— Чепуха! Нет внутри у человека ядерного котла. Если то, что ты говоришь, правда, то я первым стану отшельником и уеду в Индию учиться.
— Ты же в Бога веришь, а он все может.
— Сева, у тебя с головой все в порядке? Да, Бог все может, но когда он предстанет перед нами не в теле человека, а в виде огромного огненного шара, в котором заключена колоссальная энергия, тогда он будет на наших глазах рождать яйца любые, даже изумрудные, — сердито выпалил Владимир.
Сева затих, на него снова напала дремота. Он кивал головой и даже не заметил, как Владимир остановил машину.
Они ели сваренные вкрутую яйца и бутерброды с маслом и колбасой. Пока Владимир разминался, прыгая и приседая, Сева остановил одинокого путешественника с рюкзаком.
— Как проехать до Кесовой горы?
Мужик остановился, почесал затылок и прищурился.
— Подбросите меня, здесь недалече? — проговорил он.
— До деревеньки? — обрадовался Сева.
— Нет, я на горе сойду, а далее вам по грунтовке. Проезжая она, доберетесь.
Целый час, они провели вместе со случайным попутчиком. Выходя, мужик назвался Петром, пожелал доброго пути, и пока машина не скрылась из виду, стоял, кланяясь.
В который раз небо затянули тучи, и заморосил холодный мелкий дождь. Неожиданно перед друзьями предстало нечто, напоминающее человека. Владимир дал долгий гудок, притормозил и остановился. Странное существо тоже остановилось, обернулось и посмотрело на мужчин. На них, не мигая, смотрело изможденное женское лицо, опухшее, с синяками под глазами.
— Я видел такие лица у бродяг. От ежедневного употребления спиртного физиономии людей начинают меняться и со временем превращаются в месиво.
— Да и ее конец уже недалече, — согласился с другом Сева, кивая в сторону странной странницы. — Что делать-то будет? Смотри, она просит, чтобы мы ее подвезли.
— Пока она еще напоминает человека — возьмем. Не бросать же это чудище в лесу.
Женщина с трудом села на сидение. Силы почти покинули ее. Когда ее огромная накидка упала с плеч, то друзья увидали, насколько худой она была. Ее глаза еще сохранили искорки блеска. Можно было предположить, что когда-то ее уважали, может, даже в любви признавались и завидовали.
— Меня Ниной зовут.
— Смотри, Сева, с нами пытаются познакомиться.
— Я — Сева, а это Владимир, — Сева поочередно показывал то на себя, то на товарища. — Далеко ли путь держите?
— В Москву. Домой. Я на Мытной живу.
«Что-то тут не так, — задумался Владимир. — Идет совершенно в другую сторону, без вещей, вся опухшая».
— Я домой хочу, хватит, нагулялась! — почти рыдая, сказала женщина. — Помогите до автобуса добраться, у меня деньги есть, я заплачу.
Владимир резко остановил машину.
— Сева, возьми термос и вынь большую кружку, пусть согреется. И бутерброды ей дай.
Выпив кружку, женщина попросила еще. Бутерброды с сыром и колбасой есть отказалась. Ее голова вдруг склонилась к окошку, и друзьям показалось, что она задремала.
— Ну, что, помогать, так помогать. Довезем ее до деревеньки, попросим у бабушки пустить постоялицу, пусть поживет денек два, а потом до Москвы добросим.
— Интересно, документы-то у нее есть? — поинтересовался Владимир.
— Паспорт при мне и ключи от комнаты, — сквозь дремоту прошептала Нина. — Я не бродяга и не воровка, мой муж спился совсем. Его отовсюду увольняли, а потом он пропал. Я узнала, что он с рыбаками на Волгу подался. Я к нему приехала и осталась. Пока он пил, я тоже пристрастилась к спиртному, дня не могу без выпивки прожить. Помогала, чем могла и пила наравне с мужиками.
— Да, у нее тоже любовь, оказывается, была, — тихо проговорил Сева. — Ваша ошибка в том, что, жалея мужа и желая, чтобы ему поменьше досталось, пили сами. А это всегда трагедией оборачивается.
— Вы правы, — согласилась Нина. — Рыбаки выпьют, а потом всегда кто-нибудь начинает меня домогаться. Я поначалу сопротивлялась, а потом плюнула. В свой день рождения я ушла, пьяная была, села в попутку, а объяснить не смогла, куда мне надо. А когда протрезвела, вышла, то пошла, куда глаза глядят.
— Вот, смотри, Сева. Такова жизнь в полном ее многообразии, — сказал Владимир.
— Да, кого-то она вверх подбрасывает, а кого-то на самое дно опускает.
Они проехали пролесок, потом деревья закончились. Вскоре увидели доску, на которой от руки кто-то написал название деревеньки. У первой избы на скамейке сидела старушка.
— Здравствуйте, — поздоровался Сева. — Не подскажете, где тут у вас проживает бабушка Анна с дедом Савелием?
Старушка, не меняясь в лице, указала рукой прямо и проскрипела старческим голосом:
— Последняя изба справа, а слева пусто.
У изгороди старик чинил плетень.
— Вы Савелий? — спросил Сева.
— А что? Не я же вам нужен. Анна! — позвал он жену неожиданно звонким голосом. — К тебе приехали.
Им навстречу вышла женщина. Она была не молодая, не старая, без единого седого волоса, прямо держала спину. Ее волосы были заплетены в толстую косу.
— Вы откуда? — сердито спросила она.
— Мы к вам по рекомендации Иван Нилыча, — как можно мягче произнес Сева.
Неожиданно лицо бабушки расправилось, и глаза ее засияли.
— Так вы от Нилыча? Тогда проходите, гости дорогие, — открывая калитку, пригласила женщина. — Вы лечиться, иль еще зачем? Да, зовите меня бабой Аней.
— Сева, а это кто? — спросила баба Аня, показывая на Нину.
— Бабушка, а откуда вы знаете, как меня звать? — не отвечая на вопрос, спросил Сева. — Я же не называл вам своего имени.
— Как же? Ты Сева к своему другу Володе мысленно обратился. Приехали мы, мол, правильно, а что дальше, неизвестно. А вдруг сегодня же уезжать придется. А он тебе ответил, что, мол, поделаешь, в жизни всякое бывает. Так кто это с вами?
Сева вкратце изложил историю Нины.
— Что дальше с ней делать, мы не знаем?
— Взять-то в Москву, мы ее возьмем. А вот где она сегодня ночевать будет, ума не приложу.
— А я ее вам не отдам. Вот возьму и оставлю ее у себя. Куда ей горемычной идти-то? Душа ее, слава Богу, еще жива, а вот тело-то никуда не годится. Ну, Нина, иди за мной, а вы здесь с дедом подождите, — скомандовала баба Аня. — Поживет она в отдельном домике, отмоется, отогреется.
Обе женщины прошли мимо: одна, молодая — еле волоча ноги, другая, старая — бодро вышагивая.
В избе, чувствовалось, командуют всем женщина.
«Вот если бы наши жены умели нами так командовать», — подумал Владимир, и тут же увидел, как заулыбалась баба Аня.
— Володя ошибаешься. Савелий у меня хороший, он здесь главный, а я на кухне и в горнице хозяйка. Мы с ним всю жизнь в ладу прожили.
Владимир понял, что баба Аня опять прочитала его мысли.
— Не стесняйтесь, я постараюсь больше этого не делать.
Пока баба Аня занималась Ниной, друзья отдыхали, осматривая избу. Кругом была чистота и порядок. В углах так называемой гостиной, а проще говоря, светелки, где обычно собирались пообедать и побеседовать, горели лампадки. От огромной в полстены печки исходило тепло. Печь топили в предбаннике, где и лежали огромные охапки дров.
— Успокоилась ваша спутница, спит, — проговорила баба Аня Севе, но при этом смотрела на Владимира.
— Севочка, спрашивай.
— Мы с Владимиром интересуемся волной, которую обнаружили в тысяча девятьсот двадцать седьмом году, а, вернее, научно доказали, что она существует и назвали ее в честь открывателя. Нас интересует ее действие на человека.
— Я об этом не задумывалась, сынки. Дожила до преклонных лет, и не понимаю, что это за сила и откуда она берется.
Сева подробно рассказал бабе Ане про волну, которую излучает материя, и про то, что для нее не существует никаких преград.
— Человек ее тоже и излучает, и поглощает, — закончил он свой рассказ.
— Детство у тебя тяжелое, но ты как был ребенком, так и остался им. А ты, — обратилась она к Володе, — чего тебе не хватает, славы мирской, почестей? Зачем тебе истина, про которую и мыслить-то грешно?
Владимир покраснел, баба Аня вновь прочитала его мысли.
— Не волнуйся, Володя, я знаю, ничего тебя не утешит. Ни слава, ни почет тебя не испортят, да ты к ним и не стремишься. Душой ты еще помоложе Севы будешь, одним словом — дитятко неразумное.
Вдруг Севу охватил озноб. Задрожал и Владимир. Откуда-то на них подуло холодом.
— Что, холодно, ребятки? — спросила баба Аня, на которой была надета легкая кофточка.
— Холодно, бабушка, — сказал Сева, стуча зубами.
Она показала на лоб:
— Отсюда исходит мое приказание.
Друзьям тут же стало тепло. Они рассмеялись.
— Ну и бабушка! — воскликнул Владимир. — Как это у вас получается?
— Не знаю. Божья благодать на меня снизошла.
— А вы можете повторить, — раскраснелся Сева.
Друзьям вновь стало холодно, а потом жарко.
— А еще раз можно? Только с перегородкой, это опытом называется.
— А что это такое? Что вы от меня хотите?
— Это просто, бабушка. Мы поставим перед вами экран, а потом создадим слабое магнитное поле.
— Странные вы, ребятки. Иван у меня почти год пробыл и то не все понял, а вы думаете, вам двух опытов хватит? Ну что ж, заносите ваши приборы, — согласилась баба Аня.
— Спасибо, бабушка! — закричал от радости Сева.
— Волна настолько мала, что ей не страшны никакие преграды, — сделали вывод ребята, когда опыты с экраном из толстого пластика и магнитным полем были закончены.
На следующий день Владимир с Севой с удовольствием помогали деду Савелию пилить и колоть дрова.
Мелкий дождь сменился снежинками. К полудню последняя охапка дров была сложена в штапель.
— Чем вам еще помочь? — поинтересовался Владимир.
— Воды из колодца натаскайте и все.
В обед Нина сидела за общим столом. Она была одета во все деревенское. Когда мужики выпивали, Нина не отворачивалась и не морщилась, ее лицо выражало безразличие.
— А мы и не догадывались, какая ты симпатичная, — сделал ей комплимент Сева.
Нина застенчиво отвернулась.
— Ребята, не смущайте мою подопечную, — вступилась за нее баба Аня. — Ей еще далеко до выздоровления.
— Спасибо, я, пожалуй, пойду, — сказала Нина, поднимаясь из-за стола.
— Иди-иди, отдыхай и ни о чем не думай, — ласково сказала баба Аня.
Оставшееся у них время Сева пытался поставить над бабой Аней эксперименты. Он загадывал желания, или обращался мысленно к Владимиру и все записывал на бумагу. Баба Аня отвечала, а потом Владимир сверял написанное Севой с ее ответом.
— Вы врачеванием занимаетесь? — неожиданно спросил Владимир, подумав о дяде Саше.
— Да-да, вижу я твоего дядьку. Чувствую, он сильный духом мужчина.
Тут она провела руками по силуэтам Владимира и Севы.
— У вас, ребятишки, все в порядке. Одно меня беспокоит, ваши мысли. Успокоиться вам надо и не надо ругать того, кто нам все дал. Терпение и еще раз терпение. Я вам его чуточку прибавлю.
— Бабушка, — ласково обратился к ней Сева, — Вы сколько проучились в школе?
— Четыре годика.
«Жаль, — подумал Сева. — Вот если бы лет десять, то и до формул бы было недалеко».
— Тогда, сыночек, я, может, и не приняла бы душой твою волну, — читая его мысли, ответила баба Аня.
День закончился, за ним последовал длинный вечер и короткая ночь. Ничто уже более не держало друзей в доме бабы Ани. Они собрались в дорогу ни свет, ни заря.
— Не волнуйтесь, ваша попутчица через месяц здоровая в Москву вернется.
— Что вы, бабушка? Большое вам за нее спасибо!
— Да, чуть не забыла. Встретите Ивана, передайте ему от меня гостинцы. Это травки, он знает, как ими распорядится, — попросила баба Аня, протягивая мужчинам ароматный мешочек.
- VIII -
Незаметно пролетел целый год. Стояла весна. Владимир, после посещения бабушки, сам того не замечая, поостыл в своих мечтах. Он больше не ставил перед собой цели вернуться в четко определенные сроки к познанию истины. С идеей, пришедшей к нему в детстве, казалось, было покончено навсегда. Не было ни громких слов, ни театрального представления, когда герой непременно бьет себя в грудь и торжественно произносит, «Осушил я себя — хватит!»
Вдруг вечером в день весеннего равноденствия Владимир услышал протяжный звонок в дверь. На пороге стоял Виктор, и, что было само по себе странно, он был без жены.
Наверное, что-то случилось, — подумала Надежда. Не задавая лишних вопросов, она помогла ему снять верхнюю одежду и проводила в гостиную.
— Виктор, вот так сюрприз! — воскликнул Владимир, увидев друга. Но уже, через несколько секунд, увидев выражение лица друга, он понял, что что-то стряслось.
Виктор сел так, чтобы видеть и Владимира, и Надежду. Ему было неудобно смотреть им в глаза, и он внимательно изучал обстановку комнаты.
— Доигрался наш Григорий! — неожиданно начал разговор Виктор. — А сколько раз я его предупреждал, хватит, остановись, всех денег не заработаешь! Жена его мне вечером позвонила и в слезах все рассказала. Говорит, что вызвали его к следователю, а там и арестовали. А уж в обед обыск в их квартире произвели.
— Нашли что-нибудь? — встревожился Владимир.
— Нашли. Кассеты импортные, заграничную технику и фильмы непристойные. Его обвиняют в распространении порнографии.
— Виктор, и у нас кассеты есть из этой серии, — сказала Надежда. — Там нет ничего такого непристойного для взрослых.
— Так это лишь предлог. Обо всем мы узнаем лишь завтра, а может, и еще позже.
— Я вам сейчас чаю принесу, — сказала Надежда, выходя из комнаты. — А, может, ты поужинаешь, Витя?
— Нет, спасибо, сыт я. Вы уж извините меня. Я, конечно же, мог и до утра потерпеть с этой новостью, но я решил сказать сегодня. Да, деньгами мы ему поможем? На адвоката, или еще какие там расходы предстоят. Его жена говорит, что Григорий нам потом все компенсируют, что у него деньги припрятаны. Только она не знает, где. Я уверен, что он все отдаст.
— Ты узнай, сколько надо, — попросил Владимир.
Прошедшая неделя показала Владимиру, что деньги могут все. Всегда и везде люди найдут исключение из правил. Коллега Григория, некий Сергей, рассказал историю, приведшую приятеля на скамью подсудимых. Кто-то из высокопоставленных чиновников, ездивших за бугор, привез ему двойки, и, не распечатывая, передал Григорию. Лишь на следующий день Григорий обнаружил неисправность в двух из них и позвонил, требуя разъяснений. Тогда тот человек без имени обозлился, обозвал его неприлично и пообещал устроить ему сладкую жизнь. Когда Надежда узнала об этом, то ее возмущению не было предела:
— Ты не находишь, Володя, что это подло? Люди так не поступают.
— Да, но они же не соответствуют критериям нашего социалистического человека, — язвительно заметил он. — Григорий для всех спекулянт, а тот, другой — преступник, перевозящий через таможню запрещенные грузы. У нас в системе, в жизни не хватает винтика или какого-то табу, чтобы таможня была закрыта для всех без исключения.
— А где справедливость, Витя? На скамье рядом с Григорием должен сидеть тот человек без имени. Я уверен, он и коммунист, и деятель высокого полета. А по сути своей он вырожденец, худшая производная нашей системы.
— Но я же ему говорил — хватит, — стоял на своем Виктор.
— Хватит — хорошо, когда сажают за дело, а когда напридумывали всякого, тогда хорошего мало. Был бы он настоящий спекулянт, который берет из государственного магазина дефицит и продает его втридорога. А что мы имеем? Ты только вдумайся! Богатым не хватает экзотики, они из кожи вон лезут, чтобы ее достать. Наш Григорий имеет два лица. В нашей стране он спекулянт, а в мире капитала весьма добропорядочный человек.
Произнеся последнее слово, Владимир заулыбался. Он вспомнил свой последний спор с Виктором о науке.
— У нас волна, а где-то частица, нечто схожее и у Григория. Я его не защищаю и не оправдываю, но и не обвиняю.
На сей раз Виктор был согласен с Владимиром.
Григория приговорили к трем годам. Адвокат же предполагал, что можно взять на поруки, или, в крайнем случае, дать два года, но что-то у него, видимо, не сработало.
— Вот и все, — подвел итог Виктор, — спектакль окончен, а жизнь и борьба продолжаются. Сергей мне передал, что лагерная жизнь денег требует. Тебе, Володя, расшифровать, на что? На то, чтобы отправить Григория на поселение, а уж оттуда дорога домой.
Дома Владимир рассказал Надежде о том, сколько денег необходимо для помощи Григорию.
— Обязательно поможем, — согласилась Надежда. Владимир пояснил жене, на что пойдут эти деньги.
— Боже мой! — ухватилась она за голову.
— Да, да, Наденька, деньги дают стопроцентный результат.
— Ты мне будто бы сказку рассказываешь. Я не верю, что в нашей стране такое безобразие творится.
— Глупенькая, ты думаешь, что такое только в капитале происходит, где заключенные телевизор смотрят и обеды у них как в ресторане. Слаб человек и там, и у нас. А вот как это зло исправить, пока никто не знает.
- IX -
Уход в небытие простого человека, не обремененного властью, ничего не изменит ни в стране, ни в мире. По нему поплачут родственники, произойдет перераспределение его материальных накоплений. Окружение иногда будет вспоминать о нем в дни памяти. Кончина или смена руководителя огромной страны влияет не только на судьбы народа, но и на отношения между странами. То, что внушали народу несколько сотен лет, было странно и непонятно. Спустя еще двадцать годков народ начал осознавать, что вожди приходят и уходят. А он, вобравший в себя за тысячелетие все лучшее, из множества индивидуумов окружающих его народов, населяющих землю, теперь-то уж осознавал, что верх и есть частица его. Потому, когда скончался правитель, то уже не было того страха в народе, который вселился в их души при прощании со вторым вождем.
— Поживем — увидим, что нас ждет в будущем, — сказал Владимир жене услышав о кончине правителя.
— Да, Володя, но как-то не по себе. Жил человек и нет его. Мне его жалко — говорят, что правил он нами неправильно, уж больно мягко. Никого не сажал, не расстреливал.
— Об этом мы только через годы узнаем, — не согласился с женой Владимир. — А то, как он правил, мягко или жестко, зависит только от человека. Система сама разберется, как с кем поступать. У нас законы в большинстве своем идея заменила. Это и связало вождей наших по рукам и ногам. Иначе и быть не могло.
Догадки, которые Владимир слышал от своего окружения о том, что у руководства встанет человек из могущественных «органов», оправдались. Образ жизни простых обывателей был круто изменен по инициативе верхов. Нововведения кого-то привели в восторг, а кто-то был недоволен. «Так им и надо тунеядцам и бездельникам», — говорили некоторые, одобряя инициативу правительства. В рабочий день человек должен работать, а не сидеть в бане или в ресторане за кружкой пива. С их мнением был согласен Владимир и его друзья, работающие многие годы честно и добросовестно. Но как говорится, лес рубят — щепки летят.
Владимир, который в рабочее время часто отлучался, нашел выход. Ему выдали справку, что по роду деятельности он обязан бывать на строящихся объектах. Не было предусмотрено посещения в рабочие часы бань, кинотеатров и магазинов. «С ресторанами оплошал я, — подумал Владимир, — зайду перекусить, а меня остановят. Но ничего, отобьюсь. У меня же не нормированный рабочий день». Негативное всегда присутствует в любом законе, но порядок теперь наводили исправно и довольно успешно.
Встречаясь с Виктором, Владимир услышал от него новость:
— Я два дня не вылезал с работы, представляешь, Володя! Понимаешь, это не штурмовщина, а производственная необходимость. Так иногда бывает. Денек у меня выдался свободный, думаю, пойду, билеты в кино возьму. Зашел в кафе, посидеть и кофе попить. Тут ко мне обращаются с вопросом, почему я не на работе. А какое вам до меня дело, спрашиваю, я отдыхаю. Так меня в ближайшее отделение отвели и полчаса проверяли. А потом извинялись, ошибочка, мол, вышла.
— Беззаконие! А ты бы им партийный билет показал.
— Смеешься? Совсем не смешно. Пришел новый руководитель, который может навести порядок лишь ему известным методом. И давай эксперименты на нас ставить — а вдруг получится и система заработает. Где экономика, где роботы, освобождающие тысячи людей от тяжелого нудного труда? Где изменения в заработной плате? Одни вопросы и только.
— А я твой случай учел и даже справку взял.
— Ты у нас предусмотрительный, — пошутил Виктор.
Жизнь продолжалась. Владимир, имея на руках справку, безбоязненно отправился в рабочее время к Олегу Григорьевичу. Тот дорос до заместителя крупного объединения, работающего на армию.
— Вот и мой товарищ явился, Владимир Николаевич, — сказал Олег, знакомя Владимира с сидящим напротив него мужчиной.
Мужчина встал, пожал Владимиру руку и сказал, обращаясь к Олегу:
— С удовольствием. Встречу вас в Сухуми на вокзале.
— Осенью, когда дети в школу пойдут, — ответил Олег.
Алексей Борисович удалился, чтобы не мешать друзьям. Олег подсел поближе к Владимиру:
— Ну что, опять пришел за неликвидами, я тебе все отдам, плати и бери на свою стройку.
— Подожди, — перебил его Владимир — я тебе тоже кое-что передам.
— Нет, не надо, Володя, у нас своего добра с избытком.
Олег не мог понять, почему Владимир не хочет принять единственное правильное решение. Вдруг он предложил:
— Бросай свою канитель — переходи к нам. Деньги приличные, премии, да и работа интересная. Ну кому ты можешь что-нибудь доказать своей принципиальностью? Будешь себя в грудь бить, что, мол, беспартийный.
— Не беспокойся, Олег, не буду. Неисправимый я, потому что не научился я как хамелеон цвета менять: на работе я за идею, которую считаю ошибочной, а дома в кругу друзей и единомышленников критикую ее. Ты понимаешь, почему я не обращаюсь к тебе? Я просто не хочу тебя подводить. Да, кстати, ты с Анатолием Андреевичем знаком.
— Не проходит и месяца, чтобы мы на совещании не встречались.
— Так вот он предлагал мне место у вас, может, даже и твое.
— А ты что же, отказался? — удивился Олег.
— Да, представь себе. Я сказал ему, что приду с удовольствием, когда меня по знаниям примут.
Через час, довольный переговорами Владимир, приехал в дирекцию. В кабинете у Бондаря его ждала очень неприятная новость, от которой он попросту потерял дар речи.
— Я-то думал, что наше сотрудничество продолжится незнамо сколько времени. Я ошибался, а ведь чувствовал, что что-то должно произойти.
Бондарь считал себя частично виноватым перед товарищем, и не потому, что уходил, а потому что его судьба решалась без его согласия.
— Ты извини меня, Володя, за сюрприз. Я сам не ожидал. Сегодня получил приказ занять пост в главке. И знаешь от кого?
— Мне это неинтересно, — съязвил Владимир. — Ну, от первого замминистра, и что, мне легче от этого станет?
— Верно, от первого, — улыбнулся Игнат.
— А если честно, ты поступил верно, — смягчился Владимир. — Чего сидеть на одном месте и ждать старости? Когда пенсия будет близка, никто тебе высокий пост не предложит. Мы от народа недалеко ушли. Мы не кремлевские старцы, сидящие на должностях до самой кончины. Я их не понимаю, что за люди. Передвигаются с трудом, язык заплетаются, а пост свой не передают. Непонятно — для чего или во имя чего мучаются люди.
Да, жизнь опять распоряжается мной, — подумал Владимир. — Не я кузнец своего счастья и благополучия. Она в последнее время ведет меня на длинном поводке и не отпускает.
— Я раздосадован, — сказал он Бондарю. — Я бы мог раньше тебя уйти, но отказался. Сначала было согласился, хотел даже заявление настрочить, примите, мол, в кандидаты. Но не смог.
— Не жалей ни о чем, Володя. Ты, никуда не уходя, займешь пост директора с небольшой приставкой временный руководитель.
— Я подумаю и соглашусь. Пройдет год, это безобразие райком потерпит, а там видно будет.
Коллеги расстались поздно вечером довольные и успокоенные. А через неделю Владимира по звонку вызвали к следователю в качестве свидетеля.
- X -
Переступив порог, Владимир остановился. Будто провинившийся школьник, он застыл в ожидании.
— Проходите, — услышал он приглашение сидевшего у окна мужчины.
Владимир заметил женщину в погонах. Ее стол стоял в центре, а у двери сидел мужчина, который что-то писал, не поднимая головы.
— Ко мне, — позвала его женщина в погонах.
По двум звездочкам он определил ее звание — подполковник. Подойдя поближе, Владимир рассмотрел ее запоминающиеся тонкие губы и, чуть более обычного, вытянутый подбородок.
— Вы догадываетесь, для чего вас пригласили? — спросила следователь.
— Нет.
Владимир так и не понял, что это было: разговор, беседа или самый настоящий допрос. Его предупредили насчет дачи ложных показаний. Он оказался прав — следствие выдвигало обвинение против руководителя предприятия, где совсем недавно был сдан в эксплуатацию спортивный зал. Разбазаривание государственного имущества, поборы с рабочих.
При втором разговоре Владимир выразил недоумение, чем он может помочь заведенному делу. Молчание — будто бы он сказал в пустоту.
Перед ним сидела женщина-следователь и даже очень симпатичная.
Но как только она обращалась к нему, все ее очарование сразу же пропадало: она была то приторно заискивающей, приглашая его к сотрудничеству, то грубой, напористой и язвительной, обвиняя его в каких-то непонятных нарушениях.
— Что вам неясно? — деревянным голосом спросила она. — Вам что, непонятно, что я перечислила или вы хотите, чтобы я повторила? Вы выделяете средства на всякие там ремонты.
— Не мы, не дирекция, а государство выделяет согласно тому, что предприятие заработало, — перебил следователя Владимир.
— Хорошо, государство. А они через подставных рабочих кладут деньги в карман. Разве этот факт вам неинтересен?
— Нет, — ответил Владимир. — Мы, дирекция, по данным статьям расходования средств, к сожалению, неконтролирующая организация.
— Хорошо, хорошо. В следующий раз поговорим, когда из вашей бухгалтерии документы придут.
Лишь в конце разговора Владимир узнал имя следователя.
— Я думаю, без вызова обойдемся. Вам позвонят. Когда приедете, скажете, что вы к Валентине Гавриловне, вас пропустят.
«Всех трясут и за нас взялись», — рассудил Владимир...
Через неделю Владимира вызвали вновь на беседу.
— Телевизоры растаскивают по домам, дарят хрусталь, списывают спортивные костюмы и ванны, да всего не перечислишь — высказала деревянным голосом следователь.
Владимир слушал молча.
— Еще доказательства нужны или хватит? — поинтересовалась Валентина Гавриловна, впиваясь взглядом во Владимира.
— По-вашему, люди крадут, а я спокоен, будто бы мне дела не до чего нет?
— Выходит так, Владимир Николаевич, а не иначе. И это попустительство с вашей стороны.
— Это уж слишком, или вы все с ума посходили на почве всеобщей подозрительности.
— Никто не сошел с ума, но вот факты — вещь неопровержимая.
— А вы, Валентина Гавриловна, не пробовали с улицы пригласить человека и ему прочесть все то, что только что мне сейчас объяснили? А потом сказать ему — как не стыдно, директора воруют, а вы куда смотрите?
— Ваши рассуждения к делу не относятся! — почти прокричала следователь.
— Какое объяснение вам необходимо? — слегка разволновавшись, произнес Владимир. — Да, мы выделяем средства на покупку мебели и других ценностей согласно нормам.
Тут он усмехнулся:
— У нас к счастью нет в должностной инструкции пункта, который давал бы право контроля.
— Оставьте ваши фантазии, — устало проговорила следователь. — Я уже слышала, что вы не брали денег. Тогда скажите мне, почему люди нарушают закон и крадут все, что плохо лежит?
— По-моему, — заулыбался Владимир, — человек крадет для увеличения собственного благополучия.
Владимир улыбнулся, но в душе у него уже зрело недовольство:
— Зачем мне все эти ванны, телевизоры, если у меня дома все это есть, притом импортное? Да и за что мне директор будет что-то дарить, разве что за красивые глаза? А потом, почему вы считаете, что только я один ответственен за директора? А где райком? Сколько работающих партийцев у него на учете стоят?
Мужчина у окна, внимательно слушавший Владимира, поинтересовался:
— Что он у тебя, Валентина, ругается? Мы его мигом отправим куда надо денька на три, пусть посидит, подумает.
— Алексей, вы, наверное, ослышались. Он не буйный, он просто упрямый. Так вам больше нечего следствию сказать? — теперь уже обращаясь к Владимиру, проговорила она.
Владимир пожал плечами.
— Тогда смотрите. Вот показания о том, как импортная ванна была заменена на отечественную, первая осталась дома у директора, а вторая — в медпункте.
— Зачем она там, я не понимаю. Никакой пользы от нее нет, разве что доктору помыться.
Он догадывался о причине, побудившей директора к хищению. Два года назад он развелся и получил в результате обмена однокомнатную квартиру. Со временем у него появилась подруга намного младше его. Чем еще может похвалиться пожилой человек, если не деньгами?
Владимир еще раз повторил, что капитальный ремонт они не отслеживают.
— Вы правы, у каждого человека должна быть своя гражданская позиция в борьбе со злоупотреблениями.
— Наконец-то вы со мной согласились.
Оказавшись на улице, Владимир осознал, что у следователя пропал к нему интерес. Но радоваться было пока рано.
В понедельник около двенадцати Владимиру позвонил Анатолий Андреевич. Он спросил, не найдется ли у него свободного времени часа два-три.
«Что-то произошло», — подумал Владимир.
Через полчаса он ехал в огромном черном «ЗИЛе». Оставив позади Крестовский мост огромный лимузин остановился у Пятницкого кладбища. Открыв дверь, Анатолий предложил прогуляться. Одетый в штатское, он ничем не отличался от общей массы прохожих, разве что выправкой и бронзовым цветом кожи.
— Догадываешься, куда направляемся? — спросил Анатолий.
— Да. Сейчас повернем налево, там будет церковь. Потом повернем направо, и тропинка приведет нас.
— В тупик, из которого нет выхода, — закончил за него Анатолий. — Знаешь, вчера мне вдруг стало как-то не по себе. Воспоминания просто замучили меня. Настоящих родителей не помню. А образ мамы Лели так и стоит передо мной. Я не верующий, но что-то толкает меня сходить к ней на могилку. Знаешь, будто из души что-то ушло, остались лишь страх и пустота. Мысли о вечном стали посещать меня. Твердят мне, мол, куда торопимся, все равно все там будем.
Редкие посетители плакали, стоя у оградок.
— Не пойму, что со мной? — продолжал Анатолий. Слеза скатилась у него по щеке.
Владимир не ответил. Его взгляд застыл на трех могилах близких ему людей. Трехмерная реальность перестала существовать для него. Он не думал о прошлом, не думал о том, что будет в следующий миг, и уж тем более не думал о будущем, которое, по его мнению, можно было просчитать математически, но только не с помощью умозаключений писателей-фантастов.
Из оцепенения его вывел голос Анатолия:
— Пошли, Володя.
У машины он посмотрел на часы. На кладбище они пробыли около часа.
— Может, ко мне заедем? Жена с детьми отдыхает на даче. Я пока один. Ну, как?
Владимир согласился. Он не раз бывал в этот просторной трехкомнатной квартире, отличающейся от подобных размерами и планировкой. Ему нравилась прихожая площадью около двадцати метров, и двадцати двух метровая кухня.
Сегодня они пили коньяк маленькими рюмочками для успокоения души. Анатолий рассказал Владимиру о случае, который помог ему круто пойти вверх.
— Ну, а как твои дела? — поинтересовался он у Владимира.
Владимир рассказал ему, в какую историю он попал.
— Ты чист перед законом.
— Да, — ответил Владимир, — потому и не волнуюсь.
— Не понимаю я вас, гражданских, вы что, от безделья себе места не находите?
— Нет, не в моей власти что-либо изменить, — ответил ему Владимир.
— Ну ладно, мне пора, — сказал Анатолий, поднимаясь, — тебя подвезти?
— Спасибо, не надо.
Прошло еще полмесяца. Следствие закончилось. Дело готовили для передачи в суд.
— Подписывайте и вы свободны, — улыбалась Валентина Гавриловна.
Владимир внимательно прочитал бумаги следствия, и, не найдя в них ничего лишнего, поставил свою подпись.
— Ну, вот я и закончил, — улыбнулся он.
— О, вы еще тот фрукт.
— Почему у вас обо мне такое мнение?
— А вы не понимаете? Вводили нас год в заблуждение. Но я понимаю, у вас такая работа. Уж извините.
Владимир вспомнил последнюю встречу с Анатолием и покраснел. Он неожиданно осознал, почему следователь стала вдруг такой любезной.
— Вы желаете остаться директором? — поинтересовался у него второй секретарь в райкоме партии.
Владимир был поражен, с какой скоростью разнеслась новость об окончании следствия. Он задумался, подыскивая предлог отказаться, при согласии было непременное условие: тут же в кабинете написать заявление о вступлении в партию.
— Ну, что же вы, отвечайте. Вас же никто не неволит, — подбадривал его секретарь.
— Нет, я чувствую, что эта должность не для меня.
Интерес секретаря к нему тут же пропал, его лицо тут же приняло выражение, с которым он проводил собрания с партийцами.
День, имеющий судьбоносное значение в жизни Владимира, еще не закончился. Жена встретила его новостью:
— Ольга поругалась с братом и больше не желает его видеть.
— Чего это она опять свой характер показывает? — удивился Владимир.
Надежда улыбнулась:
— А ты, Володя, у Виктора спроси, с какой целью он рассказал ей о Григории и о деньгах, которые помогли ему освободиться через полтора года. Она сказала, что честна перед законом, а вас всех назвала преступниками. А Виктор ей в ответ, что это они с мужем преступники. Что, мол, они со своими единомышленниками такого человека в ссылку отправили. Он имел в виду академика Сахарова.
Ты, Наденька, многого не знаешь. Чуть подозрение на человека пало, его тут же готовы осудить. Я потому и не пойму, откуда у людей, занимающих высокий пост, барское отношение к подчиненным. Приказывают, поймай преступника и дают срок дня два или три. Вот подчиненные и стараются, копают для галочки. Бывает, и невиновного сажают. Я не защищаю тех, кто ловит. Они для меня в таком случае тоже негодяи. Но есть и негодяи в квадрате — те, кто приказывает и определяет сроки.
— Мне тоже досталось от Ольги, — пожаловалась Надежда. — «Ты мне больше не подруга, раз мужа перевоспитать не можешь», — сказала она.
Владимир засмеялся:
— Надо же, была хорошей девочкой, а выросла и стала злой бабой. Ну, кто у нее муж — всего-то инструктор ЦК. А гонору у нее на десятерых хватает. А что будет, когда он до заведующего отделом дослужится?
— Не знаю, — в замешательстве ответила Надежда.
— Володя, может, тебе пора поменять работу? — будто, читая его мысли, спросила жена.
— Я подумаю. Надо переговорить с Анатолием, он звал меня, а я отказывался. А, может, пора мне на льготную пенсию собираться? — пошутил Владимир.
Надежда засмеялась:
— Ну, что ты, Володя, тебе пока рано мемуары писать.
- XI -
Окончание следствия совпало для Владимира с несколькими весьма знаменательными датами, касающимися как его лично, так и всей страны. Новый генсек пришел к власти уже немощным больным старцем, мало чем отличаясь от двух предшественников.
Владимир окончательно решил для себя уйти из дирекции. Его уже не держали на этом месте оковы порядочности. По его понятию, тогда было нельзя в след за Игнатом уйти и оставить без руководителя дирекцию. Возможно, по этому, он стоически дожидался назначения нового директора. К тому-же он уже не мог отменить своего решения, потому что дал слово Анатолию Андреевичу. И даже больше: у своего будущего непосредственного начальника он написал заявление о приеме и поставил подпись.
Владимир знал нового директора и раньше. Он знал о его плюсах и минусах, а потому, не откладывая в долгий ящик, сразу же протянул ему заявление.
— Уж, не в отпуск ли вы собрались? — спросил директор.
— Не совсем в отпуск. Я решил вернуться туда, откуда, собственно говоря, и пришел.
— Если я правильно понимаю, вы меня дожидались с нетерпением. А не пожалеете потом? Ведь в жизни всякое бывает.
В начале своей деятельности на новом-старом месте Владимир пожалел о тихой заводи, которой была дирекция в обычные дни после окончания квартального или годового отчета. Здесь же суета и беспрерывное движение людей, прибывших из разных уголков страны, прекращалась лишь в воскресенье. Приезжие директора, замы, начальники ОКСа и просто инженеры: все требовали «дай» оборудование, материалы и средства. Но, слава богу, финансами распоряжался Волков Артем Денисович. Он являлся непосредственным начальником Владимира. Однажды Владимир услышал, как он матерился по телефону, а потом кинул трубку. Обращаясь к Владимиру, он сказал: «Смотри, каков, даже разговаривать не захотел. А план-то он согласовывал!» Владимир посмотрел на вертушку и удивился, с кем это он. «Второй секретарь обкома, а гонору! Завтра жалоба на меня пойдет», — с обидой произнес Волков. На следующий день ему звонили из ЦК и объясняли, что грубость на работе — непозволительная роскошь. «Тоже мне учителя нашлись», — проговорил Волков, прежде чем аккуратно положить трубку.
Женщины-подчиненные звали Волкова «колобком». Небольшого роста, полный, он в буквальном смысле не шел, а катился и светился широким лысым лбом. Рабочий день у него начинался в восемь, а вот в какое время он заканчивался — сложно было сказать. Бывало, в одиннадцать Волков вызывал Владимира и говорил: «Я уехал в Белгород, а ты остаешься за меня».
Куда в следующий раз? — думал Владимир, рассматривая карту Союза.
Прибыв из командировки, Волков тут же появлялся на работе. По его улыбке люди догадывались о настроении, с которым он вернулся.
— Главное для нас, Владимир Николаевич, пусковой комплекс. И неважно, когда окончание строительства в целом. Его закончат и сдадут через год-два. А нам по плану то, что намечено и согласовано, необходимо пустить, во что бы то ни стало.
Владимир успел побывать в трех городах, где Волков председательствовал на совещаниях. Совещания происходили в присутствии заместителей директоров и начальников отдела строительства. Выдумщик по натуре, Волков приучил всех называть предприятия по имени отчеству вторых лиц. Поди, — разберись, что за объект и где он находится.
— А ты молодец, — похвалил он Владимира после шести месяцев совместной работы. — Так прямо и говоришь в глаза — вы, мол, проспали заявки. Правильно поступаешь, не тушуешься. Попрошу ко мне присылать особо нерадивых, я им дополнительно вставлю. И учти, их гладить по головке изредка необходимо, ведь они за сдачу объекта отвечают, а мы с тобой на втором плане.
Сегодня готовься, а завтра в Госснабе бой. И смотри, без запинки по заявке пройдись.
Рассматривая документы, присланные с Госплана и ответы с Госснаба, Владимир пришел к неутешительному выводу. Он даже воскликнул:
— Что там, с ума все посходили?
— Что с вами, Владимир Николаевич, — испугалась экономист отдела.
— Смех, да и только!
— Так вы о поставках оборудования для очистных, так мы уже посмеялись.
— Тамара Алексеевна, я понимаю, смешно — это когда дети играют, а что у нас объект сдают в первом квартале следующего года, а его снабжении намечается во втором того же года. Это ж сколько ума иметь надо, чтобы до такого безобразия додуматься!
Утром Владимир сидел при полном параде рядом с Волковым за огромным овальным столом. Работал кондиционер, поэтому в кабинете не было ни жарко, ни холодно. Совещание проводил один из замов Виноградова.
— Всем некогда, так что давайте по существу, — скороговоркой проговорил он и уселся в кресло.
Время шло, каждый из выступающих, представляющих снабженцев, находил себе оправдание. Тут Владимир услышал фамилию своего шефа. Волков говорил минуты три о важности объекта, без пуска которого встанет головное предприятие. Потом он информировал собравшихся о том, что стройку лично курирует первый заместитель Совета министров. В завершение он предложил всем выслушать своего заместителя.
Свое выступление Владимир начал не с описания трудностей, которые испытывают строители, а с критики правительственных организаций.
— Я, как человек новый, много чего могу не знать. Я не понимаю, почему Госплан намечает пуск объекта в первом квартале , — далее он изложил то, о чем они беседовали с Тамарой Алексеевной. Изложив всю несуразность в планировании поставок, он вынес на всеобщий суд два своих предположения. — Я думаю, это для американцев, чтобы они запутались. А может, у некоторых людей голова повернулась на девяносто градусов и поэтому они видят все наоборот. Я не хочу ничего просить или что-то доказывать, а отослать ведомости правительству. Считаю, что где-то допущена ошибка. Пуск объекта в первом квартале, а поставки во втором.
— Это кто? — спросил председатель у Волкова.
Артем Денисович улыбнулся:
— Мне его откуда-то из органов приставили для контроля сверху.
Последним выступал председатель. Он сказал о важности объекта и попросил внести в протокол следующую запись и скорректировать поставки в недельный срок.
— А я-то думал, что неразбериха только внизу, — шепнул Владимир начальнику. — А, оказывается, и верх не безгрешен.
— Чувствуешь, как мы их за бока взяли? — сказал Волков, очень довольный собой.
Вечера Владимир дожидался с нетерпением. Они с Григорием договорились встретиться у Виктора. Григорий наконец-то вышел из подполья, куда добровольно заточил себя сам после возвращения с поселения.
Короткая прическа, исхудавшее лицо и опущенные вниз глаза, просили за него: «Дайте мне время освоится и привести себя в надлежащий вид».
Сегодня он выглядел совсем иначе. Он похорошел, поправился, глаза его светились, лицо было гладко выбрито, и пахло от него дорогим парфюмом.
— Еще раз спасибо вам друзья, — весело произнес он, вынимая из кейса деньги. — Возьмите, здесь все как в аптеке, — произнес он, протягивая Виктору перетянутые резинками купюры.
— А что дальше? — поинтересовался Виктор. — Так и будешь продолжать, или все, хватит?
— Верно ты, Витя, сказал, хватит мелочевкой заниматься. Там я узнал настоящих советских миллионеров. Даже представить трудно, какими деньжищами они ворочают. Вагонами сырье получают и рассчитываются на месте.
— Ты неисправимый дурак! — отругал Виктор друга. — Тебе мало одного раза, так ты себя теперь надолго посадить желаешь?
— Что вы? Теперь за какие-то четыре тысячи я не полезу в бутылку. Сознаюсь — был дураком.
— Понятно, у тебя в обороте теперь миллионы будут крутиться. Соответственно нужны будут миллионы для взяток. Я теперь палец о палец не ударю, чтобы тебе помочь. Проси кого хочешь.
Отхлебнув чая, Виктор продолжал:
— Ну скажи мне, какая польза тебе от миллионов? Они или лежат в землю зарытые, или в незаконном обороте вертятся. Молчишь? А я знаю для чего, для успокоения твоего тщеславия. Тебя что, в тюрьме будет согревать мысль о том, что они есть?
— Этого не будет больше, Витя, — пообещал Григорий. — Попомните мои слова, я буду нужен и стране, и вам. Я пойду, — сказал он, не желая больше выслушивать нотации друга.
— Видишь, Володя, жадность человеческая беспредельна.
— Нет, она закономерна. И проявляется лишь у определенного процента людей, — не согласился Владимир. — Кто-то находит себя в искусстве, в политике, а кто-то любит делать деньги. Миллиард рублей не нужен человеку. Он их никогда на себя не истратит. Но при этом он желает иметь еще больше. Что это: болезнь это или бесконечное стремление иметь больше? — спросил Виктор.
— Люди эти и на мыльные пузыри похожи, и на бабочек одновременно. Ты представь, Витя, что данное качество проявляется лишь у определенных людей, процент которых от общего количества граждан ничтожен. Видимо, их душа согревается от погони за призрачной властью над обществом. Довольные от единства взглядов по данному вопросу друзья разошлись.
Через неделю центр Москвы был закрыт для траурного мероприятия. Большинство людей восприняло горестное известие без эмоций, будто было подготовлено к неизбежному. Следующего руководителя теперь уже никто не обсуждал. В стране и так хватало горя от войны в Афганистане, от падения цен на нефть и от всеобщей растерянности. Каждый задавал себе вопрос «Что делать?»
- XII -
Всякий раз, когда Сева появлялся у Владимира, Надежда, улыбаясь, оставляла их наедине. Она боялась, что их разговоры окончательно убьют в ее душе веру в светлое будущее, которая все еще была в ней. Конечно, она уже понимала и даже в чем-то разделяла позицию мужа и его друзей, но в то же время, панически боялась краха всего того, чему ее учили еще в школе.
— Чувствуешь, Сева, жене моей слушать нас уже невмоготу.
— А что здесь непонятного — я ей сочувствую, ее идиллия заканчивается. Ты жену жалеешь, а я людей: не пойму, чему они радуются. Понятие «возведен на царство» давно уже вышло из обихода. Теперь нам сообщают о том, что кого-то избрали на пленуме. Однако мнение народа, или как теперь говорят, глас народа так же невостребованно. О том, какая сила вывела человека в первые лица, он не ведает. Скажешь «волею случая» — и это правда. Устали люди от траурных дней — тоже правда. Появилась совестливость — нет не правда. Там, — он поднял глаза вверх, — никогда не затихает кулисная борьба.
— Выговорился? — засмеялся Владимир. — А вот я не верю, что там так просто — пал выбор на энергичного и молодого. Просто страх у окружения возник и, прежде всего, за собственное будущее.
— Да, я принимаю твою догадку, — воскликнул Сева. — Что ни день, на войне гибнут люди, деньги, на это мерзкое мероприятие, рекой текут, а брать-то их откуда? На нефть цена падает, вооружение мы задарма отдаем. Вот и ломаем голову, что делать.
—Я пока не замечаю никаких перемен. Наша отрасль как работала на пределе возможностей, так и продолжает.
—Разумеется! Так и должно быть. Оборонка — последнее, чем мы можем гордиться. Но ты заметил, как отголоски войны вносят перемены в жизнь обывателей? Видел ужас в глазах тех родителей, чьи юноши не попали в институт? Пять лет прошло, а бойня все не заканчивается.
Владимир вздохнул:
— Ты что, явился меня расстраивать?
— Что ты, я приехал с вполне мирным предложением. Ты еще разок к бабушке не желаешь съездить?
— Следует понимать, что ты еще не забросил науку? А я грешным делом подумал, что все, конец. Решил, что политика и экономика у тебя на первом плане. Думаю, забыл мой друг свою грешную молодость. А я вот не разобрался, что для меня важнее. Но на свете нет ничего постоянного. Подожди немного, я на что-нибудь решусь.
— А все-таки, когда? — поинтересовался Сева.
— Я готов, — заулыбался Владимир, — в любую пятницу, как только ты пожелаешь.
— Я скажу, — Сева замолчал. Он увидел Надежду, которая вошла, держа в руках поднос с тарелками, на которых лежала рыба и мясная нарезка, а также стояли две бутылки с вином и водкой.
— Володя, Сева, я чувствую, как хорошо вы говорите о новом, а потому решила по русскому обычаю порадоваться.
Севу сбил с толку ее тихий ласковый голос. Он рассмеялся:
— Я, Наденька, поверь мне, верю в светлое будущее.
С той встречи прошло два года. Новый год внес в общество слово «перестройка». У чиновников этот период отметился небывалой директивной чехардой, в которой будто бы излагалась суть, а на самом деле — никто ничего не понимал. Владимир тоже не понимал, что подразумевается под словом «перестройка». Частично это слово ассоциировалось у него с частью строительного процесса, где проектом не ставилась задача реконструировать фундамент и несущие стены, а лишь изменить внутреннюю планировку уже созданного остова. Поэтому он с безразличием относился к нововведениям, исходящим сверху. И уж тем более, к передрязгам, которые происходили внутри власти.
К последнему кварталу года перестройка с горем пополам добралась и до «почтовых ящиков». Артем Денисович, чувствовалось, приуныл, но старался на людях не выказывать свое беспокойство. Он лично наблюдал, как исчезают невидимые нити, связывающие головное предприятие со смежниками. «Система разваливается, и куда только они смотрят!» — жаловался он Владимиру.
А однажды, возвратившись из правительства, он забросил папку в шкаф и могучими руками обхватил голову.
Когда по его вызову явился Владимир, он обратился к нему:
— Ты понимаешь, что такое «застой»?
— Я так разумею, это когда вода в озере попахивает, а оно травкой заросло.
— Тогда ответь мне, за какие такие грехи руководители на нас свои собственные ошибки сваливают? Нет, господа, не выйдет. Это вы в дерьме погрязли! Ты помнишь, два года назад я секретаря отругал, как следует, а потом и мне влетело по полной программе? Он виноват был, а не я. Он собственноручно подпись свою поставил при согласовании комплекса. А что потом он творил? Берет этот князек и снимает строителей на областные проекты. Вот у кого застой! Что хотят, то и творят деятели с красными книжечками. Наш генеральный смотри как бойко и уверенно разговаривает с американцами. А все почему? Да потому что мы ему противоракетную систему создали. Скольких людей потеряли, но не зря. Она не хуже заграничной, а, может, и получше.
Утешать Артема Денисовича и говорить ему слова вроде «успокойтесь», «обойдется», Владимир не решался. Он внимательно слушал старшего по должности и по возрасту человека, и лишь кивал головой в знак согласия.
— А скажи, Владимир Николаевич, — обратился к нему начальник, когда вспышка гнева миновала, — тебе со мной хорошо работается?
Не поняв, куда клонит начальник, Владимир тихо ответил:
— Да.
— А я слышал, вас от меня забирают.
— Куда? — покраснев от неожиданности, спросил Владимир. — Мне и здесь хорошо. Работу я выполняю, жалоб нет, и зарплата приличная.
— А кто-то думает иначе, — лицо начальника приобрело выражение прежнего спокойствия и уверенности. — Согласие мое есть, а в остальном тебе решать.
— А куда забирают-то? — заволновался Владимир.
— Ты не торопись, подожди. Тебя вызовут и расскажут обо всем. Молод ты еще, энергии в тебе полно. Жди, год со мной закончишь.
— А кто на мое место? — осторожно поинтересовался Владимир.
— Не знаю, да и тебе что, это так важно? В плотине трещина образовалась, пока малюсенькая, но если не успеют залатать, то прорвется созданное человеком сооружение. Ты уж не принимай все так близко к сердцу. Иди, готовься к совещанию в Риге.
В вагоне поезда Владимир встретил своего коллегу Ивана Леонтьевича, который был заместителем директора по строительству в Белгороде. Услужливая проводница устроила их без попутчиков, выделив им целое купе, благо в это время года поезда ходили полупустыми.
Артем, как его называли заместители, сделал совещания более частым событием. Ранее совещание проводилось раз в году, или, по крайней мере, два раза. Артем же ввел порядок собираться раз в квартал. Какая польза от совещаний, никто толком не знал, но у каждого была своя версия: чтобы познакомиться, чтобы поучиться на чужих ошибках, чтобы получить бюрократические директивы. Прослушав с перерывами восьмичасовую лекцию, коллеги, покидая собрание, группировались по три-четыре человека. Спроси любого, что сблизило этих разных по возрасту, социальному положению и интеллекту людей, никто бы толком не ответил. Грузин из Кутаиси Абдаладзе Георгий, Янис с трудной фамилией, которого все называли просто Ян, и всем известный Иван Леонтьевич из Белгорода оказались в том близком кругу. На предприятиях нестоличных городов директор был не только хозяином, но и родным отцом для большинства подчиненных. Они же в свою очередь из кожи вон лезли, выполняя плановые задания и его личные поручения. Из всех замов больше других подвергался публичному разносу Абдаладзе. Его директор вел с ним разговор крайне неуважительно, прямо при подчиненных вставляя в речь обидные слова. При каждой вспышке Абдаладзе приседал, желая быть поменьше ростом, однако успевал рапортовать «слушаюсь», «будет исполнено». Однажды Владимир не выдержал и спросил у директора, где он научился так здорово ругаться и обижать людей. Через мгновение Владимир понял, как некстати он задал вопрос и увидал побагровевшее и перекошенное от злобы лицо директора. Казалось, что его гнев сейчас вырвется наружу и обрушится на его голову. Но директор промолчал. Он погасил свой гнев в силу объективных причин, лишь передернулся, высвобождая негативную энергию. Потому Абдаладзе был ярым приверженцем увеличения числа совещаний. Вдали от начальства он отдыхал и набирался сил.
Пока в компании отсутствовал Владимир, главным спорщиком был Ян, а его оппонентом — тот же самый Абдаладзе. У Яна вызывало восхищение правление Екатерины Великой. Он превозносил ее ум и жизненную силу. Про царицу Тамару он единожды отозвался отрицательно и то только по поводу ее отношения к мужчинам, что вызывало негодование Абдаладзе. Ян, выслушав факты в защиту царицы, согласился с оппонентом. Так что за столом произошло настоящее примирение.
Устроившись в вагоне, Иван предложил Владимиру посидеть за рюмкой или же ложиться спать. Недолго думая, Владимир выбрал первое. Под мирный стук колес они вели беседу о чем угодно, не затрагивая политику и производство. Иван оказался почитателем и любителем истории, зная ее на отлично. Он пообещал дать Владимиру редкие книги:
— В магазинах их нет, даже не ищи. Я их с детства собираю.
Уже отходя ко сну, он спросил про Артема, что он им на сей раз расскажет.
— Не знаю, и даже не догадываюсь, — ответил Владимир, устраиваясь поудобнее под одеялом.
В первый день совещание закончилось рано, часы показывали только двенадцать. Оставшееся время командировочные проводили по собственному усмотрению. Вечером им предстояло посещение Домского собора.
Владимиру нравились старые города с невысокими зданиями, узкими улочками, и чтобы в конце обязательно был тупик. Он часто задавал вопросы архитекторам, когда работал в дирекции, зачем они проектируют в спальных районах проходные дворы. Архитекторы не понимали его, ссылаясь на нормы и правила. А тихие улицы, имеющие въезд и выезд с противоположной стороны, превращались в магистрали с нескончаемым потоком машин.
Ян, будучи хозяином, показывал гостям Рижское взморье, где обнажался песчаный берег и на мелях выступали камни. Его восхищение дачными домиками, зелеными пространствами передавалось и его гостям. И казалось, сегодня мир и покой восторжествует и не будет его спора с Абдаладзе. Но что можно поделать со свободой, появившейся в умах множества людей? А сразу же за ней шло недовольство, накопившееся за последние годы. Поначалу на бытовом уровне рождалась обида на любую несправедливость. Следующим этапом было подробное обсуждение в кругу друзей и сослуживцев причин ее возникновения. И только потом, не встречая сочувствия и понимая, она, подобно девятому валу, накрывала улицы.
От Абдаладзе попахивало чачей, запах которой не мог заглушить даже чеснок, употребляемый грузином в немыслимых количествах.
— Не дыши на меня, — шутил Ян, — мне плохо.
Абдаладзе отворачивался и извинялся:
— Ну не могу я без чеснока, люблю я им закусывать. Полезно для здоровья, — оправдывался он.
— У нас вечером маленький ужин, смотри, чтобы к тому времени выветрился, — смеялся Ян.
Он рассказывал об улицах, названных еще при царе в честь великих русских писателей и композиторов.
— Мы любим ваш язык, — вдруг сказал он, — а вы наш нет.
Молчаливый Иван хмыкнул:
— С чего это ты взял? А кто вам промышленность дал, заводы построил, если не мы?
— Претензии у меня не к вам, — произнес с акцентом Ян, — а к тем, кто сюда приехал и остался на постоянное жительство.
— У вас что, язык отняли, литературу вашу? Да мы вам последнее отдаем. Я в том году один модуль получил, да и то с трудом. — Иван посмотрел на Владимира, — Верно я говорю?
Владимир утвердительно кивнул.
— А вам, лесным братьям, целых четыре задарма отдали. Стройте, живите и не возникайте. Ну не пойму, за какие заслуги все вам да вам?
Владимир задумался и рассмеялся:
— Вы оба неправы. У нас пальцев на ногах и руках не хватит сосчитать все языки, которые у нас имеются. И признаюсь вам, выучить их просто невозможно. Но другой вопрос, если человек остается здесь жить.
— А я об этом и хотел сказать. Когда человек навсегда остается, он должен выучить язык народа! — снова вступил в разговор Ян.
— Я тебя не понимаю, — примирительно заявил Владимир, — чем у тебя голова забита? У вас есть правительство и у нас есть. А еще общегосударственное. Вот пусть они и решают. Я лично не соглашусь нигде обосноваться, если меня там заставят насильно чужой язык учить.
— Не хотите — уезжайте, мы и без вас обойдемся.
— Да, — протянул Иван, — вырастили мы националиста. Я никуда с тобой вечером не пойду, возьму бутылку и в номере приезд отмечу.
— Вот, сразу же обиды. А за что? Я же правду сказал. И еще скажу. Придет время, Союз у нашей страны прощения попросит за то, что нас завоевал.
— Вот уж и правда не думал, что я с сумасшедшим знаком, — засмеялся Иван.
— Да какое прощение, за что? Вас незаконно отсоединили от России, я же историю изучал. Вас всех, прибалтов, Карл Петру подарил, а он добрым оказался. Взял и еще денег ему за это отвалил, по нашему курсу не счесть. Так что вы в долгах и за прошлое и за настоящее, столько в вас вбухали.
— Ишь чего хочет, прощения просить? — разгорячился Иван.
— По-моему, Ян неправ, — спокойно проговорил Владимир, — прощения просит то поколение, которое ошибки понаделало. Ты подумай, Ян, как я за предков просить буду? Вот сожалеть я имею право, и по-твоему рассуждению, а, может, и по-вашему, националистическому я признаю, что сожалею, что вас нам передали за победу, а мы за это еще мешок денег дали королю. А еще мне жаль, что первый вождь вам без выкупа самостоятельность предоставил. Подумай Иван, он у народа уже не попросит прощения за содеянное, а мы, поверь, никогда у вас. И поверь, что никто в мире никогда не попросит за то, что случилось в прошлом. Америка что, теперь у Мексики прощения попросить должна за присоединение территории в ходе войны. Мы договоримся до того, что всему миру каяться и каяться.
— Я присоединяюсь к тебе, Владимир, и тоже сожалею, — проговорил Иван.
После разговора они шли в следующем порядке: первым Ян, чуть поодаль Абдаладзе, призывая коллег к примирению, а замыкали шествие Иван с Владимиром.
После вечера органной музыки они молча пили в номере. Ян к ним не присоединился.
Владимир возвращался в Москву с противоречивыми чувствами. Он частично принимал доводы Яна, и полностью был на стороне Ивана, и не знал что их может примирить в будущем.
Заканчивался тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год.
- XIII -
Виктор, знающий силу военной машины и властных структур государства, даже не мог себе представить, что крах системы настолько близок. Он, как и большинство обывателей, иногда высказывался на кухне в кругу друзей по поводу того, что крестьянам нужна не только свобода, но и земля. А городской житель мечтает наяву иметь частицу предприятия, или его эквивалент в виде ценной бумаги, называемой на западный манер акцией.
Когда Виктор об этом задумывался, то его разбирал смех. Гигантское, второе по счету развенчание второго вождя его уже не трогало. Он считал его злым гением и тираном, который затмил своею жестокостью всех прежних. Но тут он узнает, что и первый ничем не отличался от своего последователя, и даже он был его учителем.
И не только первый вождь. Возможно третьим, жестоким палачом являлось время, отпущенное стране на исправление ошибок, совершенных в период становления нового строя и при царизме. Осуждая разорение и выселение крепких и зажиточных крестьян в глухие места Российской империи, он в то же время задумывался о сегодняшнем благополучии страны. Он знал, что нищие крестьяне, пришедшие на заводы фабрики и стройки, и рабочие вытащили из ямы нашу промышленность, выиграли войну и в космос человека отправили. Осмысливая прошедшие и настоящие времена, он не понимал, по какому праву некоторые государства ведут критику внутренней политики его страны. Да хотя-бы на себя посмотрели, возникал у него вопрос и тут же перед глазами мелькал ответ. Например, западная страна — законодательница мод. Он заглянул в девятнадцатый век, точнее в его близкое окончание. Революция — рабочие сохранили и заводы, и фабрики, не тронули дворцы буржуа и банки. И получили после поражения тридцать тысяч убитыми за один месяц. Смешно, дико, ужасно. «И это есть демократия?» — произнес Виктор и тут же перенесся через океан в тридцатые годы нашего века. Великие демократы искусственно разорили миллионы фермеров, довели их до голода и заставили этим варварским методом трудится до изнеможения на стройках для того, чтобы вытянуть страну из жесточайшего кризиса. «Ну чем не Союз? — усмехнулся он и добавил, — а, возможно, что-то и похуже». Кроме пустых, ни к чему не приводящих разговоров и раздумий, его успокаивали встречи с друзьями и семья, которая была для него всем: и крепостью, и местом, где он чувствовал себя свободным человеком.
Он понимал, что его жизнь повторяется в его детях. Так уж заложено природой, и никому этого не избежать.
Ему стало жаль Владимира, который потерял карьеру ради всего лишь одного ответа на вопрос «Ради чего мы созданы?» С неба он опустился на землю, где на глазах всего народа придуманное им колесо пробуксовало раза два и остановилось. Этому моменту можно было бы и порадоваться. Трудно, и даже невозможно без вреда, а иногда даже и гибели прервать путь устремленного в движении вперед материального тела. Порой не сыщется ни одного человека, который во времена хаоса возьмет на себя смелость изменить ход истории и выбрав будто-бы истинно верный путь бросить клич «За мной!»
В его молодые годы для кардинальных изменений не было даже и предпосылок. А когда пришла зрелость и в государстве возникла объективная реальность к переменам, он пожалел, что поздно взялись за исправление экономики страны и корректировку государственного строя.
Партком, куда его пригласил освобожденный секретарь, Виктор явился без опоздания. Пока Сергей Васильевич разговаривал по телефону, он терялся в догадках. Он осознавал, что уже два квартала руководимый ими коллектив загружен всего-то процентов на пятьдесят. Вины своей он в этом не находил. Все это время он не сидел на месте, сложив руки, ходил к начальству, требовал, порой ругался. И обычно возвращался с заверением, что со следующего месяца дела пойдут в гору.
Сергей Васильевич, закончив говорить, глубоко вздохнул. Его пыл с некоторых пор заметно поостыл. Он уже не требовал, как прежде, в приказном тоне безукоризненного исполнения от таких же, как и он людей, добровольно вступивших в партию. В быстро меняющейся обстановке он уже привык мягко разъяснять людям, что от них требуются и ожидать, когда человек наконец осознает и согласится.
Будучи практически одного возраста, они молча сидели друг напротив друга: вызванный — не знал повод вызова, а вызывающий никак не мог задать свой вопрос. Когда же, наконец, Виктор услышал причину вызова, его лицо приняло растерянное выражение. Он непроизвольно прошептал:
— Баллотироваться в депутаты районного Совета? Вы что, мне такую работу подыскали? Или еще хуже, решили, что в науке я полный ноль и ни на что не способен?
И все-таки Виктор вежливо отказался, сославшись на полнейшую некомпетентность в подобного рода делах. Высказавшись, он уткнулся взглядом в стол, и приготовился выслушать возражения партийного начальника.
— А я, Виктор Николаевич, и не ожидал от вас другого ответа. А жаль. Разнарядка спущена сверху, вы как раз подходите: научные кадры идут в политику.
Удивленный Виктор встал одновременно с начальником. На лице Сергея Васильевича читалось и добродушие, и недовольство одновременно. Он выполнил первое указание, найти то, что от него требовалось, а уж потом, в случае отказа, действовать по обстоятельствам.
— Подумайте. Ведь заманчиво попробовать. А я до утра подожду, — сказал он на прощание.
По пути в лабораторию Виктор с кем-то здоровался, даже не замечая, с кем именно. Когда же он вошел в свои владения, то сел на стул и устало опустил руки. Он был взволнован и раздосадован.
— Ну, как не стыдно? Нашли крайнего! И куда? — несколько раз проговорил он.
В свои пятьдесят с хвостиком он понимал, что из него не выйдет политического деятеля. Да, ему небезразлично, куда пойдет страна по окончании социализма. К коммунизму? От этого утопического предположения у него на душе стало муторно. Обманывать ни себя, ни народ он не хотел. Вернуться назад в мир капитала, да еще неизвестно какого уровня для него было тоже противоестественно. Для успокоения он позаимствовал у Владимира смысл слова «двоякое», применяемое им при рассуждениях о Вселенной и окрестил будущую для своей страны общественную формацию социалистическим капитализмом.
В обед, устав от размышлений, он позвонил Севе:
— Я приеду, ты не возражаешь? Я сегодня отказался баллотироваться в депутаты, — сказал он быстро и положил трубку.
— Жду, приезжай, —ответил Сева, однако в трубке раздавались уже гудки.
Когда Виктор открыл дверь и увидел улыбающегося друга, то он даже не подозревал, что творится у Севы в душе.
— Виктор, пока не поздно, забери отказ и скажи, что согласен, —— Пойми, почему так важен первый шаг. Нет полной уверенности, что ты пройдешь. Не те времена, не те уже люди. Но это пустяк. Пусть даже у тебя отрицательный результат, это тоже результат. Важно то, что ты там повращаешься и станешь для них своим человеком. А чем черт не шутит, вдруг у тебя проявится талант политика и ты полетишь вверх.
Несколько минут молчания, позволило Виктору собраться с мыслями и высказать то, зачем он, собственно говоря, и приехал.
— Я не за советом приехал, мне решать. Если я приму решение, то уж никто не убедит меня в обратном. Спросить я тебя хочу, что я буду там из себя представлять. Так, никому не нужный балласт — когда кому-то надо, меня попросят поднять руку и встать на чью-то сторону, а потом другую сторону принять попросят. А кого мне там защищать? Ты посмотри, большинство людей разбогатеть хотят. А ты спроси зачем, во имя чего. Жажда наживы появилась и полностью готова сожрать и душу, и идеалы, чтобы заполучить все мыслимое и немыслимое. К сожалению, наш кругозор за семьдесят лет был настолько мелок, что мне сегодня кажется, что наши стремления и помыслы сводятся к мелочам, по сравнению с неведомой нам заграничной жизнью.
Сева усмехнулся:
— Вообще-то, ты прав. У меня знакомые мечтают холодильник импортный купить, телевизор на кухню.
— Так надо государству торговлю обеспечить этими товарами, мы же богатая страна! — воскликнул Виктор.
— А что толку? Они будут о чем-то другом мечтать. Таков человек. Его уже не переделаешь. Он всегда недоволен тем, что имеет. Я уверен, что пройдут годы, и наши мечты станут похожи на заграничные. То, что хотят иметь они, будем хотеть и мы. Вещизм нас погубит. Уж лучше думать и стремиться познать бездну.
— Не всем это интересно. Тебе еще Владимир говорил, а кто улицы убирать будет, продукты для академика доставать, строить дома, обогревать их.
— Ты, я заметил, на мир сегодня зол, — подначил друга Сева. Он размышлял, говорить или не говорить. Эта мысль, напомнившая ему шекспировское «быть или не быть», рассмешила его.
— Значит, быть!
Сева улыбался. Ничего не утаивая, он пересказал свой разговор с Владимиром. Потом он поведал другу, что с некоторых пор он возглавляет кооператив и надеется в будущем превратить его в предприятие.
— Теперь-то мне понятно, к чему ты клонишь. Вам быстрый капитализм подавай, и забудем через некоторое время все лучшее, что нам плохой социализм дал.
— Ну, что ты? — вяло начал возражать Сева, — Забывать хорошее нельзя.
— Ах, как это возможно! Все политики не у власти так говорят. А когда она у них в руках, они об этом сразу забывают.
— Ты нас с Владимиром агитируешь за быстроту, а мы с ним против. А когда вместе то будем, ты что один собрался на баррикады идти. А что потом произойдет послушай. На твоих глазах вырастут мультимиллиардеры, как овощи на грядках. Они в будущем над тобой и над народом вдоволь посмеются. Ты неверно, не по справедливости мыслишь. Не дай бог, они обманом придут к власти, и тогда уж точно быть тебе холуем, этаким болванчиком, который за их подачки мать родную продаст, — Виктор замолчал, чтобы перевести дыхание.
Сева заулыбался, что вконец разозлило друга.
— Твои предполагаемые сторонники пальцем деланные. Я объясню почему. Должности им, заводы и фабрики будут за бесценок переданы. Одним росчерком пера. Лет так через пять, а может, и раньше, твои капиталисты забудут свои обещания. И вместо того, чтобы созидать и землю обустраивать, займутся тратой тех богатств, которые ты им подарил. Я за медленный переход и объясню почему. Форд в Америке десятки лет шел к богатству. А тебе скажи, не скучно гнилой идеей обманывать народ? Про профсоюзы у вас ни слова нет в защиту, молчишь? И ты про них забыл, кооператор новоиспеченный. Я не с вами, уж плохо это или хорошо, останусь в лаборатории. На кой черт мне ваша перестройка? Не было бельма на глазу, так появилось.
Севу нисколько не тронули слова товарища — он лишь улыбался, не понимая, почему его друг и единомышленник в науке, не желает быть свободным человеком. Он верил в благополучное будущее своей страны. Но как точно будет происходить отступление от социализма, ему было неведомо. Он надеялся, что придет время, и друзья поймут его, но в данный момент они были на разных полюсах.
— Что это, Витя, на тебя сегодня нашло? Уж не пустяк в виде двух направлений, который, как я вижу, развел нас в разные стороны.
— Цель одна у нас, а пути ее достижения различны, — согласился Виктор. — Ты, Сева, остановись на чем-нибудь: либо на физике, либо на экономике с политикой. А то я не пойму, где ты. Я тебе подскажу, с чего начать. У нас очень много экстрасенсов развелось, так вот иди и поищи среди них настоящего. А вдруг он подсказку тебе даст в области ничтожно малых величин.
После слов Виктора у Севы резко изменилось настроение. Но он не открылся сразу и даже пожурил друга:
— Как тебе не стыдно, Виктор Николаевич, толкать нас с Владимиром на путь шарлатанства?
— Ты ошибаешься, дорогой Севочка. Закрытые опыты проводят и у нас, и в Америке, и во многих других странах. Кто такие, по-твоему, экстрасенсы? Колдуны, ведьмы? Молчишь? Тогда я тебе отвечу. Это редкие люди, альбиносы, которые чувствуют волну, но не знают ее физических параметров.
— Спасибо тебе, Виктор. Ты такую ношу снял с моих плеч. Я уж и позабыл, когда впервые пошел на контакт с альбиносами. Мы с Владимиром в этом году уже побывали у бабушки, гостинцев ей всяких привезли. Сначала она нас отругала, а потом взяла со словами — в хозяйстве не подойдут, так соседям отдам.
— Да, хороши у меня друзья. Почему же вы меня с собой не взяли?
— Если честно, мы просто испугались твоего разгрома. Вдруг, думаем, ты начнешь нам выговаривать прописные истины, меня шарлатаном назовешь, а Владимира — моим подмастерьем.
От слов Севы Виктора пробил озноб. Он поежился и заявил:
— Фантазеры вы с Владимиром! Разве можно смеяться над неверно выбранным путем? Горевать надо из-за потерянного времени. Вам не стыдно так плохо обо мне думать?
Политика, кооператив и обидные поначалу слова, произнесенные Виктором в начале разговора, сразу же были забыты Севой. У друзей вновь появилась необыкновенная, неосязаемая тяга к общению.
- XIV -
От Севы Виктор прямиком направился домой. Вечернее одиночество даже обрадовало его. Две троллейбусные остановки он прошел пешком. Вот и знакомый двор. Прямо перед подъездом он наткнулся на кучу мусора, вываленную из контейнера. «Перестраиваемся, а убирать некому», — сказал в сердцах он.
Оказавшись в квартире и поняв, что дома действительно никого нет, он пошел на кухню, поставил чайник и задумался.
Спасение человека в его уме. Надо заставить его приспосабливаться к быстрым переменам, жить полной жизнью, отдавая всего себя науке.
Анализируя, он задумался о смысле слова «одиночество». Будь он врачом, он обязательно бы написал статью на нескольких листах о том, как полезно человеку иногда побыть одному. Рассуждения его были просты и понятны. Толпа, в которой человек не видит и не ощущает ни ее конца, ни начала, сливается с ней в одной целое. Подобно волновому заряду, накаленная волнами атмосфера, ждет искры, чтобы без страха осознанно или неосознанно (об этом надо еще поспорить) сметает все, что встречается у нее на пути. И горе тому человеку, который, попав в гущу, противостоит ей. Произойти может всякое — от ушибов до смертельного исхода. Невидимое излучение каждого человека на неизвестной от земли величине, сжимаясь в мощный заряд, заставляет живую плоть на какое-то мгновение утратить рассудок. Таково было научное объяснение Виктора данному факту.
Временное одиночество лечит, а длительное или бесконечное приносит только вред. Волна одиночки, не встречая отпора, без борьбы с начальными вылетевшими мыслями, вновь прилетает к нему. Не всегда радостная она возвращает одинокому человеку его же негатив в полной сохранности.
Виктор согласился, что в живом мире существуют два противоположных полюса, приносящих человеку и успокоение и сумасшествие. Философские умозаключения развеселили его. Он налил крепкого чая, осветлив его ломтиком лимона. Проделав все это, он вновь начал искать объяснения всему тому, что с ним случилось. А что дальше? — подумал он. Кто я? Пылинка, которая умеет рассуждать, и создавать то, что немыслимо для материи. Она может все, но только с моей помощью. Она создала меня, значит, я ее экспериментальная мыслящая часть.
Тут Виктор признал, что еще не дорос до многих тайн, скрывающихся в ее недрах: «Я для нее ребенок, недавно вышедшей из колыбели, только-только научившийся ходить. Я словно ребенок плачу оттого, что меня не понимают. Впрочем, я ошибаюсь, ребенок чуточку подрос и, возомнил себя, неблагодарный, что он выше создателя». От этой мысли он тут же отмахнулся. Но как она была хороша! Он, человек, и есть начало созидания. Как просто зачеркнуть бесконечное прошлое, в котором, возможно, не затихала борьба материи и Бога с бескрайней тьмой! Так это же мысли Владимира, которыми он с нами делился, и я частично его в этом поддерживал. Тогда в спорах мы разделились на два непримиримых лагеря: материалистов и идеалистов. Теперь нет ни первого, ни второго, словно в бездне, в которой нет ни левого, ни правого, ни верха, ни низа. Прекрасно, когда понятно, что материя, существующая объективная реальность, способна при определенных условиях (в живом поле) создавать субстанцию, которая в процессе эволюции достигает разумного начала. Виктор задумался, а где в таком случае, бог. Он создает условия для зарождения вселенных и помогает живой субстанции познавать законы окружающего мира, но только тогда этот процесс зарождается, когда у живого образования, в процессе эволюции, рождается орган способный выполнять работу. Мгновенное признание Бога, существование которого он отрицал всю сознательную жизнь, ошеломило его. Оставалось ответить самому себе на последний вопрос — кто создал Вселенную: то ли случайное стечение обстоятельств, то ли чья-то целенаправленная воля. Виктор усмехнулся. Ему ничего не оставалось делать, как признать участие Бога в создании вселенной. Свой визит к Григорию он тут же отложил, решив поехать к Владимиру. Потянулись медленно минуты. Кухня, в которой он все это время находился, наполнилась дымом. Его слегка разморило от усталости и от удовлетворения, которое ему дало полученное открытие. И почему так долго он отрицал очевидное? В душе уже не было разочарования и пропала обида на секретаря парткома и на перестройку. Жизнь непредсказуема и полна неожиданностей. С этими мыслями он задремал в ожидании прихода жены. Услышав звук открываемого замка, а потом тихие шаги, он спросил:
— Люда, ты?
— Ты опять не ужинал? Так и язву недолго заработать!
Виктор поинтересовался, не скучает ли внучка, но тут же пожалел об этом. Людмила покраснела и начала ругаться за свою стеснительность, за никому не нужные ожидания:
— Корю себя, Витя, что я наделала? Квартиру проворонила! Ждала, сама не зная, чего. Надобно было сразу после смерти папы кого-нибудь из друзей прописать. Не успела я, мама следом ушла.
Виктор обнял жену, заметив, как у нее на глазах заблестели слезы.
— Забудь, не кори себя. Не было у нас лишней квартиры и не надо. Не стоит она твоих переживаний. Наши друзьям в том же положении, что и мы. Дети выросли и тоже отделяться хотят, но куда? Ничего не случится, поживут с нами.
Помогая на кухне жене, Виктор признался, что теперь он принял точку зрения Владимира.
— Ну и, слава богу. Наконец-то конец твоим сомнениям. А все-таки объясни мне, кто впереди?
— Глупенькая, — рассмеялся Виктор. — Ты разве не поняла, что нет того, кто впереди. Изначально мир, состоящий из материи, в которую заложено независимое от человеческого сознания разумное начало и есть Бог, которого я сегодня открыл для себя.— Мне нравится ваша гипотеза, — улыбнулась Людмила. — Радостно становится от одной мысли, что и мы, люди, используем материю для созидания. А ты полжизни искал ответа.
— Владимир и поныне ищет. Я уверен, что он до сих пор мучается, только виду не подает.
— Ах, я и забыла, что у вас главное не доказано.
— Да, Людочка, боюсь, целой жизни не хватит.
— Хватит! — засмеялась Людмила. — К ста годкам разгадаете тайну бытия.
Виктор попросил жену зажечь свечи и достал из шкафа бутылку шампанского.
— Витя, ты решил для меня праздник устроить? — засмеялась Людмила.
— Нет, это будни. Завтра едем ужинать в ресторан. Хватит сидеть дома. Пускай в миру плохо и неустроенно, мы не будем сдаваться.
- XV -
На дворе стоял декабрь. За окном мела метель, покрывая промерзшую землю. Поздно, уже свершилось, — подумал Владимир о том, о чем совсем недавно он мог только мечтать. Усевшись на предложенный ему стул, он ожидал привычных вопросов от начальства.
— Вы, как я вижу, дали согласие, — вернул его к действительности густой бас директора.
— Да.
— А справитесь?
— Да, — все также немногословно ответил Владимир.
Владимир интуитивно понимал, что здесь, в последней инстанции, где руководство ставило личную подпись, в его подробных ответах не было нужды.
Скоро аудиенция была закончена, и все решилось. Владимир немного помедлил у выхода и заметил, как Игорь Петрович с кем-то разговаривал по телефону, явно нервничая, держась за голову.
Оказавшись в приемной, он вдруг осознал, что теперь на его плечи ложится ответственность за работу большого коллектива. Секретарша любезно поздравила его, Владимир в ответ улыбнулся и поблагодарил. У него в голове все смешалось: и новое назначение, и перемены в стране. Перестройка набирала обороты. Недавний ручеек постепенно превращался в бурную реку с крутыми берегами. Народ по своему обыкновению желал зрелищ, одежды и еды. Высшее начальство все это имело, и потому в своем большинстве не понимало, зачем и кому понадобились перемены. Оно держалось за привычное старое и тихо в своем кругу выражало недовольство. Чиновники, кто осознанно, а кто и намеренно, всячески сдерживали инициативу отверженных. Большинству населения и тем, кто трудился на благополучной оборонке уже мало было тех уступок, на которые шло руководство страны. Народ уже мечтал о полной свободе, до конца не осознавая ее цену.
Весь январь Владимир потратил на то, чтобы собрать коллектив из специалистов, которые шли к нему из объединений и других мест, в надежде подняться по служебной лестнице хотя бы на одну ступеньку.
Когда у него появился заместитель — Раиса Ивановна, — он тут же перепоручил ей доработать вопрос с кадрами и оформить разрешительную документацию на строительство. В начале третьего месяца Владимир понял, что он ошибался. Так называемая легкая работа с документацией, которую он поручил, не сдвинулась с места. Он заметил, как осунулась Раиса Ивановна за два неполных месяца. Ее веселая энергия медленно угасала. На оперативках она теперь просто сухо докладывала, и перечисляла тех, у кого застряло их очередное письмо. Чиновники, будто сговорившись, каждый раз требовали все новые подписи местных властей, и разного рода приказы из министерства. На глазах росла папка с никому не нужной документацией.
Владимир понимал, что для чиновников требуется еще одна команда сверху. Одного постановления им мало, им еще один толчок необходим.
Раиса Ивановна, не один год проработавшая на стройплощадке, чувствовалось, устала от бесконечного ожидания «завтра». Усмешку Владимира она приняла на свой счет.
— Я ухожу, — неожиданно произнесла она. — На стройке я была нужна. А здесь я постоянно упираюсь в стену и чувствую, искусственную преграду мне не одолеть.
— Раечка, вы уж меня извините, что я вас так называю. Ни я, ни вы, как мне кажется, не в силах пробить эту стену. Завтра я еду за помощью. Владимира не беспокоил вопрос, когда они получат документацию. Он был уверен, что ее не сегодня-завтра выдадут. Но нельзя заставлять ждать систему, которая не ведает, что творят ее отдельные звенья.
Каждый раз, решаясь на что-то серьезное, Владимир задавался одним вопросом — почему созданная в его стране система такая бестолковая, а вместе с тем плодит обман на любом уровне? Даже начавшаяся перестройка не поменяла ход его мыслей.— Что ж, — произнес Владимир после недолгих раздумий, — пришла пора просить. Посмотрим, как верха умеют договариваться.
Он знал, начальство или будет откладывать встречу до бесконечности, или все решится мигом.
На третий день ожидания он не выдержал и поехал на подстанцию, где проходило запланированное совещание.
Там его ожидало запоздалое сообщение : «Вас срочно вызывают к директору».
Следующее указание он получил в приемной от секретаря.
— Летите к Моссовету и дожидайтесь Николай Петровича.
Владимир поставил свою машину рядом с главным зданием столицы. Водитель директора подошел к нему и с улыбкой утешая, сказал, показывая на часы, что он опоздал всего-то на десять минут.
То, что он отсутствует на встрече, Владимира не смущало. Он знал, что его голос ничего не решает. Решение об ускорении принимает лишь один человек, к которому для этого приехали двое штатских и действующий генерал.
Стоя около машины, Владимир любовался улицей, которую любил с детства. Они с Виктором гуляли здесь по праздникам. Наконец, он увидел знакомые лица. Генерал, их главный заказчик, крепко пожал Владимиру руку, продолжая при этом разговаривать с Игорем Петровичем и еще одним человеком, которого Владимир не знал. По разговору Владимир понял, что они говорят не про объект.
— А он ничего! И выглядит прекрасно, — сказал на прощание генерал.
Проводив штатского, директор, наконец-то, обратил внимание на Владимира.
— На, возьми, — проговорил он, протягивая Владимиру незапечатанный конверт. — Это сегодня же передай начальству, которое палки в колеса вставляет. На все им дали срок один месяц.
Владимир повертел конверт в руках, — Сразу же передам.
— Ты там будь построже. Не жди, чуть что, сразу же ставь меня в известность.
В знак согласия Владимир кивнул головой. Слова директора вселили в него уверенность. Осмелев, он спросил на счет незнакомца, с которым уехал несколько минут назад.
— Это наш куратор из ЦК. Здорово нам помогает.
«Не так уж все безнадежно, если до сих пор к голосу партии прислушиваемся», — подумал про себя Владимир.
Уже сев в машину, он пожалел о потерянных драгоценных месяцах.
— Я понимаю, без этого нельзя было просить.
— Верно, — рассмеялся Игорь Петрович. — Любому постановлению еще голова и ноги необходимы...
Без скандала с разрешительной документацией все-таки не обошлось. В институте генплана начальник одного из отделов наотрез отказалась подписывать документ. Она ставила лишь один вопрос, без решения которого нельзя было двигаться дальше.
— Стройте, пожалуйста посередине, между столицами, я тут же подпишу. Москва и Подмосковье и так переполнены «почтовыми ящиками» и военными! — отстаивала она свою правоту. С ее доводами Владимир в душе соглашался, он с удовольствием построил бы предприятие в области далекой от столицы. Но он молчал. Когда же до него дошла очередь высказаться, он заявил:
— У вас есть свое особое мнение. Это прекрасно. Каждый человек вправе иметь свое мнение. Но скажите, почему вы лично не высказались в первый же день, когда проект постановления поступило к вам? Почему на стадии его выхода в свет вы не протестовали? Почему поставили закорючку? Неприлично теперь с вашей стороны отказывать исполнителю, который, как и вы, не решает возникшую проблему. Владимир не успел ничего больше произнести.
Женщина встала, ее лицо исказилось.
— Я ничего не подпишу! — выкрикнула она и выбежала из кабинета.
Владимир понял, что не всегда упорством можно чего-то добиться. Директор первым взял в руки бумагу и подписал. За ним подпись поставил его заместитель.
Пролетела неделя-другая. В каждом ведомстве возникали свои вопросы, жаловаться на которые ему не рекомендовали. Продвижение в перед проходило вяло и без энтузиазма. Как ожидал Владимир — чуда не происходило. Сроки работы с разрешительной документацией прошли, и он от бессилия захандрил. Из создавшегося тупика его вывел Сева. На предложение друга поехать к бабе Ане — он тут-же согласился.
Ближе к рассвету они отправились в путь. Дорога через старинный русский городок Калязин была намного короче. Они ехали напрямую через недавно построенный мост через Волгу. Баба Аня в этом году похоронила мужа и жила одна. С годами ее движения утеряли былую легкость, спина сгорбилась. Все кругом было не так, как раньше. Отовсюду сквозило унынием и запустением.
— А где же ваши щиты и провода? — поинтересовалась баба Аня.
— Бабушка, нам и так уже все ясно. Мы просто пообщаться с вами приехали. Хорошо здесь.
— Я знаю, вас ко мне тянет.
— Угадали, — улыбнулся Сева.
Позавтракав, Сева не отставал от бабушки. Он интересовался, как она понимает окружающее пространство, как оно ей представляется.
Бабушка ответила медленно, не торопясь:
— И только когда озарение придет к вам вы увидите, вы почувствуете окружающий мир. Многие тайны откроются вам но у вас нет желания, воли, чтобы сосредоточиться, забыть на миг обо всем.
— А Бог какое место занимает в вашем сознании? — поинтересовался Сева.
— Из глубины, из бездны его ветер проникает всюду.
Когда баба Аня произносила последние слова, на ее лице не было заметно усталости.
— Вы молекулы и атомы ощущаете? — входя в азарт, спросил Сева.
— Слышала по радио, что это мельчайшие частицы из того же самого, что и все здесь создано. Только в скоплении и силе, которые дал им создатель, их различие.
«Годков-то ей почти столько же, сколько и маме, — подумал Владимир. Приедешь в следующий раз и не застанешь».
Бабушка ласково потрепала его по голове:
— Я на вас с Севой скуку нагнала. Старость меня моя беспокоит и одиночество. Я стараюсь гнать прочь печаль, стараюсь радоваться тому, что мне отведено.
Владимир посмотрел на бабу Аню повнимательней. По мере того, как он рассматривал ее руки, лицо, его наполняло чувство жалости.
— Вы ведь и зимой совсем одна. Не страшно? — поинтересовался он.
— Я деда с первым снегом похоронила и уехала к сестре в город. Это недалеко. Дом у сестры деревянный, теплый. Даже комнатка отдельная для меня нашлась. Сестра моя не такая старая, и муж при ней.
Слова бабы Ани, в которых чувствовалось смирение, вызвали протест в душе Владимира. Он не смог сдержаться:
— Вы, бабушка, не от мира сего. Ответьте мне, пожалуйста, для чего нас Бог создал?
— Что ты, Володя, об этом грешно думать. Успокой свою душу и смирись. Ежели Богу угодно, то жди, придет к тебе ответ, и к твоим друзьям. Не надо торопить события, всему свое время.
— Я не за себя, бабушка беспокоюсь. Ведь всем нам легче станет, если мы узнаем, зачем мы пришли сюда.
— Прости господи, — перекрестилась баба Аня. — Вы мне на старости лет загадку задали. — Она, как большинство людей, об этом не задумывалась. — Поразмышляю я над этим. Если в следующий раз застанете меня, побеседуем и об этом.
Друзья задержались в деревне на день дольше, чем предполагали. Они набрали грибов и себе, и бабе Ане. Правда она отказалась, не взяла у них ничего: ни грибов, ни колбасы, ни консервов.
— Чем вы питаетесь? — поинтересовался Сева.
— Кашкой на молоке — мне достаточно, — улыбнулась в ответ баба Аня. — Да, я позабыла совсем. Ваша спутница поправилась и уехала. Я верю, она себя найдет в жизни.
Владимир пожалел, что у него не было с собой фотоаппарата, чтобы сфотографировать бабу Аню.
Никто не знал, увидятся ли они с необыкновенной бабушкой.
Сам того не подозревая, Владимир начал наслаждаться свободой. Раньше он все время проводил в бегах с утра и до вечера. Теперь же он приезжал на работу к десяти, проводил короткие совещания, и уезжал. Часто стал бывать у Севы, интересуясь его становлением на новом поприще. Спрашивал, как поживают правые, левые и те, кто посередине.
— Живут, борются, — со смехом отвечал Сева. — Те, кто в центре, не понимают за что бороться, у них за плечами и так власть.
— А какое, по-твоему, правление все-таки предпочтительней? — поинтересовался Владимир.
— Трудно сказать, время все расставит по своим местам, — улыбнулся в ответ Сева.
Настоящий сюрприз ждал его у Николая. С высокой должности тот ушел на завод директором. Он не торопясь, объяснил Владимиру, что в наше время лучше иметь что-то реальное и руководить созидательным процессом, нежели сидеть в кожаном в кресле, которое скоро сдадут в комиссионный магазин.
Владимир поинтересовался Евгением — не стал ли тот богачом?
— Все к тому идет. Я с ним неделю назад говорил, он обещал нас в баню с девочками пригласить. Глаза блестят, а в них читается, мол, все могу, что захочу.
— Откуда это неуважение к себе? — возмутился Владимир. — Что с ним стряслось? Был скромным юношей, тоскующим по возлюбленной. Писал любовные стихи когда-то. А что стало? Он что, кого-то переплюнуть по количеству девушек хочет? Или возомнил себя султаном?
— Да ну его, — махнул рукой Николай. — Я ему пример привел из нереального по поводу стечения разного рода обстоятельств. Я ему говорю: а ты не задумывался, что твою дочь точно также кто-нибудь возьмет и пригласит в баню? Видел бы ты его, как он сразу же изменился в лице. Говорит, Коля, ты в своем уме. Я ее на цепь посажу и голодом заморю.
— Смотри, как заговорил, когда его самого коснулось. Он хочет сохранить мораль только для себя.
— Так и хочется крикнуть — остановись мгновение и лети все в тартарары! — воскликнул Владимир.
— О, да ты захандрил! С чего бы это?
— Да потому что кругом борьба! И за экономику, и за общественное устройство, и за нравственность. А я, представь, теряюсь от безделья.
— Ну, тогда я тебя быстренько на завод верну, — спокойно проговорил Николай. — Будет нужда, обращайся. Нам разрешили брать заказы со стороны за цемент и металл. Да, чуть не забыл. Кооператив у меня теперь, по вечерам и ночью продукцию выпускаем.
Владимир усмехнулся, услышав про кооператив. Возможно, это и есть первый пробный шар, который взорвет существующее экономическое пространство, а вместе с ним и государственное устройство.
— Польза от созидания есть? — поинтересовался Владимир.
— Еще какая! Забор новый построили, дороги ремонтируем. Ты же видел, какая у нас грязь.
— Ты сам-то доволен?
— Да-да, вот только сегодня себя хозяином почувствовал.
«Вот и еще один нашел позитив в новом движении», — думал Владимир.
У метро он взглянул на часы. Стрелки показывали детское время для взрослого человека. Он развернулся на девяносто градусов и направился в сторону где жила мама.
— Кто там? Таня, ты? — послышался родной мамин голос.
— Это я, мам. Володя. Вот клюкву тебе принес.
— Спасибо, сынок. Я Наденьке ее заказывала.
— Знаю. А чего тебе еще хочется?
— Ничего. Вот телевизор смотрю и скучать некогда. Витенька забегал, Мариночка навещала. Она мне по секрету сказала, что замуж собралась. А я ей говорю, что боюсь, не увижу ее в подвенечном платье.
— Надо же! — удивился Владимир. — А нам она ничего не говорила.
— Наденька в курсе, и тебе сынок скоро скажет. Не волнуйся, ей уже пора.
— Да, ну и дела, — ухмыльнулся Владимир. — Надо разобраться дома.
— Не надо, сынок. Это я, глупая, проговорилась. Извини уж меня за мой язык. А как у тебя на работе дела? Уж не собираешься ли ты в кооператив?
— Нет, мама.
— Слава богу! Прошу тебя, не спеши. Я уже жизнь прожила. НЭП застала, был он и сплыл. Ну, а теперь это перестройкой называют. А завтра всех заберут и на Колыму отправят.
— Ну, что ты, мама? Не то нынче время, да и люди уже не те. Одержимости в них нет. Теперь руководство о будущем задумывается. Да и образованные сегодня наверху. А грамотность, мама, изменяет мировоззрение в сторону истины.
— Сынок, но ведь и раньше те, кто руководил страной, не от сохи пришел.
Владимир улыбнулся. Его хорошее настроение передалось и матери. Он во всех подробностях рассказывал о планах на будущее, когда огромными производством будут управлять машины, а энергия потечет к людям из бездны.
— Вот и хорошо, сынок. А я смотрю на выступление депутатов, и мне прошлое вспоминается. И тогда в стране неразбериха была. Один другого краше речи произносил. И что потом? Даже подумать страшно. Я боюсь не за себя, а за вас. Поэтому я очень рада, что ты не в кооперативе.
— Это борьба, мама. У нас теперь свобода слова.
— Эх, сынок, не верь ты тем, кто красиво говорит! Всякого я повидала. На покой собралась вечный, даже платье приготовила. Скоро маму и Коленьку увижу. Жаль, не знаю, где братец твой лежит, — произнесла Надежда и заплакала.
Владимир помрачнел. Он молчал, у него не было сил утешать мать.
Он привел пример матери о бабе Ане, которая живет совсем одна, но при этом ничего не боится.
— Она не готовится к уходу, как ты. В борьбе и только в борьбе достойный уход человека. Посмотри на примере Рериха, Толстого.
— Каждому свое окончание предначертано, — не согласилась с сыном Надежда. — А она, что, колдунья? — неожиданно спросила она. — Ты не боишься, что она вас с Севой заколдует.
— Что ты, мама? — рассмеялся Владимир. — Нет, мы не боимся.
— Я бы очень хотела ее увидеть.
— Вот и прекрасно! — обрадовался Владимир. — Дождемся летом и съездим к ней в гости.
Надежда посмотрела на часы.
— Скоро Танюша придет, — сказала она и задремала.
После разговора с матерью Владимир немного успокоился. Он дал себе слово навещать ее каждую неделю. От одной только мысли о том, что она уйдет в мир иной, ему стало не по себе.
- XVI -
Виктор надеялся узнать, что думает Владимир по поводу происходящих перемен. Ему хотелось сравнить мнения Владимира и Севы, прежде чем, анализировать будущее.
Он скучал по их встречам и спорам о человечестве. Время от времени он посматривал в окно, боясь пропустить нужную станцию. Он с детства не любил полосу отчуждения, которая отделяла город от другого мира, живущего по иным законам. По обе стороны стояли неказистые двух — трехэтажные здания, длиннющие коробки непонятного размера. Об архитектуре, вероятно, здесь никто не думал. Мелькала кое-где сохранившаяся трава, деревья, дома. Через какое-то время картинка ему вновь повторялась в арифметической прогрессии.
Виктор перешел по пешеходному мостику и добрался к остановке автобуса. Пятнадцать минут спустя он уже шел пешком. Справа по ходу лежало поле, изрезанное траншеями. Время от времени день разрезали яркие всполохи солнечного света, и доносился металлический визг. Исковерканное пространство, редко посещаемое людьми, было заполнено сорняками. В высоту они достигали метра. Казалось, что они ведут неспешный разговор друг с другом, изредка соприкасаясь стеблями. Странное и по своему величественное зрелище представляли они и сейчас, и тогда, когда земля только остывала от вулканических извержений.
Поздоровавшись с другом, Виктор признался:
— Последнее, чему я никогда не изменял, отнимают у меня.
— Как не догадаться? Кто-то из нас больше, а кто-то в меньше страдает. Увидишь, в каком положении я нахожусь. Пусто и неуютно в учреждении. А по вечерам наш зам боится даже по коридору пройти. У тебя хотя бы запах материи чувствуется.
— Напоминание осталось, не больше. Оттого и осадок в душе неприятный, и мысли разные нехорошие в голову лезут, правда, без галлюцинаций пока.
Откровения Виктора рассмешили Владимира:
— Не один ты такой. Что делать, ума не приложу. Нашему историческому прозябанию конец, и мы за бортом совершенно неподготовленные к новой жизни. Пробная переправа через реку — на одном берегу остается старое, а новое на другом. И мы не знаем, каково это новое. От этого и растерянность наша, и неуверенность.
— А я-то думал, я один.
— Ага, один. Проснулся после долгой зимней спячки и думаешь, никого в округе нет. Скоро увидишь, куда нас на аркане приведут. Я лично думаю, что там, в капитале ничего сказочного нет и не было, те же страдания, та же радость и та же борьба.
— Там намного жестче и циничней, — не согласился Виктор. — Когда капитал внесет коррективы в нашу экономику, то только лет через двадцать, не раньше жизнь наших людей успокоится.
— Пришли, — сказал Владимир. — Это наше крыло, — указал он рукой на свою территорию.
В коридоре они никого не встретили.
— У вас что, время обеда? — поинтересовался Виктор.
Владимир рассмеялся:
— Сократили у нас очень многих. Поэтому и пустота. А мы, оставшиеся, еще на что-то надеемся. А что делать? Не бежать же, не сдаваться. Подождем еще.
Кабинет Владимира напомнил ему его собственный. Кругом лежали книги.
— Строительство, механика, энергохозяйство, — прочитал вслух Виктор.
Тут Владимир внимательно посмотрел другу в глаза, — До меня дошла информация, что ты вновь вернулся к нормальному образу жизни.
— Надо же, стоило немного сойти с пути, сразу все в курсе. Все сразу заботу начали проявлять, а напрасно! Ежели с человеком что-то не так, ну, допустим, слаб он или болен этой пахучей болезнью, то вряд ли что поможет. Я слышал от докторов, что нормальный организм по двадцать грамм ежедневно выдает, а мы этого даже не замечаем. А страдающего организм обходит, вот и вся разница. Так что я могу, даже хочу, когда надо. Так что давай, выкладывай предложения.
— Ну, как всегда, за встречу! — сказал Владимир, вынимая заранее приготовленную закуску.
— Коньяк из запасов?
— Старый, не беспокойся. Настоящий теперь его не достать. Надо же, какие дураки у нас в стране появились! Ладно, водки сократили выпуск. Но зачем виноградники повырубали?
Виктор махнул рукой:
— Международный опыт подсказывает, что результат нулевой, только преступность возрастает.
— В тундре родился тот человек, — пошутил Владимир, — он не догадывается, что самогон можно приготовить из всего, что на земле растет. Почему я тебя не послушал, почему в партию не вступил? Я бы не дал этому человеку такие безобразия творить!
— Да. Смотрю я, как они выступают, и содрогаюсь. Кто нами правит? Я отказался в депутаты баллотироваться, — признался Виктор. — Откровенно говоря, у меня полное безразличие к публичности.
— Зря. Был шанс и сплыл. А я-то думал, что ты боец.
— Какой из меня гладиатор? Слаб я в красноречии и в ораторстве мало что понимаю. Сева уже поругал меня.
— И правильно сделал. Я с некоторых пор стал положительно к его начинаниям относиться. Правда, я сказал ему, что масштаб не тот. Но он частично склонил меня на свою сторону. Начнем с малого, сказал он, а потом и предприятие выкупим.
— Но не все так плохо, — сказал Виктор. — Я бы чиновников процентов на сорок сократил. Систему нашу подкорректировал хотя и есть в ней много позитивного: бесплатное обучение, ясли, сады, услуги врачей. Не хочется снова с нуля жизнь строить.
— Все может быть. У нас сегодня самая настоящая пародия на НЭП двадцатых годов. Моя мама и то смеется.
— Мне-то с чего начинать? Создать кооператив и изотопы продавать? — в сердцах выдохнул Виктор.
— А кто тебе разрешит? Ты человек государственный, никто тебя никуда не отпустит.
— К сожалению, да. Остается только договориться с начальством и сдавать желающим площади в аренду.
— Это точно, — согласился Владимир. — Тогда тебя будут величать предпринимателем. Тебя арендаторы прикармливать начнут. Наше государство не собирает и половины денег, что ведет к развалу их высшей идеи. Но это уже не наша с тобой беда, это беда центрального аппарата.
Виктор был удовлетворен ответами друга и тем, как он честно заявил, что занимает сторону Севы и Григория. Вспоминая прошлое, он понял, что его теория молчаливого ожидания перемен неверна. Он вдруг набросился на Владимира, — Ты так убежденно рассуждаешь, будто имеешь верную цель, а я нет. Я в поиске. Мнения собираю. Я чувствую, что у большинства нет полной ясности, в том числе и у тебя. В головах ваших тот же сумбур, что и у меня. Но вам кажется, что вы в чем-то преуспели.
— Хорошо-хорошо. И на тебе, договорились! Опять плохо! — засмеялся Владимир.
— Я одобряю, потому что вижу, что какое-никакое, но начало положено. Но не все я принимаю и одобряю. Помнишь у Пушкина: «…Он засмеется — все хохочут. Нахмурит брови — все молчат…». Потому и надо одну-единственную цель выбирать, чтобы не пришел какой-нибудь «гадтриллион», и сказал «закрывайте кооперативы», и все захлопали в ладоши. У нас нет пока гражданского общества, которое скажет нет, и его послушается правительство. Оно рождается в муках, в борьбе. Откуда ему взяться?
— Я с тобой согласен, — сказал Виктор и вдруг неожиданно вновь продолжал,— И вам не стыдно? Я с Севой советуюсь, как мне с экстрасенсами поближе познакомиться, поэкспериментировать, пощупать, проверить, что у них за волны. А Сева мне застенчиво отвечает, что вы уже встречались, и про бабушку рассказал, и про ваше умеренно-либеральное направление, с которым я согласен. А быстрое, взрывное движение я, как и ты, Володя, не принял, и считаю его ошибочным. Ну и друзья у меня!
— Ты нас так запугал своей ученостью, что Сева попросил не говорить тебе. Он боится, что ты нас назовешь шарлатанами. Я поэтому молчал и ждал, кто из нас первым признается.
— Выходит, я виноват.
— Выходит, да, — пожал плечами Владимир.
— Признаюсь. Я отошел от вас, замкнулся в себе.
— Да и я виноват. Чего я испугался? К бабушке весной вместе поедем.
— С удовольствием! — согласился Виктор.
Есть люди, в телах которых раскрылся механизм, способный чувствовать волну Создателя.
Услышав о Боге, Виктор повеселел. То, о чем он совсем недавно даже слышать не хотел, настроило его на откровенность. Он мысленно уже подбирал слова для своего признания.
Я уже давно должен был разглядеть истину. Разум создал не только нашу вселенную, но и еще множество, подобно нашей.
— Да-а, — протянул Владимир, — прошлая целая вечность, прежде чем ты поверил. Я теперь точно знаю, что образованные люди — самые сомневающиеся. И все потому, что не ведают, как он с нами общаются. Я рад, Виктор, что к тебе вернулось детство и то, с чего мы когда-то начинали.
— Да, Володя, надо искать путь в любом пустяке, в любом предположении. По-моему, каждое образование способно создать оптимальный объем, который в процессе эволюции начинает рассуждать.
Расстались друзья с неохотой. Но надо было ехать домой, у каждого были свои семейные заботы. На будущее они договорились не пропадать надолго...
Дома после легкого ужина Владимир вновь задумался о дочери. Правда это все-таки или вымысел? Усевшись в кресло возле телевизора, он мысленно умолял жену сказать ему правду. Только теперь он, внимательно всмотревшись в лицо жены, заметил в ее глазах какую-то недосказанность. Раньше он не придавал этому значения.
— Что с тобой, Наденька, уж не заболела ли ты? — ласково поинтересовался он у жены.
Надежда обняла его за шею и провела рукой по волосам.
— Я здорова, — прошептала она и замолчала.
Владимир ждал.
— Мариночка наша замуж собралась, — через некоторое время сказала жена.
— Когда же? — спросил он.
— Через месяц, Володя. Ждать уже нельзя.
— Что? Зачем спешить? — прокричал Владимир.
— Пора уже. Ты нас с тобой вспомни. Все повторяется в наших детях. Наша девочка беременна. Мы скоро дедушкой и бабушкой будем.
— Да? — только и смог растерянно проговорить Владимир.
- XVII -
В это осеннее воскресное утро, когда кругом все уже было бело, Владимир попросту бездельничал, читая последний номер «Огонька». Информацию, которую он черпал из прессы, он слышал отрывками от Севы и от дяди Саши. Уже тогда он воспринимал ее серьезно, но не настолько. Тогда в нем еще теплилась надежда на то, что творимое зло вершится в малых формах. Теперь же это зло принимало просто чудовищные формы.
Тут он мысленно перенесся на пять лет назад, в котором будущее каждого человека мало отличалось от общественного, и было научно-предсказуемым на девяносто девять процентов. Богатели по-советски и тогда, прямо у всех на глазах. Кто-то уезжал на север, кто-то за границу, а кто-то просто выигрывал в лотерею. Богатством отличались и неприкасаемые из высшего аппарата партии и правительства. А дальше шли по ранжиру: особо талантливые ученые, инженеры, писатели, поэты и деятели искусства. Имелся еще и черный, никому не видимый список, где на первом месте стояли подпольные цеховики, за ними шли спекулянты, торговцы антиквариатом и валютой. К деньгам, заработанным посредничеством, Владимир относился болезненно. Как и большинство, он сомневался в своей правоте. И вот вдруг, спустя годы обнаружилось, что он чист. Услышав шаги сына, Владимир поинтересовался:
— Ну, как курсовой продвигается?
— Завтра попробую сдать, — вяло ответил сын.
Не обнаружив на кухне ни сестры, ни матери, сын поинтересовался, куда все пропали.
— Куда-куда — по магазинам опять пошли. Сказали, что в последний раз. Даже меня не взяли, боятся, помешаю.
— Пап, а почему ты не организуешь кооператив?
Владимир даже вздрогнул, но ответил совершенно спокойно:
— Рано еще. Направление я еще не выбрал. А пирожками торговать не желаю, да и не умею.
— Да и не надо самому стоять, папа. Это кому денег жалко, тот сам и печет, и торгует. Знаешь Генку из нашего дома, так вот он с отцом беляшами у метро торгует, а мать готовит. Ему в наступающем году обещали старенькую машину купить.
— Ну, и что ты мне предлагаешь, сынок? Мне тоже попробовать? Это как всеобщая зараза. Даже до молодежи добралась.
— Тогда придумай что-нибудь посерьезней. Я тебе с удовольствием помогу, — не унимался Виктор. — У Геннадия карманных денег в месяц уже сейчас больше получается, чем у меня, когда я институт закончу. С нашего курса уже трое студентов надумали печатную продукцию и сводные картинки выпускать.
Владимир оживился, сын напоминал ему самого себя: таким же желанием заработать и стать независимым.
— Ты пойми, сынок, жизнь изменилась. А у тебя все есть, и не надо переубеждать меня в обратном. Я чувствую вас, молодежь нынешнюю, заграничные фильмы развратили. Владимир дал волю собственным фантазиям. — Вам блага подавай все и сразу, вам нравится жизнь заграничная. Юноша с девушкой на лимузине подъезжают к аэропорту, ставят машину на автостоянку на день на два и улетают, позагорать и развлечься. Угадал, это вам сегодня подавай, — разом выпалил Владимир.
Лицо сына повеселело:
— Нет, отец. Этого слишком много. Я всего-то хотел, чтобы тебе купить новую машину, а мне бы ты старую отдал.
— И это все? — удивился Владимир. — Так мало? Придет время, ты заработаешь на это у Севы на сборке компьютеров. И никаких, пока учишься, приработков. А то голова закружится, и тогда прощай институт! А когда опомнишься, поздно будет, уйдет твое молодое время. Твои однокурсники тебе ручкой помашут, а ты окажешься у разбитого корыта с пончиками, пивом и мыслями о нестабильном заработке. Ну что, будущий инженер по искусственному разуму, плохую картинку я тебе нарисовал?
— Да уж, хуже некуда, — усмехнулся сын
Владимир встал, развернул сына за плечи и повернул его к выходу. — Иди, занимайся, — ласково произнес он…
Владимир не заметил, как пролетело время и завтрака, и обеда, даже полдника. Блаженное бездействие захватило его. Услышав шаги, он встрепенулся.
— Обедать будем? — поинтересовался Владимир.
— Нет, не хочется в одиночестве.
Владимир посмотрел в окно. У него часто, особенно когда он не имел никакого занятия, появлялось желание лететь вслед за заходящим солнцем. Это состояние с детства не давало ему покоя, тревожа душу.
Телефонный звонок вывел его из оцепенения.
— Завтра. Буду завтра во второй половине дня, — ответил он на приглашение Севы пообедать вместе.
Потом позвонила жена, сообщила, что они уже едут, и дала кучу поручений: сварить картошку, почистить селедку и еще много чего.
— Все запомнил? — засмеялась она.
— Говори-говори, на память пока не жалуюсь.
На ужине присутствовал Алексей — жених дочери, который не испытывал никакого стеснения и был абсолютно раскован. Владимир невольно вспомнил свои первые визиты к теще.
Всматриваясь в лица жены и дочери, Владимир не обнаружил в них особой радости, которую, по его мнению, должен испытывать человек от удачно сделанной покупки.
Оставшись наедине с женой, Владимир заходил по квартире. Надежда знала, что муж решает, как лучше высказать какую-то мысль.
— Наденька, ты не думаешь, что наш Виктор уже совсем взрослый?
— А ты что, только сейчас это понял? — рассмеялась Надежда.
— Нет, ты послушай. Ты не так меня поняла. Взрослый человек — это не рост и объем. У каждого понятия различны. Для меня взрослый значит самостоятельный. А я сегодня узнал, что он у нас уже о машине думает, и о костюмах подороже.
— И что в этом плохого, Володя?
— Нет, ничего плохого. Просто рано. Я ему говорю, учись — не повторяй моих ошибок.
— Ну и как, он с тобой согласился? — поинтересовалась Надежда.
— Мне кажется, да. Вот я и решил поговорить с Севой, чтобы он определил его на сборку компьютеров где-то ближе к лету. Два-три часа работы в день ему не помешают. Когда у человека есть цель — он начинает ценить время.
— Согласна, Володя. Наш Виктор научится не только теории, но и на практике поймет суть для чего компьютер необходим человеку. Что-то у меня на душе не спокойно. Сначала Маринка от нас уйдет, потом Витя женится. Останемся мы с тобой одни.
— Во-первых, Наденька, мы с тобой тоже дети, пока живы наши мамы. А во-вторых, мы с тобой никогда одни не останемся. Не заметишь, как внуки пойдут. Да и про заморские страны мы с тобой совсем забыли. У нас зима, а где-то жара. Свобода и деньги — вот что спасает человека от монотонности жизни. Так уж мы устроены.
— Да, Володя. Ты прав. Ты меня всегда спасаешь от ежедневной суеты. А ты сам-то веришь в то, что все это сбудется?
— А почему бы и нет. Мы не вечные грешники на земле?
Владимир зашел в кафе, куда пригласил его Сева. У него услужливо забрали плащ, поинтересовались, заказан ли столик.
В зале красиво одетые люди тихо беседовали, изредка делая заказы. Сева сидел к глубине за столиком, который на двоих.
— Шумно, но ничего. Мне здесь нравится, — сказал он, приветствуя Владимира.
— Да. Люди здесь с ума посходили, им что, больше пообедать негде? Ты только посмотри, — показал он на мужчину, который что-то бурно рассказывал собеседнику, при этом, не забывая поглощать содержимое тарелки. — Не подавился бы он.
— Опять смеешься над кооператорами. Думаешь, они только деньги спешат урвать?
— А что, разве не так? Вот уже и мой сын о кооперативе подумывает. Мне предлагает что-нибудь организовать. Вот я и прошу тебя, устрой ты его на сборку.
— Дело говоришь. Часов на двадцать в неделю — хватит на первое время?
— Конечно же, лучше на живой работе, чем торговать безделушками, — согласился Владимир.
А у меня к тебе просьба. Ты, по-прежнему, лишь наполовину загружен?
Владимир сделал глоток боржоми, посмотрел на закуску
— Какое наполовину? Если честно — я безработный, а зарплата моя — это так, пособие.
— Отлично, это мне и нужно.
— Что тебе нужно? Не пойму! Ты яснее выражайся. Я все время думаю, на кого ты похож. Мне все больше кажется, что ты похож на депутата — они говорят много, одно и то же, и ни о чем.
— Давай к сути вопроса вернемся, — уже спокойно проговорил Сева. Он вкратце изложил просьбу Григория. — Я не могу ему отказать, — закончил Сева свое повествование, что вызвало удивление Владимира.
— Я то тут при чем? — вырвалось у Владимира.
—Я расскажу в чем, — сказал Сева.
Владимир слушал и улыбался. Он не имел веских аргументов, чтобы оказаться от предложения друга. Но определенные сомнения были.
Ну что делать, ты принуждаешь меня сойти с ума и пойти за вами.
— Ну и что, может и пойти, — не торопясь сказал Сева. — Или у тебя вновь возникли сомнения?
—Что-ты, — возразил Владимир. — Я капитализма процветающего в развитых странах не боюсь. У меня страх возникает от нашего зараждающегося.
— Не мы виноваты в том, что сегодня происходит, — сказал Сева, — а общество наше. Оно виновато в том, что способный убирает улицу, а ноль без палочки — руководит. Не помню, кто из философов предрек гибель человечества от его перенаселения. Он и прав, и нет. Я считаю, что все возможно, если человека лишить разума. Он тогда уподобится крысам, которые бегут вслед за вожаком топиться. А мы с тобой разумные, мы все исправим. Через сколько лет, думаешь? Помнится мне, ты говорил, лет через двадцать.
- XVIII -
Жизнь с заботами шла на пользу Владимиру. Он даже повеселел, осознавая, что кому-то нужен. С прежним азартом утром отправлялся на работу. Побыв на работе для успокоения души до обеда, он мчался к Григорию, который словно заправский гид знакомил его с производством. В цехам, где трудились старые и молодые работницы, Владимир чувствовал себя как на экскурсии.
— Смотри, — во весь голос сказал Григорий, показывая на работающую машину, — считай, с начала века она здесь, но ведь работает. Хотя по сроку уже на свалку пора, но ведь замены-то нет.
Яркая пышногрудая блондинка в полной боевой раскраске крикнула по-свойски:
—Когда машины новые придут? Старые уж скоро встанут. Тогда плакал наш заработок.
Владимир с интересом посмотрел на Григория, ожидая, что тот скажет в ответ. Про себя он отметил, что друг изменился в лучшую сторону.
— Знаю, знаю. Без работы вы не останетесь, — неторопливо ответил Григорий, и направился к выходу.
— Видел, как люди работают? — сказал он уже будучи в кабинете. — Так что, не думай, что это наша прихоть, или соперничество. До настоящей конкуренции нам еще о-го-го, как далеко. Первейшая наша задача оборудование заменить.
— И во сколько тебе это обойдется? — полюбопытствовал Владимир.
Григорий задумался:
— Около ста тысяч для начала. А будет больше, все равно возьму.
— Так ведь это же пустяки? — удивился Владимир.
—Это прилично, если на доллары переводить.
Владимир прикинул в уме:
— Это около четырех сотен получается. Да, это не Запад, где у мультимиллиардеров, владельцев заводов, газет, пароходов, наш заказ — пустяк...
Следующий визит Владимир нанес Севе.
Первое, что бросилось в глаза Владимиру в гостиной у друга — новая мебель. Сева сидел в углу у разобранного компьютера, обхватив голову руками.
— Всеволод Андреевич! Отвлекитесь! — тихо произнес Владимир.
— Как хорошо, что ты приехал! — обрадовался Сева. — Извини, не слышал как ты вошел.
— Понимаю. За все надо платить, — обвел он руками комнату. — Дорогое удовольствие, импортное. Ты ее покупаешь, а взамен — личным временем расплачиваемся. Да и вид у тебя неважный. Может, пора остановиться, передохнуть?
— Заступник ты мой, Володя! — сказала Марина. — Я ему тоже нотации читаю, хватит, отдохни, а он ни в какую. И откуда это в нем? — она посмотрела на мужа.
Марина знала, что муж не обидится. — Секрет я тебе, Володя, открою. Тебе можно. Мультимиллионером он мечтает стать, и не советским, а американским.
— Марина, я тебя прошу! Можно я сам об этом Владимиру расскажу!
— А ты, Севочка, скажи, кем тогда я буду, — засмеялась Марина.
— Шутники, кто же не хочет миллионером стать? И что бы вы стали делать с деньгами?
— О-о-о, на этот вопрос пока ответ дать не могу. Вот как стану мультимиллионером, так расскажу.
— Ты прав — вредно думать о том, чего нет.
— Чисто философски вредно, но для будущего полезно.
— Ой, — вздохнула Марина, — лет десять, даже пять назад, об этом даже думать нельзя было!
— Это точно, — согласился Владимир. Про такого человека подумали бы, что у него с головой не в порядке. А впрочем, богатство из мелочей складывается. Тут повезло, там повезло. Годы идут — капитал копится. Я вот явился с маленькой просьбой и жду, когда меня выслушают.
— Сегодня, обязательно сегодня, Володя. Я сейчас кофе приготовлю, тогда поговорим.
Ты английский подучил? — неожиданно сменил он тему разговора.
— Ну, уже кое-что понимаю, даже понемногу разговариваю.
Сева тут же обратился к Владимиру по-английски. Владимир выслушал друга, ответил сначала по-русски, потом по-английски:
— Со второго полугодия нового года ты начнешь программирование. Правильно?
— Верно! — засмеялся Сева. Я твой начальник и учитель. Полетишь либо в Сингапур, либо в Малайзию. Осваивайся с обстановкой
— Так я уже что ли, на тебя работаю? — удивленно произнес Владимир
— Да, я думаю, к тому времени ты уже определишься.
Сева неожиданно наклонился к Владимиру:
— У меня правда временами душа болит, а о чем, мне не понятно: — то ли это ностальгия, то ли злость вылезает наружу, от того и горько мне. Не тот путь видно судьба мне подарила, да и тебе заодно, — и вдруг Сева продекламировал известные Владимиру строки. — Чтоб жизнь нам не была скучна, От нас сокрыта тайна бытия. И Он, Бог значит, — пояснил Сева, — не говорит нам времени, когда, По нам начнут звонить колокола. Ты понимаешь, я не силен в поэзии. Конечно, коряво, но в целом верно.
— Я уже об этом слышал от тебя, мне нравится, — улыбнулся Владимир.
Назад Владимир возвращался с легким сердцем. Марина его поняла, и согласилась предоставить ему через неделю список предприятий, получивших требуемое оборудование.
Дома, когда Владимир завел разговор о квартире, Надежда на удивление легко согласилась расстаться с деньгами.
— Ничего не жалко, Володя, лишь бы все получилось. Неизвестно, что ждет нас завтра. Итак, на них трудно что-то купить.
Владимир вздохнул с облегчением. Камень свалился у него с души. Обычно жена с трудом расставалась со своими сбережениями. Но то, что творилось вокруг, пошатнуло даже ее уверенность в завтрашнем дне.
От «Смоленской» Владимир шел пешком к «Парку культуры». Он размышлял о нововведениях, которые ему совершенно не нравились. Но здравый смысл говорил ему, что и при социализме в чистом виде никто бы не дал ему квартиру просто так. Сказали бы, что и так живут в прекрасной квартире и стыдно просить что-то большее. В любом случае, ему пришлось бы все равно обращаться в кооператив. Что, собственно говоря, он и сделал. Или же пришлось кого-то обманывать на работе. Тогда в этом случае, он, возможно, и получил бы квартиру в счет чьей-то очереди.
Он остановился на узкой улочке около двухэтажного особняка с обшарканным фасадом. На первом этаже ему сказали, что ЖСК находится на втором этаже. Он прочел странную вывеску «Кооператив АПЕКС». «При чем тут космос?» — возмутился про себя Владимир. Поднявшись по лестнице, он прямо перед собой увидел именно то, ради чего пришел. Небольшой кабинет со скромной обстановкой: два деревянных стола и стула, и длиннющий шкаф. Единственное, что привлекало внимание, массивный сейф, который придавал весомость всему остальному.
— Вам кого? — поинтересовалась женщина, сидевшая за одним из столов.
— Думаю, что я к вам. Вы Алевтина Арсеньевна?
— Да, это я, — поднялась женщина. — А вы откуда и по какому вопросу?
«Какая она яркая», — подумал Владимир, — засмотревшись на яркие рыжие волосы и веснушки, обильно покрывающие ее лицо. — Интересно, сколько ей лет? — гадал он. Одетая со вкусом, подтянутая, она тянула максимум на сорок. Но, всмотревшись в черты лица, Владимир понял, что она, скорей всего, его ровесница.
Он рассказал ей о цели своего визита и добавил:
— А нельзя ли все это сделать побыстрей?
Алевтина Арсеньевна очень удивилась его наивности. Она внимательно просмотрела бумаги:
— Есть, но только на третье тысячелетие. И то я не совсем уверена, что у вас примут документы.
«Видно, не обойтись мне без Григория», — подумал Владимир, называя имя и отчество друга.
— Ну что же вы? Так бы стразу и сказали! — В телефонном разговоре она ни разу не обратилась к собеседнику по имени, но Владимир догадался, что она беседует с Григорием. После звонка потребовалось еще минут пять, закончить формальности. Женщина взяла документы, просмотрела их и сказала:
— Прекрасно, молодой человек. А теперь вам необходимо внести сумму на этот расчетный счет, — она протянула ему реквизиты и записку, в которой было указано, сколько еще он должен доплатить кроме официальной оплаты.
— Вам сразу отдавать? — не осознавая до конца сумму, поинтересовался Владимир.
— Нет, что вы! У вас есть гарант. Принесете после получения ордера. Зачем так рисковать? До свидания, не буду вас задерживать, Владимир Николаевич.
Только оказавшись на улице, Владимир задумался, где можно взять недостающую половину. Конечно же, можно занять, только вот чем отдавать.— У Нади есть золотые украшения, выкрутимся, — успокаивал он сам себя. — Вот пришло время и мне подаваться в кооператив. Что же делать, если кругом обдирают тебя, как липку? На работе столько не заработаешь».
Владимир решал, либо сесть на метро у «Смоленской», либо прогуляться по Арбату и там без пересадки. Он решил пройтись. Любимую улицу было не узнать. Шел он, не торопясь, рассматривая продавцов, с чьих лиц мигом сошла печать социализма. Ему казалось, что он всю сознательную жизнь прожил в сказке и только теперь столкнулся с реальностью. А где те люди с открытыми улыбками, с их отношением к работе, к жизни? Куда все подевалось? Возможно, и не было никакого социализма, а лишь фарс. Или он существовал только для тех, кто наверху? Он неожиданно для себя, нашел ответ, почему закаленным в боях руководителям не нравились идеи научной биологии, из-за которых Вавилов принял мученическую смерть. Им предпочтительней была лысенковская, быстро меняющая сорта растений в лучшую сторону, и над нами, разумными созданиями, все эти годы шел такой же эксперимент. Не из лучшего материала делали нечто прекрасное, а из худшего, обманывая себя, ковали будто бы идеальное. И что вышло?
Владимир останавливался у самодельных палаток, рассматривая товар. Нетерпеливые покупатели просили его посторониться, и он уступал место. У следующей точки все повторялось. Его бесцеремонно отодвигали. Он не возмущался, отходя с улыбкой в сторону, но и там кому-то мешал.
Настроение у него было замечательное, поэтому он не реагировал на толпу, наслаждаясь открывающимся ему зрелищем. Главное — человек и его изменившаяся вдруг сущность, только это интересовало Владимира.
Неожиданно он вспомнил, как когда-то шел с мамой от метро «Сокольники» в сторону парка, и ничего не изменилось — та же толпа, только одетая намного хуже, торговала печеньем в пачках, хозяйственным мылом, хлебом, короче всем, что тогда имелось. Кто-то менял селедку на хлеб, кто-то покупал кильку в качестве закуски. Тогда только-только закончилась война, и люди были переполнены надеждой в светлое будущее. Так уж устроен человек. Он стерпит все и простит всем свои неудачи. Однако человека невозможно обманывать десятилетиями. Общество быстро перестает верить в способности тех, кто наверху. Мама тянула его за руку, а он просил купить ему хотя бы один мандарин. «Нет денег у нас, сыночек, — жалостливо объясняла тогда мама, — да и не насытишься ты мандарином. Обещаю, что на новый год у тебя будет целых три мандарина». Маленький Владимир соглашался подождать, и, хныкая, плелся за мамой.
Сегодня же люди были сыты, хорошо одеты, всего у них было вдоволь, но все равно что-то нужно. Им необходимо хвалиться покупками перед другими. Раньше идея была, а теперь ее не стало, остались лишь бардак, да хаос. В душе стало пусто. Общество приучили, что с неба упадет ширпотреб импортного производства, а на закуску выдадут колбасу салями из далекой Финляндии. Эх, не понимают люди, что только прогресс принесет им благополучие!
Владимир остановился у книжного лотка. Книги лежали на целлофане и в двух огромных баулах.
— У вас есть что-нибудь историческое? — поинтересовался он у продавца в очках.
— Да, есть. Про Русь, про славян — четыре книги.
Владимир, не торгуясь, взял все четыре.
Тут к нему подошла молодая женщина с изможденным лицом, за ней прятался маленький мальчик лет шести. Владимир уже было приготовился отругать ее, но его опередили.
— И вы бедные, денег только на книги хватает, — сказала женщина.
Лицо мальчика было рядом, глаза смотрели с мольбой. Не раздумывая, Владимир вынул из кармана десятку.
— Ступай, пообедай с мамой, — проговорил он, и почти бегом заторопился прочь.
Дома Владимир неожиданно для себя получил искреннее сочувствие и понимание. Он думал, что жена скажет, что это дорого, но зря переживал.
Выслушав мужа, она прижалась к нему:
— Не надо детям знать об этом.
— Правильно, Наденька. Пусть хотя бы они будут чистыми.
Приближался день бракосочетания.
— Еще три дня и вы муж с женой, — проговорил Владимир, обращаясь к Марине с Алексеем. — Ну, как вы себя чувствуете? — поинтересовался он, по дороге на аэродром.
— Владимир Николаевич, скорей бы уже!
Проезжая знакомые места, Владимир вспомнил прошлое. Когда-то он провожал друзей, улетающих в Монголию.
Неожиданно выглянуло солнышко, и повеяло теплом. Кто они, что за люди, с которыми его свела судьба. Вот они, — подумал он, увидев мужчину и женщину в дубленках, с двумя чемоданами и огромным букетом. Он не ошибся. Встреча родителей и сына вызвала у Владимира бурю умиления.
Марина была в восторге от цветов.
Владимир все время повторял имя-отчество свояков, боясь, забыть — Анна Елизаровна и Николай Степанович.
— Как долетели? Не трясло? — спросил Владимир.
— Нормально, — ответил свояк.
Уже дома Владимир понял, что свояки довольно симпатичные люди. При разговоре он выяснил, что они ровесники. Всем своим видом они свидетельствовали, что прожили вполне размеренную жизнь. От них веяло здоровьем и радостью.
Свояченица улыбалась неподражаемой улыбкой. Так, наверное, улыбаются лишь на границе Европы и Азии, где в горах запрятаны самоцветы, и лет триста назад казаки-первопроходцы наладили рудное дело.
На предложение Надежды остаться в приготовленной для них комнате, свояк ответил отказом: «Нельзя, так не принято на Руси».
Оказалось, что в Перово у них есть какие-то дальние родственники. Они договорились обсудить все на следующий день.
— Они мне понравились, — улыбнулась Надежда.
— Мне тоже.
Владимир радовался, что еще один день прошел, осталось ждать совсем недолго...
Тишина. Отгуляли свадьбу, отплясали — и потянулись будни. Как будто и не было ничего. Пройдет десять лет, человечество встретит третье тысячелетие. Что оно принесет людям? На сей счет у Владимира не было никаких мыслей. Незнание механизма власти не давало ему возможность представить, что произойдет через год-два, не говоря уже о таком большом сроке. Неужели, — задумался он, — могут появиться свободные газеты. Нет, свобода для единомышленников, учредителей газеты — будет. Но это не означает, что люди, имеющие противоположное мнение, посчитают ее таковой. Пока мы не достигли вершины, противоречие будет сопровождать нас. И дальше, в следующем движении оно вновь появится. Он рассмеялся — вроде, простой пример из жизни, а опять математика. На этом факте он остановился.
Николай пододвинулся поближе к Владимиру, — У меня к тебе разговор есть. Хотел до свадьбы, но решил, что это неудобно. А вот сегодня, думаю, в самый раз. Что нас с жильем для молодых ? Услышав ответ Владимира, он радостно воскликнул, — Ой, как хорошо! Прямо бальзам на сердце! А на счет денег не волнуйся — я привезу, а ты сразу же их отдашь. У нас все покупается мигом, товар пришел — а через час его уже нет. А когда квартиру получат, то я два-три контейнера с мебелью пришлю.
Перед глазами Владимира встал образ его могучей огромной страны с ее производственными мощностями.
— Эх! — вздохнул Николай. — Почему не началась эта перестройка, когда нам было по сорок лет?
— Уж лучше по тридцать, — улыбнулся Владимир.
- XIX -
Владимир решил, что наступивший новый год станет для него переломным. Перемены в обществе заставили его задуматься, он анализировал свою жизнь, оглядываясь на прожитые годы. Бег за призраком он решил приостановить. Лишь несколько постулатов о мироздании, которые родились в споре с друзьями, продолжали тревожить его разум. Книги, тетради, записи на отдельных листах — все было аккуратно перевязано тесьмой и запрятано на хранение до лучших времен, до озарения, которое, он был уверен, когда-нибудь посетит его.
Побывав в одном месте, он мчался в другое. Его голова была забита разными мыслями. Он думал и о государственном устройстве, и о работе, и о семье. У Севы он бывал почти ежедневно.
И сегодня, прежде чем отправиться к Григорию, он сначала заехал к Севе. Друг всегда встречал его приветливо, сочувствуя его долгому выбору. Настоящий период времени Сева называл переломным для всей страны. А когда Владимир интересовался, не будет ли хуже, то тот уверенно заявлял, что скоро наступят лучшие времена. И все же Владимир не понимал, что вселяет в друга такую уверенность. «Жизнь, — пояснял Сева. — Наши газетчики, кажется, все рассказали о руководителях, ввергших нашу страну в бедствия. Я помню о негативном, но одновременно я склоняю голову перед нашими отцами и дедами, с честью выдержавшими все выпавшие на них испытания. И, слава Богу, что этот период заканчивается».
— А почему ты считаешь, что нам все рассказали? — не согласился Владимир.
— Да я и не против, я за продолжение. Но нельзя двигаться вперед, постоянно жалуясь на прошлое и обвиняя наших предков. Я думаю, хватит полоскать историю. Надо оставить плохое на обочине. Но надо всегда помнить, что это все было. Этого никак нельзя забыть.
— В общем, народ должен гордиться своими великими предками и не сожалеть о тех, кто мешал их свободе. Я правильно понял? — поинтересовался Владимир.
— Да. Но не надо надеяться на то, что в дальнейшем все будет хорошо и прекрасно. Нет, и еще раз нет. Ничего нельзя переделать за короткий срок. Нам всем предстоит жить и бороться с грузом прошлого и грядущего настоящего. Нас семьдесят лет кормили обещаниями о светлом будущем. Но народ, устав от всего этого, теперь стремится вернуться в потемки. Он даже не понимает, что такое капитализм и стремится к этому. Людям надоело старое.
— А ты представляешь, что будет, если вся эта система полетит в тартарары?
— Дел будет невпроворот: новая конституция, экономика, судебное устройство и так далее, — Сева продолжал перечислять, ему уже не хватало пальцев на руках.
Владимир рассмеялся:
— А ты ботинки сними.
Но Сева не обратил на шутку внимания. Более полутора часов у Севы пролетело минутой.
Провожая Владимира Марина передала ему перечень импортного оборудования, которое за последнее время получила легкая промышленность.
От Севы он направился в объединение на совещание к директору.
Игорь Петрович уделил ему не более минуты.
— Знаю, — сказал он, увидев в дверях Владимира, — жди и не беспокойся. Пристроим куда-нибудь тебя с твоим коллективом.
Спустя пару минут он посмотрел на Владимира и удивился, что тот еще не ушел.
— Владимир Николаевич, — проговорил Игорь Петрович уже мягче, — что ты от меня хочешь? Иди, и не мешай мне работать. — Тут он рассмеялся. — Ждешь, что я сорвусь? Не дождешься. Иди уже, тебя по ошибке вызвали.
На улице Владимир вздохнул полной грудью, в его душе не было обиды на начальника, который только что отмахнулся от него.
По дороге он решил зайти в ЖСК. Он переживал, что документы могут не пройти. А еще он беспокоился из-за свояка, который все время звонил и спрашивал, когда привозить деньги. Владимир каждый раз просил подождать, объясняя свояку, что документы пока не рассмотрены.
Алевтина Арсеньевна встретила его словно старого знакомого. Она поднялась со стула, чтобы поприветствовать Владимира. Для каких целей к оплате добавлялась сумма сверху, она пояснила — на улаживание щекотливых вопросов для подключения сетей, для подарков в контролирующие организации, а также на премию людям, которые создали ЖСК. Она тоже получала свою часть, и была довольна.
— Вы уж извините меня, я зашел узнать, как там продвигается решение моего вопроса.
— Не волнуйтесь, вам скажут, когда нужно будет приехать и привезти то, о чем мы с вами договаривались, — загадочно улыбаясь, произнесла она. Успокоится и получить ясность он решил у Григория.
Друга он застал за просмотром телевизора.
Шло заседание Верховного Совета.
— Владимир, смотри, — Григорий указал на женщину с кожаной сумкой на плече, — вот молодец, так и рубит правду-матку с трибуны!
— А как аудитория ее принимает?
— Когда как. Разве их всех пробьешь?
— А кто тебе еще нравится? Или тебе нравятся только те, кто отвечает твоему образу мыслей? Смотрю я на них и удивляюсь. Государственные вопросы решают, а устроили целую комедию. Народ над ними смеется. Может, и мы заводские собрания транслировать начнем? А почему бы картину «Гараж» не крутить ежедневно? Там такое же веселое заседание.
— Так надо. Кто-то задумал раскачать сегодняшнюю власть. Смотрит народ, и у него мнение о каждом выступающем и о заседании в целом складывается. Лично мне импонируют Собчак и Попов. Особенно я люблю Афанасьева. Он идет к трибуне словно медведь. А речь-то у него какая — плавная, неспешная, а главное — по делу.
В перерыве заседания Григорий выключил телевизор:
— Хватит, пора бы и поработать.
— А разве ты только что не работал? — засмеялся Владимир.
— Шутишь? — Григорий вдруг стал серьезным, — Я слышал, тебе скоро за квартиру рассчитываться. Ты не волнуйся, я деньги приготовил. Когда заберешь?
— Радоваться бы мне, а не могу. Но за помощь спасибо. У меня теперь сват есть, он сам предложил доплатить недостающую сумму. Меня сейчас одно тревожит, уж скорей бы с расчетом побывать у твоей знакомой.
— Она симпатичная, ты не находишь? — улыбнулся Григорий.
— А ты что, желаешь нас поближе познакомить? Да, я заметил, она очень соблазнительная.
— Что ты? — засмеялся Григорий. — Она тебе не по карману.
— Да? А я как-то и не подумал об этом? Кстати, она замужем?
— А разве это меняет дело? Для кого-то замужем, а для избранных свободна. Платят же за действие, а не за просмотр паспорта.
— А муж не ревнует ее?
— Муж объелся груш. У него, таких как она, молодых, свободных — пруд пруди.
— А дети у них есть? — не унимался Владимир.
— Нет. Кто из них не может, я не знаю. Потому они к жизни так легко и относятся. Муж гастроли организует, вертится целый день. Даже за границу выход нашел. А ее пристроили, чтобы она ему не мешала.
— Когда двое смотрят в разные стороны, то, считай, нет обмана, — произнес Владимир.
На этом лирические отступления закончились.
Владимир пододвинул Григорию перечень на двух листах. Григорий просматривал, произнося вслух названия городов и фабрик:
— Вот этого директора я знаю. Поедешь туда, меня с собой возьми. А вот этот — деляга еще тот. С ним вряд ли удастся договорится, но ты все равно попробуй. А впрочем, я жду некоего Марка, с ним обо всем и поговорим.
— Кто такой?
— Тебе слова «лидер» и «эксклюзив» о чем-нибудь говорят?
— Каждый понимает по-своему. А ты имеешь представление об эрмитовых формах, а что такое аппроксимация знаешь? Знаю, что не знаешь. Потому я не пойму, почему человек из финансового учреждения так возвышается в глазах людей, бросая в толпу незнакомые слова.
— Ты не в духе, Володя, и прошу, не обижайся на мой нечаянный вопрос. Если мы что-то не знаем, то научимся. Давай вернемся к Марку.
Он мой первый и самый надежный оптовик, очень порядочный с душой нараспашку. Доверчивость — самый большой его недостаток. Она все время ему боком выходит. Деньгами, личным трудом он свои ошибки исправляет. Говорят, что евреи не такие, как все. А у меня пример перед глазами. Да никто бы и не подумал, что он еврей.
Григорий посмотрел на часы:
— Я тебе сейчас расскажу, где и при каких обстоятельствах мы с ним познакомились. Он, как и я, сидел за куплю-продажу. Меня за деньги раньше срока освободили. На сегодняшний день, что у меня, что у него — документы совершенно чистые, согласно которым никто из нас не сидел, и к суду не привлекался. Бумаги за вознаграждение и приличное, уничтожены.
— А зачем вам это надо? Ведь в капитале торговля — двигатель прогресса.
Григорий усмехнулся. А я не желаю, чтобы в будущем кто-то моей липовой судимостью меня шантажировал.
— Это твое дело, Гриша. Все в жизни бывает. Сесть можно и за транспортное происшествие. Грех человеческий только в двух случаях не прощается.
— В каких же?
— Убийство и подлость. Но если честно, я сомневаюсь в своей правоте.
— А где измена Родине?
— Так это и есть подлость по отношению ко всему обществу. Только Бог может решить, простить человека или нет...
Неожиданно они замолчали, когда в комнату вошел мужчина. Владимир сразу догадался, что это и есть тот самый Марк. Лицо круглое, ничем не примечательное, характеризующее его как человека склонного к полноте, густая шевелюра с избытком покрывала его голову сбоку и со спины. На самой верхушке блестела лысина, его веселые глаза удивительно гармонировали со здоровым румянцем на щеках.
— Полный расчет, — проговорил он чистым приятным баритоном, передавая Григорию увесистый целлофановый пакет.
— Как это тебе удалось? — удивился Григорий, на глаз определяя объем выручки.
— Случайно. Приехал на рынок — меня оптовик из другого города дожидается.
Марк наклонился к Григорию и зашептал ему на ухо.
— Не беспокойся, все свои, — успокоил его Григорий. — Владимир Николаевич — друг детства.
— Нас всех кто-то знакомит, — сказал Марк.
— Вы что, господа, не включаете телевизор. Сегодня же Бориса покажут.
— Это того, который на транспорте показуху устраивает и в отечественных ботинках щеголяет?
— Так надо, чтобы показать народу, что он свой человек и далек от правящей верхушки.
У шкафа он налил воды и осушил стакан. Продолжая зачищать Бориса и его окружение, Марк спросил у Владимира — Интересуешься политикой?
— Да он же в экономике ноль, — прямо не отвечая на вопрос сказал Владимир.
— А кто из нас больше ноля, — в сердцах произнес Марк.
— Семьдесят лет пролетело и где наша экономика? А потом он не главным в правительство идет, а по заграничному скажу, в президенты. Доиграется наш верх, опомнится, да поздно будет, — как-бы заканчивая разговор, сказал Владимир и засобирался в дорогу.
Вернулся он домой к ужину. Он опять не видел впереди цели, у него в голове роились глупые мысли о никчемности человеческой жизни. Он решил для себя, что такие слова как «хорошо» и «плохо», ничто иное, как абстрактные понятия, смысл которых зависит от прошедшего периода и его восприятия людьми. Два индивида имеют об одном и том же явно противоположное мнение. А было ли когда-нибудь у него самого всё хорошо? В семье да, на работе — сложно сказать, чего было больше. Все это оттого, что ему не удалось целиком проявить свои способности.
— Володя, позвони Анатолию, — вывела его из задумчивости жена.
Владимир подошел к телефону, но, прежде чем набрать номер, спросил:
— Ты заметила, что на свадьбе Анатолий веселился через силу?
— Да. Екатерина была его копией.
— Помниться, они приехали, посидели за столом, поговорили с мамой, с молодоженами, а потом сестра их незаметно проводила.
Набрав номер, Владимир услышал в трубке голос Анатолия, который попросил его приехать.
— Во-первых, куда? — поинтересовался Владимир.
— На дачу. Извини, что сразу не сказал.
За город Владимир отправился на такси. Дорога была спокойной, встречных машин было мало. По обе стороны дороги стоял сплошной забор, который был едва различим. На первом же посту их остановили.
— Куда путь держите? — поинтересовался человек без формы.
Владимир назвал адрес и фамилию хозяина.
Повертев в руках права, человек вернул их таксисту.
На втором посту их вновь остановили. Подошли двое в милицейской форме. Они внимательно посмотрели на пассажиров и пропустили.
Увидев очертания знакомого дома, Владимир попросил таксиста остановиться. Расплатившись с водителем, он направились к дому.
— А я-то думал, сюда только на персональных машинах приезжают, — проговорил ему вслед таксист.
— Случается, и на попутках добираются, — отшутился Владимир.
Анатолий вышел ему навстречу в халате. При этом он был чисто выбрит, от него шел приятный аромат одеколона, а его генеральский мундир висел тут же на стуле. Это подсказывало Владимиру, что Анатолий собирается на работу.
— Я вовремя?
— У меня отпуск, поэтому любое время походит, — ответил Анатолий, показывая Владимиру, куда можно повесить полушубок.
В гостиной Владимир вышел выпить рюмку коньяка за встречу. Усевшись у камина, он выслушал рассказ Анатолия о его время препровождении.
— Хожу из угла в угол, это и есть мой отпуск, да еще скучаю. Дальний Восток стараюсь забыть да не могу. Перед глазами пурга, хлопья глаза слепят, а мне туда вернуться хочется. Понимаешь, здесь мне тошно становится. Как мама? — вдруг спросил он.
— Плохо, — ответил Владимир с такой горечью в голосе, что Анатолий тут же предложил помощь.
— Скажи, что надо, пока я в должности.
— Ты что, Бог? Ничего и никто уже не поможет, ни миллиарды, ни медики-светила. Как мы не можем остановить мгновение, так и уход человека. Я уже все перепробовал. Друзья устроили маму в лучшую больницу на обследование. Я был полон надежд, веря в исцеление. Но на третий день врач отказался от операции. Я просил, давал деньги, ругался, надеялся на чудо, а врач только слушал и хмурился. Выслушав меня, он тихо произнес — не больше года. И я забрал маму домой.
Анатолий положил руку на плечо Владимира:
— Садись поближе к огню, и выпей.
Бревна потрескивали в камине. Жар, исходящий от огня, заставил друзей отодвинуться.
— А где Катерина? — поинтересовался Владимир.
Наступило молчание. Анатолий не спешил отвечать. Признание прозвучало глухо, с тоской в голосе.
— Не живем мы вместе, только на людях стараемся казаться идеальной парой, а дома чужие.
— То-то я заметил, что вам невмоготу находиться рядом. Теперь я понимаю, почему вы так быстро убежали со свадьбы.
— Да, Володя, — вздохнул Анатолий. — Тридцать лет совместной жизни, за один миг пошли прахом. Виню я только себя одного. А знаешь, как это произошло? — неожиданно сказал Анатолий.
— Догадываюсь. Она застала тебя с другой?
— Почти угадал. Садимся мы с девушкой в машину, а она тут как тут. Ее «жигуленок» в стороне стоял, я его только потом заметил. Она обозвала меня кобелем, и уехала.
— Сгоряча и не так обозвать можно.
— А я на следующий день уволиться надумал. Мои фантазии разбушевались. Я решил все бросить и поселиться навек в деревне или на крайний случай в небольшом городке. Встретился я с Аней, той девушкой, а она выкатила свои огромные глазищи, смеется. Чего, говорит, не бывает, ты забудь, как я обо всем забыла. Спокойно, без эмоций, сказала она все это и ушла. У меня как пелена с глаз спала. Дома я заявил жене, что во всем виноват, пусть называет меня, как хочет. Я даже сказал, что не буду возражать против развода.
Катерина посмотрела на меня, лицо перекошено. Думаю, сейчас заплачет. А она «дурак» говорит и показывает мне фотографию детей. Сказала, что не поймут они нас.
Исповедавшись, Анатолий успокоился. Он наконец-то высказал то, что держал в себе. Причем он рассказал обо всем человеку, в порядочности которого был абсолютно уверен.
Одиночество всегда сопровождает человека, занимающего высокий пост. Так было и будет всегда. Люди еще не научились у электронов занимать ту орбиту, которая соответствовала бы их энергетическим способностям. Что у элементарных недопустимо, то у людей — сплошь и рядом.
Опять элементарные покоя не дают, одернул себя Владимир.
— Я не берусь, что-либо советовать. Я никогда не был в твоей ситуации. Но то, что она назвала тебя ласково дураком — признак вашего скорого примирения. Жди, а главное — не торопи время.
— Ты в этом уверен? — уцепился за эту мысль, как за спасательный круг Анатолий. Но, услышав в ответ веселый смех Владимира, он улыбнулся — А сколько ждать?
— Не знаю, не знаю. Но после командировки во Львов постараюсь пригласить вас в театр на самую дорогую премьеру, от которой Катерина не сможет отказаться. Или что-нибудь еще придумаю.
— Так ты же в отпуск собрался, зачем же тогда во Львов едешь?
— Заработок левый появился, вот и еду. А если честно, то я планирую в скором времени уйти на вольные хлеба, в кооператив. Надоело жить обещаниями. Нас начальство ими уже год кормит.
— Да, у всех жизнь трещину дает. Но я думаю, ты зря торопишься. Помощи от меня не просишь.
— О какой такой помощи ты говоришь, когда не понятно, что будет завтра? Туда, наверх, например, в замминистры я бы пошел, и не меньше. И, причем, только в первые, а не во вторые, и не в третьи.
— Да, ну и шутки у тебя! Выше не желаешь? — расхохотался Анатолий.
— А кто меня выше пустит?
— Ладно, пофантазировали и будет. Только я не пойму, куда тебя несет в наше неспокойное время? Это же рядом с Польшей. Почти на границе. Ты там поосторожней. Люди на окраинах всегда бунтуют, и чего им только не хватает?
— Старая идея изжила свой век, а новой нет. Оттого и анархия всюду, — сказал Владимир.
— Это верно. Пропал энтузиазм у людей. Не хотят они больше открывать новые земли, осваивать целину. На мелочах мы свой запал растеряли. Обидно за страну. Всего-то лет двести назад некоторые царьки у Потемкина о милости просили! Просили под защиту свою взять. И что мы, пра-пра-правнуки, получили в итоге? Угнетателей, душителей свободы, — Анатолий разошелся. — Я не политик, солдат. Что мне прикажут, то и выполняю. Вот за что я скорблю сегодня? В Прибалтике наших парней чуть ли не завоевателями считают, на южных границах стреляют исподтишка. Да ради бога, пусть подавятся своей самостоятельностью и катятся, куда хотят! Выходит, как в пословице, Не хочешь зла, не делай добра. В последнее время мне выступления Сахарова не нравились. А теперь я думаю, почему он, сделавший столько полезного для страны вдруг, оказался в рядах диссидентов. Он прав был, когда с трибуны предлагал народу свободу выбора. Пусть уходят, но только с той территории, с которой вошли в Союз.
— Вы с Всеволодом Андреевичем мыслите одинаково. Он физик, кибернетик, экономист и политик. А еще он будущий капиталист. У него должность намного ниже твоей. Так вот, вопрос в следующем, почему бы тебе при встрече с Михаилом не изложить cвое собственное мнение. А еще ты можешь поинтересоваться, нужен ли социализм в восточных странах. Я так понимаю, прошли те времена, когда мощь страны зависела от территории, и от численности армии. Но сегодня-то другой век — ядерный. Взорвали мы пятидесятимегатонную водородную бомбу и ужаснулись. А что произойдет с нашим земным шаром, когда кто-нибудь вздумает стомегатонную испытать? Физика предполагает возможность возгорания атмосферы. Я не хочу, ты не хочешь, миллиарды людей не желают второго солнца. Некоторые из-за недопонимания тешут себя мечтой стать властелином земли. И начхать им на всех и на все что их окружает.
— В этом я с тобой согласен. Ты верно рассуждаешь. Но то, что я могу изложить Михаилу свои мысли вот так просто — ты заблуждаешься. Кто меня до него допустит. ЦК выслушает и задумается, с чего бы это он политикой занялся? Задумай кто переговорить с президентом США, вряд ли его кто на порог Белого дома пустит. Так уж наш мир устроен. Но то, что наша система лучше, чем монархия — это неоспоримо. Партия с программой должна быть.
— А если две партии или три, что тогда? — поинтересовался Владимир.
— Народ, и только народ обязан разобраться в том, какая программа ему подходит.
— Так ты же самый настоящий диссидент! — рассмеялся Владимир.
— Ну, это ты загнул! Я только с тобой, наверное, могу в такие рассуждения удариться, и больше, думаю, ни с кем.
Продолжая, Анатолий рассказал, как недовольство от народных масс первыми ощущают низовые партийные ячейки. А далее районные органы и ЦК, а потом уже доходит очередь и до Политбюро.
— Стоп, Анатолий! Возражаю. В восемьдесят пятом году не было никакого недовольства, но Михаил начал перестройку. Он в душе бунтарь, но тихий и медленный. Ему сверху видней, что обстановка изменилась в худшую сторону. А тут и второй бунтарь появился — Борис, которому подавай все и сразу. У нас из-за его поездки в Америку чуть ли все не перессорились. Помнишь, в новостях показали, будто бы он пьяный. Некоторые заявили тогда, что это происки тех, кто его терпеть не может. Исказили, мол, факты. Якобы он был сильно уставшим, а не пьяным. А некоторые смеются, мол, дотерпеть до дома не смог. А я считаю, что мы узнаем правду только лет через пятьдесят, когда ни его не будет, ни врагов его.
После наскоро приготовленного Анатолием обеда они пошли на прогулку в зимний лес. На обустроенной полянке, Анатолий кого-то позвал, и появилась белка. Она проворно подбежала к нему, выхватила у него из рук протянутый ей орех, и быстро скрылась на дереве. На сало прилетел хоровод синиц. Они быстро хватали клювом маленькие жирные кусочки и улетали.
— Прямо таки рай для ребятишек! — восхищенно произнес Анатолий.
К вечеру мороз покрепчал. Снег под ногами гуляющих поскрипывал. Владимиру казалось, что Анатолий что-то хочет ему сказать, но обдумывает, не зная, как это преподнести. Он его вызвал явно не для того, чтобы рассказать о размолвке с женой, или чтобы поинтересоваться здоровьем мамы.
Владимир не решался спросить прямо. Это была не его тайна.
Когда они вернулись домой, Анатолий подбросил в камин пару поленьев, зажег свет. Владимир, было, засобирался домой, не представляя, как ему отсюда выбираться. Анатолий посмотрел на часы.
— Я машину вызвал к шести. Не волнуйся, я лично доставлю тебя к жене и зайду, чтобы с ней поздороваться.
— А ты соображаешь в политике, — после недолгой паузы вновь заговорил Анатолий. — Говоришь, идея себя изжила, страна ринулась в бой за тряпками. Каждый пытается свой быт устроить. Это верно ты определил.
— Я думаю, Анатолий, надо, чтобы для людей и для страны в целом благополучие стало нормой, неотъемлемой атрибутикой. Тогда-то любая идея о светлом пройдет.— Я тебя понял, философ, — засмеялся Анатолий. — Сто лет нам хватит на землю, двести-триста — на освоение околосолнечного пространства. А уж остальное оставим для бесконечности.
— Что поделаешь, уж такова человеческая сущность или программа, которая заложена в человеке свыше.
— От Бога что ли? — уточнил Анатолий.
— А если я скажу, что да, ты что, воспротивишься?
— Нет, — не раздумывая, ответил Анатолий. — А теперь, давай отвлечемся от философии и поговорим о дне настоящем. У меня к тебе просьба. Никто не скажет, какие перемены нас ждут завтра, и никто не ведает, что с нами случится. Лично я не боюсь уйти из мира сего, просто, без страха, по-солдатски защищая родину. Думаю, что и ты. А вот чего понять я никак не могу, как можно воевать против собственного народа. Потому, когда наступит день икс, я честно заявлю, что не для того меня учили, и не для того мне доверили оружие. А чтобы не случилось кривотолков, потому что с человеком может случиться все, что угодно, оставляю тебе на хранение пакет. Если меня вдруг не станет, отдай его жене и детям, — Анатолий встал, подошел к шкафу и вынул оттуда сверток. — Отдам его, когда приедем к тебе. Ты должен быть в этом чистым. Нельзя, чтобы кто-нибудь видел, как ты выходишь от меня со свертком.
— Неужели все так серьезно?
— Пока не могу ничего сказать. Дай бог, чтобы я ошибался. Знаешь, я уж, было, совсем решил уходить из армии, а вот теперь передумал — остаюсь. Я должен увидеть, чем все это закончится.
В дверь позвонили: два длинных гудка, один короткий.
Анатолий встал:
— Это Николай приехал за мной, — в его голосе не чувствовалось обреченности.
- XX -
От поездки Марка и Владимира во Львов остались лишь воспоминания. Владимиру запомнились всего два эпизода. На первое место он поставил ужин в еврейской семье.
Не одобряя отъезд родственников Марка, Владимир сказал :
— Ну куда твои на старости лет собрались? Кажется твоему Семену за пятьдесят, жене столько-же, а дети, их трое, что с ними произойдет, где они свое образование завершат? Родина их здесь уже тысячу лет, а не век или два.
Марк вздохнул.
— Мои родители их тоже отговаривали и толку ноль. Вот я еврей и никуда не собираюсь.
Киев запомнился Владимиру осмотром достопримечательностей.
В Москве еще со свежими воспоминаниями он открыл дверь в кабинет Григория.
То, что он выполняет не свою работу, его не трогало.
— Что с тобой, Володя? Ты не мечешь громы и молнии? — пошутил Григорий, увидев спокойное сосредоточенное лицо друга.
Владимир молча передал Григорию отчет и остаток денег. На душе у него зияла пустота. В настоящее его вернул голос Григория.
— А у меня для тебя прекрасная новость. Ты можешь смело идти и получить документы в исполкоме.
— Да, пойду. А когда у твоей мадам мне надо появиться?
— Ты не переживай. Вместе поедем. Я дам тебе знать, когда. Ну, ты хотя бы улыбнулся, обрадовался. Я смотрю на вас, госслужащих и инженерно-технических работников и удивляюсь. Неужели вы все такие инертные, малоподвижные, не приспособленные к переменам?
— Спасибо, развеселил ты меня. А я не могу понять, как ты сам жил все прошлые годы. Смотрю на тебя и радуюсь, что ты нашел себя в жизни. Григорий промолчал. Разговор, как всегда, иссяк внезапно. Его срочно вызвали в цех.
Рано утром, по просьбе Григория, Владимир отправился в небольшой областной городок.
Пять часов езды и он в кабинете директора.
Перед ним сидел крупный мужчина, ростом с Владимира, выше среднего, с маленькими глазками, густыми бровями и толстыми щеками.
— У вас есть какой-нибудь документ? — поинтересовался хозяин кабинета.
Владимир протянул служебный пропуск с правом посещения главка, полученный еще на прежней должности.
Внимательно рассмотрев все звездочки и значки, которые свидетельствовали о степени важности документа, мужчина пожал руку Владимира и представился:
— Тельцов Иван Константинович.
Что это за человек? — подумал Владимир. — К какой категории относится? Пока сложно было сказать, но Владимиру почему-то показалось, что этот человек четко даст ответ «да» или «нет».
Тельцов, покачиваясь в кресле, спросил:
— Как там у вас в главке?
— Думаю, неважно. И не только там, но и на производстве.
После обмена любезностями, Владимир произнес вслух легенду, которую они с Севой заранее заготовили. Он рассказал, что руководство решило наладить производство товаров народного потребления. Именно для этого и был создан кооператив.
Ознакомившись с письмом, Тельцов вернул его Владимиру. Для себя он сделал пометки, где-то поставил крестики, где-то нарисовал галочки.
— Галочка — нет оборудования, крестик — отдам,— пояснил Тельцов.
Такой подход к делу обрадовал Владимира, но он не подал вида. Тельцов не спешил. Он попросил принести чай для себя, и кофе для Владимира. Он оказался прекрасным собеседником. Рассказывал о продукции, поясняя, почему фабрика не получает прибыль, которая помогла бы ей встать на ноги.
— Оборудование устарело, и мы уже не знаем, что делать, — завершил свое повествование Тельцов.
— По-моему, нужно все разрушить и построить заново.
— Легко сказать, только вот где деньги взять?
— А зачем же вы тогда нам оборудование отдаете?
Тельцов махнул рукой:
— Ошибка в свое время произошла. Это не наш профиль, поэтому и отдаем. Не беспокойтесь, я в главке обо всем договорился.
— Отдам ровно за столько, сколько сами заплатили. Никто мне не позволит отдать дороже. Но вы же понимаете, все кругом дорожает. Соотношение доллара и рубля меняется.
— Никто не спорит, — усмехнулся Владимир, понимая, что теперь им придется торговаться.
— Мы тут посоветовались и решили попросить у вас, в придачу ко всему этому добру, импортные телевизоры и холодильники.
Владимир понял, что разговор начался конкретный.
— Сколько? — поинтересовался он.
Тельцов нарисовал две цифры:
— Жду от вас ответа.
Владимира давно не смущал вопрос «сколько сверху?».
— Сколько у меня дней на ответ?
— Два-три дня вам достаточно?
Домой Владимир возвращался весьма удовлетворенный встречей. Сделав подсчеты, он пришел к выводу, что при всех дополнительных тратах они имеют приличную экономию.
В этот же день поздно вечером подробно изложив Григорию разговор на фабрике, Владимир не забыл напомнить ему и о дополнительных затратах на покупку импортных телевизоров и холодильников.
— Прекрасно, — сказал Григорий. — Теперь ты понимаешь, в чем состоит помощь от Севы — он оптовик и у него этот товар намного дешевле, чем в «Березке».
«Расчетливым стал, — подумал Владимир, — и когда только успел? А, может, всегда им был, только где-то в глубине».
Переведя разговор в другое русло, Григорий предложил:
— Поедем к Алевтине, она ждет.
Владимир согласился.
При виде Григория, который тут же подошел и поцеловал Алевтину, она расплылась в улыбке. Владимиру же она протянула руку.
Сегодня она показалась Владимиру старше своих лет. Григорий же ничего не замечая, щедро сыпал комплиментами. Он поинтересовался, как дела у ее мужа.
— Ой, Гриша. Видимся редко, ты совсем обо мне забыл, — печально пожаловалась она. И вдруг совершенно другим тоном произнесла, — А ты зря отстранился от концертной деятельности. Зря.
— Я думаю, это было бы зря, если бы я был импресарио, — улыбнулся Григорий. — А кем я был, простым музыкантом, уставшим от халтуры и ресторанных склок. Но играть-то я не бросил. Приходи, — он пригласил ее в ресторан, — я столик закажу.
— Тогда приглашай молодого богатого друга, — ответила на приглашение Алевтина, посмотрев украдкой на Владимира.
— Увольте. Никогда не занимался сводничеством, и начинать не собираюсь.
— Хитрющий ты, Гриша. Я так и знала, что ты именно так и ответишь. Подождите, — проговорила она, и вышла.
Через пару минут она появилась с подносом, на котором стоял кофейник, коньяк, лимон.
— Давай за встречу. Помнишь, как я у вас работала, и Петя тогда рядом был? — с тоской проговорила она.
Григорий категорически отказался пить, — Не время. Вот, пересчитай, — протянул он ей два пакета. — А мы пока кофе выпьем.
— Я не сомневаюсь, что все верно, — произнесла женщина. Ей хотелось пообщаться, поговорить. Но Григорий дал понять, что им некогда.
— Расписку получить можно? — поинтересовался он.
Лицо Алевтины покрылось румянцем:
— Зачем ты меня так обижаешь, Гриша?
— Да не тебя, а твоих начальников, — проворчал Григорий. — Я смотрю, ты о них больше беспокоишься, чем обо мне. А вдруг осечка? Деньги-то я плачу.
— Господи, Гриша, да что ты такое говоришь? Никогда еще у нас такого не случалось. Хорошо, я расписку напишу, не беспокойся...
Когда они вышли на улицу, Григорий произнес:
— Стареет, но по-прежнему хороша.
Владимиру не хотелось обсуждать Алевтину. На него неожиданно напала злость. Почему природа распорядилась так, что женщины иногда занимаются не совсем подходящими видами деятельности? Ладно, малярши, но штукатур, молотобоец на железной дороге, в чьи обязанности входит таскать шпалы и забивать костыли, или подносчика горячего асфальта. А в колхозах, когда женщины вынуждены работать по колено в навозе?
— Хороша как кукла, но смой с нее штукатурку, поменяй одежку, заставь денек в поле поработать на морозе — не знаю, какой она тебе в таком случае покажется.
— Ну, ты завернул, — расхохотался Григорий. — Кто же тебе так настроение испортил?
— Жизнь наша сволочная. Давай я тебя отвезу, и домой поеду. Поехали! И когда же мы, наконец, заживем по закону? Когда же, наконец, наступит время, когда есть деньги — покупаешь, чего душе угодно, нет — жуй черный хлеб и запивай водой. А ты дай себе разрядку. Купи Алевтине шубу, своди ее в ресторан, — пошутил Григорий.
— Ага, а потом ей кольцо с бриллиантом захочется, а потом еще чего-нибудь! Этот процесс в математике начинается бесконечностью. Даже не знаю, как быть. То ли мучиться, то ли уже пора забыть о порядочности и начать делать деньги.
- XXI -
Раису Ивановну Владимир застал в производственном отделе. Он повеселел, чувствуя, его она дожидаются неспроста. Что-то произошло, — подумал он.
— Вас срочно вызывают к директору, — сказала Раиса, не давая Владимиру снять верхнюю одежду.
В приемной Владимир оказался среди шести ожидавших вызова.
Глаза их выражали покорность и смирение. Чувствовалось, что они не видели смысла в проводимом государственном эксперименте. Почти семьдесят лет твердили, что их путь самый верный, ведущий ко всеобщему благополучию. Ради «светлого» замучили миллионы, а теперь признали ошибки и опять начали учить народ жить. Некоторые надеялись, что завтра опять найдется самозванец, который не захочет изменить ход истории и повернет его обратно.
На помощь размышлениям Владимира пришла секретарша, которая любезно сообщила, что директор будет с минуту на минуту.
Директор, вошедший в приемную, сразу же узнал Владимира и пригласил его пройти к себе в кабинет. В глазах Игоря Петровича читалась напряженная борьба и целеустремленность, что очень порадовало Владимира.
— Откуда вы знаете Анатолия Андреевича? — спросил Игорь Петрович мягко и, как показалось Владимиру, очень доверительно.
Владимир схитрил, ответив полуправдой:
— Мы в тайге познакомились. В те времена он в чине подполковника служил.
— Ну, сегодня-то он уже генерал. Ты разве не знал об этом?
— Мы встречались на объекте, тогда он был в штатском. Но я догадался, что он теперь высокий пост занимает. Пока мы с ним разговаривали, его свита в стороне стояла.
Владимир чувствовал, что ему что-то собираются предложить.
— Вы знаете, для чего вас вызвали? — в лоб поинтересовался Игорь Петрович, пристально глядя в глаза Владимиру.
— Могу предположить, что это как-то связано с работой, но о чем конкретно вы собираетесь говорить, даже предположить не могу.
— А, так вы же были в отпуске и не в курсе произошедших перемен?
Игорь Петрович поведал Владимиру о конфликтах между подрядчиками и заказчиками.
— Беда с подрядчиками! У них лишь одна забота — увеличить сметную стоимость объекта. Месяца не проходит, как они просят скорректировать смету.
— Так вот, — продолжил Игорь Петрович. — Мне помогла встреча с твоим знакомым. Я ему о своих трудностях рассказал, а он мне в ответ — возьмите, мол, такого-то — называет твою фамилию. Говорит, что знает тебя, как человека грамотного, и что самое ценное — болеющего за производство. Вот я и согласился дать тебе в нагрузку создание кооператива. А решать тебе. Завтра жду ответ.
Раисе Владимир тут же предложил место директора кооператива.
— Владимир Николаевич, вы думаете, кооператив — это надолго? — спросила она.
— Надолго. Думаю, навсегда, — весело ответил Владимир, стараясь придать голосу уверенность.
Он подробно пересказал свою беседу с директором.
— В случае нашего согласия нам дают два месяца на становление. Ну, а потом, Ваша зарплата будет целиком зависеть от заказов.
— А кран, бульдозер, автомашины, инструменты, помещение — кто нам предоставит все это? — поинтересовалась Раиса.
— Не волнуйтесь. Их передадут безвозмездно. Вы садитесь и пишите, что нам необходимо.
Все, что так волновало Раису, казалось Владимиру незначительным. Главным для него была свобода.
Утром он появился в кабинете директора, опередив даже секретаря.
— Я согласен, — произнес он.
В полдень он передал Раисе бумаги на оформление кооператива.
— Что, опять в мечтах витаешь? — спросил его Сева при встрече.
— Да нет, выбор сделан. Мы с Раисой назовем наш кооператив «Вектор».
Эта новость очень обрадовала Севу, и он тут же предложил отметить это событие.
Владимир молча слушал Севу. Ему нравились перспективы, которые обрисовывал ему друг.
Сева заключил договор о взаимопомощи с Григорием и Владимиру предложил нечто похожее. Он надеялся создать в будущем что-то наподобие холдинга, имея торговые точки в разных городах, а, может, и странах. Первый компьютер был собран из импортных частей. И все-таки наиглавнейшим для его деятельности было создание программного обеспечения для пользователей и компьютерных игр. Владимир рассмеялся, он как никто другой понимал обиды Севы на тех, кто не давал возможности раньше создать нечто подобное. И только сегодня Сева как никогда максимально приблизился к осуществлению своей мечты.
— Послушай, — сказал Владимир, — ты внедряешься сначала в города, страны, затем континенты, потом тебе становится мало места на земле, и ты уже начинаешь о луне подумывать. Ты не находишь, что нельзя объять необъятное. Для этого и существует множество людей на земле. Так ты уж лучше им отдай часть пространства для деятельности.
Сева кивнул.
— Сначала всегда так бывает. Признаю, я слегка разошелся. Ну, а ты молодец. Сразу меня в реальность вернул. Скажу по секрету. Я понял, что нам чтобы выжить, необходимо создавать уникальные приборы. У этого изделия и цена всегда приличная, и для свободы мысли место есть.
От друга Владимир вышел довольный и разговором, и его готовностью помочь. В ближайшие дни Сева обещал дать заявку на реконструкцию производственного здания и на строительство нового помещения.
Надежда нисколько не удивилась решению Владимира насчет кооператива. Она была убеждена, что ее муж поступил верно.
Ее надежды на то, что программу отдела не сократят, не оправдались. Смутные предчувствия одолевали и ее. Твои опасения, Володя, сбываются. Мы лишь наполовину загружены. Того гляди, сократят нас. Тогда мы с Ольгой к тебе или к Севе работать пойдем.
— Что ты, мы же не на таком уровне работаем? Я не посмею использовать ваш бесценный опыт по пустякам. Думаю, вам будут продолжать платить, лишь бы сохранить кадры.
— Смеешься? Посмотрим, будет ли тебе до смеха, когда мне зарплату платить перестанут.
Но настрой Владимира нельзя было ничем испортить.
— Никуда вы не денетесь. Вы с Ольгой будете барометрами, с помощью которых мы определим, когда в нашей стране разброд закончится.
Через месяц был создан кооператив «Вектор».
Раиса, привыкшая за многие годы выполнять, а не рассуждать, сразу приступила к работе. Перед ней стояла задача, доказать, что предприятие «Вектор» существует не только на бумаге. Владимир, используя свое призрачное приближение к руководству, старался рационально его использовать, получая дополнительное финансирование и льготные кредиты. Однако, он понимал, что толку иметь все необходимое для выполнения работ и не иметь ни заказов, ни исполнителей. Для себя он решил, что не более чем через год, полтора оставить объединение и перейти работать к Севе.
Сегодня у него намечалась встреча у друга дома. У Севы он решил высказать свое видение объединения в будущем. Однако, еще в прихожей, Сева спросил:
— Что происходит с Виктором?
— Трудно ему, — ответил Владимир, — вот он и впал в депрессию.
— Твоя жена и Людмила — передовики задерживаются до ночи. Он один дома тоскует. Вот он и рвется к нам, а вернее, к тебе.
— Ну ничего, я его развеселю. Расскажу ему о ночной жизни неприкасаемых.
На звонок Сева отреагировал улыбкой:
— А вот и Виктор, я его наконец-то дождался.
Не успел Виктор войти, как Сева начал задавать ему вопросы.
— Все плачешься? Как только тебе не стыдно? У тебя светлая голова и тысяча возможностей! Создай что-нибудь необыкновенное, ограбь богатых, чтобы они, не торгуясь, платили любые деньги, не боясь быть обманутыми.
— У меня даже мысли нет создавать что-нибудь для рынка! Вы что, смеетесь? — недоумевая, произнес Виктор.
Но Сева продолжал:
— Позаимствуй идеи у электронов, у магнитных полей. Создай установку для получения искусственных алмазов, и не просто из чего-то там, а из человеческих ногтей или волос. Тогда уж тебе точно никто не скажет, что ты ограбил народ. Одно только прошу тебя, с государством не связывайся. Оно быстро твое изобретение к рукам приберет, а тебе за это даст орден, и даже, возможно, премиальные выпишет.
— Наивные вы. Ну, создам я что-то, а где деньги взять на эксперименты, на изделия? Где?
— Уже лучше!— сказал Сева. Я дам, Григорий, Марк. Скоро и Владимир сможет раскошелиться. Так что давай, думай. А мы всегда «за», всегда рады помочь тебе заработать.
— Я? — засмеялся Виктор.
— А что в этом плохого? Партия отправила нас на трудный участок, мы первопроходцы, капиталистическую систему осваиваем, пошутил Владимир.
— Разыгрываете меня? Что, Володя, ты тоже за миллионом погнался?
— Так мы и тебя приглашаем присоединиться, — заступился за Владимира Сева.
— Ну и друзья у меня! — воскликнул Виктор.
— Хорошие мы, — заулыбался Сева. — Ты представь полное кубическое уравнение. Кривая со знаком минус поднимается до определенной черты и неожиданно делает зигзаг в виде молнии. Это твоя жизнь, твоя закорючка. А потом ты стремительно летишь вверх, и уже ничто тебя не может остановить.
Владимир назвал Виктору еще около десятка тем, в которых тот мог проявить себя и помочь населению. Он подробней остановился на миниатюрной телекамере для медицины, где рентгеновскую установку заменял бы прибор ночного видения. Врач сверлит тебе зуб и видит на экране весь процесс.
Друзья ждали ответа Виктора.
— Борьба вам необходима, господа? Но тогда ответьте, каков в ней смысл? Банки оплели весь мир своей паутиной, а за ними стоят послушные правительства. Интриги, обман, подкуп ежедневно. И не нас с вами подкупают, а тех, кто стоит у руля.
— Что на тебя нашло? — спросил Сева. — Уж не думаешь ли ты, что мы свиньи, которым нравится грязь? Ты думаешь, мы не осуждаем весь тот негатив, который происходит в мире капитала?
— Я нисколько не сомневаюсь в вашей порядочности, — сказал Виктор.
— Да, мы разные. Одни подсчитывают награбленное, а у нас цель. А вы, я вижу, стеснительные, — неожиданно сменил тему Виктор. — Успокаиваете себя, мол, наберете себе миллионы, тогда совесть ваша проснется, и вы займетесь благотворительностью для и во имя науки, неожиданно сказал Виктор. Глазами он осмотрелся и сделал несколько шагов к буфету. Там стоял заранее приготовленный набор, который обычно был крайне необходим для встречи гостей и друзей.
— Я бы выпил, да вот только как-то неудобно одному, — произнес он.
— А мы на что? — упрекнул его Сева. — Я с удовольствием присоединюсь. А ты, Володя?
Владимир отказался, поскольку был за рулем.
Виктор наполнил рюмку Севе, а себе налил в фужер.
— За ваше здоровье! — он выпил одним залпом, закусил лимоном и вернулся на прежнее место. — Ну, вы довольны мной?
Владимир засмеялся. До сегодняшнего дня ему казалось, что Виктор уже давно успокоился и перестал болезненно реагировать на происходящее в стране. Ему было совершенно непонятно сегодняшнее возбужденное состояние друга.
— Вы решили, что я защищаю социализм? — сказал Виктор, — нет, это не верно. Я знаю наши щупальца весь мир опутали. Но он мне ближе, роднее, что ли, хотя я его никогда не принимал, и не принимаю. Но и ваш капитализм для меня тоже чепуха. Вот именно поэтому я и растерян.
— Объясни, что ты хочешь. Хочешь, чтобы мы на луне новый мир заложили, так мы пока на это неспособны. А главное, пока не знаем мы, чем можно заменить два таких ненавистных для тебя строя. Или ты нам предлагаешь бездействовать, созерцая мир? Так неинтересно это нам. Жалеть всех без разбору, раздавая подачки направо и налево — тоже не выход. А может, нам всем стоит заняться общественной философией и создать на земле нечто вроде всеобщего равенства и братства? В будущем нас назовут яйцеголовыми мечтателями. А жизнь, как продолжалась по неизвестным до конца человечеству законам, так и будет продолжаться, — выпалил одним махом Владимир.
— Это что-то новенькое, — проговорил чуть захмелевший Виктор.
Но Владимира уже было не остановить:
— Тебе про революцию рассказать, про то, как народ обманули? Тогда слушай. Ты прекрасно знаешь, что Троцкий — это вожак, бегущий впереди паровоза. В Россию он привез поболее денег, чем первый наш вождь. В то время золотые бумажки тоже внесли вклад в революцию. И что важно, ездил он в царском вагоне, где стены были золотом инкрустированы, обеды ему подавали на золотом блюде. А главное, Витя, он мечтал подчинить весь мир собственным идеалам. Или возьми, к примеру, уважаемого Железного Феликса. Война, народ голодает, а он отпрашивается у Ильича и едет спокойно к жене на побывку. Любовь, видите ли, соскучился он! Попробовал бы то же самое сделать простой солдат, его тут же под трибунал. Те, кто у власти, считают нас всех быдлом. Что им можно, то народу нет. Вот я и выбираю из двух зол то, в котором, по моему мнению, меньше ханжества и лицемерия.
— Насчет лицемерия ты правду говоришь, — поддержал друга Сева. — Я тебе, Витя, до бесконечности могу примеры приводить.
— Давай, — тихо произнес Виктор.
— Ты думаешь, что наши люди неприкасаемые в повседневной жизни чем-то уступают заокеанским богачам. Не-ет, живут они, как им хочется, но при этом предусмотрительно прячутся за высокими заборами. А их лицемерие заключается в том, что, получая зарплату чуть больше нашей, они имеют за счет государства все. А вот их детям и ближайшему окружению скоро жить свободно захочется, не таясь. Вот они и призадумались — уйдут их папаши с постов, что им тогда останется, как им жить дальше. Это одна из немаловажных причин нашей перестройки. А уж что они по ночам творят! Попасть бы к ним хотя бы на вечерок, да не пускают. У них закрытые вечера. Там все сливки нашей эстрады выступают, проституция процветает. Конкретные имена произносить не буду, ибо лично не присутствовал. Но со временем каждый из того круга займет то место в истории, какое он заслужил. Города и улицы вновь переименуют на старинный лад. Да я и не жалею.
— А я жалею, — произнес Виктор, поднимаясь. — Наше общество еще можно вылечить и сделать его истинно народным.
— Ну, все, сейчас нам расскажут сказку про белого бычка, — пошутил Владимир.
— Ты сам-то к Богу шел сколько лет?
— Всю свою сознательную жизнь.
— А почему бы тебе сейчас не задуматься, почему не существует равенство? Почему есть бедные и богатые, добро и зло? Ты не подумай, что это богу угодно. Нет! Но есть какая-то тайна. В жизни случается так, что бедные становятся богатыми, и наоборот. А жизнь, тем не менее, продолжается, и мы не может остановить ее бег. Для чего нужна стена вокруг города? Молчишь? — сказал Владимир. — Когда-то люди использовали ее в качестве защиты от врага. Они старались с помощью таких вот громоздких сооружений продлить уберечь свою жизнь. Можно сказать, что они пытались остановить мгновение. Но не вышло. Стены и крепости можно разрушить, они будут рушиться до тех пор, пока наше сообщество не поумнеет.
— Ну и ну, выходит, что я один среди вас неправильный? Вот, что я вам скажу, — продолжил Виктор, — но сначала, давайте еще выпьем.
Закусив лимоном, Виктор продолжил:
— Дождетесь, придет на вас инженер Гарин или кто-нибудь похуже. Автор романа прекрасно показал все, что происходит с ученым, оказавшимся в капиталистическом обществе. Человека развращают его же собственные мысли о сказочном богатстве. В своих мечтах он поднялся выше облаков, уносясь в заоблачные дали. Я с удовольствием посмеюсь, когда среди ученых появится такой человек, который взорвет нынешнее экономическое устройство. Кредитки, такие любимые нами зеленые баксы в одночасье превратятся в хлам.
— Ты желаешь, чтобы у нас еще один тиран появился? — удивился Владимир.
— А что вы хотели? Изобретет он тайно на каком-нибудь заводике оружие, которое пострашней водородной бомбы окажется. Вы посмотрите, какой вокруг беспредел! Покупаются футболисты, хоккеисты, и все восхищаются. Видите ли, миллиардер купил виллу за баснословные деньги, и он герой нашего времени! Про него будут трезвонить во всех газетах. А про ученых, если и напишут, то два-три слова, и то только тогда, когда его уже не будет. А знаменитая премия Нобеля по цене нуль в сравнение с тем, что получают так называемые пляшущие, поющие и играющие. Мне стыдно, а вам не знаю. Вот бы наше государство, или пальцем деланные миллиардеры, свою премию придумали. Подожди, остановил его Сева, выходит и у нас, и на западе деньги играют роль в прогрессе нашего общества. Однако Виктор не слушая ни Владимира, ни Севу вернулся к разговору об изобретателе:
— А что если этот человек, имеющий оружие, но при этом не имеющий ни богатства, ни власти ответит на происходящее зло таким же злом.
— Нам понятен ход твоих мыслей. Одним словом, этот твой изобретатель тоже захочет власти и богатства. Одно нам не понятно — что же это за оружие?
— Волна. В будущем она заставит мир трепетать перед теми, кто ее властелином станет. Ничем не примечательная, невидимая, влезающая в душу, она станет самым страшным орудием. Вот к чему нас приведут частные заводики!
— Виктор, что с тобой? Уж не заболел ли ты? — забеспокоился Сева. — Все, о чем ты говорил, возможно, но только в ограниченном пространстве. Ты на мир-то не замахивайся. На то мы и люди, чтобы не допустить к власти маньяка.
— Да ну вас! — махнул рукой Виктор и снова взялся за бутылку. Выпив очередную порцию спиртного, он произнес, — Я, пожалуй, домой пойду.
— Подожди! Ты просто раздавил нас своими мрачными предсказаниями, а теперь вот смываешься, — остановил его Сева. — Давай больше ни слова о политике, мы согласны. Только останься. Посидим, кофе попьем.
Но Виктора уже нельзя было остановить.
— Я пошел, — сказал он, решительно направляясь к двери.
— Ух! — выдохнул Сева, когда за Виктором захлопнулась дверь. — И чего он от нас хотел? Не нравиться что-то, борись, пиши статьи в газеты, пытайся подсказать нынешней власти, что делать надо. А он на нас вылил весь свой негатив и ушел.
— Да бог с ним, — заступился за Виктора Владимир. — Видно же, что мучается он. Пусть отдохнет. Может, обойдется. Я и сам много не понимаю.
Напоследок друзья выпили по чашке кофе и обсудили текущие вопросы.
-XХII-
На следующий день Владимир застав Севу в кабинете за прочтением книг, которые лежали повсюду. Прочитав названия, Владимир весьма удивился: Сева собрал все возможные книги про волны. В руках он держал роман Алексея Толстого о злополучном гиперболоиде.
— Вижу, тебя Виктор сильно задел, — обратился Владимир к другу.
— Уж больно яростно он на нас нападал. Я думаю, он располагает какой-то закрытой информацией относительно экспериментов с волнами. Но можно предположить, что он вообще ничего не знает, а просто в нем заговорила злоба ко всему, что нарушает его привычный жизненный ритм. Для меня нет загадок, в каком направлении я бы повел работу по созданию оружия. Ультразвук — не думаю, слишком мала длина волны, а потому маловероятно его массовое действие. Но вот инфразвуковые колебания низкой частоты, возникающие в кристаллах, возможно, и содержат загадку.
— Зачем гадать, не лучше ли спросить об этом у Виктора? — прервал друга Владимир. — Не думаю, что он до сих пор дуется на нас. Думаю, он уже успокоился.
— Володя, дело в том, что он не первый, кто упоминает о таких разработках. Но раньше я не придавал этому значения, потому что об этом говорилось тихо, спокойно. А ты хотя бы понимаешь, почему я так всем этим заинтересовался? Не догадываешься, что происходит с нашим другом?
Владимир отрицательно покачал головой.
— У меня тут мыслишка появилась. Толпы народа, возмущенные выкрики типа «долой самодержавие», «долой партию». А вокруг нет ни солдат, ни танков, чтобы подавить свободомыслие. В стороне стоят лишь безобидные машины с надписью «Гидроремонт» и тому подобное. Вдруг люди среди белого дня вжимают головы в плечи и разбегаются, кто куда. Я нутром чую, что такое может случиться и у нас.
— Ты вчера лишнего выпил?, — рассмеялся Владимир.
Да ни грамма, ни вчера, ни сегодня не принял. Такие уж мы, как только мыслишь в разрез с общепринятыми понятиями, и у тебя фантазии сумасшедшие, так ты уже пьяница. Наше руководство не понимает, куда идет прогресс. Что говорить? Когда-то мы ни в кибернетику, ни в компьютеры не верили.
— Согласен, сдаюсь. А, может, нам по совету Виктора, как только дела поправим, взяться всерьез за разработку данной темы?
— Не волнуйся, я уверен, мы справимся с трудностями, — сказал Сева. — Я тут на днях женщину себе на работу новенькую взял — ну не человек — мотор!
— Откуда, сколько лет? — поинтересовался Владимир.
— Да она уже на пенсии. Но даже представить раньше не мог, что такое бывает. Ни одного седого волоса, фигура — ничего лишнего. Мне Людмила ее посоветовала. Заверила меня, что не пожалею. Работала она в Министерстве. Ну, ты знаешь, в комплектации. Короче, я не нарадуюсь. Еще недели не прошло, она как работает, а сбыт продукции уже увеличился! А уж как она Бориса хвалит, не передать словами. Всех наших коммунистов в руководстве «коммуняками» называет. Неужели у нее все эти годы ненависть к нашему строю назревала?
— А не стукачка она? — предположил Владимир.
— Да что ты, нет? Слышал я, что она даже с женой Бориса знакома. За него в огонь и воду идти готова. Он для нее как божество. Да я при ней ни о чем таком не говорил. — Сева рассмеялся, — Ты смотри, поаккуратней, не скажи чего плохого о Борисе при ней.
— А имя-то у нее есть?
— А как же? Галина Ильинична.
- XХIII -
Как обычно Владимир появился у руководства рано утром. Но ему вновь не повезло: в приемной сидели все те, кто в эту минуту должен был находиться на совещании. Нет, — решил про себя Владимир, — никуда я не уйду. Я дождусь.
Просидел он очень долго, он уже потерял счет времени. Из оцепенения он вышел, когда из кабинета начали выходить люди. Среди одного из них он узнал Анатолия и поспешил отвернуться, но было поздно. Анатолий шагнул к нему и, совершенно не смущаясь, пожал Владимиру руку.
— У тебя найдется для меня пять минут?
— Даже десять, — смутился Владимир.
Сегодня ему повезло вдвойне: во-первых, встретил друга, а во-вторых, директор на ходу проговорил:
— Я подписал бумаги на аванс и счета за выполненную работу. Не волнуйся. Жду по средам.
С Анатолием он договорился встретиться у стоянки автомобилей. Он вспомнил их организованный поход в театр. Билеты тогда удалось достать по большому блату. Катерина была весь вечер в прекрасном настроении и даже позволила Анатолию взять себя под руку. Она, как ни в чем не бывало, рассказывала о детях и о том, как они поедут их навещать.
Владимир с Надеждой не подали вида, что знают об их размолвке. Спустя какое-то время Катерина позвонила Надежде, рассказывая, как муж, не щадя себя, сутками торчит на работе.
— Где поговорим? Здесь или в машине? Давай я тебя подвезу, — предложил Анатолий.
Владимир отказался, сославшись на то, что сам за рулем.
Повисла пауза. Анатолий не знал, как вести себя, потому что чувствовал свою вину и перед Владимиром. После того вечера в театре он ведь так ни разу ему не позвонил. Он вращался среди людей, занимающих высокие должности, напоминая, спутник, двигающийся по орбите. Но в свете происходящих в стране событий, он не получал от работы былого удовлетворения. Он то прокручивал в памяти воспоминания детства, то пытался представить себе свой последний день.
— Владимир, а ты-то почему молчишь? Поругай меня, что ли, за забывчивость! Я признаю, что виноват, но обещаю исправиться. Я помню, что за мной должок.
Владимира развеселили слова Анатолия.
— Да ладно, так уж мир устроен. А хорошо это или плохо — не нам судить. Но когда ты кому-то помогаешь по мелочам, то тебе потом по крупному помощь придет. А встречаться чаще мы с тобой сможем на пенсии.
— Ну, тогда не долго ждать осталось, — как-то не очень весело проговорил Анатолий и посмотрел на часы. — Ты смотри, будь осторожен, особенно с финансами. Пугает меня тишина, ох, как пугает...
Владимир не поехал в кооператив из-за просроченных платежей. Завтра, — решил он про себя, — когда с людьми произведут оплату.
До встречи с Севой оставалась масса времени. Он договорился встретиться после обеда с Олегом. Но сначала, он решил повидать Бондаря, куда он и направился. По пути он прокручивал их разговор с Анатолием. Интересно, что его беспокоит, неужели он думает, что возможен возврат к прошлому, когда человека сажали за необдуманное слово? — сам себе задавал вопросы Владимир.
При встрече бывшие коллеги не пожалели о былой стабильности. Владимир поведал Бондарю о переменах в своей жизни, о трудностях, с которыми пришлось столкнуться при становлении предприятия. Выслушав бывшего коллегу Игнат вздохнул. У него оставалось еще полчаса до очередного собрания, на повестке дня которого значилось сокращение штата.
— Владимир, у вас в оборонке с финансами плохо, а у нас так просто крах! Не ровен час, из дома будем канцелярские принадлежности приносить.
— Как-то не так, не по-человечески мы жизнь прожили, — неожиданно заявил Игнат. — Казалось все хорошо и прекрасно, а на самом деле — обман. То, что ты предсказывал, все случилось наяву. И кто мы теперь? Людишки, у которых нет ничего, и отнять-то у нас нечего, кроме жилья нашего? Ни у тебя, ни у меня жизнь не удалась.
— А, может, и хорошо, что у нас нет богатства? — заулыбался Владимир.
— Не знаю, Володя. Я, пожалуй, еще годик потяну и уйду на льготную пенсию. К тебе приду, примешь?
У Владимира тут же появилась идея, — Давай на мое место. Я к тому времени заброшу стройку.
— Что так? — удивился Игнат.
— Ты сам только что сказал, что жизнь у меня не удалась. Вот я и займусь любимой математикой. А жить буду на ренту. Догадываешься, о чем я?
— Да ты, я смотрю, полным ходом в капиталисты готовишься.
На этом их разговор прервался...
У Олега Владимир не искал материальной поддержки. После встречи с Бондарем он решил для себя, что не надо связываться с государственным человеком. Он даже почувствовал вину, что склонял товарища совершить недозволенный поступок. Единственное, о чем он попросил Олега, выделить «вектор» модуль.
Попросив у секретаря кофе, Олег сказал:
— Люди сегодня озабочены будущим. А я нет. Кто за социализм ратует, кто за капитализм. А для простого человека дела важнее пустых слов. Был он и владельцем заводов, фабрик, и землей владел, а оказалось, что не он, а я, государственный чиновник. То же самое и при капитализме будет. Но тогда я, под этим «я» я подразумеваю множество чиновников, буду представлять интересы капитала.
— Да, — вздохнул Владимир, — везде хорошо, если человек посты занимает. Не политика, а экономика в буквальном смысле нами руководит. Государственный деятель, который поднимается выше личного, и есть самый настоящий государственный человек. Про нас я не знаю, что и сказать. Мы одной ногой пока твердо стоим в прошлом, а другую пока не знаем, куда поставить.
— Это ты верно подметил, — согласился Олег. — Да чего греха таить, я тоже очень боюсь все это потерять. Шестой десяток не за горами. Льготная пенсия, санатории. Как подумаешь, аж дрожь пробирает.
— Да, Олег. Каждый о своем думает. Меня другое пугает — как мы впишемся в новую для жизнь. Еще неизвестно, наступит ли она.
— Эх, жаль времени маловато. Не удастся нам с тобой договорить. У меня пять минут осталось. Что касается модулей, пришлю. Но ты мне для порядка хотя бы вагончик металла пришли. А я уж постараюсь накладные расходы на минимум свести.
— Я ничего другого и не ждал. Спасибо! — проговорил Владимир, весьма удовлетворенный их встречей.
На прощание они договорились встретиться где-нибудь на природе.
- XХIV -
— Николай встретил друга приятным сообщением.
— Кирпичики-то наши продаются, — сказал он. — Еще тепленькими, прямо с конвейера забирают.
Кирпичиками Николай называл керамзитобетонные блоки, которые по объему были раз в шесть больше кирпичей, а по суммарной стоимости намного дешевле. Его лицо выражало радость и гордость человека, сумевшего без помощи верхов создать новое производство.
Неожиданно голос его зазвучал иначе, и в глазах его мелькнула злоба.
— У меня тут событие произошло, — продолжал он. — Правда, все обошлось. Между прочим, благодаря нашему сотрудничеству. Я даже думать не хочу, что могло бы произойти, не существуй нашей дружбы.
Николай вынул из ящика стола пистолет и поднял его вверх:
— Смотри, какой калибр впечатляющий, не подумаешь, что газовый. Враз любого зверя в чувство приведет.
— А что, тебе уже довелось его в деле попробовать?
— Упаси боже. Но если честно, то выстрелил бы без раздумий, рука бы не дрогнула. Я уже побывал в роли ягненка, которого волки чуть не сожрали. А наше законодательство, видите ли, считает, что моя защита неверна. Не имею я права самосуд вершить. А эти подонки могут как угодно надо мной изгаляться. По закону, я сначала должен им объяснить, что они творят беззаконие. Можно подумать, что они слова понимают и их можно в чем-то переубедить. Логика здесь отсутствует: они могут, а я — нет.
Николай поперхнулся, его лицо слегка побледнело.
От волнения он взял передышку, Нечто подобное Владимир уже слышал от Марка, но то, что вымогательство распространилось уже с торговли на производство, было для него неожиданностью. Что же дальше? — подумал он. Щупальца преступности, в погоне за легкой наживой освоят оборонку, культуру, спорт и доберутся до науки. Провидец-то наш прав, усмехнулся Владимир, вспоминая последнее высказывание Виктора: «Ваша необдуманная перестройка поначалу сведет на нет экономику, а потом произойдет деградация граждан, что приведет к уничтожению всего святого и почитаемого людьми». За что же нас опять наказывает кара небесная, вдруг возникла у Владимира кощунственная мысль, которая им тут же была отвергнута. Бог тут не при чем. Виноваты во всем люди, создавшие государство и избравшие руководителей над собой. А может мораль наша, нравственность, терпимость во всем виноваты? Оказавшись наедине с преступностью, человек беззащитен.
Общество не должно допускать унижение человека ни экономически, ни политически. Только тогда не будут складываться предпосылки ни к тотальному разбою, ни к массовым беспорядкам. У слабых людей тогда не будет происходить сбоя жизненной программы. Конечно же, брак останется в той форме, в которой он существует: и промышленности, и в правительственных программах, но он будет ничтожно мал.
— У нас свободно, мы не «почтовый ящик», — продолжил Николай, выпив стакан воды. — Приезжают люди, покупают железобетон, керамзит. Заходят ко мне тут трое с накладными, и вместо того, чтобы о деле поговорить, заявляют, что берут нас под охрану. А за это я им должен платить. Такую сумму назвали, мне дурно стало. Сижу, молчу, жду, что они мне еще скажут. Один из них, самый модный, продолжает, что на моем, мол, месте надо соглашаться. Ведь с человеком, говорит, может случиться все, что угодно. Человека, мол, в лес увезти можно и там с ним поговорят, или он в аварию попасть может. Другой говорит, что в больнице несладко лежать.
— У меня тогда пистолета не было, — после небольшой паузы проговорил Николай. — Да и к лучшему, а то, не дай бог, выстрелил бы. Злость во мне в тот момент кипела. Я собрался с мыслями и спрашиваю их, что, мол, за балаган они устраивают. А если, говорю, я к вам приду и попрошу то же самое. А они в ответ только смеются, говорят — ты, дядя, весельчак. У меня с Севой на эту тему разговор был. Так вот он попросил звонить ему в случае чего. Ну, вот я им телефон и записал, про который мне Сева говорил. Говорю, звоните, там разберутся.
— Молодец Сева! — рассмеялся Владимир. — А почему же он мне ничего на счет этого не говорил?
— Все правильно. Каждый должен заниматься своим делом. Ты решаешь организационные, денежные и строительные вопросы. А кто-то безопасностью нашей занимается. Да и характер у тебя не лучше моего. Да и зря я тебе рассказал обо всем этом. Только ты на Севу не наседай. Он взвалил на себя эту ношу сам, пусть сам ее и несет.
— И чем же все закончилось? — поинтересовался Владимир.
— Да ничем. Все прошло тихо, спокойно. На следующий день пришел от Севы Дмитрий и пообещал, что меня больше не потревожат. Но после всего произошедшего я все-таки приобрел пистолет. Вот теперь думаю, как оформить на него необходимые бумаги.
— А ты у Марка спроси, — посоветовал Владимир, — или у того же Дмитрия.
— Да и не это главное. Меня вот что беспокоит. Что произойдет с нашими заступниками? Ведь подумать страшно, в каком положении они окажутся. Зарплату цены съедят, а дома у них дети, да и самим есть пить надо. Со своими работягами мы сами разберемся, — своим работягам ты подкинешь. А что со служивыми делать, к нам их брать в штат? Но это не беда, если к нам, а если их точно также к себе мафия позовет и пообещает им во много раз больше? Что тогда?
Весь вид Николая свидетельствовал о том, что он никак не может успокоиться.
Николай чувствовал сочувствие со стороны Владимира, но этого ему было недостаточно. Он думал о будущем, о том, во что может превратиться наше общество.
— Даже думать страшно, что нас ждет. У каждого производственного направления появляются преданные люди из органов, которые охраняют своих подзащитных, иногда преступая закон. Ты уважаешь закон, я нет, и тогда все твои стремления к честному бизнесу бесполезны. В нашей с тобой конкурентной борьбе ты все равно окажешься в проигрыше.
Картина, описанная Николаем, казалась ужасной. Владимира пугало то, что ныне не преступники, по которым тюрьма плачет, «забивают стрелки», а абсолютно добропорядочные люди. Где-то генерал схлестнулся с полковником, а где-то младший сержант послал подальше капитана. Владимир слушал, не перебивая.
— Ну, и мысли у тебя! — проговорил Владимир, когда Николай замолчал. — Да после все этого не то, что работать, жить не хочется. Хочется убежать подальше ото всех, куда-нибудь в сибирскую глубинку, и чтобы до ближайшей деревеньки несколько верст ходу было.
— Выходит, я неправ, напрасно только беспокоюсь и ввожу тебя в заблуждение?
— Конечно, Коля! Во все времена государство о своих защитниках беспокоилось. Поэтому я уверен, что ты неправ.
— Ладно, считай, ты меня убедил. Кругом беспредел, а у тебя тишь, да гладь. Бандюги эти разгуливают, где хотят, заходят в любое учреждение и требуют оплату. А ты опять спокоен! Да когда же было такое на нашем веку?! — опять взорвался Николай.
— Никогда, согласен. Просто нашу свободу некоторые не так растолковали. Это как шторм на море, побушует и закончится. Поверь мне, вновь наступит и мир и покой. Не из-за страха у тебя такой стресс, а от несправедливости, от бессилия, от невозможности применить силу. Нет стабильности, а значит, нет и справедливости. А впрочем, что это мы все о политике. Я приехал к тебе с конкретным предложением о продаже металла.
Изложив суть вопроса, Владимир замолчал. По глазам Николая он пытался догадаться, согласится тот или нет.
— Это свояк тебе предложил? — поинтересовался Николай, подходя к шкафу с папками. Услышав от Владимира утвердительный ответ, он взял одну из папок и подошел к столу.
Николай медленно поставил папку на место и неспешно проговорил, — Давай отложим этот разговор на завтра. Ты готовь договор, а я смету расходов.
Владимиру не терпелось сделать все это сегодня, но он пересилил себя. — Я сегодня в гости иду к Евгению.
— Я знаю.
— А ты?
Договорившись о времени, они расстались. Николай догадывался, что речь пойдет о взаимопомощи, и был готов в этом принять участие.
По дороге к Евгению Владимир столкнулся с Николаем у дверей главного офиса.
— А я думал, ты давно уже у Евгения, — заулыбался Николай.
— Ты же догадываешься, что я буду денег просить, — сказал Владимир.
— Да у тебя на лице написано: «Дайте, я же отдам!» — похлопал друга по плечу Николай. — А если честно, просто захотелось пообщаться втроем, — пояснил он, открывая дверь в приемную.
— Как здорово! — воскликнул Евгений при виде друзей. — Я и не знал, что вы как-то связаны по работе!
Из его кабинета они через черную дверь проследовали в отдельную комнату. Друзья поняли, что допускались туда только избранные. Арка делила помещение на две функциональные территории: направо стоял бильярд и бар, влево бросался в глаза большой угловой кожаный диван и два кресла.
В стене Владимир заметил еще одну дверь.
— А эта куда ведет? — поинтересовался он.
— Это туалет и душ, — пояснил Евгений
Евгений не очень органично вписывался во все это убранство. У него был усталый потрепанный вид. Природа мстила ему за его расточительство, будто бы показывая ему его место. Она отыгралась на Евгении сполна, досрочно превратив его в пенсионера.
Да, природу не обманешь, — думал про себя Владимир. — Кто-то из кожи вон лезет, добывая знания, весь в поту — он на грани срыва и только потому, что неверно выбрал свой жизненный путь. А кто-то играючи получает все, допуская ошибки в другом. Кто-то в погоне за спортивным рекордом, тренируется с утра до вечера, а новичок, который только пришел, играючи, достигает неслыханных вершин. В народе про это говорят так — «Не на своем месте человек, или, богатство прибывает, а здоровье убывает».
— Ну, вот мы и собрались, — нарушив молчание, произнес Евгений. Внешне он напоминал человека, потерявшего интерес к жизни. Казалось, он изведал все, что дала ему перестройка. Теперь же ему оставалось жить воспоминаниями.
Разговор Евгений начал с признания своих ошибок. Он во всех подробностях рассказал о первых шагах работы в Москве. Когда же речь заходила о семье, голос его менялся. Но как только он заводил разговор о работе, в его голосе вновь звучали стальные нотки.
— А как ты отдыхаешь? Расскажи нам подробно, коль начал исповедоваться, — усмехнулся Николай. — Наверное, в бане с девочками?
— С некоторой поры на даче, — ничуть не смущаясь, и без обиды ответил Евгений. — Наверняка слышали о Николиной горе. Так вот, там неподалеку у меня теперь домик имеется. Внизу Москва-река. Все хорошо, только вот дорога по Рублевке мало удовольствия доставляет, раза два-три милиция останавливает для проверки документов, даже интересуются, куда путь держу. Что же касается девушек, то девушки давно в прошлом, — сказал Евгений. — Я бросил лицемерием заниматься. Не по мне эта многоликая жизнь: дома один, на работе другой, на отдыхе третий.
Евгений поведал друзьям, как однажды рано утром проснулся с чувством страха:
— Глаза открыл. Никак не могу понять, что происходит. Совесть что ли замучила. Короче, я даже заплакал. Жена проснулась, начала меня успокаивать, а мне стыдно ей в глаза посмотреть. Я вскочил, оделся и пулей выскочил из дома. Не дождавшись машины с водителем, я своим ходом добрался до работы.
— Бегают люди по утру, суетятся. А я сижу в кресле, и, поверьте, никого видеть не желаю. Такая апатия на меня напала, даже понять не могу, отчего? Я пить стал, понемногу. И в баню зачастил. Там я упивался до чертиков, до такого состояния, что домой меня уже привозили.
— И как же тебя в этот раз вылечили?
— Да никак. Ничего в этом нет интересного.
— Да-а, — протянул Николай. — Не первый раз в тебе перемены происходят. И что плохого в том, что ты нам о своем последнем эпизоде поведаешь?
— Ежели вам так интересно, как ваш товарищ мучился — пожалуйста. Уехал я тогда с работы, сославшись, что нездоров. Когда приехал домой, очень обрадовался, что там никого нет. — Евгения передернуло, — Даже сегодня об этом больно вспоминать. Вдруг у меня перед глазами зарябило, круги цветные поплыли, и показалось мне, что я взмываю вверх. Но длилось это один лишь миг. И вновь на меня страшная тяжесть навалилась. Мне даже показалось, что солнце сейчас упадет.
— А чертей ты не видел? — спросил Николай на полном серьезе.
— Нет, не видел. У меня перед глазами все время мелькали знакомые люди, но все это происходило так быстро, что не мог толком никого разглядеть. Очнулся я, когда уже за полдень перевалило: весь в поту, меня колотит, а сердце бьется так, что вот-вот из груди выскочит. Принял я теплый душ, сразу полегче стало. Не стал я об этом никому рассказывать. Промучился ровно неделю. К врачам боюсь идти, потому что догадываюсь, что за болезнь такая со мной приключилась. Вспомнил я тогда про Владимира, про его веру в существование Бога, и задумался. Сколько мне еще падать и подниматься и решил: «Хватит все кончено».
— Николай, ты-то помнишь, как он нам с детства доказывал, что Бог есть? — обратился Евгений к Николаю. — Он нам тогда примеры приводил о его вечном бытии. Но я не верил в то, что Бог меня наказал, да и сейчас не верю. Во мне, и только во мне запрятан корень зла.
— Владимир, Николай, вы помните, как учили меня: «Ты, Женя, зол на одну, не стоит из-за этого делать несчастной другую». Володя мне тогда вообще сказал, «ваши с ней волны несовместимы, поэтому ты ей не нужен».
Все время рассказа Николай с жалостью смотрел на друга, но все-таки он не мог не сказать то, что думает.
— Ты ответь нам начистоту, кто мы тебе: посторонние или друзья-товарищи? — поинтересовался Николай. — Почему мы обо всем узнаем, когда все твои беды позади? Ты просто так нам теперь душу изливаешь или тебе сочувствие наше необходимо? Тогда, пожалуйста. Женечка, на кого ты стал похож? Прямо старик! Ты этого хотел? — уже со злостью произнес Николай.
Евгений заулыбался, даже щеки у него порозовели.
— Друзья, не требуйте от меня большего. Да, я признаю, что не прав. Но ничего не могу с собой поделать.
— Друзья, мы с вами сегодня вместе, как раньше. Прочь все обиды! Давайте лучше в баньке попаримся! — предложил Евгений.
— Сегодня некогда, — запротестовал Николай.
— Тогда к делу. Я еще раз прошу прощения за то, что сразу к вам за помощью не обратился. Поначалу меня переполняли амбиции. Тебе, Николай, я боялся звонить, уж больно резки твои суждения, поэтому позвонил Владимиру. Когда же я увидел вас сегодня вместе, то очень обрадовался. Про себя подумал, пусть Николай раскритикует меня в пух и прах, зато Владимир потом успокоит. Что-то я опять не по делу. Короче, деньжищ я заработал очень много, и вот теперь не знаю, что с ними делать. Связываться с незнакомыми людьми не хочу. Может, они и хорошие люди, но лучше не рисковать. Вот я и решил с Владимиром посоветоваться.
Владимир, не ожидая такого поворота, опешил. Он пришел просить, а оказалось наоборот.
— Евгений подумает, что мы с тобой вовлекаем его в какую-нибудь авантюру – сказал ему Николай.
— А что в этом плохого? Я честно признаюсь, что ехал к Евгению с намерением попросить денег. Я не знал, что он первым их нам предложит.
Николай всегда имел решающий голос, вот и на этот раз по его совету они решили перенести решение вопроса до встречи у Севы.
Друзья согласились. Евгений озвучил сумму, которую планировал вложить в дело.
— Достаточно? — поинтересовался он.
У Владимира запершило в горле, о такой сумме он мог только мечтать. Конец нашим мытарствам, теперь можно будет начать заниматься делом.
Наступило молчание. Каждый думал о своем. Николай, как всегда, волновался о производстве. Он все время ловил себя на мысли о том, чтобы он делал, будь он по-прежнему государственным чиновником. Владимир, как обычно, размышлял о мироздании, о призвании человека на земле. Только Евгений не утруждал себя тяжелыми мыслями.
- XХV -
Владимир не торопил Евгения, когда знакомил его с будущими коллегами по бизнесу. Владимир почувствовал, как у друга за прошедшую неделю заметно улучшилось настроение. Они поочередно навестили Николая, Севу, побывали у Марка. У Григория Евгений повернулся к Владимиру:
— Помнишь, как я просил тебя познакомить нас? Ты тогда отказался.
Владимира это заявление развеселило развеселился:
— Как же давно это было! Лет пятнадцать назад.
— Даже раньше. Ты тогда даже разговаривать на эту тему не захотел.
— Да, все правильно. Тогда я отказался, и у меня была на это причина. Я тогда испугался за вас. Подумал, сойдутся два матерых спекулянта, а вы оба на тот момент уже таковыми были, как начнут мутить свои незаконные махинации. А я же потом крайним останусь, не дай Бог, что случится.
Григорий оторвался от бумаг. Он терпеть не мог слова «спекулянт», и никогда не считал себя таковым.
— Этому есть другое определение «паразит». Сколько раз я тебе, Володя, объяснял, что такой человек покупает товар в государственных магазинах и продает его по завышенной цене. Это даже не паразит, а преступник, искусственно создающий дефицит. В военное время он даже враг.
— Хорошо, согласен, вы были не спекулянтами, а коммивояжерами. Так тебе лучше нравится, — рассмеялся Владимир.
— Отступление от темы разговора на этом закончилось.
Евгений продолжал знакомиться с бизнесом Григория. Вся компания должна была собраться через два дня. Владимир знакомил Евгения с производством. Рассказывая другу про устройство компьютера, он остановился на самом главном, благодаря чему бездушная машина оживает и начинает помогать человеку.
Владимир был рад тому, что друг понимает и принимает его взгляды. — Возьмем сегодняшнюю шахматную программу. Я думаю, она соответствует игре мастера. А в будущем ее, вряд ли, любой гроссмейстер обыграть сможет. Но ты учти, — увлекшись, продолжал Владимир, — что новая программа, как бы она ни была хороша, ничто, если ее не модернизировать: не увеличить ее скорость, память и много других факторов, от которых зависит конкретный результат.
— Спасибо за ликбез! — сказал Евгений. — Я так понял, что без души она не работает.
Сева окинул всех взглядом, затем поставил размашистую подпись на заранее приготовленном соглашении. Его примеру последовали все остальные. Нестабильность заставила людей занимающихся разного рода производственной деятельностью объединиться. Иначе и быть не могло, когда никто не мог четко сформулировать, какой производственной стоимостью обладает их честно заработанный рубль.
— Все довольны или есть какие-то замечания? — поинтересовался, поднимаясь, Всеволод Андреевич.
Вторую половину дня Владимир провел в кооперативе. В новой экономической обстановке основным видом деятельности для себя он считал обеспечение предприятия заказами. Он понимал, что и кадры, и механизмы играют существенную роль при возведении объекта. Но когда нет главного, ради чего собирать в одно целое материальные людские ресурсы?
— Раиса Ивановна, а вы похорошели, — неожиданно сказал Владимир. — Я смотрю, прическа у вас модная, и взгляд уже не такой озабоченный.
— Просто период неопределенности закончился. Муж у меня майор в отставке. Я до недавнего времени не знала, что меня ждет завтра. У меня дочь и сын учатся.
— А что он умеет? — поинтересовался Владимир.
— Да практически ничего. Он с солдатами занимался строевой и политработой. Я уже думала, куда его девать. Если вы не возражаете, я бы его в снабженцы устроила.
— Ну и устраивайте, — не раздумывая, ответил Владимир. — Свой человек, не со стороны.
Владимир заглянул в свой ежедневник, и увидел, что все дни у него расписаны: встречи с заказчиками и текущие дела.
— Вы на меня не рассчитывайте. Принимайте решения самостоятельно.
— Наденька, что с тобой? — воскликнул Владимир, взглянув на жену. Ему показалась, что Надежда вот-вот расплачется. Он подошел к ней и обнял.
— Подожди, Володя, — отстранилась Надежда. — С мамой твоей днем случился удар.
Два слова «рождение» и «смерть». Как много их разделяет!
Ошеломленный Владимир произнес:
— Почему так быстро? Ведь доктор сказал, что через полгода, год? Я поехал к ней, может, есть еще надежда.
— Я с тобой, Володя, — произнесла жена, поднимаясь. Ее щеки были влажными от катившихся из глаз слез. Она искренне жалела свекровь, с которой они прекрасно понимали друг друга. На сколько это соответствовало действительности видно из одного семейного беспокойства. Младшая Наденька и старшая Надежда, как-бы сговорившись, просили Владимира не говорить Мариночке о болезни бабушки.
Владимир в этот миг думал о вечности и никак не мог разобраться в собственных мыслях. — Там хорошо, так замечательно. Тогда почему мы так переживаем из-за уходящих туда, почему тем, кто уходит, так страшно покинуть этот, казалось бы, никчемный мир? Неизвестность пугает человека, он до конца не верит в то, что ждет его там, в мире ином.
Переварив последнюю реплику жены, с большим опозданием Владимир ответил, — Конечно, ни в коем случае. Я сам об этом подумал, но не успел тебе сказать...
— Мама, мама, куда ты от нас уходишь? — причитала сестра Владимира, не замечая брата с женой.
Увидев восковое, безжизненное лицо матери, Владимир был ошеломлен. Жива ли она?
— Жива, — как будто читая его мысли, произнесла Татьяна, по щекам которой катились слезы.
Лицо матери не выражало ни радости, ни печали. «Это конец, растянутый на недели, месяцы, годы», — вспомнил Владимир слова доктора.
С Татьяной неотлучно находился Федор. Владимир посмотрел на его седую голову, и ему стало стыдно, за свое внутреннее недовольство по поводу их отношений с Татьяной. Но так уж жизнь устроена. Федор не виноват, что ему чуть больше повезло на войне. Скольких друзей-товарищей он похоронил. Смерть разлучила его с женой, правда, остались дети. Но что дети, они живут своей жизнью. Что плохого в том, что два одиноких человека нашли друг друга? Человеку как воздух необходимо, чтобы рядом находился близкий человек. Да, нам надо хранить память об умерших, но не мешать живым. Надо радоваться, что родному человеку хорошо.
— Таня, дядя Федя, — произнес Владимир. Он не мог называть Федора иначе
— Мы завтра с Наденькой решим, как нам лучше подменять друг друга. До завтра подождите.
— Я никуда не уйду, я всегда буду здесь, — заливаясь слезами, произнесла Татьяна...
Ночью Владимир никак не мог заснуть. Он лежал с открытыми глазами, думая о бренности человеческого существования. Ему казалось, что он знает истинную причину нашего страха ухода из этого мира в мир иной. — Мы просто не выполнили ту работу, которую от нас требует господь. Потому и каемся в конце за ошибки, которые мы совершили. Боимся мы именно потому, что не знаем своего предназначения.
К нему в голову лезли и другие, доселе не посещавшие его мысли: наша жизнь двулика и состоит из двух программ. Первая природная — она заложена в нас при рождении всего живого на земле. Эта программа и живет в нас и по сей день. Она подарена нам материей, и не зависит от нас, выполняя всего две-три функции. Вторая же программа… но об этом Владимир не додумал, забывшись сном.
- XХVI -
Золотистый ореол радости, сопровождающий Владимира по жизни, поблек и помрачнел от надвигающейся беды. Что он сам мог изменить в этом жизненном круговороте, который независимо от нас продолжает отсчитывать годы, не ведая ни радости, ни горя.
У Севы Владимир задерживался до обеда. От него он спешил к маме, и лишь за полночь вместе с женой возвращался домой. У Севы он спасался от надвигающейся беды. Спор о программах первой природной и второй, прилетевшей к нам от создателя, давал ему дополнительно жизненный стимул для продвижения своей цели.
Первую мы имеем от природы с момента рождения, говорил Владимир. Она-то и учит нас и животных азам выживания и сохранения рода. И не будь второй, подаренной нам самим богом, то, боюсь, мы бы до сих пор как мартышки прыгали бы с дерева на дерево.
— А что, неплохо! — засмеялся Сева. — Этим детям природы в чем-то можно и позавидовать. Нет у них извечных людских вопросов, точно также как не терзаются они мыслями о будущем. Они радуются тому, что дает им природа.
— А я вот задумался на счет второй программы. Начну с компьютерных программ, придуманных человеком, а ты меня поправляй. Некоторые программы содержат около пятидесяти подпрограмм, при этом многие из них являются подпрограммами общего назначения, т.е. могут нам пригодиться при создании собственной подпрограммы.
— Верно, абсолютно верно, — одобрительно кивнул Сева.
Владимир почувствовал облегчение. Значит, друг готов его выслушать. Наконец-то, он на миг, который может длиться от одной минуты до нескольких часов избавиться от безысходности, от бессилия помочь самому родному и близкому на свете человеку. Он выскажется и успокоится.
Уход человека из этого мира — это не конец, это лишь смена телесной оболочки. Как происходит эта смена, Владимиру было неважно. Главное, что он верит в то, что жизнь продолжается, а это одно и то же, что происходит с материей. Она не погибает, а всего лишь видоизменяется. Там где-то, непонятно как далеко, программа, пришедшая от создателя, вновь возвращается к нему. Но как душа за какие-то доли секунды проделывает путь туда и обратно, Владимир не задумывался. В данный момент он желал получить рецензию на возникшую в его душе искорку.
— Ты только представь, Сева, —излагал он свои умозаключения. — Какая-то программа содержит множество подпрограмм. Многие из них являются подпрограммами общего назначения. Они-то и могут пригодиться нам при создании собственной программы. Все, что я тебе только что сказал, взято из учебника, и достигли этого люди. А у создателя, как мне кажется, миллионы подпрограмм общего назначения. Из них мы, люди, создаем собственные подпрограммы, которых даже не миллиарды, а намного больше.
Слушая, Сева согласился с Владимиром:
-Чем больше у пользователя, то есть у человека подпрограмм, тем он умнее. Я рад за тебя. И последнее — сказал Сева, — какова размерность души второй программы? Или она в нашем мире не материальна?
В том, что животное начало у человека и есть его первая программа, подаренная ему природой, Владимир не сомневался. Это и есть объективная реальность, существующая независимо от созидания человека. Она, как и материя несотворима и неуничтожаема. Вторая программа, опять же по разумению Владимира и Севы, создана до сотворения Вселенной. Друзья так же не сомневаются в том, что вторая программа включается в работу выборочно. Она ждет эволюционного мгновения, когда рождается пользователь.
У Владимира на лице мелькнула улыбка от аналогии с Андреем Болконским. Дай собаке способность мыслить и рассуждать. Да она же с ума сойдет от собственного понимания никчемности своего существования! Возможно, сказал Сева, когда-то заработала программа Создателя. От нее мы и сегодня отталкиваемся с помощью родителей, общества в первые дни рождения. Когда нас учат говорить, мы начинаем подражать своему окружению. Вот тогда-то и раскрывается в наших генах память предков и начинается работа по созданию собственных программ, в которых есть и цель жизни, и любовь, и все то, что мы называем человеческим фактором.
— То, что заложено в генах человека, повторяется из поколения в поколение — подхватил рассуждение друга Владимир — с улучшением или ухудшением, но опять же все зависит от самого человека
— Вот и ответь, в чем суть второй программы, — опять спросил Сева.
— Программа Создателя — эталон, в ней нет никаких изъянов. А вот почему поступки человека не соответствуют морали, нравственности, могу пояснить. Не каждый человек становится гением, лишь единицы из миллиарда живущих на земле людей. А вывод таков: не всегда мы выбираем лучшее из того, что нам дано. Человек не застрахован от ошибок до тех пор, пока не достигнет гармонии с природой, с создателем.
Сева с удовольствием затянулся сигаретой, пуская кольца дыма в потолок:
— Значит, говоришь, двоякая программа и двоякая душа? Первую, я думаю, создать не трудно. А вот вторая, неземная тяжела для нашего ума. Две сущности в человеке, потому он мучается и страдает.
Сева задумался.
— Извини, я перебиваю тебя часто, — вновь продолжил он. — Но так проще рассуждать. Ты мне еще на один вопрос ответь. Откуда на земле появляются маньяки, убийцы, люди, одержимые желанием повелевать? Вторая-то программа идеальная.
— Ты же физик, Сева, а забыл про аномалии и про изменения, происходящие в человеческих генах. Например, радиация изменяет у человека даже формы тела. А голод толкает человека на возврат к животному началу, болезни и много других причин. А еще существуют различные человеческие слабости, такие как пьянство, наркомания. Даже страшно подумать, что еще мы можем придумать благодаря своим умственным способностям, направленным не в то русло. Гены не забывают прошлое, борьба идет внутри нас за нас, за наше будущее. Человек, который принял бога, верит в него, живет по его законам и оставляет будущим поколениям здоровое тело. Ты вспомни, как в недалеком прошлом люди боялись, что смерть одно человека повлечет за собой конец света. Кто виноват в этом безобразии? Мы и только мы. Не конкретно мы с тобой, а вот наши предки, наше общество виноваты. Они оставили нам в наследство этот негатив, хорошо, что он в нас не прижился. Вот я знаю, что сегодня идет борьба за отмену смертной казни. Я за, но только при условии, что осужденный сохранил человеческий облик. На самом же деле это может быть двуногое животное, убивающее десяток невинных людей. А его еще жалеют и даруют ему жизнь в дальнейшем, возможно, даже при благоприятных обстоятельствах выйти на волю. И смех, и грех к чему мы идем. Собака кусает человека — ее тут же пристреливают. Если бык бросается на толпу людей, кого-то калечит — его тут же сдают на мясо. Я пока не про нас говорю, а про запад. За ними, видно, столько грехов водится, что они этим неверным пониманием кого они судят, хотят заслужить себе милосердие. Двуногое же животное сознательно идет на убийство, которое совершается при ограблении банка или квартиры. Он оставляет трупы невинных, а его на суде еще защищают, последнее слово дают. Или я сошел с ума, или мир — не знаю. Нет доказательств, не применяй смертную казнь, пока вина полностью не доказана. Но когда улики налицо…
— Володя, я все понял, не кипятись.
— Виноват, увлекся.
— Ну, по твоей логике человек за предков расплачивается, — улыбнулся Сева.
— А я больше скажу, настоящее в этом тоже виновато. Не смогло оно в лице родителей, общества наложить табу на этот порок мальчика. Или бывает другое. Все старались, а зло победило. Что в таком случае делать, не знаю?
— Согласно твоим рассказам выходит, что душа, и плохая, и хорошая, в любом случае возвращается к Богу.
— В том-то и дело, что нет. Негатив разрушает ее колебательный контур, и она навсегда теряет память. Ничего страшнее быть не может.
— После твоих слов и ад покажется финской баней.
— Да, Сева. Тот, кто грешит сознательно, надеется, что там, где смола кипит, и черти дрова носят, тоже как-то устроиться можно. Вроде, как у нас в заключении вором в законе быть, или около тех, кто и там верховодит. А мир-то устроен совсем иначе: без надзирателей-чертей, и разных там прихлебателей. Грешникам, убийцам миллионов людей кажется, что всюду беззаконие приживается. Они считают, что и в аду жить можно. Они даже задуматься не хотят, что не ад страшен, а потеря божьей души навсегда. Сгинет она в бесконечном безмолвии, полнейшей тишины и безмолвии, где нет скопления бесконечных вселенных, а одни лишь волны немыслимо малых размеров.
Произнеся слово «задуматься», Владимир вдруг осознал свою ошибку. Преступникам ведь нечем думать, они одной животной программой живы.
Сева посмотрел на друга, и обрадовался, что тот вернулся к теме спора.
— Пройдет время, и ты забросишь стройку. Я это чувствую, даже уверен.
Впервые с того дня, как узнал о болезни матери, Владимир улыбнулся.
— Посмотрим. Вот когда создам что-то самостоятельно, тогда и приму окончательное решение. Может, что-то новое ко мне придет.
Ну что, может, вернемся к компьютеру? — сказал Сева.
— — Живые корпуса с блоками питания и кабельной сетью.— так называемые очистители, фильтры. Горючее человека — пища животного и растительного происхождения, а у компьютера — это Сердце — мотор, создающее давление в системе. Почки, печень и многое другое электроны. И здесь, и там изъяны налицо. Некачественная пища создает трудности с пищеварением, что и является причиной различных заболеваний у человека. А разные вирусы в виде программ-разрушителей нарушают работу безмозглого ящика.
— Я продолжаю, — сказал Владимир. — Мозг человека — это своего рода материнская плата, являющаяся сердцем компьютера, где в неуловимые отрезки времени идет взаимодействие живой основной программы и подпрограмм. Аналогия-то какая! — воскликнул Владимир. — Мозг человека через нервы взаимодействует с любой точкой тела. Вот она — живая материя. По проводам от материнской платы проходит поток информации. Вот тебе и неживая материя. От мозга, также как и от материнской платы, зависит и быстрота мышления, и память, которая хранится до определенного момента. Ничто не может увеличить производительность выдаваемых программ, если тормозится поток данных. Догадайся, где тут живое, а где неживое! В нашем мире все взаимосвязано. Помню, дядя Саша рассказывал мне, что можно исправить наши мысли или излечить наш организм. Но как? Могу только руками развести. Думаю, ответ мы получим от людей, которые занимаются генами. Ты чувствуешь, что кроме чистой физики для истинного познания требуются еще и усилия медицины. Вот научимся исправлять недуги, тогда наступит серебряный век. Тогда кто-то из вновь рожденных без природных ошибок продолжит поиск истины.
— Это процесс займет более ста лет. У человека поменяется мировоззрение, зачем ему тогда заботиться о пище, о жилье, об алмазах? — сказал Сева.
Будущее всегда радовало Владимира, в этом отношении он всегда разделял взгляды друга.
— Они будут знать о наших сегодняшних трудностях только по книгам.
Тут его лицо неожиданно засияло. — Поедем к нашей бабушке через месяц. Расскажем ей о душе и послушаем, что она нам скажет.
— Баба Аня, — прошептал Владимир. — Боюсь, а вдруг ее уже в живых нет. Как моя мама слегла, с той поры не покидают меня мысли о бабе Ане. Она со мной во сне разговаривает, и просит не беспокоиться понапрасну.
— А я уверен, что она жива, — не согласился с другом Сева.
— Раз настаиваешь, поехали. Не люблю я слова «конец», «закат». Нехорошие слова. Так и хочется сказать «остановись, мгновенье» — и оказаться посередине Тихого океана, где закат с рассветом встречаются. Повернул голову на восток — увидел восход, и душа возликовала, повернул голову на запад — и загрустил. Жаль, что невозможно это. Только у космонавтов есть возможность полюбоваться этим зрелищем. Рассвет— закат, как маятник ходит туда-сюда, и бежит наше время, называемое жизнью.
— Твоей маме сколько стукнуло? — поинтересовался Сева. И услышав ответ, продолжил, — А моей намного меньше, а она уже не выходит в сад, так и живет в избе с подругой. Мы с Мариной каждую неделю им продукты привозим. Насмотрюсь на старость, и потом с трудом в себя прихожу. Не тебе одному тоскливо, Володя. Так что, терпи.
Время поджимало. Владимиру еще нужно было встретиться с доктором, который обещал достать обезболивающее.
Провожая друга, Сева пообещал подумать над его программами и подпрограммами.
— А впрочем, нам надо еще с Виктором все это обсудить...
Владимир нанял сиделку в помощь сестре, которая сутками не отходила от матери. По средам приходила теща, Галина Семеновна. Она молча одевала Татьяну и выпроваживала их с Федором отдыхать. По субботам Владимир с самого утра отпускал сестру, оставаясь наедине с мамой.
От укола до укола Надежда-старшая лежала, не выказывая признаков жизни. Душа в ней едва теплилась. Когда действие лекарства заканчивалось, она открывала глаза и задавала один вопрос «Кто здесь?». На сей раз, открыв глаза и увидав сына, она простонала:
— Сынок, за что мне такие мучения?
Владимир молча кусал губы, сдерживая слезы.
— Да и вам какие мучения со мной, — прошептала мать.
Она попросила Владимира дать ей большую дозу успокоительного, чтобы успокоиться раз и навсегда. Она жалостливо смотрела на него, надеясь, что сын выполнит ее просьбу.
— Мама, это же грех какой? Бог все видит. Ты поправишься и правнуков увидишь. Верь мне!
Он сам не верил в то, что говорил, но ему очень хотелось успокоить мать.
После обеда приехала Надежда, которая утром уже побывала у дочери. Она села рядом, погладила его по голове, — Успокойся, Володя.
— Как все это несправедливо, Наденька!
— Почему, Володя? Так уж мир устроен.
— Я понимаю, и все-таки это несправедливо.
— Наденька, — неожиданно проговорил Владимир, — у меня есть убеждение, и никто не переубедит меня в обратном. Человеку к старости обязательно надо быть богатым, чтобы он мог нанять двух-трех сиделок и иметь при себе необходимое количество врачей.
— Не обязательно, Володя.
— Почему же? Все покупается за деньги.
— Неправ ты.
— Прав. Все имеет свою цену, и человек в том числе. Единственное бесценное — бессмертие.
— Не хочу с тобой спорить. Но я уверена, что не каждого человека можно купить. Я в этом уверена! — почти выкрикнула Надежда. — И необязательно быть богатым в старости. К старости нужно подходить честным в окружении близких людей.
— А еще лучше уходить стоя...
Стоял апрель. Владимир вернулся домой.
— Садись ужинать, дедушка, — пригласила его за стол жена. Он понял, в этих словах и есть продолжение жизни.
— Едем? — без лишних вопросов произнес он.
— Посмотрим на нашего мальчика!
— Кто же нас пустит? — рассмеялась жена.
Но Владимир пошел одеваться.
— Куда ты, Володя? Поздно уже, больница закрыта. Тем более у нас девочка, говорят, маленькая, хорошенькая, просто прелесть, — продолжала веселиться Надежда.
— Да? — растерялся Владимир. — А как мы ее назовем?
— Ну, это уже не нам решать.
Девочку назвали Ирой. Когда ей исполнился месяц, Марина пришла с ней в гости к бабушке.
— Мама, посмотри, какая у тебя правнучка! Посмотри, какая хорошенька у нас девочка! — умолял Владимир.
Случилось чудо — Надежда-старшая, заулыбалась:
— Девочка. У нас девочка. Как же я рада.
— Я провожу ребят и приду, — проговорила Надежда Владимиру.
— Не спеши, сейчас к маме придут бабушки.
Владимир удивился, когда обнаружил, что к матери зачастили ее подруги. Он всматривался в их лица, но не находил признаков страха или отчаяния. Они обращались к нему по имени.
— Володя, надо пригласить к ней священника. Ей сразу легче станет, — посоветовала баба Настя, мамина соседка.
— Хорошо, вызову...
Дни летели друг за другом. Наступило лето.
Владимир ехал на работу, планируя забрать по дороге лекарство. Еще он должен был заехать в кооператив, а оттуда сразу к Севе на совещание.
Подходя к дому матери, Владимир увидел, что одна половина двери была открыта настежь. Это его насторожило. Приблизившись, он услышал разговор соседок:
— Увезли, и нет больше человека.
У Владимира все внутри похолодело.
Ему навстречу кинулась рыдающая Татьяна в черном платке:
— Нет больше нашей мамы...
Целой пачки двадцатипятирублевых купюр Владимиру едва хватило, чтобы проводить маму в последний путь. Когда на могиле вырос холм из земли, он не выдержал и, отделившись от толпы, разрыдался.
Подошла жена, обняла и повела его прочь.
— Плачь, Володенька, плачь, — приговаривала она, не в силах сдерживать слезы...
Помянув маму на третий и девятый день, Владимир с Надеждой отправились к бабе Ане. Перед отъездом жена поинтересовалась, почему он не пригласил ни Севу, ни Виктора.
— Предчувствие у меня нехорошее, зачем их зря срывать.
Опасения Владимира сбылись — ставни на окнах были закрыты.
— Вы издалека приехали? — поинтересовалась проходившая мимо женщина.
— Из Москвы.
— Мир праху ее, — перекрестилась женщина. — Умерла она зимой у сестры.
Адреса сестры бабы Ани женщина не знала.
Попрощавшись, Владимир с Надеждой отправились в обратный путь. Всю дорогу Владимир молчал. Жена его не беспокоила, у нее были свои думы. Она думала о том, как же сделать так, чтобы всем было хорошо.
- XХVII -
Желанию Нины отметить Новый год всей семьей не суждено было сбыться. Им выдали документы и билеты без малейших задержек. Утром следующего дня их ждал самолет улетающий за границу. На импровизированный прощальный ужин пришли друзья и знакомые. Сочувствовали Нине, что они так скоро улетают, желали им мягкой посадки.
Что на самом деле творилось в душе Нины и Константина, было известно только им самим.
В Шереметьево у поста, где человек как бы выходит с территории одной страны и ступает на землю другой страны, Константин пообещал Владимиру любую научную помощь.
Виктор сказал:
— Ждем от тебя новости.
— Вот и улетел друг, однокурсник, коллега, — чуть слышно произнес Виктор. Ни зависти, ни хандры — пустота и только. И почему я один такой, не как все? — думал он. Люди живут и радуются заработкам, каким-то приобретениям, покупкам, а мне все не мило. Живу какими-то странными заботами. Все думаю о том, что делать и как быть, если что-то произойдет. Так до сих пор у него из головы не выходили вопросы, которые в девятнадцатом веке мучили приверженцев марксистской философии. Моя диалектика мышления и познания субъективна. Это мой внутренний мир, а возможно, я чего-то и недопонимаю, — самокритично подметил он.
На следующий день Виктор вспомнил о Константине, который, по его подсчетам, уже прилетел и должен был устраиваться на новом месте. О социализме, кроме как с Владимиром, он ни с кем не хотел разговаривать. Удачный момент представился в середине января. Друзья ждали возвращения Севы и Григория из Германии.
Наступил тысяча девятьсот девяносто первый год. Человечеству оставалось около десяти лет до наступления третьего тысячелетия. Разговор Виктор начал издалека.
— Я жду наших путешественников. Интересно, как там они?
— Мне кажется, они прекрасно чувствуют себя, — ответил Владимир.
— Плохо человеку там, где его считают материалом, глиной, например, и лепят из него, что хотят.
— Это твое мнение, а я подожду. Сева мне лично обещал подробно рассказать и про западную, и про восточную часть города.
— Поэтому я бы хотел в Швецию попасть и посмотреть там на социалистический капитализм, и на то, чем он будет отличатся от нашего.
— Не социализм они построили, а социалистические отношения между людьми, — не согласился Владимир. — Рано еще социализму шагать по земле, нет пока тех средств производства, чтобы он мог торжествовать в мире. Все произойдет в первом, втором веках третьего тысячелетия. Сегодня мне даже смешно даже говорить об общественной формации, следующей за капитализмом.
Не будучи расположенным к разговору в начале беседы, Владимир разошелся:
— Ты что-то очень от нас отдалился: науку забросил, в народ подался. Я слышал, ты на лекции бегаешь, разные сборища посещаешь. Это правда?
— Посещаю, сказал Виктор. С того же самого Сева начинал. Есть такой Шаталов или Шаталин, не помню. Так вот его рассуждения мне понравились. Есть еще один человек из династии Голиковых. Его Егором звать. Говорит умные вещи по поводу того, как народ из нищеты вывести.
— Ерундой ты занялся! — рассмеялся Владимир и посмотрел на часы и удивился, прошло два часа, а работа стоит. То, что он обещал Севе, не сдвинулось с места.
—Лучше делом займись, а не пустой болтовней. Я «за», если ты в поэзию уйдешь или писателем станешь. Вечером о политике поговорим, когда Сева с Григорием вернутся. Но прошу тебя, брось политику.
Два разных по характеру человека, приехали из-за границы с абсолютно одинаковыми впечатлениями о жизни немецкого народа. У Севы от впечатлений шла голова кругом. Он догадывался, но даже не предполагал, что наша жизнь и заграничная так резко отличаются. На его лице одновременно читались и тоска, и печаль, и обида за обман, которым газеты пичкали нас с рождения. Где мы и где они? — вздыхал он.
Григорий же, наоборот, ничему не удивлялся. Он с удовольствием рассматривал переполненные прилавки продовольственных магазинов. Со стороны казалось, будто это не прилетевший из Союза человек, а немец, решающий, что ему купить.
— Ну, что, начнем? И попрошу поподробней. Особенно насчет жителей западной и восточной части Берлина.
— Процедура осмотра и паспортный контроль в аэропорту Шененхель занял у нас считанные минуты. Нас встретил улыбающийся немец, житель бывшего Восточного Берлина. Сели мы в такси и поехали. Таксист все время норовил втиснуться между автомобилями, и что удивительно, все ему уступали дорогу. Я поинтересовался у него — у вас все так лихачат? А он засмеялся в ответ — я выполняю работу, поэтому меня все пропускают. Уважают рабочего человека, — подчеркнул Сева. Он посмотрел на притихшего Владимира и продолжил, — Устроились мы в гостинице «Конгресс-центр». Утро еще, семи нет, я выглянул в окно и удивился: толпа трудящихся уже спешит на производство. Тогда мне стало ясно: именно ежедневный кропотливый труд привел страну в ряды мировых индустриальных держав.
— Теперь понятно, — сказал Виктор, — они нас вещизмом победили. После войны прилавки наших магазинов тоже были переполнены. Только у народа пусто в карманах былое.
— А как только появилась деньга, так с прилавков все и пропало, — засмеялся Владимир.
— Ладно, хватит иностранщины. Итак, все ясно. Я письмо от Константина получил. Все ваши слова в нем подтверждаются, — прервал друзей Виктор.
— Ты, Витя, если не хочешь слушать, иди, попей кофейку. — посоветовал ему Владимир.
Виктор так и сделал. Он наполнил чайник и уселся у окна.
— Не понимаю, — удивился он, — откуда у запада такое изобилие? Мы не хуже их работаем. — И сам тут же ответил на свой вопрос, — Я, кажется, догадываюсь. Они народ эксплуатируют по двадцать четыре часа в сутки.
— Ты, Виктор Николаич, Фома неверующий, вот кто ты. Я тебе скажу, откуда у них такое изобилие, — проговорил хранивший до этого молчание Николай. — Товар надо не только произвести, но и продать. Они берегут добро, а не разбазаривают его по миру.
— Хватит! — прервал его Виктор. — Да, жили мы неправильно, но теперь-то изменения налицо. Вот вас за границу выпустили, сейчас за экономику возьмутся. И у нас скоро будет хорошо.
— Так и мы все за изменения! Мы же не враги своему народу! — в сердцах воскликнул Григорий.
Но Виктор не отреагировал на его реплику. Он всем своим дал понять, что ему некогда и слушать друзей он больше не намерен.
Сева продолжил свой рассказ о Германии. Он очень подробно рассказал о переговорах с немцами.
Владимир только усмехался.
— Лес, нефть, алюминий — это все у нас готова приобретать Европа? — спросил он у Григория.
— Ну почему же, еще мозги. А ты как хотел? Уж не «жигулями» ли торговать?
— А почему бы сырье не продавать? — поинтересовался Сева. — Оборот огромнейший и прибыль фантастическая.
Владимир заметил, как заблестели глаза друга. Он прекрасно понимал его стремление перескочить без особых усилий и хлопот сразу из зачаточного состояния дел в бизнесе на широкий простор, где крутились бы огромные средства. И притом совершить скачок за один миг, минуя стадию накопления капитала, собираемого по крохам. А кто, скажите на милость, откажется от сделок, когда от прибыли кружится голова. Даже от сравнительно малых по мировым стандартам закупок. В этот период совесть отодвигается на второй план, и человеку кажется, что ему все дозволено и он единственный хозяин товара, произведенного матушкой-природой для всего сообщества.
Владимир вновь перевел разговор на сырье, — Тогда, получается, прав наш во всем сомневающийся друг Виктор. На кой черт нам новый строй, если добром будут распоряжаться единицы.
Все друзья, вдоволь наговорившись, смотрели на Севу.
— Я попробую, а вы давайте, критикуйте. Посмотрим, кто из нас прав.
— У нас демократия, — развел руками Владимир. — Каждый выбирает то, что ему под силу. А я с государством ни в какие игры не играю.
На этом друзья расстались. Сева попросил Владимира обязательно зайти к нему вечером.
Владимир очень хотел приехать домой пораньше. Первое февраля, начало месяца, можно расслабиться. Но тут он вспомнил просьбу друга и догадался, почему именно в этот день. В дверях он столкнулся с Галиной Ильиничной, из-за которой ему пришлось вернуться. Он и раньше встречался с парадоксами жизни. Например, женщине уже пятьдесят пять по возрасту, а по паспорту всего лишь пятьдесят один. Этим грешили влюбленные, наказывающие себя в далекой молодости. В данном случае произошло обратное.
Сегодня Галине Ильиничне исполнялось пятьдесят восемь, а выглядела она не больше, чем на пятьдесят. За время работы у Севы она полностью поменяла гардероб и теперь выглядела совсем по заграничному: модно и элегантно.
— Ты цветы купил? — наклонился Владимир к Севе. — Ты уж извини, у меня из головы вылетело.
— В шкафу возьми, — улыбнулся друг, — и не забудь от нас коробку взять.
Владимир произнес хвалебную речь. В конце речи пожелал ей оставаться такой же элегантной и привлекательной на многие годы, и вручил цветы.
Затем поднялся Сева и преподнес подарок.
— Зачем? Спасибо! Но вы же уже меня сегодня поздравили вместе с коллективом, — сказала именинница, заливаясь краской.
— Вы так замечательно выглядите, — сделал ей очередной комплимент Сева. — Будь у меня орден, я бы вручил его вам с удовольствием.
— А вдруг в юбилейный год тебе выпадет такое счастье, и ты действительно вручишь Галине Ильиничне такую награду, — развеселился Владимир.
— До юбилея еще далеко, — на полном серьезе проговорил Сева.
— Что вы, у меня столько почетных грамот, что печку натопить можно. И медали есть. Думаю, хватит уже на мой век.
Она предложила всем по чашечке кофе и более крепкий напиток — коньяк.
— Сегодня день рождения уважаемого мною человека, — загадочно добавила Галина Ильинична.
Владимир догадался кто это и чуть было не произнес вслух фамилию человека из верха, но вовремя сдержался.
Галина Ильинична очень органично влилась в их коллектив и все чувствовали ее помощь. У Севы возрос объем продаж, а Владимиру она принесла заказ на строительство коттеджей.
— Где уж иностранцам понять нас? — рассмеялся Сева, когда Мария, подруга Галины, достала из холодильника дефицитные деликатесы. — Вот какие мы, привыкли жить не по правилам, считаем, что так и надо. А хорошо, нет-нет, и вдруг на столе всего вдоволь.
— Это все она, — кивнула Мария в сторону Галины.
Что сближает людей? — думал про себя Владимир, пока женщины накрывали на стол. Мария была полной противоположностью Галины и по характеру, и по внешности, и по умению одеваться. Ей был пятьдесят один год, именно на столько она и выглядела. Тихая и молчаливая, видимо, она уравновешивала неспокойную натуру Галины, которая отдыхала в лучах спокойствия подруги.
Догадки одна за другой приходили Владимиру в голову. Возможно, этих женщин сблизило несчастье. У Марии муж уехал в командировку и не вернулся. А муж Галины скончался через год от сердечного приступа. С той поры они и стали делить радости и горе по полам, получая весточки от сыновей-офицеров, служивших на севере. Родство душ...
Раскрасневшись после нескольких тостов, Мария подтолкнула Галину и шепотом попросила ее:
— Давай, еще тост скажи.
— Интересно, за кого же это? — заинтересовался Владимир.
Тут произошло то, чего никто не ожидал.
— За Бориса Николаевича, — произнесла Галина.
— А кто он такой? — спросил Сева. — Мы его знаем?
— Ребята, это же наш будущий президент! — рассмеялись подруги.
— А вы что, его лично знаете? — поинтересовался Владимир.
— Да, но жену его, Наину, лучше знаю. Это замечательные люди, — прочувствованно произнесла Галина. — Он бунтарь, уж поверьте мне, он обязательно победит коммуняк.
Владимир опешил от удивления. Он не понимал, откуда в Галине такая ненависть к сегодняшним правителям и к руководящей роли партии.
— Я понимаю, — сказал Сева, — социализм надо было начинать строить только сейчас, и то с большой осторожностью.
— Не знаю, — ответила Галина, и рассказала, как затравили ее мужа и довели до инфаркта. Потом она поведала всем то, с чем сталкивалась годами, работая в министерстве. Ей было жалко простых коммунистов без должностей. — Что такое «ячейка»? Собрали человека в кулак, и он утратил свою индивидуальность. А вы знаете, что такое «разнос»? — неожиданно спросила она.
— Знаем, — хором ответили друзья и засмеялись.
— У меня должность была не ахти какая, но иногда и мне попадало, — проговорил Сева.
— Ох, Галина Ильинична! — вздохнул Владимир. — Вы надеетесь, что придет новый правитель и сразу же все изменит? У нас есть друг Виктор, так вот он думает, что будет еще хуже. Вы поднимаете тост не просто за вашего знакомого или приятеля, а за руководителя одного из образований нашего Союза. Интересно, откуда вы его знаете? — снова поинтересовался он.
Оказалось, что она знает их семью еще с Урала.
— Да-а, — протянул Сева. — Он еще не имеет ту полноту власти, которая есть у Михаила, а вы уже возносите его до небес.
— Давайте все-таки выпьем! — произнесла Галина. — Я верю, что все будет хорошо.
— Давайте, — согласился Владимир. — Если честно, я еще ни разу не пил за большое руководство, но если женщина просит, то я не могу отказать.
— А он ведь тоже когда-то был прорабом, — сказал Владимир, закусывая, — и какова бы была его судьба, будь он беспартийным, никто не знает. Галина Ильинична, вас восхищает, что он вышел из партии, которую вы ненавидите? А теперь ответьте мне, кем бы он был, не вступив в ее ряды? — И, не давая Галине опомниться, продолжил сам, — В лучшем случае, начальником строительного управления и не более того. Даже не начальником, — поправился он, — главным инженером. И все. Так что я с удовольствием выпью еще раз, но только за человека, за его рождение, а не за номенклатурную единицу.
— Лучше даже и не думать о том, что произойдет завтра, — задумчиво проговорила Мария.
— И правильно, — рассмеялся Владимир. — Историческую перспективу создает сообщество людей, и тот человек, который волею судьбы окажется в гуще событий и воспользуется представившимся ему случаем, тот и победит. Все зависит еще и от таланта человека поймать настроение общества.
— Мы должны победить, — не отступала Галина.
— И вы надеетесь на моментальный успех? — с усмешкой произнес Владимир. — Я представьте себе, этого тоже хочу. Но существуют объективные причины, и от них никому не отмахнуться. У Бориса-то все окружение социалистическое, с устоявшимися взглядами. И никто не знает, как оно поведет себя в будущем. Возможно, кто-то из его свиты с годами вновь постарается реанимировать старую идею на новый лад.
— Я с вами согласна, однако, нам и для этого момента разум дан, для извечного спора и сортирования, что нам угодно и что нет, — далее она объяснила диалектику в действии, когда все изменяется со временем.
Владимир слушал ее, не перебивая. Пусть выговорится. Тогда он узнает всю полноту ее мировоззрения. По завершении речи в ее словах прозвучал призыв к баррикадам и митингам в защиту Бориса, если это понадобится.
Сева не вмешивался в их разговор, иначе спор двух людей, воспринимающих действительность по-разному, перешел бы в базар.
— Но вы уж сразу и на баррикады, зачем так мрачно? — проговорил Владимир. — К прошлому уже нет возврата и атмосфера накалена так, что достаточно одной искры, и мы окажется в другом мире.
Тут Владимир приступил к изложению одной из своих гипотез. Он говорил, что в каждом человеческом образовании, начиная с численности в тысячу человек, встречаются люди, близкие по своим характеристикам к различным характерным особенностям. Не будь Бориса, появится кто-то другой, кто воспользуется моментом и разрушит устоявшуюся общественную надстройку.
Неожиданно Владимир произнес слова, неприятные Галине, — А без Михаила и Борис бы не проявил свои способности. Пожалуй, он все-таки является первым человеком, посеявшим ростки свободы в обществе. Я признаю, при другом правителе я бы с трудом нашел на карте Союза точку, где бы сейчас находился Борис.
— Противоречия и вы неразделимы, Владимир Николаевич. Вы говорите, что таких, как Борис много, а я вижу только его одного, — перебила его Галина. — Он всем, что имел, пожертвовал ради свободы.
Далее она говорила о достоинствах этого человека, о его упорстве и несгибаемой воле.
— Вы и правы, и нет, — возразил Владимир. — Во-первых, он не один, его окружение понимает, что так руководить страной — преступление. И вы, я думаю, согласитесь с этим, и мы, — Владимир показал на Севу. — Меня радует, что он добровольно вышел из партии и встал на путь борьбы. За это я с удовольствием выпью.
— Нет, лучше за женщин! — возразил Сева.
В этот морозный день не повезло лишь разъездному шоферу Дмитрию. Сначала он отвез женщин, потом вернулся за друзьями. В автомобиле Сева все-таки прочитал Владимиру лекцию о существенной роли личности в обществе, и тот без спора с ним согласился.
- XХVШ -
Читая письма от Константина, в которых друг сообщал обо всем подробно, Владимир частично оправдывал заграничный обывателей, ибо человек поначалу верит написанному в прессе и, в чем-то у него появляются сомнения, но, когда он видит ежедневно проходившие фуры с продовольствием в Союз, туристов, которых, кроме барахла ничего не интересует, — то тогда его, еще не окрепшие сомнения рассеиваются и ложь, как — бы превращается в правду.
Периодически, встречаясь по вечерам с другом из далекого детства, Владимир не искал предлогов для дискуссии. Ему надоели споры о политике с Виктором, который до сих пор не определился. А уж про перестройку и говорить то нечего, обществу и так уже надоело ждать перемен.
Как всегда первым заговорил Виктор.
— Ну, как там ваш уважаемый Михаил Сергеич — уже придумал что-то такое необыкновенное?
— Не знаю, — пожал плечами Владимир.
По большому счету Михаил был для друзей, да и для всех граждан страны загадкой.
— Если не знает он, что ждет нас впереди, тогда незачем было начинать перестройку, — сказал Виктор.
— Что ты? Ведь кое-что он все-таки уже сделал. Хотя бы занавес приоткрыл.
— И всего-то? — воскликнул Виктор. — А теперь давай возьмем негативные стороны: промышленность рушится, страна балансирует между Европой и Азией, революционная ситуация близка.
— Мудрым ты стал, — засмеялся Владимир. — Слова-то какие говоришь, «балансирует»! Ты идешь на поводу у Севы, — сказал Виктор и отправился заниматься программированием.
Владимир поехал за город на дачу.
Один лишь Сева, несмотря ни на что, был стоиком. Он с утра до вечера мотался по новым знакомым, налаживая связи по сырью. Перестройка для него оказалась спасением от прошлого. Он надеялся, что в будущем его жизнь и страны изменится коренным образом, и ничто этому, начавшемуся процессу, не может помешать.
В это погожее летнее утро Владимир не спешил на работу. Он остался для того, чтобы, наконец, решить вопрос с газом.
— Володя, — окликнула его жена, — ты не знаешь, что случилось с телевизором? Кручу программы, а на всех показывают одно и то же.
Владимир не обратил внимания на слова жены.
— И что же там такое показывают?
— «Лебединое озеро».
Вдруг ему показалось, что голос жены стал чужим:
— Володя, иди быстрее! Танки в Москве.
Владимир слушал, смотрел и не верил — президент снят.
— Да, похоже, мы в банановую республику превращаемся.
Ехать, немедленно ехать, — пронеслось у него в голове.
— Ты едешь со мной в Москву или остаешься? — прокричал он жене.
— Я мигом, — исчезая, произнесла Надежда.
Словно солдат, через несколько минут жена стояла одетая с собранной сумкой около машины. Владимир вспомнил опасения Анатолия. Теперь-то он не сомневался, что в свое время тот не зря беспокоился. Какое же направление взяло верх? — думал Владимир по пути в столицу. Интересно, что же будет дальше: закроют кооперативы или предприниматели смогут жить по западному образцу. А, может, вообще жизнь вернется в старое русло и партия с новой энергией возьмется за построение социализма во главе с генсеком.
— Чепуха, Надя. Человек еще в том веке ошибался, думая, что социализм можно построить искусственно. А он приходит сам с новыми орудиями производства и полученными в борьбе завоеваниями трудящихся.
— Володя, ты опять про социализм?
— Нет, Наденька, об этом я больше говорить не желаю. У нас пока и друзья наши согласны с тем, что строили мы государственный капитализм с социальным уклоном, плохо, отвратительно строили.
— Выходит, мы все жили не при социализме? — рассмеялась Надежда.
— Выходит, так. Да и Маркс не ошибался. Он абсолютно правильно предсказывал, что на смену капиталу придет социализм. Но вот когда, он не говорил, даже век не называл.
— Я знала, что вы сумасшедшие.
Владимир не ответил. Он продолжал успокаивать себя, — Приеду к Севе, уж он-то знает, что случилось. Он мне поведает об истинном положении вещей.
Владимир тут же подумал о сыне, — Попрошу его, чтобы на время безвластия он жил с нами.
Высадив жену у дома, Владимир поехал к Севе.
В переулке ему навстречу попались танкетки. Он впервые увидел такое количество солдат и офицеров на улицах Москвы. С еще большими опасениями он заторопился к другу. Неожиданно в голове мелькнула мысль из детства о вечном. Он вспомнил, что бог и материя создали нас не для того, чтобы кого-то покорять, а уж, тем более, завоевывать. А для чего же? — спросил он сам себя. Для познания истины, — подумал Владимир и улыбнулся. — Взаимодействуя с материей, произойдет воссоединение с создателем. Мы же пионеры, добровольные его посланники. Он подъехал к Севе и тут же забыл о том, о чем только что думал, и, прыгая через ступеньку, рванул на третий этаж.
«Вот и конец перестройке, — подумал Владимир, вглядываясь в печальное лицо друга. — Придет хозяин и поставит всех и все на свои места».
— Чувствую, не твое либеральное направление одержало верх? — спросил он у Севы.
— Как видишь. Откуда у нас бронетехника и солдаты? — мрачно произнес он. — И в таком количестве.
Какое-то время друзья сидели молча.
«Вот еще один отрезок его жизни прошел зря», — задумался Владимир. Ему было жалко потерянных дней, потраченных впустую на экономическо-общественный эксперимент.
— А где наша Галина Ильинична? — поинтересовался Владимир, вставая.
— Не знаю. У нее свободный распорядок дня. Однако интересно, где она? — оживился он и позвонил. Телефон долго не отвечал. Наконец, он услышал встревоженный голос ее подруги: «Я все расскажу».
Через минуту она влетела в кабинет. У нее на глазах были слезы.
— Она, она, — заикаясь, начала Марина, — приказала мне сидеть на телефоне и понеслась к Белому дому.
— Что, так и сказала, что идет защищать Россию? — полюбопытствовал Сева.
— Да, — подтвердила Марина. Она еще раз пересказала их разговор, подмечая, когда Галина говорила весело, а когда была серьезна.
— И я поеду, — проговорил Сева. — Разузнаю, что к чему. Если задержусь, то ты останься здесь.
У Владимира не было знакомых ни из умеренного, ни из либерального направлений. Поэтому он сразу же согласился. Он понимал, что бежать куда-то и неизвестно зачем — бессмысленно.
Круговорот предположений и домыслов с каждым мгновением превращался в чудовище, сотканное из нелепостей. Позвонил Григорий, — Ты не задумываешься, а вдруг наступит тридцать седьмой год?
— Чепуха! — ответил он и доложил, куда поехал Сева.
Григорий колебался.
— Я, пожалуй, поеду, разыщу его.
От Марка пришло сообщение, будто бы в его кооператив приходил милиционер и расспрашивал о роде деятельности, о директоре, и о его местонахождении.
— Я в кооператив не приду, — сказал он, — и даже думаю из столицы уехать.
Владимир, зная технические возможности прослушки, говорить отказался.
— Ты лучше сюда приезжай, — попросил он Марка.
Когда в трубке послышался бодрый голос Галины, Владимир почему-то обрадовался.
— Я рада, — щебетала она, — Борис не арестован, его охраняют.
— Я знаю, — оборвал ее Владимир, — хочешь поговорить — приезжай.
Будущее не пугало его. Он ясно понимал, что кто бы ни пришел к власти, хотел он этого или нет, а все-таки придется учиться жить заново. Пускай это будут не кооперативы, но что-то новое, не мешающее людям трудится, так или иначе, придется создавать и платить, сколько положено за труд.
Он вспомнил про Константина. А вдруг начнут с создания двух партий из одной, которые будут иметь одинаковые по сути лозунги, призывая к народному благополучию, но с различными экономическими подходами. Возможно, создадут и две программы, различные по социальной направленности. Появятся два вождя и два направления. Хотя, так и должно быть, — рассуждал Владимир. — Черное и белое — два цвета, которые правят нашим миром.
Марк с порога повторил свои слова, которые он уже говорил по телефону:
— Да, верно, из милиции приходили. Я испугался и позвонил. Думал, что вас уже арестовали. Вы все-таки ближе к центру, а у меня офис на окраине. Я убегаю из Москвы. Ну, сам подумай, сидеть и ждать, когда тебя заберут?
— Подожди с ума сходить! — засмеялся Владимир. — Посмотри, пока тишина.
— Ты что, танки не видел?
— Ну и что за беда? Я и военных видал. Но они же наши братья, а не завоеватели. У меня даже в мыслях нет, что офицеры могут отдать команду стрелять. Так что не убеждай меня в обратном.
Появился Григорий в повседневном костюме без галстука. Он сразу дал понять, что пойдет туда, где, по его мнению, должно произойти важнейшее событие. Вслед за ним пришел Виктор.
С порога он сказал:
— Я с вами друзья.
— Подождите, паникеры! Сева уже понесся туда и просил его дождаться. Берите пример с Николая. Он звонил, при этом был абсолютно спокоен.
— Нет, я все-таки поеду, — не унимался Григорий.
Владимир вздохнул. Он чувствовал, что переубеждать друга бессмысленно. Каждый переживает бурю по-своему.
— Иди, если желаешь! Только куда, считать танки на улицах или солдат? Я согласен, надо всем, кому дорога свобода, выйти на площадь и дать понять армии, и тем, кто ее сюда позвал, что народ против той жизни, в которой он сегодня живет. Мы все против ввода военных в город. Поймите же, солдаты — это же мы. Еще раз повторюсь, что не будут они стрелять в народ — это все равно, что стрелять в своих отцов, братьев и сестер. Мы все одинаковые по нашему социальному положению. Так скажите мне, зачем кровь проливать?
— Я догадываюсь, о чем ты жалеешь, — проговорил Григорий.
— И о чем же?
— О том, что ты не вступил в партию и сегодня ты не в тех рядах, кто решает судьбу страны. Ты просто обыватель: сидишь и ждешь.
— Ты прав. Я не артист, а потому не смог бы сыграть роль коммуниста и ждать удобного момента. Я даже больше тебе скажу. Я не желаю, чтобы все созданное, в миг разрушилось. Не хочу ни разрухи, ни миллионов убиенных. Возможно, я и не прав, но уж что думаю, то и выскажу. Одно из противоборствующих направлений из круга Михаила удачно выбрало момент для его свержения. Процент его популярности сегодня необычайно низок. Сегодня нам рано идти на баррикады, пока другое направление ведет диалог с радикально настроенными коммунистами. Придет время, и я вступлю в партию социального толка. А Сева — в либеральную. И останемся мы с ним по жизни друзьями. А вот в отношении того, как улучшить жизнь страны — противниками.
Не успел Владимир договорить, как на пороге возник Сева темнее тучи. На вопрос Владимира «как дела?», он ответил, — Решается судьба страны, кто кого.
— И что ты делать думаешь? — поинтересовался Владимир.
— Буду у Белого дома без оружия сидеть вместе с остальными гражданами. Пусть видят, что народ против возврата к прошлому.
— Ну и, слава Богу! — обрадовался Владимир. — Я надеюсь, что в этом противостоянии до стрельбы дело не дойдет. И я с вами, — закончил он.
В наступившем молчании у каждого присутствующего в душе шла напряженная работа. Анализируя этот важнейший этап в жизни, Владимир понимал сегодняшнюю ситуацию. Народу или дадут настоящую свободу со всеми тяготами становления раннего капитализма без приставки «государственный», но с социальным уклоном, или отживающий строй еще какое-то время продлит свое существование. И тогда уже дети и внуки будут решать, как им быть. Он усмехнулся про себя. Равенство дало сбой. Люди захотели жить по принципу «что заработал — то мое», а не ждать подачки сверху. Владимир не верил в толпу, но реальная обстановка заставляла его сделать выбор, с кем ты. Хорошо критиковать окружающее пространство, когда кучка единомышленников никому более не слышна. Идеи в себе, от которых ни жарко, ни холодно. Да, мы хотели перемен, и теперь они в опасности. Иди и защищай их! — твердила ему совесть. Одиночка — ноль, пешка в споре политиков.
— Я пойду, — процедил он. — Только вот много ли таких, как я соберутся? Подготовки нет, никто и не задумывался о свержении власти насильственным путем. Мирное развитие процесса опять, как и в семнадцатом, нарушили те, кто с оружием брал государственные учреждения, почту и телеграф.
Что сказать дома — тоже немаловажно было для него. Он придумал ночное дежурство.
— Виктор с нами, — улыбнулся друг. — Из худшего, что свалилось на наши головы, я выбираю для себя худшее без перспективы, — проговорил он. — Это все равно, что ремонт в квартире: бардак от десяти дней до месяца, а потом удовольствие. А я возьми и спроси у него, а сколько у нас продлится анархия становления. Он засмеялся. Говорит, что все зависит от нас самих, от того, кого мы выбираем. Думаю, лет от десяти до двадцати, а, возможно, и больше.
Друзья-товарищи расстались до завтра, договорившись встретиться в условленном месте.
Владимир вспомнил о Раисе и поехал. Его родной коллектив встретил его тишиной.
— Боишься? — спросил он у нее.
— Нисколько, ответила она. — И вдруг заявила, — Владимир Николаевич, у нас же не подпольное учреждение, а разрешенная государством структура.
— Ты уж извини, — проговорил Владимир, — я поеду обратно. У нас, не в пример вам, паника. Я потом обо всем расскажу подробно, — уже в дверях заявил он...
Дома Владимир выбрал шутливый тон.
— Ты за кого? — поинтересовался он у жены.
— Я? Не знаю. Но ясно не за тех, кто военных в Москву призвал.
Сын приехал рано и сразу же поинтересовался, почему мама не разрешает ему ехать на новую квартиру.
— Подумаешь, танки на улицах — ничего страшного! Я со сверстниками-солдатами разговаривал, мы их сигаретами угощали. Они и сами не знают, для чего их сюда привезли.
— Ты мать любишь? — спросил Владимир у сына.
— Да, — тихо прозвучал ответ.
Понимая, что всяким запрещением мало, чего достигается, Владимир ласково продолжал:
— В дни испытаний мы все должны быть вместе. И еще прошу тебя, не катайся на машине в эти дни.
— Пап, — вдруг спросил Виктор, — ответь, пожалуйста, в чем причина раскола в партии?
— А ты уж и вправду взрослый! — рассмеялся Владимир. — И в учебе, чувствуется, не последний. Знаешь, что я тебе скажу, любое продвижение вперед в человеческом факторе обрастает ошибками, приостанавливая его ход. А материальные тела останавливает сила трения. И чтобы продолжать бег, надо придать общественной формации новый импульс. А телу, ну как ты знаешь, силу. А в том, как подтолкнуть общество, мнения среди руководства ядра партии разошлись. Я чувствую, где-то с семидесятых годков мы катились по инерции и остановились. И пошло-поехало, кто во что горазд. Часть ядра, которая наверху, настаивает на продолжение строительства социализма, а другая часть — перейти на капиталистические отношения в обществе.
— Да, зря мы диамат и истмат проходили, — проговорил сын.
— Нет и еще раз нет! — не согласился Владимир. — Изучать ошибки полезно.
В этот летний вечер не произошло ничего существенного.
На другой день тревожное ожидание продолжалось до тех пор, пока не объявился Сева и не произнес:
— Скоро развязка.
Откуда он узнал об этом — была его тайна? Каким-то образом Сева, Григорий и Марк пробрались в самую гущу толпы, которая стояла перед Белым домом. Владимир же с Виктором и Евгением застряли на Смоленской. Николай демонстративно отказался принимать участие в чем-либо.
— Мне и своих хлопот хватает, — сказал он, и никто на него не обиделся.
Кругом слышались выкрики «Не трогайте Белый дом!», «За Россию!», «Мы с тобой, Борис!». Чувствовалось, что толпа собралась по собственной инициативе. Не было ни экономических, ни политических лозунгов.
Друзья попробовали продвинуться вперед, но поняли, что в такой толпе недолго потеряться.
Виктор остановился и посоветовал друзьям держаться поближе к домам. Где-то поблизости урчали моторы танков.
— Несколько километров до Белого дома, — вслух произнес Евгений.
— Нет, что ты? Возможно, и километра не будет, — поправил его Владимир.
— Эх вы, опять без меня хотели собраться? — произнес Виктор, поворачиваясь к Владимиру.
Владимир, не испытывая упреков совести, признался:
— Да, в первый день позабыли, но к обеду ведь Сева тебе позвонил.
Евгений молчал. Он с любопытством глядел по сторонам, а на лице его читалось безразличие. Казалось, что он иностранец, созерцающий происходящее вокруг.
— Где твое секретное оружие? — засмеялся Владимир, рукой показывая туда, откуда отчетливо доносился рев нескольких моторов.
— Потому я и не люблю сборища, — произнес Виктор, — ибо знаю, что есть у нас образцы невидимого оружия. Схватятся люди за голову руками и разбегутся, кто куда.
— Танки, в наше время, надежнее, — рассмеялся Владимир.
— А мы тогда здесь для чего, ты случайно не знаешь? — неожиданно задал вопрос молчавший до этого Евгений.
— Вот, думаю, — пожал плечами Владимир. — Мне кажется для того, чтобы руководство ГКЧП поняло, что не маленькая кучка хочет перемен, а весь наш народ.
Еще несколько дней самое консервативное направление власти играло мускулами, показывая людям мощь армии. Вопрос стоял так: кто кого. Никто не думал о будущем, главное было победить. Противостояние, как началось внезапно, также внезапно и закончилось. Толпы народа на площадях и улицах сыграли свою решающую роль, отстояв зачатки свободы. Теперь политикам пришло время решать, куда стране двигаться дальше. Жаль было трех мальчиков, отдавших за свободу самое дорогое — жизнь.
Буквально за несколько дней власть Михаила практически сошла на нет.
— Так и должно быть, — сказала Галина Ильинична после очередной пощечины, которую Борис нанес президенту. — Правильно, что Борис не дал Михаилу слова! — защищала своего любимца Галина, — Взял и запретил партии иметь ячейки на предприятиях.
— И я согласен, — улыбнулся Владимир, — правильно он поступил. Но меня лично коробит бестактность, которую проявил твой уважаемый кумир, да еще при всеобщем обозрении.
— Владимир Николаевич, не надо быть стеснительным интеллигентом. Все, кончилась эпоха коммуняк! — радостно закончила она.
У Владимира перед глазами промелькнула картинка, когда Михаил засуетился перед трибуной, а Борис, как хозяин, подошел, отстранил его и зачитал приговор партии. Он был согласен с последним. Но жалость к человеку, который не дал в недалеком прошлом уйти коллеге в политическое небытие, жила в нем.
— Да, — протянул он, — эпоха закончилась. Но я думаю, что уважительное отношение к человеку должно обязательно жить в каждом.
Уставшая за несколько дней испытаний, но счастливая, Галина молчала. Она улыбалась, ее душу переполняла радость победы. Никто в этот день не задумывался, что ждет их страну в будущем.
- XXIX -
Официальную информацию о том, что Советский Союз больше не существует, Сева услышал дома. Сначала он растерялся от столь неожиданного известия. Усмешка, сопровождающаяся осуждением его коллег по политработе, пробежала по его лицу. Он-то мнил себя не просто гражданином великой страны — он же еще и их человек, спонсор, помогающий соратникам по правому движению.
— Надо же, — вздохнул он, — и меня провели, не известили о готовящемся разделении. Что тогда говорить о народе, мнение которого смяли и бросили в мусорную корзину?
Сева прекрасно понимал, что иногда конспирация крайне необходима. Избранники народа решают его судьбы, а он всего лишь живой винтик, скрепляющий еще пока аморфное образование. А кто же тогда мои соотечественники? — задался он вопросом. — Пешки в играх тех людей, которых они поставили над собой, — сам же и ответил он на свой вопрос.
Однако Сева очень скоро пришел в себя и, не уподобляясь большинству, прекратил критику. От одной мысли, что и он сам принял невольное участие в этом свершении, он повеселел. Право сильного, а он это только что испытал, возможно, и есть та самая истина, исходящая от центра, которым руководит один человек. И тут же он представил себя на месте первого и засомневался, а как бы он поступил, имея исчерпывающие сведения о положении в стране.
Сева, уходя из дома позже жены, всегда включал магнитофон. И в этот раз он услышал ее голос:
— Севочка, ты хотя бы раз выспись. Ну хоть немного о себе подумай. Здоровье-то у нас не вечное. Вот подожди, возьмусь я за тебя. Хватит, мой дорогой начальник, на ваших сборищах пропадать.
— Мариночка, ты чего раскричалась? Дети у нас умненькие. Ты чувствуешь, гражданский брак узаконили, да еще и обвенчались. Я-то думал, они за модой погонятся, но ошибся. За что прощу прощения и у тебя, и у них, — записав свою речь, Сева встал.
В окна смотрели темные облака, которые в это время года могли разразиться дождем или мокрым снегом.
Сева не без интереса ожидал увидеть реакцию Владимира на случившееся, и, конечно же, поговорить и услышать мнение друга. О том, чтобы перетянуть Владимира на свою сторону, он даже и не мечтал. При каждой встрече его друг находил повод для критики: то ему не нравилась спешка его соратников, то их барское отношение к людям. Он так и говорил — вы забываете о народе. А иногда он навязывал им обязательный контроль со стороны государства и трудящихся.
Недавние воспоминания развеселили Севу. Он улыбнулся, вспомнив свой ответ Владимиру: «Где они, контролеры-то? Профсоюзов у нас нет, и не было. И с партиями то же самое положение, кроме одной, которая стремится вернуть доперестроечное время».
Наконец, Сева подъехал, припарковал автомобиль и забыл, о чем только что думал. Прямо с порога он произнес какую-то замысловатую тираду:
— Кто был слишком сентиментален по отношению к политическим оппонентам и слишком мягкотелым — тот потерял власть.
Владимир крепко пожал руку Севы, и, как будто не произошло ничего сверхъестественного, так, между прочим, сказал:
— Ты это насчет Михаила?
— Думаешь, причина только в нем? — продолжал Владимир после непродолжительной паузы. — А, впрочем, скоро конец года, конец обмана и неверия в свой народ тех, кто наверху. Боялись они — вдруг иностранцы увидят наши деревенские захудалые домики? Или то, что наш обобранный народ живет бедно и несвободно. Боялись, что наш народ, наконец, осознает ту чушь, которую ему в голову вбивали много лет. Вся наша жизнь, Сева, абсурд! Но ты не думай, что жизнь сразу же по-вашему изменится. Сверху снизошла к людям свобода, будто бы по указке — смогут ли они ей распорядиться? А, впрочем, я не предсказатель и не штатный политолог. А ты, Сева, видно, жалеешь, что раньше не выбрал открытый путь борьбы. Ты бы успел и в тюрьме посидеть, и на лесоповале поработать. Впрочем, это могло и со мной произойти, да и с каждым из нас.
От такого дружеского приветствия Сева даже присел. В словах друга он не услышал ни сожаления, ни радости по поводу намечающегося раздела страны.
— Если причина не в Михаиле, тогда в чем? — снова обратился он к Владимиру.
— В чем, в чем? — несколько раз повторил Владимир. — Перемены-то он начал, и никто никогда этого отрицать не будет. А мы знаем, как сопротивлялось его окружение. В Политбюро он ввел много новых лиц. Они ошибки делали, он их не замечал, не наказывал, как следовало. Вот они и потянули на себя одеяло. Сначала понемногу, а потом, поняв, что им многое разрешено, решили его полностью прибрать. Люди давно подметили, что тот, кто грандиозное дело намечает, тот редко зрелые плоды собирает.
— Вкратце, Сева, я тебе рассказал о буднях. А вот подробно, о том, как они одеяло к рукам прибирают, ничего сказать не могу. Не знаю я ничего об их закулисной игре. Люди все разные, и потому у каждого свои варианты рождаются. Народ кумира Галины пока еще не понял, потому и кричит «ура».
Сева согласился с доводами друга.
— Интеллигенты готовят почву, а грубые трудящиеся урожай собирают, — со смехом проговорил он и сразу сел на своего любимого конька. — Ты понимаешь, Владимир, что такое свобода? Республики расцветут, каждая, без оглядки на Кремль, начнет строить новое общество, исчезнет антагонизм между народами.
— А его и не было у нас никогда, — возразил Владимир. — Я рад, что наконец-то сниму с себя бремя старшего брата. Мы о России забыли, о людях всех национальностей, живущих в ней. В нас какую-то непонятную, иллюзорную гордость десятилетиями вбивали. Поэтому мы и есть такие бессребреники, штаны последние отдать готовы. А зачем? Младшему брату они все равно не пригодятся — велики.
— Володя, остановись! — попросил Сева. — Я не понимаю, с кем ты? Я с правыми, и надеюсь, не будет ни великого переселения, ни хаоса.
— А я не с вами, — проговорил Владимир, — я консерватор и в политике, и в жизни. Не верю я, что будто бы в России, или в какой-то другой стране за короткий срок, да еще из ничего, капитализм возможно построить.
— Уж не в партию ли ты вступать собрался? — как будто прочитал мысли друга Сева. — Туда теперь всех принимают, — язвительно проговорил он. — Да и партий теперь много, выбирай любую.
Владимир сдержался, и не подал виду, что где-то в глубине души подумывает о политической деятельности, но пока ничего стоящего на горизонте не вырисовывалось.
— Куда нам, — с насмешкой проговорил он, — я подожду, пока интеллигенты новую почву подготовят. Тогда я тут, как тут, — отшутился Владимир.
Сева задумался. Шли минуты, а он все молчал, надеясь предложить Владимиру влиться в их ряды. Как бы им было легко вместе доказывать свою правоту!
— О чем ты думаешь? — поинтересовался у друга Владимир. — Уж не о России ли? Она, конечно, меньше Союза, ее легче обустроить.
Севу начинали раздражать непрекращающиеся шутки друга.
— Да, — проговорил он, — мы променяем красные флаги на ситцевые с ромашками.
— Тогда с песней, — засмеялся Владимир, — «И страна березового ситца не заманит шляться босиком». А ты что, обижаться вздумал? — продолжал он. — Я ведь, почитай, тоже ваш, правда, не душой, а делами. Мы все здесь вместе взятые помогаем твоему движению. А из этого выходит, что мы-то тоже причастны к развалу Союза. Потому я вместо матерной ругани факты тебе осторожно излагаю. Ну, иногда, немного кольну. Правда, высказываться о политике, когда ты не наверху, просто-напросто чепуха. Докуда дослужился, там и вводи нововведения, и не лезь в чужие сани.
— Ну, ты это зря, — жалея друга, произнес Сева. — Я иногда обобщаю твои мысли, и высказываю их вслух. И, ты знаешь, они понимание у людей находят. Как-то я пересказал впечатления Виктора о возвращении президента с Фароса. Ты сам-то помнишь, когда он по возвращении спускался по трапу, улыбался, рукой махал, а Виктор нам тогда сказал, что ему показалось, что он уже не правитель, а совершенно другой человек. И мне стало жаль его. Мне ответили, пусть, мол, твой друг прибережет жалость для дома, для семьи.
На последней фразе Сева встал, пора было уезжать. Об оплате счетов он договорился, мнение друга узнал. Он уже подошел было к шкафу с одеждой, но тут Владимир предложил:
— Может, позавтракаем вместе? А то закрутимся за делами, и день пройдет. Так и останемся голодными.
Сева отрицательно покачал головой:
— Не могу, время поджимает.
— О, — протянул Владимир, — что же тогда будет, когда тебя в правительство позовут, ну, например, на должность какого-нибудь министра? Я бы тебе электронную промышленность доверил.
— Что ты? Сразу так высоко не бывает, — покраснел Сева.
— Бывает, еще как бывает, — произнес Владимир, провожая друга и похлопывая его по плечу...
До вечера Владимир успел побывать в четырех организациях. Всюду ему предлагали пообедать или, как минимум, выпить чашечку кофе. Но он, как и Сева, отказывался, ссылаясь на занятость.
На его столе за два дня накопилась стопка бумаг, которые требовали от него принятие определенного решения.
Возвращаясь в контору, Владимир ругал себя за жизнь, которую сам себе устроил. Он знал истинную причину собственной печали, и потому стоически терпел.
Не успел он приступить к работе над вторым документом, как к нему с улицы влетел, не раздеваясь, Виктор.
Начинается, — подумал Владимир. — Ну что же, еще час безделья.
— Я понимаю, мы — никто, — в голосе Виктора слышалась обида, — пыль небесная. Это про нас, послушай, полдня сочинял,
Про геройство твое
Сонм хвалебных напишут тома
Не забудут про храбрость сказать,
И кто ты, и откуда родня.
Но для них, как ты был холоп,
Так останешься им на века,
Пока будешь стоять как столб,
Справедливого ждать царя.
— Витя, ты с ума сошел? Я думал, ты у нас эдакий очарованный странник, в одну лишь физику влюбленный, а тебя, оказывается, праведный гнев переполняет.
— Хочешь, я тебе продолжение прочту?
Придет время, свободу дадут,
Позабавят тебя годик-два,
А потом ее вновь отберут
На века, на века, на века.
— Вот, теперь и посмейся. Я не для печати это написал. Просто гнев остудить, и успокоиться немного, сконфуженно произнес Виктор.
— И куда только смотрело правительство во главе с президентом? — заговорил он уже быстрее, — Или его уже нет? А возможно, — он поднял глаза вверх, как будто какая-то догадка пронзила его, — он знал, и ничего не предпринял.
— Бессмысленно теперь голову над этим ломать. Твои предсказания никому не нужны, разве что журналистам, чтобы пустую полосу в газете заполнить. Предсказатель ты наш, лучше скажи, куда мы придем.
— На, смотри, — произнес Виктор, вынимая из кармана бумажки. — Талоны в промтоварный магазин для отоваривания мне и жене. Вот куда мы уже пришли.
— Опомнился, да их уже давно раздают! И нет в том вины Бориса.
— Так что же, ты думаешь, никто в этом не виноват?
— Мы, Витя, и только мы во всем виноваты, — улыбнулся Владимир.
— Пойду я, — махнул рукой Виктор. Вы с Севой спелись, и защищаете новую власть.
Закрывая дверь, он произнес, — Я поработаю еще часика три, так что, заходи, поговорим. А, может, и я к тебе заскочу.
— Нет уж, Витя, давай до завтра.
«Бороться надо было раньше, а не устраивать теперь истерики, — подумал Владимир, когда за приятелем закрылась дверь. — Зачем понапрасну возмущаться и тратить нервы? Нет искры в обществе, нет способных партий, профсоюзов, которые народ за собой поведут. Потому власть и правит нами на свое усмотрение».
Дома Надежда спросила у мужа:
— Володя, ты понимаешь, что произошло?
Разговаривать на больную тему Владимиру очень не хотелось. Но любимой жене он постарался ответить, как можно мягче:
— Кому, как не мне, народ понимать? Он дал право им руководить, и за это получил продолжение дела Ильича. Вспомни, Наденька, он ведь тоже с этого начал — взял и всем народам дал свободу. А что дальше с нами произойдет, я сказать не могу.
— Философ ты мой, — ласково произнесла Надежда. — Впервые слышу, что и у тебя нет ясного взгляда на наше будущее.
— Ты только не подумай, что я один не знаю ответа на этот вопрос. Сева, вроде, бодриться, а ясности и у него никакой.
Надежда наклонилась к мужу и зашептала:
— Володя, у нас многие партийные с партбилетом расстались.
— Верно, Наденька, поначалу икра черная маячила, а теперь и хлебца не видать. Вот и бегут теперь партийцы и высокие комсомольские работники народную промышленность захватывать.
Кому завод, кому комбинат, а кому и вышка нефтяная. Ну, прямо жизнь чуть ли не заоблачная пришла в их дом.
— Корабль тонет, первыми грызуны бегут. — Наш колос оказался на глиняных ногах.
— Предчувствие у меня плохое, — нехотя проговорила Надежда.
— Что ты, Наденька, пройдет и это неспокойное время. Поверь мне, жизнь к лучшему изменится. Не все так плохо. Нам выпало счастье, жить в такой исторически важный период. Немногие поколения могут этим похвастаться.
У Григория, как и всюду, шел разговор о будущем и кто с кем вновь соединится в единое государство.
По-моему, мы остаемся с Белоруссией, Украиной и Казахстаном, а остальные — свободны.
Услышав предположение Григория, Владимир рассмеялся. Но, успокоившись, спросил:
— Ты на самом деле так думаешь?
— Да я никак не думаю! — отмахнулся Григорий. — Ты на Марка посмотри, он сам не свой! В окно смотрит, опять у него казус со сделкой. Так что главное — помочь другу, а уж потом надо разбираться, что со страной происходит.
Николай встретил Владимира странным вопросом:
— Не знаешь, кто мы и откуда?
— Не знаю, — ответил Владимир, пожимая плечами.
— Хорошо, — не отставал Николай, — тогда ответь мне, кто твой предок в десятом поколении? Ага, молчишь? — обрадовался Николай, словно знал всех своих. — А я подсчитал, сколько у нас прапрабабушек и дедушек со дня рождения Христа. Я и тебя просвещу! Всего-то восемьдесят. Вспоминай, при монголах в России проживало порядка двух миллионов наших сограждан, при Петре — семь, а когда Наполеон на нас пошел, двадцать пять было. Так что у нас у всех кровь перемешана. Нам остается только гадать, кто кем кому приходится. — Николай замолчал, и пристально посмотрел на Владимира. — Чувствую, ты мое мнение насчет вчерашнего знать желаешь.
Владимир, не ожидая такого бурного натиска со стороны приятеля, молча кивнул головой.
— А я, признаться, сначала задумался, а потом решил, что все это ерунда. Как я ездил домой в Белоруссию и в гости на Украину, так и буду ездить. Но скажу тебе, в чем-то даже позитив есть. Например, в спорте. Признаюсь тебе, что болею я за киевское «Динамо». Здорово играют, черти! Да, Володя, еще исторический пример тебе приведу. В 1792 году была свергнута монархия во Франции, а у нас, возможно, двести лет спустя власть тоже сменится. К этому даже предпосылка есть.
— Ну, а дальше что? — заулыбался Владимир.
Николай, любитель истории, не задумываясь, ответил:
— В 1794 году во Франции победил режим Директории.
— Этим примером ты хочешь сказать, что и нас через двести лет в том же году такие же перемены ждут?
— Ну, это просто мои фантазии. Что, разве тебе можно мечтать, а мне нельзя?
— Постой, — прервал его Владимир, — значит, если следовать твоей логике, то по аналогии с Францией к власти в России Наполеон должен придти?
Николай рассмеялся:
— Я об этом не подумал. С другой стороны, чего только в нашей жизни не бывает. Возможно, придет человек, который поднимет величие страны.
— Я за, — согласился Владимир, — только не хотелось бы повторения двенадцатого года.
Прежде, чем приступить к производственным вопросам, Николай задал вопрос:
— А Константин скоро вернется?
— А у тебя что, к нему что-то личное?
— Да, есть. Помнишь, он просил каждого из нас написать о себе, начиная с самого детства? Вот я и стараюсь, сочиняю. О тебе тоже упоминаю. Особенно мне нравится описывать твои фантазии и гипотезы. А еще я вставил туда рассказ дядьки о войне. Рассказывал он мне, как лежал на поле боя раненный и стонал в ожидании помощи. А вокруг немая тишина и убитые. Земля тлеет, кругом смрад, дышать нечем. Смотрит на небо, видит звезды, некоторые из которых уже давно погасли, а их свет из бездны все еще доходит до нас. Это я про Афганистан вспомнил, и про друзей институтских. Как ты думаешь, не повторит человечество второй раз ту же самую ошибку?
— Думаю, нет.
- XXX -
— Легко отказываться от того, чего ты не создавал, — с горечью в голосе проговорил Николай Степанович по поводу отречения Михаила.
Словно подливая масла в огонь, Владимир шепотом добавил:
— А ведь, Коля, обидно, никто же этого не хотел.
У Николая даже вены вздулись на шее:
— Что вы со страной сделали?
— Вы все на периферии так думаете или ты один? — недоумевая, поинтересовался Владимир. — Мы все без исключения виноваты. Политического сознания у народа нет, вот те, кто у власти, этим и воспользовались. Разве это дело, когда в газете напечатано — за такого-то проголосовало без малого 100 процентов избирателей? Кто-то стыдился этого факта, кому-то даже нравилось, а большинству было ни по чем.
— Володя, ты только подумай, до чего дошел наш бывший первый человек? Взял и отрекся от всего без борьбы! Ладно, если бы от поста президента — его печаль! Он же теперь, как я считаю, с теми, кто Союз развалил. Я бы так никогда не поступил. Вероятно, в тот момент он не осознавал, что ему больше никогда не вернуться в большую политику.
— Вот поэтому ты — Николай, а он — Михаил, — улыбнулся Владимир. — Я верю, что ты так не поступил бы. Вот потому ты и не в обойме с теми, кто правит нами. Да и вряд ли, когда-нибудь туда доберешься. И так будет до тех пор, пока не научишься идти на компромисс. Чутья у тебя политического маловато. А за Михаила ты не переживай, он и без твоего мнения остается одним из самых уважаемых людей. Да, он сожалеет о случившемся, но что поделать, когда на карту поставлены мир и война, и не какая-нибудь, а гражданская. Я его к интеллигенции причисляю. А она, как известно, начиная общественно-полезное дело, никогда не доводит его до конца.
— Коленька, — донесся из соседней комнаты голос жены, — мы останемся в Москве? Ты и с Владимиром вдоволь сможешь наговориться, и с детьми еще раз повидаемся.
Но свата было сложно переубедить. Он считал, что если сегодня опоздаешь, то завтра уже трудно упущенное вернуть.
— Летим! — почти прокричал он. — Но ты, в принципе, можешь и остаться.
— Нет, Коленька, нет, я лечу с тобой.
Сват улетел. Пролетели праздники, наступили будни. Дни понеслись с невероятной скоростью, смешивая времена года. Подобное происходит, когда находишься на борту самолета, выполняющего рейс Север-Юг.
На огромной сцене России хозяйничала инфляция, на которую наши либералы, пользуясь теоретическими выкладками, возложили исправление перекосов в экономике. Кто-то недоумевал по поводу того, куда мы мчимся. Некоторые громко выражали недовольство, но их мало, кто слушал. Большинство спасались за счет своих накоплений и еще во что-то верило. Владимир задумался в поисках чего-то необыкновенного, чтобы были и волки сыты, и овцы целы. Его удивляло поведение граждан, которые променяли цивилизованную борьбу за улучшение жизни на погоню за длинным рублем, направленную на достижение личного блага.
— Смотри, куда на деле подевалась солидарность трудящихся, — посмеивался он над Виктором.
В ответ же Виктор только махал рукой — он уже давно привык к нападкам друга. Правда, через некоторое время он находил ответ, и объяснял причину столь странного поведения граждан. Государство не раз обманывало народ, поэтому люди ни на что и ни на кого не надеются, кроме как на самих себя и за счет этого выживают.
В памяти Владимира часто всплывала старая система распределения. И оказывалось везде плохо. Ему нравился путь, который выбрала Германия в послевоенное время. Он задавал Севе вопрос:
— Ответь мне, мы, наконец-то изберем что-то стоящее, или по-прежнему будем надеяться на авось?
— Рано еще выводы делать, подожди, — успокаивал его друг. — В конце года все проанализируют, и внесут поправки.
Владимир махнул рукой, и вновь погрузился в думы. Политическая борьба по-прежнему оставалась для него непонятной. Теперь он на практике понял, для чего на первом этапе создаются партии единомышленников, доказывают внутри партии правоту, а уж потом идут с нею в массы. К направлению, в котором так преуспел Сева, у Владимира по-прежнему были противоречивые чувства. Он критиковал его не за перемены, а за их скорость и прямо говорил Севе:
— Своими действиями вы мне большевиков напоминаете. Если раньше на предложение вступить в ряды партии он бы однозначно ответил «нет», то когда она потеряла власть, не решился бы сразу дать ответ. Он верил в то, что новые люди сменят название партии на социал-демократическую. Больше всего ему нравилась социальная направленность. Он верил в то, что ядро всенародно признает ошибки, допущенные в экономике и в разгуле террора...
К концу лета инфляция настигла Севу, а за ним и Владимира. Сева поехал покупать для сына автомобиль, имея при себе заранее оговоренную сумму. Когда же он подошел к кассе, то ему вежливо сообщили, что этой суммы уже недостаточно. Оказалось, что эта цифра равнялась половине первоначальной стоимости. Что про него говорить, он в бизнесе и у него есть возможность добавить. А как быть другим?
В тот же день Сева все-таки приобрел авто и передал машину сыну.
С Владимиром произошло нечто похожее. С женой о политике он почти не разговаривал. Но как-то в один из дней житейская проблема приобрела политический характер.
— Ты, Володя, давно в магазине не был? — первой начала разговор Надежда.
Он поднял глаза, подумал и ответил:
— Месяц, а, может, и два.
— А цены помнишь?
Владимир назвал цены на хлеб, масло, колбасу.
— Когда это было, Володя? — засмеялась Надежда.
— Неужели все так плохо?
— Переживем. После войны намного хуже было.
Владимир понял, того, что он приносил, было недостаточно для нормальной жизни. Его страсть все анализировать помогла ему очень быстро найти решение проблемы. Он понял, как может решить проблему инфляции в быту. Вернувшись мысленно на год назад, он вспомнил, какую зарплату он приносил тогда. Потом перевел рубли в «зеленые» и успокоился.
— Наденька, это дело поправимо. Кстати, как у тебя на работе?
Жена тут же изменилась в лице. Она вспомнила те времена, когда ее предприятие процветало и не испытывало нужды в средствах. Бывало, приезжают руководители из главка и улыбаются. Их одаривали премиями и наградами, а тут все закончилось в одночасье.
— Люди бегут, кто куда, — ответила она мужу.
— А что начальство?
— Куда они побегут, Володя? — усмехнулась Надежда. — Они по-прежнему обедают при закрытых дверях. Площади под кооперативы отдают. Мы уже и колбасу производим, и макароны. Даже есть задумка — искусственные алмазы растить.
— Так вы скоро шикарно заживете?
— Начальство — да.
— Где же забота вашего распрекрасного директора о рабочих? Вам что-то от аренды перепадает?
— Перепадает, только не нам. Он нам жалуется, будто бы этих денег ему едва хватает на покрытие коммунальных услуг. Поэтому специалисты и бегут кто куда, спиваются. Тебе хорошо, да и мне с тобой. А им? Каково им жить на зарплату, которая обесценилась? А уж что с пенсией произошло, даже вслух произносить стыдно! Все выглядит так, как будто нас всех бросили в реку и ждут. Кто сможет выплыть — будет жить, а кто нет — не обессудьте. Но мы-то люди, а не стая животных, в которой слабые погибают! И потом, Володя, на дворе-то уже третье тысячелетие наступает.
— С Ольгой все в порядке? — поинтересовался Владимир.
— Чернее тучи ходит она, — вздохнула Надежда. — Не разговаривает ни с кем, меня старается стороной обходить. Муж у нее попивает, да еще как.
— Все образуется, надо только потерпеть, — попытался успокоить жену Владимир. — Знаешь, что Сева по этому поводу говорит? Он утверждает, что в конце года нынешняя программа будет откорректирована, вот тогда восторжествует справедливость.
— Не надоело вам с Севой в сказки верить? Не было никогда справедливости, и не будет! Ты мне открывал-открывал глаза, и вот сегодня они, наконец, открылись. Светлое будущее выдумано для того, чтобы работяг дурачить.
— А ты, Наденька, скоро у меня политиком станешь, — рассмеялся Владимир. Рассказывай массам о текущем моменте, зови народ на борьбу и так закрути сегодняшние проблемы, чтоб у собравшихся в голове один сумбур и остался.
— Что ты, Володя? — замахала руками Надежда, Я уж и не знаю, кого жалеть, нас или руководителей, у которых от забот наших никакой жизни нет.
— Вот потому, Наденька, нами всегда гуманитарии командовали. Где нет истины, там и бардак. Вроде бы, закон верно написан, но только на первый взгляд. Но стоит приглядеться, диву даешься. Кому, ответь это выгодно?
— Володя, утешь меня, — устало проговорила Надежда, — скажи, когда твой социализм наступит?
— В первом, в крайнем случае, во втором веке следующего тысячелетия.
Надежда промолчала. Ее переполняла обида за себя, инженера-конструктора высшей категории, за производство, да и за страну в целом. Но тут она вспомнила о детях и внуках, и заулыбалась. Жизнь, несмотря на трудности, продолжалась.
Владимир подошел к стеллажам с книгами, потрогал стекло, но не решился открыть дверцу.
— Три года, не больше, — тихо проговорил он, — я потерплю. А потом, к черту работу, подамся в свободное плавание.
Утром по дороге на работу Владимир не вспомнил о разговоре с женой. Как уже было заведено, в начале квартала они с Севой оценивали проделанную работу, и строили планы на будущее.
— «Уж небо осенью дышало», — любил повторять Владимир известные всем строки. Иногда он декламировал на свой лад, — Уж осень холодом пахнула.
Шел октябрь, листья продолжали сбрасывать листву. Одни оседали в ямках, другие, гонимые ветром, поднимались все выше и выше, в надежде встретить первый снег.
По распределению средств внутри объединения разногласий у друзей не возникало. Сева переходил к вопросу будто бы о безвозмездной помощи, Владимир вяло сопротивлялся, а потом соглашался.
Владимир понимал, что не оказывать помощь нельзя. «Нули мы», — засели у него в голове слова Севы. Без поддержки сверху им было бы намного сложней пережить этого беспокойное время. Тихий стук в дверь прервал их работу.
— Извините, я вам не помешаю? — поинтересовалась, входя в комнату, Галина Ильинична.
— Что вы? — разулыбался Сева, поднимаясь ей навстречу. — Я рад. Давно не виделись, — проговорил он, пожимая ее руку.
Среди множества Севиных знакомых, пожалуй, одна Галина отличалась беспечностью. Всегда элегантно одетая, она светилась изнутри.
— Уж не потусторонние ли силы вам помогают, вы вся цветете?
— Что вы, Всеволод Андреевич? Главное — это свобода. Я в этом году уже дважды за границей побывала. Вот еще одна поездка намечается.
— И куда же? Уж, не в глубинку ли России, посмотреть, как люди живут?
На этот раз обошлось без громких обвинений в адрес провинциального общества.
— Не умеют постоять за себя люди, потому и живут плохо, — тихо проговорила она.
— Это верно, — согласился Владимир. — Что у вас? — кивнул он на лист бумаги, который Галина держала в руках.
Увидев заявление об отпуске, Сева не раздумывая, поставил свою подпись, что крайне удивило Владимира.
— Ты так легко отпускаешь такого незаменимого работника? — не удержался он.
— Да разве возможно ее удержать? Посмотри, сколько у нее решимости во взгляде. Она мне тут же другое наваяет.
Галина опустила глаза в пол. Она так и не поняла, серьезно Сева говорит или шутит.
— Извините, — проговорила она и вышла.
— Я так и не понял, обидел ты ее или нет? Твои слова ее, явно, задели.
— Не знаю, я сам не понял. Эйфория когда-нибудь все равно заканчивается. Сначала «ура-ура», а потом отрезвление наступает.
— А что у Марка с новым заводиком? — поинтересовался Сева, меняя тему разговора.
— Скверно, — ответил Владимир. — Только-только оборудование смонтировали и на тебе, удар за ударом: электроэнергия подорожала, а главное — плитка никому теперь не нужна, особенно для химической промышленности. Я вот пытаюсь его бизнес хоть кому-нибудь продать. Слава богу, Григорий еще держится, и совсем неплохо.
— Слава Богу, те, кто хлебом с маслом, да еще молоком нас снабжают, тоже пока на плаву! Уж если и они разорятся, тогда нам точно конец! Хочешь, я тебе стихи Виктора почитаю? Понравятся, продекламируй своим, пусть и они призадумаются:
И ушла куда-то душа,
И пропала за нею любовь,
И бежали они в поля,
Заводить стада кобылиц,
Бились рьяно за место самца,
Подставляя ударам зады,
Чтоб не видеть оскаленных лиц.
— Что, разве не так? Бани, девочки, а жены, которые всю жизнь плечом к плечу, побоку.
— Но не все же так? — возразил Сева.
— Слушай дальше:
Кто ослаб, тот тихонечко брел,
В этом ставшем пустым краю…
— А дальше?
— Не запомнил я, — признался Владимир. — Виктор появился, излил душу и снова убежал работать.
— Надо же, совсем до ручки дошел! Народ с жеребцами сравнивать! — усмехнулся Сева.
— А знаешь, почему дела у нас так плохо идут? Не только мы в этом виноваты, но и те, у которых терпение безгранично. Так уж повелось на Руси: ждут хорошего царя, но при этом ни во что, и ни в кого не верят.
— Значит, Володя, терпеливый народ во всем виноват. А ошибки есть и будут. А где те сознательные трудящиеся, которые будут их исправлять?
— Где? — задумался Владимир. — А нигде. Ничего не поделаешь, остается только терпеливо ждать.
От этого разговора Владимир еще больше укрепился в своей вере в то, что и ему надо примкнуть к социал-демократическому движению.
- XXXI -
Виктору никогда не приходилось покидать родину, и, чтобы не выдать внутреннего волнения, он стоял с каменным лицом, ни на что не реагируя.
Два месяца назад Сева предложил ему полететь в Германию, что тогда вызвало неподдельное его удивление.
— Для чего я вам там нужен? За какие такие заслуги вы меня с собой берете? — спросил Виктор.
— Ни за какие, — сказал Сева, — за работу, которая приносит прибыль и тебе лично, и всему объединению в целом.
Настраиваясь на не очень приятный разговор, Виктор заранее заготовил фразы, вроде «что, пришло время подачки раздавать?».
Сева ходил по кабинету, решая, сообщать или не сообщать раньше времени о результатах их успешной работы. Вдруг он повернулся к Виктору:
— Если пожелаешь, то полетишь за свой счет, а не за наш с Владимиром. И будь спокоен, мы вычтем у тебя твои расходы.
Тут он повернулся к Владимиру и, будто бы раскаиваясь, произнес:
— Ну извини, ну не хотел я говорить. Думаю, через месяц сюрприз Виктору преподнесем. А он, видишь ли, как наловчился высказывать нам свои обиды.
Подражая интонации друга, Сева копировал:
— Не нужны мне ваши подачки! Я гордый! Я свободный!
Не обращая внимания на Севу, Виктор поинтересовался, сколько ему причитается. Теперь уже никто не сомневался в том, что он согласится. Уладив взаимоотношения с Виктором друзья через неделю встретились в аэропорту. Критик всех и всего, как вы догадываетесь кто, прохаживался взад и вперед рассматривая беззаботных пассажиров.
— Друзья, а год-то уже девяносто третий, — неожиданно произнес он.
Нервничая, что нет Николая Степановича с компанией, Сева вдруг пошутил:
Владимиру передалось волнение Севы. Он с жадностью смотрел на дверь с надписью «Вход». Что могло случиться? Вчера сват даже не остался у него, и Владимир проводил его до гостиницы. Владимир догадывался, почему со сватом приехало именно столько людей, а не меньше и не больше. Но если задуматься, то поступил он верно. В пору начинающегося дележа народной собственности только дурак может отказать коллеге в нескольких днях пребывания за границей за счет комбината. Была и еще одна причина: в маленьких городках каждый друг другу и брат, и сват.
Черт с ним, — промелькнуло у Севы в голове, — просто жаль времени, потраченного впустую. Он уже представлял, как будет извиняться перед теми людьми, которые помогли ему и дали такие бумаги, которые распахивали двери иностранных банков и уважаемых компаний.
Тут одновременно с приятным женским голосом, взывающим по динамику к всеобщему вниманию, в дверях показался сват, за ним следовал переводчик Дмитрий, а потом и все остальные.
Вся эта честная компания имела существенное оправдание своему опозданию, а главное, от них ничего не зависело. По дороге они попали в пробку, а потом у них лопнуло колесо.
— А это кто? — поинтересовался Сева, указывая на одиноко стоящего человека во всем черном.
Владимиру лицо неизвестного, имеющего черты одного из знаменитых киногероев, напомнило Штирлица. Он нагнулся к Севе и произнес:
— Да это же артист Тихонов!
— Ты что, Володя, это же наш! — не понял шутки сват. — Он представитель нашей местной власти, — шепотом пояснил Николай...
Небо было сплошь затянуто тучами, и ни одного просвета. Перед глазами как в сказке мелькали последние годы. Непонятная борьба кого-то с кем-то так и не была осознана им до конца. Никакой логики — сплошь одна чепуха. Свершилась особая российская революция, власть сменилась почти без единого выстрела. Его окружали те же люди, некогда обладатели красных книжек. Одни спрятали свои корочки далеко-далеко, другие — всенародно порвали. Были примеры и похуже, когда люди с темным прошлым упорно рвались к власти.
Из забытья Владимира вывел перерыв на легкий обед, а затем он снова погрузился в дремотное состояние.
И снова анализ последних лет. Вот с трибун доносятся непонятные пустые фразы и ни одной понятной людям программы. За банки и разные сообщества, собирающие у народа деньги, никто не отвечал. А, возможно, некоторые из нынешнего руководства, намеренно разжигали в людях жажду обогащения. Главной задачей было отвлечь народ от борьбы, внушить ему, что он — рантье, человек, живущий на проценты. Это прекрасно, рантье! — мысленно одобрил Владимир. Но чтобы платить проценты и немалые: от пятидесяти до ста годовых, надо иметь сверхнадежную экономику. А какая есть, не выдержит, лопнет как мыльный пузырь. Самолет шел на снижение.
— Ты что думаешь о новом премьере? Все-таки тезка нашему Виктору, — поинтересовался Владимир у сидящего рядом Севы.
— Время покажет. А вот то, что Егора ушли — зря. Годика ему не хватило, чтобы довести реформу до логического конца.
— Какого? — возмутился Виктор. — До бунта, когда толпы народа начинают растаскивать все, что под руку попадется?
— Дорогой наш Сева, ты нам опять сказки рассказываешь! — проговорил Владимир. Под Борисом трон уже шатается. Слово-то какое для него придумали — «импичмент». Вот возьмут и объявят. И что тогда?
Сева не успел ответить, самолет уже касался шасси земли...
Перед этой командировкой Сева спросил у Дмитрия, какие чувства испытывал человек, побывавший за границей в прошлом?
— Когда-то, возвращаясь, я считал себя богачом, хотя и получал далеко не те деньги, что сегодня, — сказал Дмитрий.
— Но, насколько я понимаю сегодня, нет былой радости, нет иллюзий, словно ты опять счастлив? — подытожил Сева.
Дмитрий кивнул головой.
Здешняя погода была намного теплее московской, и небо было не таким уж грозовым.
Они остановились в той же самой гостинице, где когда-то останавливались Сева с Григорием. Расселились парами, и лишь Николай Степанович занял отдельный номер. Он сразу же отказался от прогулки, сославшись на недомогание.
— А он прав, — проговорил Владимир, возвращаясь к разговору Дмитрия с Севой, — нет у нас той былой радости. Только представьте, друзья, мы все вместе в советское время без боязни шагали бы по Западному Берлину. Какое бы это было чувство!
— Да-а, — протянул Виктор, — город чистый, красивый. Впервые за много лет нам некуда спешить. Идеи, мысли все куда-то вдруг испарились, философия ушла. Время обогнало нас и безжалостно расправилось с нами.
Возьмем, например, Севу. Он с нами, нарядный, элегантный и довольный. А ты вспомни то время, когда на него один за другим два удара обрушились. Ты же тогда абсолютно спокойно получил распределение, куда мечтал. А он? На счет себя скажу, да, я во всем виноват. И, представь, ни о чем не сожалею. Однако нет моей вины в том, что не поймал я искру божью в виде подсказки свыше, волны, в существование которой и ты веришь
— Друзья — вмешался Сева. — Мы же на отдыхе, а не на научной дискуссии! Вы только посмотрите, — указал он на бетонные обломки, торчащие из-под земли. — Это все, что осталось от стены, разделявшей до недавнего времени народ на два лагеря.
— Искусственное создание, противоречащее воле народа, им же и уничтожается, — тут же подметил Владимир. — Такая же метаморфоза и с идеей происходит. Сначала ее на ура воспринимают, а потом, не зная, как от нее избавиться, прячут куда-нибудь подальше в архив.
— Друзья, — уже веселым голосом произнес Виктор, — мы с вами идем, словно по волнорезу. А я ничего существенного, разделяющего народ в прошлом ни по поведению, ни по одежде не заметил.
— Все правильно, — согласился Сева. — Один и тот же язык, один менталитет, жили рядом, дышали одним и тем же воздухом. Возможно, если копнуть поглубже, то и есть какие-то различия. Но разве вот так, за пару дней их обнаружишь?
— Это точно, — кивнул в знак согласия Владимир, — и несколько лет, пожалуй, не хватит. А впрочем, различия во всем и всегда имеются.
Сева огляделся. Место, куда пришли друзья, было ему незнакомо. Шумные светлые, наводненные народом улицы остались позади. Послышался грохот трамвая.
— О, даже здесь еще тарантасы встречаются! — рассмеялся Виктор.
— Что выгодно, то и движется, — пояснил Владимир. — А ты что, думал, что здесь сплошь и рядом дворцы, а у побережья работяг яхты дожидаются? Ты на их лица посмотри, на их добротную, но недорогую одежду. Очень трудно определить, где ты. Приглядись, Витя, и сразу отметишь, что у них нет нашей тревожной задумчивости, неверия в завтрашний день. Мне даже кажется, что во всем здесь есть некий мистический распорядок.
— И куда это мы забрели? — не обращая внимания на рассуждения Владимира, удивился Сева.
Улица петляла то вправо, то влево. Наконец, впереди показались яркие огни. Друзья повернули влево по ходу движения транспорта. Неожиданно перед ними предстала доселе невиданная ими картина. На тротуаре стояли женщины с вызывающе длинными ногами в чрезвычайно коротких юбках, не скрывающих их прелести. Женщины, стоящие во втором ряду, отличался меньшей стройностью. Они подкрашивали глаза и припудривали носики.
Женщина из первого ряда склонилась к остановившемуся около нее автомобилю, да так, что практически по пояс исчезла внутри авто. Буквально через секунду она запрыгнула на переднее сиденье.
Ее место в первом ряду тут же заняла женщина из второго ряда, несколько раз выругалась вслед удаляющемуся автомобилю и снова вернулась на свое прежнее место.
— Какая дикость! — возмутился Виктор.
— Это точно, — как бы согласился Сева. — По-твоему, получается, кто торгует живым товаром и те, кто покупает, его — дикие. Тогда ответь, пожалуйста, что ты будешь делать, если «товар» тебе задарма предложат? Что тогда? Молчишь? А я могу за тебя ответить, ибо знаю, что ты думаешь. Животное начало в них победило разумную сущность. Они вроде бы и люди, и в то же время — нет. Их бы всех на необитаемый остров. Там в борьбе за хлеб насущный начнется их новая жизнь и исправление. Нет, Витенька, поколениями исправляется прошлое, а толку никакого нет.
Века приходят и уходят, а грех каким был, таким и остался.
— Ты, я смотрю, даже рад, что и у нас женщины вот так открыто продают себя , — пробурчал Виктор.
— Уж лучше открыто, чем в грязных подвалах, — заулыбался Сева.
— Друзья, на нас уже даже внимание обращают, — отрезвил друзей Владимир. — Выбор за нами. Надо уже решать — либо мы переходим дорогу, либо сматываемся отсюда.
Друзья, не сговариваясь, предпочли ретироваться.
На переговорах российскую сторону представлял Всеволод Андреевич, немецкую — доктор Риттель. Цель, казалось, близка.
«Зачем зря слова переводить? — рассуждал про себя Николай Степанович, — Садитесь и подписывайте!» Для него все уже было ясно. Проценты за кредиты, по нашим меркам, были очень низкими.
Дмитрий совершенно спокойно умудрялся общаться сразу на двух языках. Владимир же смотрел на создавшуюся ситуацию как на перестраховку. В свободное после переговоров время Сева с Дмитрием водили друзей по магазинам. Все без исключения каждый день что-то покупали, наполняя заранее приготовленные сумки. Жены, дети, друзья — все с нетерпением ждали их возвращения с подарками. Попробуй, не привези — обида!
В ресторане немецкие партнеры заказывали своим российским гостям экзотические угощения из доселе незнакомых им морепродуктов. Сева тут же настоял, чтобы каждая сторона платила поровну. Хозяева поначалу сопротивлялись, но потом нехотя согласились.
Один из вечеров российская делегация посвятила оперному искусству. Но не тому искусству, которое мы приняли считать оперой. В постановке смешалось все: и оперетту, и рок, и кордебалет. Потом еще какое-то время Дмитрий продолжал мурлыкать «Мой милый Арлекин».
Вечерами и на прогулке он с удовольствием слушал философские рассуждения Виктора. Его близкие друзья тоже были поражены космическими масштабами мыслей Виктора.
По его разумению оказывается, что любой процесс не имеет будущего, а есть только конечный предел возврата к тому состоянию, с которого он начался. Будущее всегда возвращается к прошлому, а точнее сказать, будущее и есть прошлое. То же самое можно сказать и в отношении Вселенной. Ее будущее — есть прошлое, то есть волна, с которой она начиналась. Рассказав о своих умозаключениях, он подал интересную мысль — важно управлять процессом и успеть до гибели одной системы перебраться в другую, где только начинается отчет времени.
— Он у вас случайно не сумасшедший? — поинтересовался сват, наклоняясь к Владимиру.
Владимир рассмеялся, тем самым вызвав удивление Севы и Виктора, которые не слышали вопрос Николая.
— Нет, он у нас физик. А в данном вопросе — философ.
— Виктор, я рад, что ты с нами, — неожиданно произнес Сева. — Если честно, то я порой думал, тоже мне критик нашелся.
— Что вы? — смутившись, проговорил Виктор.
День икс наступил внезапно. Доктор Риттель был настроен оптимистично. В девять началось очередное совещание, а уже в десять каждый лист договора был подписан.
В Гамбург сват не поехал, сославшись на неотложные дела на комбинате.
— Все путешествие займет у нас только три дня! — уговаривал его Сева. Но все напрасно. В тот же вечер сват улетел.
Рано утром, пока еще было темно, знакомый Севе немец выезжал из Берлина на автобан на новеньком Мерседесе. Поля, поля и ничего больше, казалось, что этот густонаселенный край будто бы вымер. По пути встречались вывески, на которых по-немецки была написана информация относительно съезда.
Узкая дорога тянулась от магистрали и уходила за горизонт.
— Где же люди? — поинтересовался Владимир у Ганса на его родном языке.
Ганс показал рукой сначала направо, потом налево.
Машина на огромной скорости летела по второй полосе. Несколько раз их обогнали неизвестные им марки автомашин.
— Эти, которые так быстро носятся, не работают, — прокомментировал Ганс вслед удаляющимся авто. — Денег у родителей море, вот они и путешествуют.
Первым попросился за руль Сева. Проехав около пятидесяти километров, он уступил место водителя Владимиру.
— Какая красота! Скорость вообще не ощущается!!! — восторженно произнес Владимир. — Надо будет запомнить мой личный рекорд — сто семьдесят.
В Гамбурге машину вел Ганс. Севу с Владимиром здесь ждали короткие переговоры, которые завершились подписанием протокола о намерениях.
Хмурое небо нависало над городом, с моря дул прерывистый холодный ветер.
— Не беспокойтесь, дождя не будет, — проговорил им на прощание Ганс. Его машина бесшумно сорвалась с места, направляясь обратно в Берлин.
Нынешняя культурная программа включала в себя просмотр мелодрамы с элементами секса в одном из многочисленных заведений, расположенных на известной улице красных фонарей.
В небольшом зале с невысокими потолками имелась сцена. Представление еще не началось, а под потолком уже нависла табачная завеса. Не прошло и пяти минут, как гости поняли, что данное представление в точности повторяет известный им спектакль с тем же музыкальным сопровождением. Смотреть дважды одно и то же представление с небольшим интервалом обычно неинтересно. Но в данном случае спектакль имел некую изюминку. Артисты выходили на сцену в чем мать родила. Красивая, прекрасно сложенная женщина с помощью жестов показывала, какие она переносит страдания в ожидании своего принца. Когда же зазвучала любимая мелодия Дмитрия «Мой милый Арлекин», на сцене появился голый мужчина. Дальше зрители окунулись во времена первобытного строя. На глазах изумленной публики артисты совершали половой акт абсолютно без стеснения. Все это показывало, как в каменном веке наши далекие предки забавлялись в пещерах. Неприличная сцена продолжалась миг-два, а затем быстрая музыка вновь отрывала влюбленных друг от друга, и они вновь пытались продемонстрировать свои прелести.
— Да это же противоестественно, он же заболеет, — пожалел Виктор мужчину, когда друзья уже направлялись к выходу.
— Я бы так не смог, — сознался Дмитрий. — Это же издевательство над плотью!
На выходе миловидная женщина уговаривала мужчин подняться на второй этаж:
— Это недорого, господа, совсем недорого!
Попав на улицу, друзья поняли, что спектакль продолжается. Совсем юные девушки-зазывалы в открытую призывали народ к наслаждению. Воздух был просто перенасыщен призывами: «Платите и владейте нашими прелестями».
Не без иронии Виктор произнес, — Смотрите, что безграничная свобода сотворила с частью нашего общества.
— Нет в этом ничего сверхъестественного! Женщины предпочитают легкий заработок, а мужчины всегда тянулись к наслаждению.
Одна из женщин, которая завлекала прохожих, высунулась из окна почти наполовину. Ее выбор пал на самого молодого — Дмитрия. Она предлагала себя, называя цену.
Сева, шутя, подзадоривал Дмитрия:
— Ну, сколько тебя зазывать можно? Соглашайся!
— Нет уж, увольте! Меня жена ждет! — проговорил он, уворачиваясь от цепких рук назойливой женщины.
Его доводы, а, возможно, ее опыт, заставил женщину ретироваться.
Обратно они возвращались без особых приключений. На улицах города было тихо и спокойно с редкими прохожими — настоящая Германия. Город готовился к завтрашнему трудовому дню...
В первые дни он ругал себя, что согласился. Теперь же был доволен, что повидал чужие города и быт простых немцев. В любом случае, позитива в поездке было больше, чем негатива. До отлета оставалось около двадцати часов. Было немного грустно от того, что мало довелось увидеть, но вместе с тем радостно в предвкушении скорой встречи с близкими.
- XXXII -
Скучать и жить воспоминаниями, а уж тем более погрузиться в размышления о вечном Владимиру, как всегда, было некогда. Дни монотонно бежали: один, второй, третий — лишь бы успеть. Огляделся, месяц уже подходит к концу.
Наступил май. Солнышко поднималось все выше и выше. Первым однообразное расписание нарушила Галина Ильинична.
— Я вам не помешала? — начала она издалека.
— Что Вы, сказал Владимир, заметив у нее в руке лист бумаги.
Про себя он подумал, и куда же опять навострилась наша бабушка.
— Владимир Николаевич, — смущаясь, проговорила Галина, — я оставляю вам свое заявление на расчет. Подпишите его, пожалуйста, а я его потом у секретаря заберу.
— Ждите, — с досадой произнес Владимир. — И потом, почему вы ко мне? Не я вас принимал на работу. Ловите Всеволода Андреевича — он ваш начальник.
— Мне тоже жалко с вами расставаться, Владимир Николаевич, — с нотками жалости в голосе произнесла Галина, — но поверьте, не могу больше, скучно стало. Потянуло меня на старости лет к самостоятельности.
— И куда вы? — уже мягче спросил Владимир.
Смолчать или сказать? — задумалась Галина. И вдруг решилась:
—Подамся, новый лечебный продукт осваивать. Вы, наверное, наслышаны. А еще займусь пенсионным обеспечением.
Она вкратце рассказала про новое ее увлечение, и про то, как полезно его принимать. А также рассказала подробно о заоблачных пенсиях, которые будто бы будет выплачивать заграничная страховая компания, находящаяся в Швейцарии. Заоблачные дали манили Галину, и по всему было видно, что ее уже не удержать.
Вечером Сева признался приятелю, что не удалось ему уговорить Галину.
— Ты представляешь, — рассмеялся он, — она даже уже начала агитировать меня принимать свой продукт. Скоро и тебе принесет документы из страховой компании.
Владимир махнул рукой:
— Ты же знаешь, нет незаменимых людей. Найдем кого-нибудь. Я тут помасштабней задумался. Ладно, Галина уходит. Она нужный винтик. Как бы ни было печально, мы это переживем. А когда от борьбы отказывается человек, который был одним из тех, кто совершил революцию — вот это трагедия.
— Да, чуть не забыл, — проговорил Сева. — Звонила Ольга, просила с ней встретится. Я ее пригласил домой. Сказал, чтобы приходила в любое время одна или с мужем, что мы с Мариной им всегда рады. Но она сказала, что придет к нам на работу. Я почувствовал, что голос ее дрожит, а высказать суть вопроса она так и не решилась. Так что, Владимир, если она придет без меня, то встреть ее и тут же сообщи мне. Я мигом прилечу.
Разговор они так и не закончили. Сева, наспех сказал Владимиру:
— Я знаю многих, которые самоустранились от борьбы. Нашли себе теплые местечки и ретировались. Причины мне не известны. Думаю, они напишут об этом в своих мемуарах. Но их уход не беда, пока первые лица у власти. Вспомни революционную ситуацию в феврале семнадцатого. Царь отрекся от престола. Вот именно этого ему и не надо было делать до завершения войны. Армия-то и ему, и отечеству присягала. Он начинал — ему и заканчивать надо. А потом бы и ушел с Богом.
— Во вторую мировую Рузвельта на третий срок выбрали. Вот так-то, Володя, — сказал Сева.
Прошла неделя, а Ольга все не приходила. К началу следующей Владимир настроился было позвонить ей сам, но дела, как обычно, отвлекли его. Когда же он и вовсе о ней забыл, она пришла.
С тех пор, когда они виделись у Виктора, прошло много времени. Она тогда молчала все время и только напоследок вспылила и ушла. Сегодня он смотрел на нее и не верил, что это та самая маленькая девочка, которая когда-то впервые назвала его по отчеству. Он смотрел и не находил тех знакомых черт: морщинки на лбу, мешковатая одежда на когда-то безупречной фигуре. И куда только все подевалось? — с сожалением подумал Владимир. — Уж не больна ли она, или это первые признаки старости? Да что это я? Рано ей стареть.
Вдруг он увидел ее горящие глаза и понял, что его предположения неверны. Ее взгляд был полон решимости. Обычно люди, которые в течение долгого времени переживают неудачи, вдруг додумываются до чего-то коварного, и это что-то толкает их на необдуманные поступки. Им кажется, что время остановилось и все плохое можно изменить в один миг.
Не мешкая, Владимир попросил секретаря срочно вызвать Всеволода.
— Целая вечность прошла с тех пор, как мы не виделись! — проговорил Владимир, целуя Ольгу в щеку и предлагая жестом сесть в кресло.
— А где же твое «Николаевич»? — уже шутя, добавил он.
Лицо Ольги неожиданно задрожало. Все то, что копилось внутри женщины, вмиг выплеснулось наружу. Она зарыдала, не скрывая своих эмоций.
Успокаивая Ольгу, Владимир понял, что любые радужные воспоминания вызовут у нее новый приступ истерики. Он рассказал ей мысли ее брата насчет нового зарождающегося строя, о том, как он тяжело переживает все происходящее. Потом честно признался, что он сам многого не понимает.
К появлению Севы Ольга уже отошла и бодро поприветствовала его.
Сева нежно коснулся рукой ее плеча и предложил выпить. Смакуя коньяк, Ольга никак не могла решиться начать разговор первой. Молчание затягивалось.
— Вот так бы почаще, — нарушил молчание Сева. — Вместе всегда лучше, нежели по отдельности.
— Лучше-то оно лучше. Но того, что произошло, уже не изменишь. Да и разошлась я тогда с вами не из-за антипатии. Мне были неприятны ваши разговоры о стране. А сейчас мой муж спился. Лечили его по-всякому, но разве можно вылечить душу? Все, чем он жил, рухнуло. Я его ни в чем не виню, но что делать, как жить дальше — не знаю. Потихоньку распродаю нажитое, на то и существую. А просить у брата не хочу. Уже немного вещей носить на рынок осталось, — развела руками Ольга. Ее лицо выражало отчаяние.
— Ты, конечно же, зря так! Почему бы не попросить помощи у нас, или у Владимира?
— Я потому и пришла. Деньги мне позарез нужны. Зеленые. Много Тысяч десять-пятнадцать. Хочу поехать в Турцию, купить товар, а здесь продать. Знакомые говорят, что прибыль от каждой поездки получается внушительная.
— А ты торговать-то умеешь? Какой товар покупать знаешь? Тебя научили, как надо таможню проходить? — поинтересовался Сева.
— Я не одна, с группой еду. Так, говорят, легче, — растерянно проговорила Ольга.
— Легче, — буркнул Сева. — А на кой черт, скажи мне, ты им нужна? Вот деньги твои им необходимы. А тебе, дорогая, в лучшем случае их вернут. Если уж совсем честно, то, возможно, выделят тебе мизерный процент на скромное пропитание. А в худшем случае, ты с них ничего не получишь. Ты, Ольга, нашего Марка не знаешь. Ты даже не представляешь, сколько раз ему силой их, проклятые, вышибать пришлось. С пятнадцати тысяч пять процентов получается семьсот пятьдесят, — продолжил он. — Это получается твоя зарплата, завтра выходи на работу.
— Я прав? — обратился Сева к Владимиру.
— Подождите, — смутилась Ольга. — Я много лет бумажками занимаюсь. Давно позабыла все то, что когда-то знала.
— Ольга, — вступил в разговор Владимир, — ты думаешь, мы с Севой когда-то имели представление о нашей теперешней работе? Да никакого!
Сева, будучи решительным человеком, дал Ольге авторучку и чистый лист бумаги.
— Пиши заявление, —сказал он приказным тоном.
Не понимая, что происходит, Ольга переводила взгляд с Севы на Владимира. Пришла она с одной просьбой, которую, в принципе, не удовлетворили, но все получилось намного лучше.
Ольга раздумывала, какой дать ответ. Она то краснела, то бледнела. Ее пугала неуверенность в том, справится ли она с незнакомой для нее работой.
— Боюсь, что не справлюсь, — произнесла она вслух.
— Вот, это уже похоже на дело, — обрадовался Владимир. — Чувствуется, что ты начала думать о завтрашнем дне. А вот слова, вроде «кажется», «боюсь», «неудобно» — выкинь из головы. Твоему теперешнему начальству удобно жить за ваш счет, и использовать оставшуюся недвижимость в личных целях? Все удобно. Что ты молчишь?
—Я согласна, — промямлила Ольга.
После того, как Ольга ушла, в кабинете сразу стало как-то пусто.
— Одной мы с тобой помогли. А сколько таких, как она! — проговорил Владимир, усаживаясь в кресло начальника.
— И что теперь? Из-за каждой несправедливости, которая была и еще будет, волосы на голове рвать? Нам много чего еще пережить придется! А вот когда наступит всеобщее благополучие, не могу тебе сказать. Вот когда я буду все понимать, тогда назову тебе точную дату. Ладно, все, я спешу, — протянул он Владимиру руку.
Беспокойство Севы и его излишняя торопливость, были своего рода барометром, с помощью которого Владимир с некоторых пор, а точнее с отставки Егора, определял, что скоро должно что-то произойти...
Чутье не подвело Владимира и на этот раз.
Осень Сева встретил с некоторой долей нервозности. Его не радовало ни буйство красок, ни теплые вечера, ни обилие грибов в Подмосковье, которые он когда-то любил собирать.
— Некогда мне, спешу я, — отвечал он на все предложения отдохнуть.
Были дни, когда Владимир виделся с Севой ежедневно. Бывало по утрам он заходил в свой кабинет, вынимал что-то из личного сейфа и лишь потом заглядывал к Владимиру.
Как всегда Владимир советовал ему притормозить, сбавить скорость.
— Почему бы не поехать в отпуск в бархатный сезон? Разве ты виноват, что в стране неразбериха?
— Я должен, просто обязан помочь товарищам, — отвечал Сева.
Владимир в таком случае пытался сказать ему что-нибудь обидное.
— Кому помочь? Тем, кто народ обманывает или тому, кто обещал на рельсы лечь?
Это на какой-то момент отрезвляло Севу.
— Предположим, «лечь на рельсы» — аллегория в высшей степени. Человек, уверенный в правоте новой власти, высказался эмоционально. Нет там тех, кто обманывает народ. А знаешь кого, так конкретно назови.
— Маленький, вот такой пример я готов тебе привести, — произнес Владимир, показывая на спичечный коробок. — Ты сам лично веришь в то, что человек в ранге заместителя министра сам живет на какие-то триста зеленых? Лично я — нет. Прошлое, как и всегда, вошло в настоящее. Они, как прежде, руководствуются бессовестным обманом. Читали бы лучше Салтыкова-Щедрина. Видно, читали, но позабыли, на какой именно странице про власть написано. Самые талантливые пойдут наверх, когда их амбиции честно удовлетворят. Именно честно!!!
— Думаю, тысяч около четырех в месяц на данный момент нашим достаточно.
Сева не смог найти аргументов против. Он лишь махнул рукой и исчез за дверью...
Но пока громоотвод в лице первого человека страны держал удары, не давая в обиду саму суть идеи капитализации экономики, его окружение, считающее себя самыми умными, продолжало держаться на плаву. В нашей новейшей истории, прошлой или настоящей, а возможно, и в неживом материальном мире взрыв происходит в начале какого-либо периода или этапа. Так и у нас в России к осени, пришедшей на смену лету, в правящих кругах созрело недовольство. Еще не все депутаты и члены правительства успели смахнуть летнюю лень, как от них потребовалось принятие решений, не требующих отлагательств. Нужно было решить, — Вы с нами, за Россию или против? Об этом их вопрошали те, кто до недавнего времени были верными соратниками того самого режима, частью которого они же и являлись.
Момент, что и говорить, они выбрали подходящий. Бастовали шахтеры, требуя даже не увеличения зарплаты, а свою честно заработанную, но не получаемую на протяжении вот уже многих месяцев. Властью были недовольны многие органы, которые когда-то поддерживали эту самую власть, но потом, подобно Ольге, потеряли всякую веру и смысл жизни.
Владимиру, как и большинству тех, кто выпускал продукцию, было на что роптать. Он прекрасно понимал, что толку от криков и демонстраций нет никакого. Процесс только что начался, и требуется определенное время для созревания мышления граждан. Ежедневно он записывал в дневнике происходящее и заметил, что любые нововведения исходили сверху, или этот самый верх способствовал этим переменам.
Тут же на страницах дневника он приводил конкретные примеры. Перестройка у него активно продолжалась два года, потом цифра два была перечеркнута и вместо нее красовалась тройка. Затем вялотекущее прозябание привело к полнейшему развалу социалистической экономики. Потом нашлись деятели, у которых имелся конкретный план восстановления могущества страны. А по сути именно они и способствовали началу краха всей системы, после чего и произошла революция, похоронившая «светлое будущее».
Далее Владимир отмечал: «Для кого-то этот факт пустяк, а мне и моим друзьям, мечтающим об изменении общественного строя, стыдно, что все случилось без нашего участия. Мы, словно сорвавшиеся с веток листья, летели по ветру, не зная, куда».
Сегодня Владимир дописал в дневнике несколько новых строк: «Раньше всех инженерно-технических работников душила нарядная система оплаты труда. Теперь производство губит налоги, взятые с небес обетованных. Заплатив государству то, что полагается по закону, предпринимателям самое время объявлять себя банкротами. Как в высоких документах пишется, человек, выполнив свой долг, еще обязан показать в десяти инстанциях платежку, да еще сдать чертову дюжину бумаг, чтобы его, не дай бог, не посчитали преступником, а попросту дураком».
Одну строчку он взял в скобки: («Вчера находили путь, используя приписки, в настоящем используем лазейки, значительно уменьшающие процент выплат»).
«Что изменилось, господа?» — фразу завершал жирный знак вопроса.
Прежде, чем убрать дневник в ящик стола, Владимир задумался. В душе он поддерживал новую систему, которую еще можно было подправить, изменив крен в сторону производителя. О старой системе он даже не вспоминал.
Сева прервал его размышления. Он не вошел, а влетел в кабинет к Владимиру.
— Бориса снять надумали! — выкрикнул он новость номер один. — Он, видите ли, для них уже не президент! Надо же, какие умники нашлись! Я же говорил своим, что нельзя коммунистам доверять!
Что он такое городит? — недоумевал Владимир.
— О каких таких коммунистах речь идет? — уже вслух поинтересовался он. — Уж не о тех ли ты говоришь, которые с ним обнимались? Да они всюду бывшие. Других-то откуда взять? Да, вот еще нас с тобой пригласить забыли, — уже с усмешкой добавил он. — Мы бы ему помогли в управлении страной. Я лично верю, что ты, Сева, никогда бы не воспользовался подходящим моментом для свержения соратников по борьбе.
Увидав растерянное красное лицо друга, Владимир уже спокойней поинтересовался:
— Ну и что конкретно ты предлагаешь? Идти вновь на баррикады?
— Нет, что ты? Я не думаю, что он не уподобится Михаилу и не сдаст свои позиции без боя.
— Ну, наконец-то и до тебя дошло! — рассмеялся Владимир. — Слава Богу, ты понял, что не просто покрасоваться и собой полюбоваться человек к власти приходит. Давай-ка заглянем немного вперед. Уж не забудьте мою просьбу. Когда вся эта заваруха закончится, будь добр, доведи до верха, а еще лучше до самого первого, что пора заканчивать витать в облаках.
Чтобы окончательно успокоить Севу, Владимир продолжил:
— Ты почувствовал, у меня есть вера в то, что наша власть не изменится.
— И народ не выйдет на улицы в знак протеста? — поинтересовался Сева.
— А зачем? — изумился Владимир. — Народ сделал свой выбор, а теперь терпит до той поры, пока эйфория у руководства иссякнет. Вот тогда, годиков через десять, он самостоятельно решит, оставить или менять.
— Возможно, ты прав, — согласился Сева.
Тут его словно осенило:
— А скажи-ка мне, Владимир — ты у нас, вроде, как в политику собирался податься. Я тебя слушаю, и у меня на душе спокойней становится. А это большое искусство — уметь успокоить толпу и повести ее за собой.
Владимир рассмеялся. Хотел он было поинтересоваться, уж не мальчиком ли на побегушках видит его Сева. Но промолчал. Он нашел более убедительные доводы:
— Во-первых, ораторскому искусству мне еще учиться и учиться. Потом придется кругозор расширять. Казалось бы, мелочь, а из жизни пяток лет выкинь, и это самая малость.
— Спасибо и на этом, — поблагодарил его Сева. — Ты уж извини меня, мне надо еще к себя забежать. А, впрочем, я, пожалуй, задержусь еще на пару минут. Был я вчера у Виктора. Поздно уже было. Наш разговор на два часа растянулся. Мы с ним обо всех вспомнили: об Ольге, о Константине и о тебе, конечно же. Теперь слушай главное. Он мне почти то же самое сказал на счет власти нашей и народа. Он, как и ты, заявил, что не выйдет он на улицу.
— Ну и что? — удивился Владимир.
— Как что? Ведь редко такое бывает, чтобы два человека мыслили одинаково! — растерялся Сева. Не дожидаясь дальнейших комментариев Владимира, он вышел.
Вне объединения у него была совсем другая жизнь.
- XXХIII -
На экране мелькали кадры, изображавшие ревущую толпу. Слышались доносившиеся из рупора призывы о свержении власти. Прозвучал выстрел, потом второй, третий, за ними последовала автоматная очередь. Казалось, что перестройка еще не закончила свое разрушительное действие. Возможно, это был еще один всплеск активности части общества, недовольного нынешними порядками. Нельзя было сбрасывать со счетов и еще одну причину. Конфликт мог назреть внутри правящей верхушки, которая распалась на два лагеря. Который из них останется на плаву, большинство могло лишь догадываться. В роли созерцателей на этот раз выступали народные массы. Возьмут штурмом мэрию или Останкино — вот о чем шел спор повсюду: и на улице, и на работе, и дома за чаем.
Владимир, будучи в курсе происходящего, жалел и тех, и других. В эти дни Сева ни разу не появился в объединении. Он звонил, расспрашивая друга о работе, о настроении и, не давая возможности другу высказаться, вешал трубку.
— Радуйся, что народ пока свой выбор не сделал, — каждый раз пытался сказать ему Владимир.
Противостояние бывших соратников подошло к логическому концу. Наступил ответственный момент —страна опять встала на дыбы. Президента на бумаге уже как бы не существовало. Росчерк пера и не надо ждать революционной сознательности масс. Кремль ощетинился, не признавая требований бывших. Белый дом, когда-то являвшийся оплотом демократии, вновь оброс защитниками, окружившими его по всему периметру. Пока старая власть ограничивалась гуманными методами борьбы: отключила на подстанциях воду, электричество, телефоны, требуя одного — покаяния и сдачи. «День икс» был не за горами, но никто не знал, когда он наступит.
Владимир не помнил, сколько длилось молчание Севы. Время от времени он сам набирал его номер, но ответом ему всегда были отрывистые гудки. Позвонить домой Севиной жене он не решался.
Сева сам дал о себе знать, причем совершенно неожиданно. Голос его был бодрым, в словах чувствовался оптимизм и благодарность Владимиру с Виктором в их безошибочной оценке ситуации.
Не выдержав, Владимир пошутил:
— Много ты всего знаешь. А кто много знает, тот, говорят, быстро состарится.
— Ладно, давай до завтра, — попрощался Сева.
— Хорошо, договорились, — вздохнул Владимир, собираясь ехать домой.
День выдался теплым, солнечным. На небе кое-где виднелись редкие облака...
Владимир с Николаем только что осмотрели квартиру на Студенческой улице, купленную по просьбе Константина.
— Просто, без волокиты и не надо ждать годами, — глядя в небо, проговорил Николай.
— Именно так и должно быть, — согласился Владимир, вспоминая свои прошлые мытарства.
Было время, когда ему приходилось юлить, изворачиваться, добиваясь от кого-то одолжения за свои же заработанные деньги. Ко всему прочему в конце этого пути он еще должен был отблагодарить благодетеля, стоящего на раздаче. Несмотря на замечательную погоду, настроение у Владимира не улучшалось. Работу он не считал проблемой, какой она была для некоторых, сетовавших на свою нелегкую судьбу. Вопросы, относящиеся к работе объединения, возникающие по ходу, он называл горящими, решая их единолично или вместе с Севой. Иногда он собирал всех членов объединения.
Про смысл жизни он уже даже не рассуждал. Терпи, — внушал себе. Хоть и было рановато, но он уже задумывался о далекой перспективе.
Согласовав вопрос с Севой, он принял на работу в качестве зама по общим вопросам Бондаря. Ему он сказал, что в дальнейшем у него есть перспектива занять его место. Единственное, о чем он попросил товарища, помалкивать пока о своих перспективах. Бондарь, оказавшись на прежней работе не у дел, сразу же дал согласие.
На предложение Николая ехать на завод через центр Владимир отказался. Он предчувствовал, что сегодня-завтра что-то должно произойти.
— По кольцевой поедем, нам, вроде, некуда особо спешить, — предложил он Николаю.
— Что, центр опять закрыт? — обеспокоенно поинтересовался Николай.
Владимиру пришлось открыть Николаю свои опасения и вчерашний разговор с Севой.
— Решай сам, — ответил Николай и тут же добавил. — Опять наш Евгений чудит. Купил дом далеко в деревне и уехал туда с женой. Вот смотри, я получил его письмо. Но это не главное. Непонятно, откуда у него талант художника обнаружился. Он мне и раньше об этом говорил, но просил молчать. И если бы не его внезапный отъезд, то так бы никто об этом и не узнал.
Владимир взял из рук Николая письмо и пробежал его глазами. Письмо было адресовано им двоим. «Уехал жить в деревню, надумаете — приезжайте». Далее следовал подробный адрес.
Что-то екнуло в душе Владимира.
— Вот и я скоро возьму и уйду точно так же, — впервые произнес вслух он свои планы.
— Ты? — удивился Николай.
— Да, я! А что в этом удивительного? Взять, к примеру, нашего Евгения. Когда частная собственность и любая инициатива были под запретом, он работал, нарушая закон и делая деньги. Сегодня же, когда все дозволено, он отходит от дел и уезжать в глухую деревню.
— Да, странные мы люди. Я думаю, у каждого душа в определенный момент совершает некий зигзаг, который до поры до времени скрывает нашу сущность, то, чем мы должны по жизни заниматься. И только когда наступает день игрек, то форточка открывается. Владимир же слушал рассуждения приятеля, о чем он пока не понимал.
Вдруг воздух содрогнулся.
«Салют, что ли?» — подумал Владимир. Нечто похожее он уже слышал в далеком детстве, когда они с Михаилом подбирались поближе к пушкам. Сразу после выстрела пространство вздрагивало, через секунду искорка наверху с треском рассыпалась на разноцветные огоньки. Дальше Владимир считал количество выстрелов, чтобы быть готовым к последнему, после чего все погружалось в темноту.
— Это серьезно, не думал я, что до стрельбы дело дойдет, — проговорил Николай.
— Не по Белому дому ли стреляют? — предположил Владимир и тут же предложил Николаю подъехать к месту, с которого открывалась панорама предполагаемых боевых действий.
Ехали они недолго, пока толпа зевак не преградила им дорогу. Народ собрался посмотреть «представление», разворачивающееся на открытом воздухе. Белый дом, в котором заседал Верховный Совет, был виден, словно на ладони.
— Попал! — выкрикнул кто-то из группы молодых людей.
Вслед за разрывами из окна, в которое только что угодил снаряд, повалил черный дым. Огонь, продвигаясь все выше и выше, лизал белоснежные стены здания, оставляя на них следы копоти. Казалось, сегодня природа смеялась над человеческой глупостью, мол это не я, это вы все это совершаете. Чтобы люди не забыли сегодняшний день.
— Так нельзя, — мотал головой Николай.
Владимир же воздерживался от комментариев. Ему было жаль обманутых, которые пошли за пастухами. Ему была совершенно безразлична участь бывших соратников.
— Возможно, Коля, в наше время все возможно, — тихо проговорил он другу.
А почему ты считаешь, что нельзя? — поинтересовался Владимир, отворачиваясь от прокопченных стен. — А они считают, - можно.
— Нельзя без большинства власть менять. Ты пойми, нельзя без большинства власть менять, видел что-то подобное в девяносто первом, когда на защиту встал народ? Нет, Коля. А потому скажу, еще раз. В годы становления, тем, кто в Кремле и в Белом доме – все можно. Посмотри на толпу. В данную минуту она ни за кого. Ей сегодня все до лампочки. А что до теперешней власти, то она и мне не нравится, но я не собираюсь брать оружие и идти брать приступом почту и телеграф, как нас призывал первый вождь. Собирай вокруг себя народ, агитируй, чтобы в следующий раз он проголосовал за достойного.
— Я думаю, они сейчас облегченными стреляют, а не настоящими, — полуспросил, полуконстатировал Николай.
— Конечно же, не боевыми. Жалко здание портить, пригодится еще, — усмехнулся Владимир. — Власть есть власть, какая бы она ни была и себя защищать обязана. Ты вспомни, что творилось в Кронштадте. Сколько тогда недовольных моряков расстреляли! И знаешь за что? Не за узурпацию власти, а только за то, что они требовали эту власть Советам отдать, а не комиссарам, которые назначались сверху.
— Володя, подожди, не кипятись! Сегодня не то время. Не жестокое оно, — опять выступил в защиту бывших Николай.
— Что поделаешь? — не соглашался Владимир. — Каждая власть защищает себя по-своему. Я думаю, что захвати власть сегодня те, кто в окружении сидит, то уверен, что половина из наступающих была бы расстреляна. А вообще, Николай, хватит защищать и ругать. Довольно!
Николай молча смотрел на Белый дом. Он не мог отвести глаз от все прибавляющихся темных пятен на белых стенах.
Толпа спорила, после какого по счету выстрела осажденные будут выкурены из здания.
Вдруг из подъезда выглянул парень в майке и крикнул собравшимся:
— Идите телевизор смотреть, там лучше видать!
— Да, усмехнулся Владимир, — нет у людей ни осуждения, ни жалости.
— Ты не обиделся на меня? — уже совсем другим тоном поинтересовался он у Николая.
— За что? Цель-то у нас одна на всех, только вот пути к ее достижению разные. Прямого-то все равно нет, ты же сам нам об этом говорил. Вот мы и обходим препятствия, кто — справа, а кто — слева.
— Да, это верно. Мы одинаково думаем о нашей России, а вот как ее обустроить — не знаем. И вряд ли кто имеет право сказать «я», ибо это обман, ложь несусветная. А тебе, как другу, скажу без дипломатии. Ты напрасно их защищаешь. Вроде и сострадание у тебя есть. Это оттого, что в тебе заговорила жалость интеллигента. А во мне ее нет для некоторых.
Но Николая было сложно переубедить. Он вновь выразил несогласие с действиями сегодняшних властей.
— Я думаю, ты и прав, и неправ, — проговорил он. — Я за то же самое, что ты. Я тоже хочу навести порядок. Но не варварскими же методами это делать?
— А какими? — возмутился Владимир. — Мы для чего собрались сегодня? — поинтересовался он, не давая разгореться спору.
Николай еще раз посмотрел, как из очередного окна вверх пополз черный дым, махнул рукой и сел в машину. Всю дорогу он молчал и вздыхал...
Дома по телевизору показывали арест бывших лидеров.
— И куда только спесь человеческая девается? — поинтересовался Владимир у жены, глядя, как поникших арестантов усаживают в автобус.
У Надежды на глазах появились слезы. Ей было хорошо и при прежней власти, и при нынешней.
— И чего только людям не хватает? — тихо произнесла она.
— Власти, и ничего кроме нее. Ты только посмотри на «генералов» наших! Целы и невредимы они покидают поле боя! Ну, хотя бы один из них взял бы и застрелился на глазах у всего народа. Так ведь нет, Наденька, они на такой поступок не способны! Они надеются на помилование, что им до убиенных? А ты слезы льешь? Сама подумай, ради чего?
— Ужас, Володенька! — продолжала причитать Надежда.
Картинка на экране сменилась. В который раз за день шла трансляция расстрела Белого дома.
— Вот тут ты права! Это и, правда, ужас! Прямо таки война наяву! Дураки, иначе не назовешь!
— За что нас Бог наказывает? — жалобно поинтересовалась Надежда.
— Наденька, мы сами себя наказываем! Это же наша классика: сами себя сечем, а потом охаем! А хочешь, — оживился Владимир, — узнать, за что мы сами себя наказываем? За пространство необъятное, которым мы неумело пользуемся. Там заводик построим, там — фабрику, еще через тысячу километров комбинат стоит. А ко всему дорогу подвести надо. На все нам поэтому проклятых денег и не хватает. Ты скажешь, что критику разводить каждый умеет, а сказать что-то конкретное — ума нет. Согласен. Но я скажу, компактней надо жить, как в Европе, тогда и порядок будет. А на всем лишнем пространстве заповедник организовать. Миллион квадратных километров леса и нет ни одной серьезной постройки! Так ведь это же легкие земли и мир нам оплатить нашу инициативу обязан, да еще и сохраним экологию.
Надежда в очередной раз поняла, что пора переводить разговор в другое русло. Она тактично заговорила о внуках, о детях. К ночи они договорились побывать у маленького Андрея — сына Виктора.
Рано утром влетел сияющий Марк со словами — мы победили. Победа для него оказалась важнее завода. Его в данное время не интересовали деньги, которые он потерял из-за простоя линии кислотоупорной плитки. Дело даже дошло до переоборудования цехов под швейное производство. А Марк, как и раньше, продолжал заниматься оптовой торговлей с рисками на грани «пан или пропал». Платил он за охрану своим друзьям и объединению, которое улаживало щекотливые вопросы в тех органах, которые должны были его защищать. Его бизнес расширялся фантастически быстро. Фуры, груженные промышленными товарами, и рефрижераторы колесили российские просторы, чтобы в столице не существовало того самого дефицита, который сеял в умах граждан неверие во власть. Его прибыль оставалась в объединении, приумножаясь каждый месяц, превращаясь в довольно значительный по тому времени капитал.
Теперь, глядя на Владимира, он ждал, когда тот скажет, что сумма собрана. Григорий начинания Марка не одобрил и отказался в них участвовать.
Убирая в кожаный саквояж пачки «зеленых», Марк предложил Владимиру войти с ним в долю.
— Может, рискнешь? — уговаривал он приятеля. — Что для тебя сто тысяч?
— Ты Григорию-то предлагал?
— А как же? И Григорию, и Севе, и тебе вот последнему.
— А почему бы и нет? — произнес Владимир. — Можно и рискнуть! Согласен.
— Вот и замечательно! — воскликнул Марк. Но как только Владимир добавил все видение договора:
— Я согласен и на пятьдесят, и на сорок процентов прибыли, но оплата сразу на месте, здесь — в столице. Как говорится, товар — деньги.
Марк встал и засобирался уходить.
— Я так и знал, но я не мог тебе не предложить.
К обеду заявился усталый Сева. Его лицо распухло, глаза были едва видны. Владимир, не задавая вопросов, достал бутылку и налил коньяку и поставил перед Севой.
— На, выпей! Помогает, — посоветовал он.
— Не надо. У тебя случайно нет минералки?
Снова без лишних слов Владимир достал две бутылки «Нарзана», кружку из-под пива и открывалку.
Сева пил жадными глотками, останавливался и снова пил. Опустошив две бутылки, он сделал небольшую паузу, пока Владимир заменял их на полные.
— Видно, неплохо погуляли вы вчера? — рассмеялся Владимир.
— Да уж! — криво улыбаясь, произнес Сева. — Ты знаешь, какой из меня выпивоха. Потому я и мучаюсь сегодня.
— Да, — продолжал смеяться Владимир. — Все люди разные. Одному стопки достаточно, чтобы вновь себя человеком почувствовать, другому необходимо определенное время, чтобы протрезветь. А ты где пьянствовал-то? Там, наверху? — полюбопытствовал Владимир.
— Какое? — растягивая слова, проговорил Сева. — У них застолье раньше началось. А я еще не дорос, чтобы присутствовать на Олимпе.
Владимир впервые услышал от друга нотки недовольства. Он гадал, где же в этих иерархических структурах его должность. Да и там ли он? — раздумывал Владимир. — А почему бы и нет? Он добросовестно и честно помогает, беспрекословно выполняя чужие планы. Почему бы ему из мальчика уже не превратиться в мужа, от которого что-то будет зависеть, и не занять какой-нибудь пост? Однако сказать это другу он пока не решался.
— Ты сегодня на перепутье? Достиг ты той черты, с которой либо вверх взлетают, либо уходят. Правда, есть достойная прямая — удел большинства, которая всегда на одном и том же расстоянии от центра.
— А, может, Сева, тебе и впрямь пора уходить? — сказал Владимир.
— Ты верно подметил, — улыбнулся он, — только рано пока. Не настал мой день. Законы у нас не те, изменения требуют. Да и власть законодательная уже не та, менять ее пора. Вот потому, Володя, и неразбериха в наших структурах.
— А, может, все дело в том, что вы управлять страной не умеете? — съязвил Владимир. — Счастье, что пока по серьезному только соратники взбунтовались, а что будет, когда народ вам недоверие выскажет?
— Эй, вы там, наверху! Хватит командовать. Меня лично коробит от вашего вчерашнего застолья. Ну, кого вы победили? — с издевкой выкрикнул Владимир.
Сева вздохнул, встал, отодвинув недопитый чай. Его состояние заметно улучшилось, даже щеки слегка порозовели.
— Учтем, Володя, учтем. Хватит с нас безвластия! — проговорил Сева уже с порога, направляясь отдыхать в свой кабинет.
— А ты про пенсионеров еще вспомни, — посоветовал Владимир: — про врачей, про учителей, да и про всех обиженных новой властью. Короче, я к тебе ехать собираюсь, вот тогда и поговорим, сколько нам еще краснеть.
- XXХIV –
Пройдут два часа и встретится дочь с родителями. В зале ожидания Елена захлопала в ладоши когда объявили о приземлении самолета и вскрикнула: «Я скоро, я сейчас увижу маму с папой». За всплесками радости у нее на глазах появились слезы. К Владимиру на миг явились воспоминания из прошлого. Елена всего-то на пять лет старше его дочери, а ведь могло быть иначе. От этой мысли он даже покраснел.
И уже в этот миг он благодарил судьбу, что она не позволила ему сделать роковую ошибку, которая изменила бы его жизнь.
— Наконец-то! — вздохнул он, увидав Константина с женой и бегущую навстречу им дочь.
Елена целовала по очереди то отца, то мать, обливаясь слезами радости. Владимир скромно стоял в стороне, ожидая, когда очередь наконец-то дойдет до него. Он крепко обнял Константина, троекратно поцеловался с Ниной.
Взглянув на возвратившихся друзей, он еще раз убедился в том, как среда, в которую попадает человек, отражается на его внешнем облике. Про себя отметил, что Константин с Ниной выглядят прекрасно.
Константин огляделся и вдруг спросил:
— Как там наш Виктор поживает?
— Отлично, — заверил его Владимир. — Идеи из него так и брызжут. Скоро домой из командировки вернется. А вот Сева у нас стал настоящим политиком. Даже не знаю, куда ему звонить. Выборы у нас через неделю, вот он и мотается.
— А у Елены с Дмитрием порядок? — спросил Константин.
— Думаю, порядок. Ее муж где-то у нас по России ездит, трудится, качество трубопроводов проверяет. Чувствуешь, дело-то важное, да и времена не те у нас. И строй не тот, что раньше: взял и сорвался тестя встречать, и уверен, что простят и нагоняя не будет.
По дороге друзья ни словом не обмолвились о науке. Они обсуждали будущее устройство Константина и семейные дела. Он надеялся вернуться на прежнее место к старой работе. Не загадывая наперед, он предложил собраться всем вместе в день выборов у него.
Через час Владимир возвращался на работу. Он радовался за Нину с Константином, и хвалил себя, что не остался сидеть за праздничным столом в столь памятный день.
— Владимир Николаевич, кого это мы с вами встречали? — поинтересовался у него шофер Иван, поворачиваясь назад.
— Эх, Ваня, Ваня! Уж точно не бизнесмена и не торгаша. Этот человек занимается физическими проблемами для всего человечества. Он мечтает изменить жизнь человека к лучшему.
— Что же тогда будет? Что-то вроде коммунизма: что человек пожелает, то и получит? — с долей иронии спросил Иван.
— Я думаю, нет, — засмеялся Владимир. — Зачем тогда нам жить и ради чего? Мы же не животные, которые набьют брюхо и лежат. Изначально человечество стремилось к прекрасному духовному началу. Ну, а некоторые самыми умными себя посчитали. Они взяли и придумали на досуге сказку о манне небесной.
— Я так и подумал, — с печалью в голосе проговорил Иван, — значит, мы долгие годы жили в обмане.
— Нет и еще раз нет, Иван. Это был не обман, а великое заблуждение людей философского склада ума. Обман пришел позднее, когда в учение силой заставляли верить.
Остановившись на светофоре, Иван снова повернулся к Владимиру:
— Плохо, Владимир Николаевич, без будущего-то жить. Верили мы во что-то, а теперь очень неуютно стало от неизвестности.
— Это пройдет. А за неизвестностью придет ясность. Капиталистический строй сменит настоящий социализм. Но, а что нас ждет в будущем, я не знаю.
Далее они ехали молча, слушая музыку по радио.
Иван так и не понял, почему возвратиться социализм, да еще к тому и настоящий. А какой же тогда был?
Владимир думал над их разговором с Константином о высоких энергиях, о сжатии до немыслимых размеров, после чего по неизвестным законам рождались новые частицы.
За окном сыпали крупные снежинки...
— Хождение к начальству Константин охарактеризовал одной фразой: отдыхайте – сказали и добавили: спокойно ждите вызова. Сегодня все знают, зарплата у профессора курам на смех. Поэтому не спеши, с умом подходи к тому, что тебе будут предлагать. А если что не так, мы тебя сами устроим. У нас и наука, и деньги. Правда, заниматься тебе придется совершенно другим ремеслом, сказал Владимир.
— Что вы? Денег-то у меня пока хватает. Я же прилично получал все эти годы.
— Прилично! Что такое прилично? — усмехнулся Сева. — Денег много никогда не бывает! Короче, если будет нужно, приходи — без работы не останешься.
У женщин разговор проходил совершенно в другом русле. Все без исключения говорили Нине комплименты.
Константин подробно рассказал друзьям о заморском житие-бытие, о том, чем там дышат люди, как отдыхают.
Он коснулся проблемы термояда, назвав довольно приличную сумму, необходимую для проведения эксперимента.
— Да, — протянул Сева. — Тридцать миллиардов зеленых — это много. Кто решится на такое, не будучи хотя бы на девяносто процентов уверенным в результате?
Константин поднялся и, прежде чем предложить друзьям перейти на женскую половину, сказал:
— Тут кооперация нескольких стран необходима.
На выходе Виктор остановил Владимира:
— Ты читал новую конституцию?
— А зачем? Думаешь, прочти я ее и предложи какую-либо поправку, меня послушают? Ты лучше с этим вопросом к Севе обращайся.
— Подожди, Володя. Вот я прочитал ее, — продолжал удерживать друга Виктор.
— Ну и что? Читал, и хорошо. Вот как я ее прочитаю, так тебе скажу, в чем я не согласен.
— Поздно уже. Проголосовали уже все, да уж, наверное, приняли. Теперь нами будет править крупная буржуазия. Ей уже и название придумали — олигархи. А того, кто на самом верху, наделили прямо-таки фантастическими полномочиями. Ему теперь практически любые вопросы подвластны. Он единолично и Думу вправе распустить, и помиловать, и так далее.
— А что, хорошо. У нас на Руси всегда был один царь. Пусть правит, и люди будут жить в ожидании доброго правителя.
— Я вот деталь упустил. Анархия у нас, возможно, исчезнет. Нельзя же править страной, когда каждый по-своему любое предложения трактует.
— Да ты не поймешь, в чем их ошибка, в том числе и Севы твоего. Борис подходит к этой конституции, а завтра другой придет, который воспользуется ею в ином ракурсе. Что им, трудно было внести поправку на несколько пунктов? Ну, например, «действительны до окончания века пункты такие-то и такие».
— Виктор, я уже к этому времени на пенсию уйду, наукой займусь, а не политикой. Ты меня понимаешь?
— Что же непонятного? Вам что социализм, что капитализм — одно и то же. Ваучеры какие-то выдумали! На кой черт они народу нужны? Хотя бы у природы почерпнули некоторые закономерности!
— О, это становится интересным! А какие?
— Есть величина, хорошо тебе известная, тринадцать и шесть десятых.
— Есть такая, — согласился Владимир. — При такой энергии в электронных вольтах происходит ионизация водорода.
— Нет, я, пожалуй, пойду на поводу у буржуазии, и увеличу эту величину раза в четыре. А теперь представь, Володя, обычный человек зарабатывает тысячу. За год получается двенадцать. А ты, буржуй, получишь триста. А хочешь больше, тогда плати обычному человеку в год двадцать пять.
— Витя, ты еще больший фантазер, чем я думал, — усмехнулся Владимир. — Мне лично шестьсот в год хватит, а за других я не берусь отвечать.
— Но это же безнравственно, противоестественно! Зачем так много?
— Тебе так только кажется, — улыбнулся Владимир. — Акула врезается в стаю рыб и ест, ест. Это и есть борьба. И человечество борется. Индивидуум хочет все больше и больше. Ему надо ставить препятствия, чтобы не дать возможности лакомиться до бесконечности. Пожалеть его надо, чтобы он не лопнул от обжорства.
Виктор махнул рукой. Его лицо не выражало ничего, кроме разочарования.
— Вы с Севой одно лицо. Правда, ты чуть поумнее, — проговорил Виктор.
— Да такой же я, не хвали, — Владимир обнял за плечо Виктора и потянул его в другую комнату, где женщины накрывали на стол.
- XXХV –
Конституцию приняли, выборы в Думу провели, в стране наступило временное спокойствие. Однако ни одна политическая сила не имела большинства. Такова была реальность политического и экономического становления нового строя.
Владимира этот факт нисколько не волновал. Поначалу он рассуждал, что именно так и должно быть. Взгляды людей разнятся, обретая с годами единую точку зрения, и уж тогда ничто не может воспрепятствовать их единению.
Политика сегодня на первом месте, Сева прав, — думал Владимир, стараясь тут же забыть о ней.
Накануне состоялась встреча с Константином и Виктором, которая не дала ему никакого подъема. Константин рассказал, чем занимался все последние годы кроме работы. Его тема была из области фантастики. Когда-то Владимир коснулся ее вскользь чисто философскими рассуждениями. Константин для себя решил копнуть поглубже, и задумал создать алгоритм силы, сжимающей огромные массы материи. Виктор, слушая внимательно приятеля, листал две тетрадки, сплошь исписанные формулами.
Когда Константин закончил говорить, Виктор заявил:
— Рано еще. Ты, как и Владимир, далеко вперед убежал, а тыла нет.
Он подошел к доске и начал быстро писать свои собственные выкладки. Их смысл состоял в учете всех сил, действующих во вселенной.
— Где у тебя, Костя, энергия гравитационного поля? Это же реальная энергия! — на его лице появилось прежнее выражение романтика. Он улыбнулся, и, обращаясь к Константину, проговорил, — Ты меня возьми в долю помощником.
— Беру, беру! — засмеялся Константин.
— Что это с нашим Владимиром? — удивился Константин, перестав улыбаться. — Какой-то холодный взгляд, пустота в глазах. А я-то думал, прилечу, порадую своих друзей, они мне что-то расскажут. А они чем-то разочарованы. По всему вижу, что не жизнью. Духовное вы утратили. Один Николай мне записи свои представил, а где ваши? А я книгу пишу о вас, о жизни.
Первым сознался Виктор:
— Честно скажу, не начинал, но обещаю взяться за это.
— А я ждал революционного чуда, — проговорил Владимир. — А теперь разочарован не в вас, а в себе. Слушаю вас и думаю, насколько же я отстал, и, как мне кажется, навсегда!
— Ничего, наверстаешь. Думаю, полгодика тебе хватит.
— Не знаю, что произойдет через год-другой, — ответил Владимир и впервые заторопился домой. Встреча, которую он так долго ждал, не принесла ему предвкушаемой радости.
С Нового года опять заработал тандем Севы с Владимиром. Последний больше не вступал с другом ни в какие дискуссии, а если и спрашивал что-то, то не напористо и без злорадства, скорее играя роль прилежного ученика.
— Сева, ответь мне, пожалуйста, когда и с кем отдельные думские группировки соединятся? Хватит уже амбиции свои выпячивать и демонстрировать, кто из них большой начальник, а кто простой честный труженик-исполнитель.
— Так и мы за это же самой! — воскликнул Сева. — Только вот никак не получается. Цель, казалось бы, одна, только пути разные и полно разных нюансов. Вот, вроде бы, простая поправка к закону, но ее каждый толкует по-своему.
— Ты не обижайся, я чисто из любопытства спросил. С твоих слов, мне теперь понятно, что ничего не понятно. И когда полное спокойствие наступит, абсолютно неясно.
— Но это ты зря. Полного спокойствия никогда не было и не будет. Да и вредно это. Когда на небе два-три облака — это нормально. Когда же их много, то согласен, что это плохо, это хаос. А уже если одна сплошная облачность, то это катастрофа!
— Наконец-то мысли у тебя с Константином одинаковые. Штиль, я понимаю, возможен и нужен, но ненадолго. Воздух насыщается всякими гадостями, я имею в виду людские ошибки. От этого феномена мы все страдаем. Природа не дура, она создает новые массы для заполнения вакуума.
Оставшись в одиночестве, Владимир еще некоторое время размышлял о странностях нашей жизни, о людях, проработавших тридцать-сорок лет, и оставшихся практически ни с чем. Он понял, почему сегодня все пытаются урвать то, что плохо лежит. Еще лет пять-десять будет длиться эта неразбериха у нас. А кто не успел сорвать куш, то уже не судьба.
Тут он вспомнил о Марке, и решил позвонить Григорию и узнать, куда тот пропал.
- XXХVI –
Марка успокаивала слабая надежда на благополучный исход сделки. Мерно стучали колеса. За окном пропал снег, и по обе стороны теперь тянулись голые поля, убегающие за горизонт. Каждый оставленный позади километр приближал его к весне, зеленой травке и к тому месту, где его ждали. В полупустом вагоне, один в купе он в данной ситуации больше всего боялся прослыть среди друзей и знакомых глупцом или простофилей. Как они его нарекут, не было столь уж существенно. Возможно, поэтому у него в голове впервые зародилась мысль уехать подальше, за океан. Его туда звали племянники, прекрасно вписавшиеся в заграничную жизнь и в ранее неведомый им общественный строй. Кажется, совсем недавно они покинули страну, которой уже нет, и которая вряд ли возродится в былом свете.
Он думал, что смена обстановки изменит его отношение к людям, избавит его от излишней доверчивости и авантюризма. Он наяву познает, что такое западный капитализм, а не наш доморощенный, выращенный спонтанно, а точнее искусственно, никем не управляем, а попросту — дикий.
Охваченный противоречиями, он сошел на станции, где его встречал Александр, которого он знал с детства, и сопровождающие его два вышибалы.
Невысокий Марк и огромный Александр, занимающийся и карате, и самбо, и другими восточными единоборствами, обменялись крепким рукопожатием и уселись на заднее сидение машины.
Джип бесшумно тронулся с места и покатил по асфальту, сплошь залепленному то ли грязью, то ли черноземом, неизвестно откуда взявшимся на дороге.
На окраине села, примыкающему к городку, они отыскали необходимую им улицу и дом. На калитке висел почтовый ящик нестандартного размера, на котором был аккуратно написан номер.
— Что-то на кооператив непохоже, — проговорил Александр и потянул за веревку.
Звонко зазвенел колокольчик, прикрепленный к стене веранды. Марк снова погрузился в тягостное ожидание, предчувствуя недоброе.
Наконец скрипучая дверь отворилась, и на пороге появился седой старик с нечесаной бородой. Казалось, он не понимал, зачем к нему приехали. Обычно гости наведывались в начале месяца. Он расписывался в бумагах и получал зарплату в конверте.
— Что, опять мне подписывать что-то? — поинтересовался старик, не обращая внимания на незнакомцев.
— Это конец, — тихо произнес Марк. — И вряд ли ты, — он обратился к Александру, — мне поможешь.
Не отвечая приятелю, Александр пошел к джипу.
До Марка долетали отдельные слова и фразы: «что делать», «фирма-однодневка», «кидалы».
Говорили трое: Александр, водитель Алексей и так называемый «штурман» Дмитрий.
— Пускай решает Марк, — закончил диспут Александр.
— Со стариком как поступить? — поинтересовался Александр, приближаясь к Марку.
Марк ухмыльнулся. Он больше не тяготился ожиданиями. Наступили ясность и облегчение. В плохом окончании есть что-то позитивное и поучительное — подумал он.
— Никак не надо поступать. Нас обманули, и его заодно. И как им только старости не жалко? А у тебя родные есть?, спросил он у старика.
— Нет никого. А, может, и есть, только разлетелись все кто куда. Один я.
Марк посмотрел в глаза старца, не находя в них ни лукавства, ни хитрости.
— Ты иди, дед, отдыхай. Мы проездом. Вот решили заехать на тебя посмотреть и о твоем здоровье справиться.
Дед еще раз взглянул на приезжих подслеповатыми глазами, потолкался на месте и поковылял обратно, раскачиваясь в стороны, чтобы не потерять равновесие.
Он уже скрылся за дверью, а у Марка с Александром в ушах продолжали звучать его слова «Спасибо, вам, сынки! Спасибо!»
— Саша, он же еле двигается! А ты еще спрашиваешь, что с ним делать. Жалко его, а себя-дурака, нисколечко не жалко. Ты вспомни прошлое, вспомни, за что меня посадили.
После недолгой паузы, Марк продолжил:
— За работу, за производственную деятельность, подрывающую основу социализма. А сегодняшняя власть разрешает торговать с выгодой и выпускать то, что рынку необходимо. Оказалось, что паразиты — это не продукт общества, а природный феномен. Их бывает или много, или наоборот ничтожно мало. Они никогда не исчезают. Балласт всегда с нами.
Закончив речь, Марк даже проскрежетал зубами:
— Сорняк с корнем вырвать надо.
— Ну, ты уж слишком, — забеспокоился Александр. — Посмотрел бы на себя в зеркало. Ты аж позеленел. По-твоему если судить, то страна половины населения недосчитается. Твоих благодетелей учить надо и рублем, и плеткой. Они пока еще подлежат исправлению, от них не велика беда. Ну, ты один попался. Еще кого-то обманут. Ну, еще сотня попадется на их крючок — вот и конец счету. Страшны умники, грамотеи — те, у кого миллиарды народных сбережений исчезают. Я слез и истерик выше крыши насмотрелся. Рвутся люди в банк за своими кровными, а им в ответ охранник, вроде меня, отвечает что нет, мол, начальства, завтра приходите. Так приходят они месяц-два, а то и поболее. Пошумит-пошумит у дверей банка толпа народная и пойдет по судам околачиваться, чтобы хоть какое-нибудь успокоение получить. Власть же наша, как всегда, молчит потому, что неспособна беспредел искоренить. А, возможно, какой-то ее части нынешняя анархия даже на руку.
— Но ты-то теперь банки не охраняешь, свое дело уже завел, скоро к кругу«белых воротничков» примкнешь.
— А что я? Ну, одному помог — пустил украдкой и увидал на выходе радость на его лице. А кругом взгляды отчаяния. Вот потому и решил — а почему бы не стать, как вы с Григорием? Но это решение, признаюсь, пришло ко мне позднее, когда я встретил свое бывшее начальство в Испании. Узнал, что виллы ими там куплены, дело они открыли и чихать им на народ. Вот таких я бы с удовольствием к стенке бы поставил, и нет мне никакого дела до западной демократии.
— Вот ты со мной и согласился! — воскликнул Марк, — Что умных негодяев, жидов проклятых надо отстреливать!
— Подожди, — перебил его Александр, — я рад, что ты, еврей, гадкое это слово воспринимаешь верно. В любой нации такая категория людишек есть.
— Раз мы понимаем все это одинаково, я предлагаю тебе отобрать мои деньги и наказать организаторов, а за хлопоты я рассчитаюсь, — проговорил Марк.
Искренне желая помочь Марку, Александр предложил ему задержаться до утра. Остановились они в местной гостинице, которая располагалась на нейтральной территории: в том месте, где заканчивалось село, и начинался город.
Александр решил кое-что разузнать, а потом, через знакомых, которые в законе, постараться вернуть деньги. Пока Алексей с Дмитрием наводили справки, они с Марком решали, где бы им поужинать.
Парадный вход в гостиницу был освещен, а дальше в глубине падал лишь тусклый свет. Не успели они свернуть в сторону, откуда доносилась музыка, как раздался резкий грохот, за которым последовала яркая вспышка. Александр догадался, что это была ракетница.
— Тебя не задело? — спросил он у Марка.
— Кажется, нет. Только вот щеку жжет, — ответил Марк, прикладывая ладонь к горящей щеке.
Чутье подсказало Александру, что те, кого они ищут, уже знают об этом и это лишь первый шаг к их устрашению.
Решение о немедленном отъезде созрело у Александра немедленно.
— Отступление — не есть поражение. Мы еще вернемся.
На огромной скорости с включенными фарами джип несся обратно.
Признание Марка не удивило никого из его окружения. Произошло то, что предсказывали ему друзья. Они даже не сомневались, что ему не удастся вернуть утраченную сумму.
Григорий, переживающий пик мужской красоты и силы, давно привыкший к безрассудным поступкам друга, даже и не думал сегодня читать ему нравоучения. У него лично возникла очередная проблема по женской части, и он был всецело ею поглощен. Надо же, вздумала жениться! — кипело у него внутри.
Друзьям он говорил откровенно:
— Да, с некоторых пор я люблю молоденьких женщин. Я им плачу за времяпровождение со мной, но не более того. Вот я такой, критикуйте меня за мое животное начало! Я вас выслушаю, но поступлю так, как мне подсказывает моя первая программа, полученная от материи.
— Я тебя правильно понял? — сказал Владимир. — Ты завел небольшой гарем и четко соблюдаешь расписание когда и с какой особой провести время.
— Да пошел ты…! — дружелюбно ответил Григорий.
— Господа! — продолжал он. — Но я же люблю свою жену, и не собираюсь с ней расставаться. Но и с собой я ничего поделать не могу! Вот моя душа исправиться, тогда и я исправлюсь, — весело закончил он оправдательную речь.
И все же он собрался с мыслями и вернулся к проблеме Марка.
— Кривой бизнес не задался, но ты не огорчайся. В нашей России, которая только-только на ноги встает, безобразия почище твоего происходят. Миллионы теряются. Да что там, миллиарды государственные где-то пропадают, и никто не знает где. А вот когда свое теряешь, пусть в сотни раз меньше, то жалко. Верно, Марк?
— Чего там жалеть? — вздохнул Марк. — Легко досталось — легко и ушло.
Владимира порадовал трезвый взгляд Марка.
— Что мы видим? — проговорил он. — Ни истерик, ни ругательств, оказывается, ты крепкий орешек. Вот я и предлагаю товарищам помочь тебе, как будто ты пострадал не один, а мы все вместе за неудовлетворительное твое учение.
Григорий согласился и даже поторопил Марка:
— Соглашайся быстрей! Забудь! Что произошло, того уже не изменишь.
— Мы по-христиански поступим, — проговорил Сева.
Николай ерзал на стуле, ему не терпелось уехать на комбинат.
— Что ты, Марк, молчишь? — поторопил он приятеля.
— Вы что? С ума что ли все сошли? Я, и только я один обязан за науку платить. Поэтому я и уезжаю далеко, в Америку.
— На тебе! Выходит, ему плохо живется! — воскликнул Григорий. — На историческую родину потянуло?
— И туда я тоже поеду, но сначала за океан, там у меня родственники работают. А на историческую родину махну уже на пенсии. Дядька с теткой у меня там.
— Птичьего молока ему не хватает! Чувствуете, господа, у него еще одна родина есть! — Григорий поднялся и подошел к карте мира, висевшей на стене. На карте точками были отмечены города, в которых объединение вело бизнес с иностранными партнерами. — Где же моя прекрасная прародина? — вел он указкой сверху вниз, остановившись на Африке. — Может быть, отсюда пришли мои предки?
— В каждой нации множество кровей намешано, — перебил его Владимир, — и никто не знает своего истинного предка веков, так за двадцать, если в прошлое заглянуть. Борис правильно называет нас всех россиянами. Во многом я не согласен с его политикой, но данное его высказывание принимаю и поднимаю руки вверх в знак капитуляции. Твои предки, — продолжил он, обращаясь к Марку, — уж точно сотню лет в этой земле лежат. А потому, и мне кажется, что я прав, родина твоя здесь.
— Возьмите Америку, господа! — вступил в разговор Сева. — Там поколений намного меньше, чем у нас, но граждане горды своим новым гражданством. Вот и нам уже пора с гордостью восклицать «я россиянин».
Марк слушал друзей внимательно. Когда же все высказались, он произнес:
— Уж не в народ ли вы собрались? Даже договорить мне не дали! Набросились! Я же вам сказал, что только собираюсь поехать, а не уехать на всегда. Я же не женщина, не моя сестра, которая, куда муж, туда и она с детьми.
— Вы посмотрите на умника! — не выдержал Григорий. — Мы ему искренне помочь желаем, успокаиваем его, а он словами играет! Я уверен, что по русскому и литературе у него пятерки были. А, может, ты, Марк, после наших речей немного поумнеешь, и в душе твоей что-то перевернется.
— Возможно, — нисколько не обижаясь, ответил Марк. — Сравнить я хочу, что у них и что у нас. Мне интересно, в чем наши различия, а в чем мы похожи друг на друга. Ведь душа-то нам одним богом дана, да и пришли мы в этот мир без всего, голы, такими и уйдем.
— В этом есть наше заблуждение. Нам кажется, что нам ничего не надо, — сказал Владимир. — От предков мы получили и духовное, и материальное. И нашим будущим поколениям должны оставить чуть побольше и духовного начала, и материального. Не начинать же им с нуля. Главное в том, чтобы материальное никогда не было выше духовного.
Разговор постепенно сходил на нет. У всех была своя правда на этот счет.
Потекли месяцы. Без особых проводов Марк улетел. Григорий провожал его до воображаемой границы в аэропорту, за которой человек будто бы еще на родине, но душой и мыслями уже далеко за границей...
Наступил декабрь. Владимир записал в дневнике «Думаю, за этот месяц ничего не случится, и год войдет в историю тихо и мирно». Он не обращал внимания на то, что волнения на окраинах еще продолжались. Однако, прежде чем, закрыть тетрадь дописал «На Юге, как и всегда, неспокойно. Кавказ бурлил во времена Лермонтова, продолжает бурлить и в наше время».
Буквально через несколько дней Владимир признался самому себе, что ошибался. Введение войск в Чечню изменило и предполагаемое название года, и настроение граждан. Смятение, появившееся в душах многих, было вызвано одним, незаметным на вид, фактором. Что значит ввести войска? А разве их раньше там не было? И потом, против кого? Вопросов была уйма. Куда пропало современное вооружение? Где пограничники? Где спецслужбы?
Владимир взял на досуге энциклопедию, открыл соответствующую страницу и прочел: «С 1859 года Чечня присоединена к России. Населяют ее чеченцы, русские, украинцы и другие национальности». Потом открыл Соединенные Штаты. Оказалось, что они всего-то на три поколения более живут одной семьей.
Что ж тогда их соединяет, а нас разъединяет? — задумался Владимир. — Какая сила удерживает умы обывателей от общественной смуты?
Об этом он спросил у Севы, признавая в нем авторитет политика.
— Я думаю, — ответил Сева, — все дело в равенстве каждого индивидуума перед законом. И никакого «если» быть не должно. Они даже Президента не пожалели. Виноват — уходи.
Владимир усмехнулся, — Вот и до равенства мы добрались. Где оно противоестественно, а где необходимо.
Заметив, что Сева молчит, Владимир спросил:
— Ты сам-то веришь в благополучный исход этой операции для всех наших людей? Или ты вместе с толпой «Ура, ура! Мы победим!» — готов кричать?
— Мы против, да вот только нас не слушают. Больше века держалось наше равновесие на злой силе, а ее вдруг не стало. И пошла гулять в умах людей анархия. Сегодня, мне кажется, не найдешь виноватых. Крови будущее спокойствие требует, оторванных рук и ног, летящих с плеч голов. Такова наша реальность и расплата за прошлое.
— Выходит, нас на протяжении нескольких веков злой рок преследует. Так или нет? — поинтересовался Владимир.
Сева молчал.
Владимир подошел к окну.
— А я все-таки верю, что мы не начнем военных действий. Думаю, есть надежда на политические переговоры.
Сева подошел к небу, посмотрел на небо и попросил Владимира сделать то же самое. Показал приятелю на звездочку на небе и проговорил:
— К нам спешит Новый год. Он пока еще далеко, за несколько миллиардов километров.
- XXХVII –
Скоро будет сорван последний листок календаря, а вместе с ним канет в историю еще один год. Не так уж много, но с другой стороны — не так уж и мало он оставил людям. Поди разберись, что на весах перевесит: хорошее или плохое. Кто-то скажет, что хорошего больше, а кто-то махнет с досадой рукой. Есть еще и третья категория людей, у которого материального благополучия сверх всякой меры. Их душа даже не знает, чего еще пожелать. Им бы радоваться, а они в печали и думах, чем бы таким удивить себе подобных. К счастью их не так уж и много, и потому спросить их мнение всегда забывают — как всем известно, при волнении моря балласт всегда выкидывают за борт, чтобы остальным выжить.
- Еще до перестройки, когда Владимир занимался науками и размышлял о житие-бытие, он нередко искал некую воображаемую черты, за которой житие перестает интересовать человека. Человек достигает пика выбранной им вершины и должен выбрать себе следующую цель. Иначе наступит крах и полнейшее разочарование. Жизнь Мартина Идена из романа была для Владимира ярким примером.
Что касалось большинства, то ничего запоминающегося, светлого год не принес. Продолжались военные действия в Чечне, гибли солдаты, мирные жители, участились террористические акты на юге. Кое-где даже образовались местечковые рабовладельческие общины.
Владимир терялся от множества противоречивых и явно противоположных мыслей, насквозь пронизывающих общество. Он шестым чувством с пониманием относился к благим намерениям тех, кто выступал за войну до победного конца. И в то же время, слыша призывы о немедленном выводе войск, он тем же шестым чувством вставал на сторону призывающих. В результате он не сумел верно оценить действительность и мысленно ушел в прошлое искать ответ. В который раз он поставил на первый план материальные ценности, погоня за сверхприбылями и амбиции одиночек. Он неожиданно вспомнил вопрос, который задал ему Константин. Тогда он , не задумываясь, ответил: «Когда мы возвратимся в лоно божье, зачем нам материальные блага, зачем забивать разум собственностью, принадлежащей якобы только тебе, если она всюду. Про духовное затрудняюсь ответить, ибо бессмысленно и даже кощунственно спорить с божественной бесконечностью». Улыбка появилась у него на лице. Этот материал был его любимым с детства, не то, что политика, от которой у него даже воспоминаний не осталось.
На следующий день он спросил у Севы:
— Лично тебе не стыдно за вашего дирижера?
— Мне? Нисколько! — рассмеялся Сева. — Человек наконец-то почувствовал свободу, а потому и повеселился от души.
Другого ответа от него и ждать было невозможно, — подумал Владимир.
Новые выборы качнули Севу в политику, а вот когда турбулентный поток отпустит его и вернет в экономику — было неясно.
— А где же тогда твое хваленое равенство каждого индивида перед законом? Где мораль человеческая, не говоря уже о христианской? Или что дозволено Юпитеру, то не дано быку? Ты уж извини, если я что-то путаю, — совершенно спокойно проговорил Владимир. — Что ты молчишь? Объясни ты мне — политически неподкованному человеку. Вдруг тебя на собрании спросят. Я бы лично ответил так: мы все накопили всего понемногу за десятилетие, и вдруг в один миг шар лопнул, и на свободу вылетело и хорошее, и плохое. Правда, последнего намного больше.
— Умный ты! — засмеялся Сева. — Ты правильно меня понял. Это не он веселился, а то, что в нем годами спрессовалось. Вот потому мы и кричим о том, что несвобода — самое что ни на есть отвратительное унижение, которому подвергается человек.
— Ура! Аплодисменты! — крикнул вполголоса развеселившийся Владимир. И тут же добавил, — В таких случаях в простонародье, ну в прошлом, в кабаках, чтобы человек ни о чем потом не жалел, успокаивали его словами: «Гуляй, рванина, за все заплачено!».
Сева все отлично понял, а потому не обиделся. Он обратился к Владимиру примирительным тоном, — Сегодня ты как будто испытываешь, на что я способен. И на этом спасибо! Главное, что мы в большинстве своем не разучились за прошлые годы прощать. Мало ли что случается с публичным человеком, он же весь на виду.
— Я не со зла, — уже с сочувствием в голосе проговорил Владимир, провожая друга в очередную политическую командировку. — Ты прямо не отвечай. Дай людям поговорить о насущном. Их нереальная жизнь мало интересует. А о том факте, что я тебе привел, скажи то, что на ум взбредет. Скажи, что, мол, не было такого, это все чьи-то козни...
В январе Владимир аккуратно записал «Все, увольняюсь». И поставил жирную точку. Его сразу же потянуло к путешествиям. Блуждая взглядом по атласу, он остановился на Сингапуре. Ниже и чуть правее находилась Австралия. Потом он повернул левее в сторону Африки. Ностальгия по прошлому привела его к пустыне, в которую врезалось Красное море. В пространстве летали мириады мельчайших водяных капель и таких же мелких, близких к молекулам, частичек песка.
Внезапное появление Виктора в рабочее время очень удивило Владимира. Что с ним? Опять денег на эксперимент не дали?
Но все оказалось гораздо проще. Сева улетел в командировку и Виктор решил посоветоваться с Владимиром. Он положил на стол толстую тетрадь, протер фланелевой тряпочкой очки и проговорил:
— Для Севы подготовил. Он нам друг или как? А если да, то пора ему к нашим высказываниям прислушиваться. Да? — задорно улыбнулся он, как когда-то в детстве, когда они часами вели умные беседы.
Владимир прочел несколько страниц и остановился:
— Зачем это тебе?
Виктор даже покраснел, чего с ним никогда ранее не происходило.
— Как зачем? — воскликнул он. — Я для себя, для вас стараюсь!
— Ты поначалу убеждаешься в собственной правоте, — с иронией констатировал Владимир, — а потом выставляешь свои мысли на суд других.
Виктор заговорил резко и быстро:
— А зря ты и тебе подобные безучастными ко всему, что вокруг твориться! Вы не понимаете, а бунт близок. Он рядом, он уже созрел. Достаточно одной только искры и полетит к чертям ваше благополучие.
— И опять революция? — поинтересовался Владимир. — А я не революционер, и не авантюрист. Мне не надо все и сразу. А вот откуда у тебя такие страшные догадки, я не понимаю.
— Ты исключение, — засмеялся Виктор. — Никто новой смуты не желает, а почву каждый, кто дорвался до власти, удобряет. Разве не видишь, как нашу промышленность с помощью ваучеров раздают. А потом, какой у нас капитализм без конкуренции? Да никакой. Натворили, как я и предвещал, горе собственники по принципу «ты мне сват, а он — брат». А у него лучший друг, с которым он в окопах сидел.
Поостыв и выпив минералки, Виктор продолжил:
— Я не жадный и зависть меня не гложет. Но лишь от честно заработанных денег, а не от сделок «купил дешево, продал дорого». Да и от продажи любого сырья за границу я предлагаю все средства тратить исключительно на строительство и модернизацию фабрик и заводов, на сооружение мостов и дорог.
— Да, и на сельское хозяйство, — улыбаясь, добавил Владимир.
— Подожди! — вскипел Виктор. — Все, что построено, надо отдать капиталу под заграничный процент, а не наш убийственный. Я же тоже за капитализм. А отдаю все только для того, чтобы получать налоги. И только с них платить пенсию и зарплату бюджетникам, финансировать науку, армию.
— Виктор, остынь. Перед тобой не президент, а ты — не премьер министр, и даже не советник. Однако, я с твоими выводами согласен местами, но, увы, мой срок вышел. Так что тебе пора добиваться приема к Севе. В отставку я ухожу, — проговорил Владимир и протянул Виктору свое заявление.
— Вот те на! — развел руками Виктор. — Я пришел за советом, а тут такое! Ты серьезно или шутишь? Или ты специально подсунул мне эту бумагу: смотри, мол, не до тебя!
— Совершенно серьезно.
Виктор затянулся сигаретой.
— Мда-а, — протянул он, не зная, с чего начать.
— А Севу ты уже известил? — неожиданно поинтересовался Виктор.
— Тебе первому я об этом сообщил, — улыбнулся Владимир. Ему вдруг полегчало. — И почему я раньше не это не решился? — подумал он. — Не в пенсии же дело?
Перед уходом Виктор попросил Владимира повременить с его уходом.
— Не знаю, что ты задумал, — проговорил Владимир, — но хорошо. До сдачи годового баланса еще не скоро, я подожду.
Ожидание длилось две недели, за которые Владимир передал все дела Бондарю, ничего ему не объясняя.
Покончив со всеми делами, Владимир ощутил пустоту. Не звонил беспрерывно телефон, и не было уже нужды переключать его на секретаря.
Когда появились Сева с Виктором, оба довольные, Владимир, как обычно, поднялся им навстречу и пожал руки.
Сева сразу же обратился к Владимиру:
— Ты знаешь, что напридумывал наш Виктор?
Владимир кивнул.
— С частью его высказываний я согласен. Но вот что касается распределения средств, полученных от продажи сырья, затрудняюсь сказать.
- XXXVIII -
Стрелки часов показывали десять. Обычно в это время лучи весеннего солнышка, нагулявшись по квартире Владимира, перемещались в верхний угол окна. Еще несколько минут, и они покинет гостеприимную восточную сторону.
Владимир открыл глаза, и удивился. Ему показалось странным расположение небесного светила. Проспал, — кольнула его мысль.
Владимир не ощущал никакой свободы и даже не осознавал, что с этого самого дня он предоставлен только самому себе.
Он медленно приходил в себя, стоя в ванной под теплыми струями воды. Сегодняшний весенний день напомнил ему один из давно минувших. Тот самый, в который у него родилась мечта узнать, что скрывают небеса и где живет Бог. Но, несмотря на приобретенные знания, тайна, сокрытая ото всех за семью печатями, так и осталась тайной. Но теперь, он знал точно, она скрывалась глубоко в бездне.
Закончив водные процедуры, Владимир словно вернулся в реальный мир. Он еще не знал, с чего начать. Но тут другая, пораженческая мысль пришла к нему. А вдруг его ранний уход на пенсию — ошибка. И тут же у него в голове закрутился сценарий к чему он придет и в кого он превратится.
Плутая по переулкам, он оказался около овеянных мистикой Патриарших прудов. Он почему-то был уверен, что именно их цивилизация не коснется. Что же касается остального, то его взгляд был далек от консерватизма. Прожив большую часть жизни, он, городской житель, так и не понял, на каком этапе должны заканчиваться революционные преобразования в городе.
Неужели наступит хаос? — подумал он, и тут же поправился, заменив для себя слово «хаос» научным термином «коллапс». До дня икс далеко, или он уже рядом? Однако Владимир чувствовал, что есть еще время что-то исправить, изменить. Разумный вариант виделся ему мрачным: через годы, десятилетия начнут исчезать газоны, и даже бульвары урежут по длине и ширине. А многие и вовсе уберут, будто бы в интересах общества. Об очередной победе над природой протрубят в новостях, и никто не заметит недовольства мыслящего меньшинства. Потом дороги поднимутся в вверх и назовут их эстакадами.
Владимир усмехнулся своим размышлениям. Неутешительный вывод он и многие граждане сделали из повседневного опыта. Куда приятнее наблюдать из собственного окна за набуханием почек на деревьях, нежели любоваться каменной громадой современных коробок. По его разумению виноватыми оказались прежде всего граждане, в том числе и он сам. И еще прогресс, который отстает от все возрастающих потребностей нашего человека.
Однажды его стране уже навязали идею, после которой она никак не опомнится. И сегодня горько было сознавать, что движение масс по-прежнему идет в одну сторону, наполняя итак неимоверно распухшие города. Раньше все тянулись в город за продуктами, а теперь за работой, за деньгами. Одно появилось, другое исчезло.
Спасение от тяжких мыслей он нашел на пустынной улице. Надоевший ему быт уступил место будущему, где блага человеку будут предоставлены как нечто должное, как атрибут, как родительское наследство. Но прежде изменения должны произойти не в индивидууме, а в целом их множестве, состоящем из миллиарда и более. И опять в сознании Владимира замаячил тупик, ибо кто знает, что произойдет через век-два, и в каком направлении будет развиваться человечество. И все-таки в данную минуту ему было приятней вспоминать вчерашний вечер в кругу друзей. Будто бы в записи прозвучали пожелания. Николай недолго говорил во всеуслышание, и только Владимиру на ухо нашептал побольше. Его напутствие было странным и загадочным. Лишь одно из его выражений чего стоило: «Ты не замучайся, как наш Женечка! Помнишь, мы гадали, что в нем преобладает: то ли орангутанг, то ли какой-то иной, не известный нам предок?» Владимир тогда глубоко вздохнул и подумал, что речь окончена, но он глубоко ошибался. Николай перевел разговор в другое русло и заговорил о душе.
— Если исходить из твоей гипотезы, — начал он, — то животная программа гнала его наслаждаться и пользоваться теми благами, которые он заимел. А другая, тихая, умиротворяющая, рассчитанная на бесконечность, умоляла его неземным голосом остановиться, — Опомнись, одумайся, зачем тебе мирские богатства, когда перед тобой лежит океан вечности.
Владимир вспомнил о своем вопросе: «Ты мне скажи, кого это касается?» Тогда Николай промолчал в ответ. Теперь Владимир задумался над словами друга — уж не думает ли он, что я, как когда-то Евгений, сначала попаду на самое дно и лишь потом одумаюсь? Чего-то он не договаривает, а, возможно, просто пьян.
Сразу же место Николая занял Сева. Речь его изобиловала эпитетами, греющими душу. В ответ ему Владимир пожелал успехов на выборах, а главное — переизбрание его кумира. В этот раз он не упомянул об ошибках власти, списывая их на издержки становления нового строя.
Наступило время Виктора. От своего лица и от лица Константина он говорил коротко и сухо. В завершение он проговорил:
— Ты, Володя, запросто приезжай к нам в любое время. Мы с Константином ждем тебя.
Григорий не поверил в уход Владимира и потому пожелал ему хорошего отдыха и скорого возвращения.
Игнат, не предполагавший, что когда-то займет пост руководителя объединений, встал и смущенно произнес:
— Я всегда уважал Владимира за его неординарное мышление и, особенно, за его веру в будущее. Но честно признаюсь, такого поворота событий я не ожидал, — он еще долго говорил об их совместной работе в Сибири, в Москве. Напоследок он сказал, — Я уверен, что мы еще поработаем с тобой, я жду твоего возвращения.
На какое-то время Владимир перестал двигаться и думать. День близился к завершению. Мерзкий холодный ветер затих, сменив гнев на милость. Сразу же все вокруг повеселело. Многочисленные прохожие распрямили сгорбленные спины, расправили плечи, подставляя лицо теплому ветерку. Настоящее весеннее тепло разливалось по городу...
Владимир, не раздумывая, позвонил жене, и сказал, что встретит ее у проходной. Предложение мужа Надежда приняла с радостью, поскольку уже с трудом припоминала, когда это было последний раз. Тогда он тоже позвонил ей, встретил у проходной и они пошли пешком. В тот раз Владимир был одержим идеей о создании кооператива.
А, может, что-то случилось? — мелькнула у Надежды в голове. И все это из-за благополучия, которое она имела в пору всеобщего обнищания. Надеясь узнать правду, она спросила:
— Что с тобой, Володя? Мне кажется, ты что-то скрываешь от меня.
— Да ничего особенного, — ответил муж фразой, свойственной только русскому человеку.
Он еще сомневался: рассказать жене все, как есть, или ответить уклончиво, согласно, придуманному Севой сценарию. Расскажу все, как есть. Я же не на работе, и не на встрече с лицами, причастными к бизнесу. Через минуту он произнес:
— Я ушел с работы, Наденька. С сегодняшнего дня я пенсионер.
Какое-то время молчание никто не нарушал. Не догадываясь об истинных причинах ухода мужа с работы и о его вкладе в объединение, она, по нынешним меркам, имела почти все, кроме, разве что, бриллиантов и дорогущих побрякушек. Перед ней было множество примеров из собственной жизни и из жизни коллег, которые, несмотря на трудности, верили в скорый конец своих унижений зарплатой.
— Что ж, Володя, начнем жить, как все. Твоя пенсия, плюс то, что я зарабатываю.
Слова жены обрадовали и в то же время рассмешили Владимира.
— В то, что зарплату вам когда-нибудь начнут платить, я еще готов поверить. Для этого достаточно заменить руководство. А вот об увеличении пенсии нужно забыть.
Далее он начал цитировать Виктора:
— Я бы пенсию совсем не выплачивал и не внушал бы людям иллюзий о спокойной старости. Да и зачем ждать дня икс, после которого наступает бесконечная хандра?
Излагая жене идеи Виктора, он подробней останавливался на тех местах, которые ему особенно понравились.
— Пусть государство платит сырым и обездоленным. Можно и остальным прожиточный минимум. А вот те, кто выше, должны зарабатывать сами и только сами. А не дай бог, он уйдет раньше времени в мир иной, так отдай накопленное им его родным в память о нем.
— Мечтатель ты, Володя. Нельзя это изменить за одну минуту. Мы вот с тобой ведь ничего на книжке не имеем.
— Ты права. Надо начинать с тех граждан, которым сегодня только-только тридцать исполнилось.
— Но это при условии, — опять поправила мужа Надежда, — когда в стране наступит стабильность.
Владимир улыбнулся в знак согласия и вдруг проговорил:
— А иначе зачем весь наш разговор о будущем? Хватит уже над нами эксперименты проводить! Мы и наши предки и так за последние сто лет и смену строя дважды пережили, и две войны. Хватит бед на нашу страну!
Чувствуя, что его снова заносит в политику, Владимир остановился и задумался — может, открыть жене правду об их истинном материальном положении, о том, что он, следуя совету Севы, превратился в рантье — человека, живущего на дивиденды?
Надежда, слушая о росте капитала в объединении, не выдержала, когда услышала о тех суммах прибыли, которые принадлежали ее мужу.
— Невозможно честному человеку столько заработать, — глухо, но уверенно произнесла она.
— Возможно, — возразил Владимир. — Не я придумал проценты и большие числа. Представь, Наденька, у тебя миллион, и ты через год, ничего не делая, получаешь прибавку в сто тысяч. А если у тебя десять миллионов — то миллион получаешь. Я понимаю, что с одной стороны это безнравственно, иметь все, ничего не делая. Скажи, нужна такому человеку пенсия?
— Нет, Володя, не нужна. И твой мир несправедлив.
— Почему мой? — возмутился Владимир. — У нас в мире пока один капитал властвует. Нет, и не было даже подобия социализма. Но разве что его зачатки проявились в скандинавских странах.
— Ты знаешь, что сегодня большую часть прибыли капиталистам приносят электроны? Мог ли работяга прошлых лет, когда понятие «электричество» считалось крамолой, дать хозяину столько прибавочной стоимости? Нет, невозможно — мой тебе ответ. Да, жизнь несправедлива. Сама природа-матушка так распорядилась, и никто не знает, зачем и почему. Что не годится человеку — того много, а что необходимо — ничтожно мало. Взгляни на животный мир: жуют травку парнокопытные, рядом, лениво потягиваясь, лежат львы. А проведи день в саване и увидишь, что несколько глупых лошадок или антилоп стадо не досчиталось. Убивают хищники жертву и не думают о том страшном, что они совершили. Другое дело — человек, божье создание. Но и в его рядах есть так называемые особи со звериными наклонностями, отбирающие у себя подобных не плоть, а труд их в виде заработной платы. Однако, и здесь, Наденька, прогресс налицо. Государство законами укрощает их аппетит. А кое-где и вовсе им хвосты поприжало.
— Я поняла, — усмехнулась Надежда. — Вам наука разбогатеть помогла. А нас, чьи приборы летают в космос, новая система обошла стороной.
— Не только, — возразил Владимир. — Мы разбогатели еще и от несовершенства наших законов, позволяющим некоторым торговать сырьем. Да, я согласен, лопатой много не заработаешь.
— Ой, что-то страшно мне, — проговорила Надежда, прижимаясь к мужу. Я готова поверить, и в то же время сомнения меня берут.
У Владимира не было сил убеждать жену в обратном. Он решил более не поднимать вопрос о хлебе насущном. На второй день своей призрачной свободы он сделал запись в дневнике: «Не пожелаю никому здоровым отойти от дел». В конце он поставил точку. Его мысли путались. Запланированное избавление от мирской суеты не принесло его душе радости. Запрограммированный на одно, он резко, на скаку поменял распорядок дня. Однако двоякая сущность человеческая продолжала тянуть его в разные, абсолютно противоположные стороны. «Возвращайся, — твердил он сам себе. — Живи спокойной жизнью, в которой все известно до точки».
Но что-то неведомое удерживало его от еще одного смелого поступка. То, ради чего он сделал выбор, оказалось для него на данный момент, на порядок выше всего остального, почерпнутого им из жизни.
Вновь взяв в руки дневник, он, листая страницы, с головой окунулся в воспоминания десятилетней давности: экономика, политика… Где идеи, где былые споры с друзьями? Объяснение этого факта у него имелось. Всему виной была перестройка.
- XXXIХ -
Виктор, зная наперед о визите друга, приготовил для него сюрприз. Он без лишних объяснений придвинул к нему папку с бумагами:
— Заполни, и лучше прямо сегодня.
— А, до боли знакомое. Даже вспоминать страшно, — проговорил Владимир.
Перед ним лежали образцы заявлений, анкеты и автобиографии.
— Зачем мне это все? Ты что, работу мне предлагаешь? — удивился Владимир.
—Тебе, — нет, — засмеялся Виктор. — Избавь меня Бог от такого конкурента!
— Да? — изумился Владимир. — Тогда зачем мне все это надо заполнять?
— Желаю видеть тебя почаще. Ты же сам знаешь, какая морока с временными пропусками. А потом и к Константину ты подойдешь. Всюду тебе зеленый свет.
— А вдруг я шпионом стал? — радуясь своему собственному остроумию, поинтересовался Владимир. — Взял, как некоторые из наших, и польстился на валюту?
Виктор засмеялся:
— А вдруг ты инопланетянин, предположу…
Но Владимир не дал ему закончить фразу.
Спор о мироздании продолжался до отбытия Виктора на планерку.
Друзья успели еще поговорить о гравитационной постоянной. Виктор, пользуясь математическим аппаратом, раздвинул ее границы в область ничто. Однако, используя лишь философский язык, Владимир не согласился, — Тогда ничто не бесконечно, ибо, возможно, ты расширишь границы гравитационной постоянной до еще какой-то области. Тогда мир, состоящий из множества не бесконечных пространств, тоже конечен.
— Ну, Володя, то, что ты философ, я знаю, только вот где доказательства?
Теперь уже Владимир посмотрел на часы и счел бессмысленным отвечать.
Через месяц, не получив от Виктора разрешения на посещение лаборатории Владимир произнес несколько раз:
— Ну зачем мне пропуск, зачем, чтобы приходить и расстраиваться что я не с друзьями, что я далек от науки.
Утром он на предложение жены улететь отдыхать в Египет с удовольствием согласился.
Далеко от родины он смотрел на закат, совершенно не думая и не мечтая ни о чем. Казалось, скажи кто-то, остановись мгновение, и он был готов поверить в сказку. Такова сущность человеческая — стремиться жить вечно.
Надежда прижалась к мужу. Они оба влюбленными глазами провожали небесное светило на покой. Постепенно двигаясь за светом, тьма опускалась на море и сливалась с горизонтом. Зажглись фонари. За окном теперь можно было увидеть лишь не большую освещаемую территорию.
Владимир разоткровенничался. Наконец-то истина, из-за которой он не знал покоя и ушел на пенсию, слетела с его уст.
— Володька, — воскликнула Надежда, — а я-то уж грешным делом подумала, что у вас неприятности, причем большие! Боялась, что вас арестуют, и даже роль жены, носящей передачи, на себя примеряла.
В ее словах Владимир услышал заботу и любовь, не угаснувшие с годами.
— Ну что ты, Наденька? — проговорил он, прижавшись к ее губам.
Надежда вернулась в реальность, услышав голос мужа.
— Купаться? — крикнула она — Я сейчас.
За многие годы совместной жизни они без слов понимали состояние друг друга. А уж тем более, когда один из них высказывал свои опасения.
У воды еще чувствовалось тепло моря. Но ближе к бунгало они попали в так называемый ветродуй, холодный ветерок, дующий непонятно откуда.
— А здесь прохладно, — поежилась Надежда.
Но на сей раз Владимир ничем не мог ей помочь. Он лишь крепче прижал ее к себе и ускорил шаг.
В номере к ним снова вернулось ощущение тепла и неги. Надежда почувствовала страшную усталость и нежелание переодеваться и куда-то идти.
На следующее утро за завтраком у них завязалось неожиданное знакомство. По необъяснимым причинам люди либо сразу нравятся друг другу, либо ведут себя сдержанно. Как это чаще всего бывает, первыми инициативу проявили женщины. Ее звали Лариса, а он назвался Геннадием.
Впечатления о соседях у Владимира были самые приятные. Однако он и подумать не мог, что их знакомство растянется на несколько дней. Он мечтал о тихом отдыхе наедине с женой, но, видно, такова судьба.
На пляже их окликнул Геннадий, который был ростом пониже и пополнее Владимира. Он весело предложил занять соседние лежаки.
— Все здесь хорошо, только вот скучно без компании, — произнесла беленькая Лариса. — Мы с мужем уже и в Луксоре побывали, на лодках Нил переплыли, гробницы посмотрели. А вы не хотите с нами завтра в Каир съездить?
Надежда, чувствуя, что мужу это не интересно, умоляющее посмотрела на Владимира. В ее взгляде читалось: «Ну, согласись ради меня!»
«Я был там когда-то. Ну ничего, еще раз посмотрю», — подумал он, соглашаясь на экскурсию.
За разговорами с новыми знакомыми день пролетел незаметно. Ранним утром автобус с туристами отправился к пирамидам.
Женщины, имеющие одинаковые взгляды на многие вещи, болтали без умолку.
Увидав в руках Геннадия газету партии, потерявшей власть, он спросил:
— Неужели и здесь продают?
— Нет, что вы? Из дома она, — ответил Геннадий. — Лежала у жены в сумке, ждала своего часа. Статья здесь одна меня заинтриговала.
— А вы, оказывается, политик?
— Нет, что вы! — рассмеялся Геннадий. — Я сочувствующий.
С его уст неожиданно сорвалась похвала в адрес первого человека старой партии.
— А вы, как думаете, — неожиданно спросил он, — он станет президентом?
— Это ваш тезка, что ли? — улыбнулся Владимир.
— Да-да, тезка. Пора уже возвращаться. Только мы, осознавшие собственные ошибки, знаем, куда идти. Вы что, не видите, что со страной сотворили новоявленные буржуа?
— Не буржуа они вовсе, — заулыбался Владимир, — а бывшие ваши же коммунисты, у которых о политике были поверхностные понятия, а про экономику я вообще не говорю. Но в том, что произошло, вы сами виноваты: не смогли отличить правду от лжи. Напринимали в партию тех, кто из-за собственной карьеры душу дьяволу продать готов. Я понимаю состояние того человека, который искренне ошибался, произносил речи, призывал к победе, неизвестно над кем, звал вперед, не понимая, где это. И вдруг он осознал, что его речи неверны. Он кается всенародно, просит прощения. Но таких-то мало. Вы почти три четверти века правили, и вдруг бах, осечка. Так дайте другим поэкспериментировать. Остыньте — а вдруг получится симбиоз из капитализма и социализма?
— И все-таки придется вам подождать, — сказал в окончание своей длинной речи Владимир.
Ответом было молчание...
Только утром на пляже Геннадий вновь вернулся к этому разговору:
— Ждать нельзя, опоздаем, и тогда некому будет настоящий социализм строить.
— Подождите, какой такой настоящий?
— Да, известно какой. Наподобие того, какой существует в Швеции, в Норвегии.
— А вы там бывали?
Геннадий назвал около десятка стран, в которых ему довелось поработать. Он оказывается когда-то занимал высокие посты на переговорах. Теперь же он консультировал строительство совместных предприятий.
— Так Вы тогда жили прекрасно, и сегодня, чувствую, неплохо Вам живется. Вы еще молоды, так не спешите брать в свои руки ненавистную власть, да еще в придачу с разваленной экономикой. Ваш удел зависит от нового поколения, которое решит, насколько изменения изменили вашу партию.
Откуда было знать Владимиру, что здесь, за тысячу верст от родины его вновь достанет политика? Не готовый к жестокой и бескомпромиссной дискуссии, он не стал отвечать резко.
— Вы занимаетесь прожектерством, за вами не пойдет большинство, — обрубил он спор на самом корню.
— Вы его не слушайте, — вдруг произнесла Лариса. — Гена в облаках витает. Я ему много раз примеры приводила. Там, где коммунисты одерживали победу, там сразу же наступала неразбериха и голод.
— Здесь, Лариска, нет коммунистов, а люди живут плохо. Ты видела здешние окраины — кошмар!
— Раньше было еще хуже, а теперь более-менее терпимо. Должен отметить, прогресс налицо, — возразил Владимир.
— А ты, видать, непростой человек, — засмеялся Геннадий.
— Куда уж проще? — улыбнулся Владимир. — Мне все нипочем, я теперь пенсионер.
Признание Владимира развеселило собеседника.
— А я — молотобоец. Вы, конечно же, не поверите, потому что я телосложением не вышел. Не дорос я молот в руках держать. Ладно, все, я купаться пошел, — произнес Геннадий, ставя в их разговоре точку.
За ним потянулись остальные.
Утром у автобуса Геннадий протянул Владимиру визитку:
— Позвони, когда в Москве будешь. Ты прекрасный собеседник...
— Больше никаких соседей, Наденька, никаких знакомств, — произнес Владимир, падая на песок.
Надежда взяла с собой в дорогу модную книжицу об экстрасенсах и до сих пор еще не прочитала ни одной страницы.
— Никаких, Володя, — прошептала она, — только мы, прогулки и море.
Вечером после прочтения нескольких страниц у Надежды возник вопрос, можно ли верить написанному. Где она не понимала смысла, она оставляла закладку. Иногда она сразу по ходу чтения задавала вопросы мужу.
— В каком интервале пространства идет зарождение живой субстанции?
— Из глубины. Программа поступает к нам независимо ни от чего. В этом и заключается суть природы. А зарождение начинается на молекулярном уровне у ядра. Даже не у атома.
— Поточнее дай ответ.
— Бог знает ответ, а я — нет. Он командир, президент. А материя наподобие исполнительной власти. Что ей приказано, то она и исполняет в рамках закона.
Надежда уловила смысл. И неожиданно ей стало жалко всех знакомых, а точнее — всех тех, кто посвятил себя познанию бесконечности.
- XXXХ –
В середине лета, когда по ночам полыхали зарницы, Николай взял небольшую передышку на заводе и отправился с Владимиром навестить Евгения.
Через открытый верхний люк в кабину автомобиля врывались запахи леса. Звезды медленно угасали и исчезали из виду. С последней посланницей космоса Николай сказал:
— Ты посмотри, Володя, красота-то какая кругом. Чем дальше от столицы, тем древнее леса, тем пустынней дорога. Там чудеса, там леший бродит… Ты только оглянись вокруг.
— Боюсь, — отшутился Владимир, — чуть засмотришься и не увидишь как, в канаве окажешься. Севе звонил, ему, как всегда, некогда. Потом Виктору, думал, хоть он согласится проветриться. Но тот тоже ответил мне "нет".
— А я жене предложил и представь, услышал в ответ, что не может, что Мариночке обещала за внучкой присмотреть.
— А сват-то твой нормальный мужик? Он как воспринял твой уход?
— Не разобрался я до конца. Чувствую, что вроде поначалу сожалел, а потом, все-таки одобрил. Он поменял свое мнение, когда я ему твердо сказал, что не согласен идти с ним во власть.
— А о богатстве, о бедности у вас был разговор?
— Как всегда, — улыбнулся Владимир. — Оправдывался он, что пока еще не привык жить в другом измерении. Видите ли, привык жить в почете и полном благополучии.
Остановились у речки, чтобы набрать воды.
— Вот, и она нас теперь запомнит, — сказал Николай.
Противоположный берег все еще был занавешен туманом, скрывающим все то, что подступало к воде.
— Стоять долго будем? — поинтересовался Владимир.
Сверяя схему Евгения с картой, Николай ответил:
— На следующей развилке повернем налево.
Как и предполагал Владимир, дорога пошла ухабистая. Через двадцать километров их ждала еще одна развязка.
— Давай влево, — уверенно скомандовал Николай.
Наконец, дорога пошла без ухабов и извилин. Чувствовалось, что когда-то кто-то рассыпал здесь щебень и утрамбовал его.
— Ба, да здесь настоящая заграница! — воскликнул Николай, увидев столб, вырубленный из дерева. На трафарете, закрепленном гвоздями, кто-то для смеха латинским шрифтом написал название деревеньки — Эх! — посетовал он. — Надо было ставить ее на той развилке, где мы с пути не сбились. Здесь даже номера на калитках!
Они без труда нашли дом, в котором проживал Евгений.
Кругом стояла тишина, лишь изредка доносилось кудахтанье кур и кукареканье петуха.
Николай толкнул калитку, дверь распахнулась. Входная дверь тоже оказалась незапертой.
— Никого, — пробормотал он, поднимая со стола лист бумаги, на котором была начерчена схема, по которой они быстро нашли друга. Он стоял у мольберта с кистью в руке, задумчиво вглядываясь в голубое небо.
— А я уж и ждать вас перестал , — сказал Евгений. — Жена с зятем и внучкой до вечера не уезжали, уж больно она Николая желала повидать. Да, видать, не судьба.
Вдруг ветер стих и стало довольно жарко, хотя солнцу было еще далеко до зенита.
Николай потянулся, расправляя плечи.
— Хорошо здесь, — проговорил он, — только жаль, тепла мало: месяц-два, да и то редко бывает. Подарит нам природа немного благодати и хватит.
Евгений посмотрел на друга, гадая, когда же он все-таки бывает настоящим: здесь или в столице. И как бы продолжая разговор, нехотя спросил:
— Вам мазня моя понравилась?
— Ну, не такая уж мазня. Можно прямо сказать, живая живопись на полотне. Дуб на меня смотрит, старый, кряжистый, которому лет двести.
— Ты не художник, Володя. Потому и главного не видишь
Неожиданно Владимир заинтересовался, сколько обычный рядовой художник может продать картин и хватит ли ему этих денег на хлеб с водой.
Недавно Евгений в виде эксперимента пытался заработать на жизнь, продавая картины. Бывало, люди в выходные дни покупали у него картины за смехотворную цену. После этого они, не обращая внимания на "художника", решали, куда бы им определить покупку и какая рамка больше подойдет.
Один раз он не выдержал и проговорил: "Берите даром, я слышал, у вас обои зеленые, так она вам очень подойдет".
Поэтому на основании собственного опыта он сказал:
— Думаю, сегодня ситуация не позволяет начинающимся художникам заработать на хлеб.
— Понимаю, — согласился Владимир. — У людей нет для искусства средств.
— Я не осуждаю людей, потому что ни у кого нет той огромной суммы, которой можно по-настоящему оценить работу мастера. То, что переживает века — бесценно. Общество на каждом этапе времени решает, исходя из экономических соображений, во сколько можно оценить то или иное произведение. При жизни художник бедствует, и все это ради того, чтобы после его смерти люди наживались на его произведениях.
— По-твоему выходит, что только практичные люди живут благополучно? — съязвил Николай.
Владимир не согласился:
— Это так, но только до поры, до времени. Рано или поздно наступает момент, когда этого благополучия на всех просто не хватает.
Не давая Владимиру углубиться в философские рассуждения, Николай обратился к Евгению, — А твоего полка прибыло. Владимир-то наш по твоим стопам пошел. Бросил делом заниматься, и живет теперь как рантье.
— Владимир, и не скучно тебе?
— Да некогда мне скучать, — ответил Владимир и тут его понесло:
— Евгений, скука — это состояние исключительно человека, которое ему дала цивилизация. Некий обыватель заимел некоторый запас прочности и не знает, и мучается, как ему жить дальше. Живет такой индивидуум, только созерцая, ничего не отдавая людям.
— Володя, ты только тем и живешь, что ищешь ответ в науках. А вам в прошлое следовало бы заглянуть. Там мне кажется тайна мироздания запрятана. Наши предки имели контакт с разумом.
— Это все мистика! — сказал Владимир. — Прошлое досталось нам от предков в виде материальных ценностей и знаний, и только. Его невозможно повернуть вспять.
До Николая только теперь дошло, о чем говорил Евгений. Он рассмеялся:
— Это кто же может поговорить, например, с фараоном или Ильичем?
— Так называемые небожители, некоторые экстрасенсы, — тихо произнес Евгений, приближаясь к Николаю. Он поводил рукой, ткнул ему пальцем в живот и сказал, — У тебя, Коля, песок в почках остался, а намедни камни ушли.
— Ба-а!!! — всплеснул руками Николай. — Володя, оказывается судьба свела нас с незаурядным человеком! Да, я дробил камни за деньги, а вот резать бесплатно отказался.
Владимир и раньше встречался с подобными людьми, и потому не удивился.
— По-моему, факт налицо. И что же дальше? Ты что, лечить людей собрался или будущее предсказывать? Тогда начни с меня: есть что-то или …?
Рука Евгения начала двигаться по контуру тела Владимира. Прежде чем огласить свои умозаключения, он обратился к Николаю:
— Да, забыл тебе сказать, все остальное у тебя в порядке, не волнуйся.
— Женечка, тогда скажи нам, ты сам-то как себя при опытах чувствуешь? Что тебе силы дает? И еще, удовлетвори наше любопытство. Когда же это ты обнаружил у себя этот дар?
Евгений разрумянился:
— Не могу вспомнить. Думаю, когда у меня появилась тяга к рисованию, я одновременно почувствовал у себя в голове необыкновенную легкость. У меня появилось ощущение, словно я вижу невидимое другим. Но как все это происходит, я не могу вам сказать. Я, Володя, даже подумал попросить тебя переговорить с Виктором или Константином, чтобы они поэкспериментировали со мной.
— Попробую поговорить, только вот не знаю, когда, — ответил ему Владимир.
Имея представление о сложности решения такой проблемы, Владимир знал, что подобные опыты ничего не дают науке, кроме, может быть, только самоутверждение самого подопытного. Чтобы докопаться до истины, необходима не только поддержка на государственном уровне, но и сотрудничество физиков, математиков, медиков и других специалистов.
— Мне спешить некуда, я подожду, — проговорил Евгений. — В данном случае природа прекрасно влияет на человека. Никто никуда не торопится и нет обычной городской суеты со всяческими неотложными делами.
День прошел за воспоминаниями о юности. За ужином Николай расслабился и вновь заговорил о способностях Евгения. Но Владимир перебил его:
— Человек достигает всего, но он никогда не сможет возвратить прошлое. Мы видим в каждом случае картины, фотографии, но не процесс, который когда-то ежесекундно изменял окружающий мир.
— А как же пишут, что скоро смогут звук из прошлого произвести? — поинтересовался Николай.
— Возможно, волна законсервировалась, и когда наука достигнет определенных вершин, ее воспроизведут, — согласился Владимир и тут же привел пример. — Вот представьте: гибнет звезда и все окружающее пространство. Затем, возможно, заново начнется созидательный процесс, возникнут новые светила и живые планеты. В бездонной глубине свершилось чудо, а мы на протяжении многих лет будем видеть одну и ту же спокойную картину. Вновь заработает первая программа, затем вторая и вновь начнется процесс рождения разумного на двух ногах.
— Да, — проговорил Евгений, — только вот зачем это все и для чего ты, Володя, пока еще не знаешь. А у меня есть новое предположение, что вторая программа заложена создателем в материю при создании нашего мира. Ты понял, Володя, не вселяется в каждого программа, а в каждом образовании есть его частичка. Мы, существа разумные, лишь ее раскрываем.
— Ну ты гений! — рассмеялся Владимир. — Ты хоть представляешь, что ты выдумал? Еще одно противоречие разъединит человечество. Первая половина его примет и скажет, что программы вселяются. А вторая будет утверждать, что все это в нас заложено при сотворении нашей вселенной.
Опасения Владимира только раззадорили Евгения:
— Ты верно сказал, мы умеет только разочаровываться и спорить ни о чем. Да еще, вместо того, чтобы к Богу идти, создали термоядерное оружие для своего же уничтожения! Ты давно говорил, загорится атмосфера — и конец всему живому. Так что сказать надо ученым, чтобы не созданием оружия они занимались, а поиском истины...
В день отъезда Николай вновь вернулся к теме мистики.
— Ты мне ответь, — обратился он к Евгению, — почему даже верующий человек испытывает страх, когда наступает пора отправляться в мир иной? Он же знает, что его там рай ждет.
Владимир хмыкнул. Он решил, что данный вопрос ближе ему, нежели Евгению, поэтому он и ответил, — В человеке, помимо всего многообразия, чем наградили его создатель и материя, еще и табу заложено. Иными словами, для того, чтобы к богу его же частица раньше времени не возвратилась.
— Я абсолютно согласен с Владимиром! — сказал Евгений. — Да, точно. Потому и преграда поставлена. Живет человек для исключительной, нам не известной цели. Вот для этого я в Азию, и в Индию собираюсь. Кто со мной, решайте!
Молчание вовсе не означало, что друзья задумались над ответом.
Евгений, чувствовал, что друзья не поедут с ним и попросил у Владимира поговорить с Виктором или Севой, а вдруг кто-то из них согласится.
По дороге Владимир раздумывал, что ответить другу.
Не доезжая до столицы, километрах в десяти от кольцевой дороги у Владимира зазвонил телефон. Обычно он не успевал достать его с первого раза, и звонящим приходилось вновь набирать номер. На этот же раз он успел ответить сразу.
— Куда ты запропастился? — услышал Владимир чуть хрипловатый голос Севы.
Не успел Владимир ответить, как в трубке раздался сигнал отбоя.
— И кому же это ты вдруг понадобился? — полюбопытствовал Николай.
— Наш пропащий Сева объявился. Давно уж мы не встречались.
— Что-нибудь серьезное? — обеспокоено поинтересовался Николай.
— Не думаю, что цель моего визита связана с производством, — ответил Владимир...
Высадив Николая, Владимир помчался к Севе. День был в самом разгаре. До часа пик еще было далеко, а потому через полчаса Владимир уже открывал дверь в кабинет друга. Едва переступит порог, он вдохнул офисный воздух и быстрым шагом направился к окну, которое тут же распахнул. Свежесть тут же ворвалась внутрь прокуренного помещения. У самого потолка наметилось движение сизой дымки в строну бескрайнего пространства.
— Ты сумасшедший! — вместо приветствия проговорил он Севе и сел за стол для посетителей. — Ты только посмотри, какой бардак ты тут у себя устроил: книги валяются где попало, листы бумаги разбросаны по полу! Во что ты превращаешься?
— Рад тебя видеть, — поднимаясь из-за стола, проговорил Сева.
— Я тоже. И зачем же это я тебе понадобился?
— Я свободен от всего, кроме работы и нашей цели. Ты теперь это понимаешь?
Владимир не отвечал. Он и не предполагал, что его друг может так сильно измениться. Он знал, что Сева в прошлом испытал и боль, и обиду за родителей, потом несправедливость при распределении, что круто изменило его судьбу, и много других мелких жизненных неприятностей. Но то, что он увидел сегодня, не укладывалось в его мозгу никак.
— Ты только не подумай, что я пьян, — поспешил заверить друга Сева. — Ни капли со вчерашнего вечера, слово даю, — он показал на стол, где стояли четыре бутылки боржоми. — С утра очищаюсь, и больше ни-ни. И пускай наша жизнь никчемна, я продолжаю свое прозябание. Ты не находишь, что я прав? — Сева смотрел другу в глаза, надеясь найти в них хоть тень смятения.
Владимир улыбнулся, переубеждать друга в обратном он не собирался.
— Где-то она течет медленно, никчемно, ты прав, а где-то пламенным огнем горит. И начхать ей на нас и на наше настроение.
— А где-то она и замирает, — вторил ему Сева, — превращаясь в твое холодное "ничто".
— Ну и накрутил ты себе, а разгребать эти завалы тебе самому придется.
— Вот я и решил уехать к чертовой матери, куда глаза глядят.
— Ничего ответить тебе не могу, Сева, поскольку причина мне неясна.
Сева придвинулся поближе к Владимиру:
— Да, я молчал, да и не о чем было особо говорить. Думал, а, вдруг, я возвращусь.
Он рассказал другу все по порядку, и о том, что по окончании выборов он отошел от бурной политической деятельности.
— Что-то надломилось во мне.
— Возможно, ты просто не увидел свет в конце тоннеля, — предположил Владимир. — Тебя окружала пустота и борьба лишь за собственное благополучие. Ты знаешь, когда о стране думаешь, о множестве семьях, населяющих ее, то откуда-то энергия берется.
— Нет, Володя, мне кажется, ты не прав. Признаю, что я действительно разочаровался в политике и устал от нее: суета, речи, громкие аплодисменты, дружеские напутствия, и вдруг наступает пустота.
— Ложь, Сева, тебя окружала, а потому никаких здоровых эмоций. Таким образом, ты постепенно утрачивал то положительное, что сидело в тебе.
— Возможно, Володя, ты прав. Я не отрицаю.
— Ты упустил свое драгоценное время, оно убежало и ты спохватился. Чувствую, ты недоволен сегодняшним и политическим, и экономическим положением. Наступил исторический момент, появился шанс изменить жизнь всей страны, всего народа в лучшую сторону, а вы что натворили? Понятно, человек слаб, ему свойственно совершать ошибки, даже на государственном уровне. И поверь, если он думал и заботился о благе народа, он ему все простит. Не то, что некоторые, присвоили себе миллиарды и, чтобы их у них не отняли, тут же привлекли иностранный капитал. И посмеиваются теперь, мол, попробуйте, отнимите, шум на Западе поднимется. Так бы прямо и сказали — мы хотим создать колонию, сырьевую страну. По справедливости трудно тому, кого вы на трон посадили. Ему-то теперь как быть? Ты вот взял и ушел. А он, больной человек, продолжает лямку тянуть. Он один среди вас отверженным оказался. А ты мне ответь, кто же вы тогда?
Речь друга подействовала на Севу: он нахмурился и весь как-то сжался, словно от боли.
— Ты отчасти прав, но не во всех своих суждениях. Легко теперь осуждать, когда худшее уже позади, — с жаром произнес он. — Девяносто первый год прошел, девяносто третий тоже. Оттого и обидно, даже непозволительно было в девяносто шестом власть вновь отдать коммунистам. Думаю, тогда и гражданская война была бы не за горами.
Владимир засмеялся:
— Кто с кем воевал бы тогда? Вот лично ты взялся бы за оружие? Ответь! Молчишь? А я за тебя отвечу — нет. Пока у нас большинство бедняков, никакой войны за передел богатства не будет. Нищий с нищим не воюет. Ну, отняли бы у некоторых для виду миллиарды, и на этом бы все и закончилось. Могу даже пример привести. В любой политико-экономической формации награбленное или заработанное нечестным трудом отбирают. Я только теперь, Сева, понял, почему власть от одного собрания перешла к другому. Мнимое равенство всем осточертело.
— Володя, остановись.
— Подожди Всеволод Андреевич, — официально произнес Владимир. — Я решил вернуться к работе, но не к руководству объединения.
— Я согласен, ты уже работаешь.
— О чем я тебя дополнительно попрошу так это во время моего отсутствия ты меня заменяешь.
Владимир рассмеялся.
— Я Сева согласен , я посижу в твоем кресле.
Да, спасибо тебе за Бондаря! Не человек, а машина!
— Строители все такие. Вот что значит смолоду получить закалку. Ты начинал в тепле, а он на морозе. На дворе мороз минус двадцать, пар изо рта идет, ресницы белеют, а он на посту командует.
На сей раз рассмеялся Сева:
— Ну ты молодец! Ты это про себя, да?
— Каждый по-своему разумеет, — уклончиво ответил Владимир. — Один громогласно выдает черное за белое, а другой наоборот. И толпа какое-то время абсолютно не ведает, за кем ей идти. Подобное происходит много лет, и у большинства просто нет выбора. Я, например, за республиканцев, за работающие фабрики и заводы. А наш Виктор за демократию, почти за то, что и я, но с большим социальным уклоном. А пока у нас нет ни первого, ни второго.
— Но у меня, Володя, раскаяния-то тоже нет. Возможно, оно и придет, а вот когда и во что оно выльется, я не знаю. Потому-то я и решил скрыться куда подальше, где смогу отдохнуть и побыть подальше от всего того, что связано с экономикой и политикой.
Владимир вспомнил про Евгения и улыбнулся. Как кстати желание одного уехать за познанием истины совпало с потребностью другого удалиться от суеты столичной, чтобы переосмыслить ушедшие годы.
— Ты Евгению компанию составь. Он надумал посетить Индию, Непал и даже вблизи на Гималаи взглянуть. Он теперь у нас невидимое невооруженному взгляду ощущает.
— Как интересно! — воскликнул Сева. — Я согласен!
- XXXXI –
Наступил декабрь — первый месяц зимы года одна тысяча девятьсот девяносто седьмого, время подведения итогов. Но вот что подводить, народ, привыкший жить в ожидании сюрпризов, не мог понять. Мечта о светлом будущем постепенно тускнела, а теперь и вовсе канула в небытие. Белые снежинки напомнили Григорию что пора поторопиться, поскольку близился конец квартала. На звонок ему ответили, что Всеволод Андреевич в отпуске.
Пробежали несколько дней. Он вновь позвонил Севе и снова ему ответили, что его нет и неизвестно когда он появится. Позвонил Владимиру: «Выручай, жду, приезжай скорее».
Встретил он друга детства, как всегда, с улыбкой и, усадив его в кресло, спросил:
— Ну, как вы там, к разгадке тайны близки уже?
На вопрос Григория Владимир отреагировал не сразу, и не потому, что задумался над ответом. Сказать «завтра» и тем вызвать улыбку на лице Григория, или назвать дату свершения где-то в середине XXI столетия, что заставит любого человека разочарованно воскликнуть: «Господа, да это же произойдет уже без нас!» Поэтому он сменил тему, заговорив о путешествии Севы и Евгения в дальние края:
— Я уже месяца три от них не получаю известий. Поначалу возмущался, ругал обоих, но со временем смирился. Даже пожелал им приятного времяпрепровождения.
Григорий вздохнул:
— Два сумасшедших путешествуют по Индии.
— Ты неправ, — сказал Владимир. — Смута у нас продолжается, и благополучие каждого висит на волоске. Мы все во власти случая. А наши так называемые сумасшедшие отправились в Индию в поисках причины неустройства человеческого бытия. Евгений видит избавление человека от бед в его собственном совершенстве. В противовес ему Сева анализирует ошибки прошлых лет, чтобы, как мне кажется, вновь вернуться в политику.
— Веры нет у людей, а потому нет будущего, — вдруг твердо заявил Григорий. Я думаю, мы к земле ближе, потому из далекого прошлого сигналы нашли у нас прекрасную почву, в век двадцатый люди умилялись сказками о рае, потом сказания заменила эра социализма. Всего-то, Володя, одно словцо, а сколько извилин работает в голове маленького человечка; которому и холодно, и голодно и в доме каменном, и в избе.
— Что верно, то верно. Тогда скажи, за кем народу сегодня идти: за левыми или за правыми? Я думаю нет впереди факела горящего. Кто-то по-прежнему держится за старину, а другие народу сулят золотые горы, будто бы их рынок на блюдечке нам все блага предоставит.
Григорий сник. Если конкретней, то даже у него не было уверенности в завтрашнем дне, не говоря уже о других. Неизвестность имела пагубное воздействие на тех, кто захватил средства производства, и для тех, кто на них работал и создавал блага.
— Беспредметный у нас спор. Время покажет, кто хороший, а кто плохой.
Далее разговор продолжился в рамках заранее продуманного сценария, поэтому быстро подошел к своему логическому концу. Позади был еще один день. Друзья так ни до чего и не договорились, и никто не знал какое наступит завтра.
Сева, будто чувствуя, что его ждут, прилетел рано утром, а вечером уже извинялся перед Владимиром, поясняя, что у них с Евгением не было возможности информировать друзей о себе. С его слов они каждую неделю переезжали с одного места на другое.
— Да что это я, Володя, оправдываюсь, — улыбнулся он в трубку, — ты давай, приезжай! Я жду! У меня куча новых идей. Тебе это будет интересно, заодно себя испытаешь.
Неожиданный треск в трубке телефона не дал им договорить. Потом все смолкло, и Владимир пожалел, что ничего не спросил ни о Евгении, ни о его жене.
Сева ошеломил его своим напором, что очень обрадовало Владимира. Да и обижаться особо было не на что. Улетел человек погасший, а теперь горит, словно пламя.
Владимир вышел рано из дома. Морозило, но было солнечно. От метро он с удовольствием прогулялся пешком.
На работе его ожидал Сева. Стоя у окна, пуская клубы дыма от большой сигары.
Первое, что заметил Владимир, это то, что друг перестал сутулиться, и поэтому казался выше.
Друзья встретились взглядом и обнялись.
На вопрос Севы о выпивке, Владимир ответил согласием.
Сева достал из шкафа коньяк еще дореволюционного производства и лимон, нарезанный тонкими ломтиками.
— За искусственный рай и бесконечное однообразие, которое есть на земле и которое я познал.
Какой рай? Какое однообразие? — подумал про себя Владимир. С годами он научился с юмором воспринимать укрепившиеся в головах людей иллюзии, существующие для кого-то абстрактно, в грезах, а для кого-то наяву и даже там, в оливковых рощах люди без сомнения испытывают и горести, и печали. А уж однообразия, по мнению Владимира, нет и никогда не было и не будет. Даже волны, пронизывая ничто, создают нечто неповторимое, чтобы никто не посмел сказать, что их теперешнее состояние — вечное.
Теперь пришла очередь высказаться Севе:
— Я свое мнение и Евгения скажу. Наш создатель, мне кажется, тоже восхищается неповторимыми всплесками человеческого воображения, его и музыка завораживает и стих приводит в восторг, ибо бесконечно количество вариантов созидания.
— Что это с тобой? Откуда такая философия? — поинтересовался он у друга.
— Индия, — пояснил Сева, — загадочная для нас страна.
Далее он поведал Владимиру обо всем, что им довелось с Евгением увидеть, до мельчайших подробностей.
— Сева, остановись! — прервал его Владимир. — Ты, наверное, забыл, что и я побывал в двух городах этой загадочной страны. Должен сказать, что рацион питания у них намного скуднее нашего. Причина тому — наш суровый климат, мы восполняем затраченную энергию, а они утоляют голод.
— Я знаю, — с жаром произнес Сева, — ты у нас не натуралист, и уж точно не журналист. Тебя только что-нибудь необыкновенное может заинтересовать. Ты самый, что ни наесть, настоящий производственник.
— Ну, да, — согласился Владимир. — Ты сам ведь не одну неделю провел в чудных местах. Ты там месяцами пропадал. Потому-то я и желаю услышать твое мнение о живущих там людях, об их нравах, верованиях, и поподробней. Только не надо мне описывать горы и их красоты. Видел я их сам лет тридцать назад. Сдались мне эти вершины в белых шапках!
— Нигилист ты, все видел и обо всем имеешь собственное мнение! А вот на что способен интересующий тебя человек, трудно передать словами. Представь огромную толпу, ожидающую чудо. Над ней даже пространство наэлектризовано невидимыми волнами. Они не понимают, что каждый из них является частичкой грядущего представления. И вдруг появляется человек-искра, замыкающий разрозненные поля на себе. Живая плоть начинает кружить. Кванты энергии летят от феномена к множеству индивидуумов и обратно. Мне показалось, что и молекулы, и атомы поменяли собственный вектор направленности. Про Евгения скажу, он одержим идеей управлять собственным телом и душой. Ты только задумайся, Владимир, и тобой управлять, и мной, и каждым, кто к нему обратится за помощью.
— Он что, второй бабой Аней желает стать? — поинтересовался Владимир.
— Нет, ты что? Вряд ли, кто сможет с ней сравнится? Ей впору толпой управлять. Не ошибусь, если скажу, перед ней бы и плакали, и смеялись, и землю бы целовали со следами ее ног. Сколько утешителей и целителей требуется, столько их и появляется. Люди ждут и исцеления, и помощи, чтобы за один миг свое здоровье поправить. Кто-то просто на представление посмотреть приехал. Жаль, что ученых среди собравшихся я не приметил.
— Но ты-то там присутствовал?
— Я не в счет, — спокойно ответил Сева. — Я под учеными подразумеваю целенаправленное собрание мужей со всего мира.
Но и здесь, прямо скажем, осторожность не помешает. Образование-то у врачей одно, а квалификация не одинаковая. Целителей и утешителей много, а от бога дар получают лишь единицы. Не всех наш создатель им наделяет. Не все способны до него дорасти. Вот мы задумались над бытием, и я рад, что честь нам такая выпала.
Неожиданно для Владимира Сева извлек из портфеля красные и зеленые папки и веером раскинул их по столу. Красные он тут же отодвинул в сторону, мол, еще в работе.
— А вот эти, — Сева указал на зеленые, — наши заказы, к которым приступать надо немедленно. Оказывается, в нас еще есть заинтересованность. Мой вывод таков: человек, работающий на благо общества, является участником или соучастником, любого открытия, совершаемого на земле. Я к этому давно пришел, да и Виктор наш такого же мнения. Что гении из себя без нас представляют? Мы им и тепло, и пищу, и жилье, а главное — время для творчества даем. А что до тайны, то придет время, кто-нибудь ее разгадает. Из шести миллиардов нас кто-то прокричит «эврика». И уж больно мне хочется, чтобы это был кто-нибудь из нас: ты, я, Виктор или Константин. Только вот не всегда наши желания совпадают с действительностью. Я тебе предлагаю приступить к работе завтра же. Ты подумай. Смена обстановки всегда полезна.
Выговорившись, Сева замолчал.
— Володя, — перебивая мысли друга, вновь заговорил Сева, — капитал увеличивать надо, а потому, и помогать ему необходимо. Мы ему новшество, а он нам часть от прибыли. Хватит клянчить и пасынками быть. Не возвратятся уж те времена, когда государство ученым и дачу, и машину, и прислугу на блюдечке предоставляло. Все надо заработать. С ностальгией о прошлом трудно, но надо расставаться.
— О ком это речь? — с усмешкой поинтересовался Владимир.
Я и об наградах задумался, пора свою нобелевку создать. Лауреату, я думаю, надо вручать не один миллион зеленых, как сегодня, а десять, и без всяких вычетов. Хватит над великими людьми земли смеяться. Я не о себе думаю, мне за престиж науки обидно, ты Сева забыл, что про лауреатов был уже разговор.
— Ты так меня судишь? Ну и что, я повторяюсь. Что молчишь? Мы с тобой необыкновенно сработаем. Я уж постараюсь, всех перетрясу. А уж оборонку особо. Пора уже свою иметь. Хватит нам по заграницам программы искать, а приобретая, думать, нет ли в ней какого скрытого смысла.
— И ты, выходит, за нашими доморощенными Кулибиными готов погнаться? — усмехнулся Владимир. — Сват мой того же мнения. Говорит, мол, беречь их надо. Только вот будет ли польза, неизвестно. Строй у нас теперешний ни под какое название не подпадает. Потому-то мы и трепыхаемся, и одному Богу известно, сколько еще нам предстоит энергии зазря перевести.
— Трудно понять с твоих слов: ты согласен или нет? — поинтересовался Сева.
Высказывание Севы о причастии каждого из нас к великим свершениям вызвало у Владимира положительный отклик. Да и он сам был практически того же мнения. «А почему бы и не попробовать?» — решил он.
— Зачем? Ты прав! — воскликнул Сева. — Если нет у тебя к коммерции охоты, возможно, пора и о душе подумать.
Последняя фраза друга рассмешила Владимира.
— О душе сызмальства думать надобно, не только в старости.
— Это точно! — сказал Сева. — Один радуется тому, что он одет прилично, питается хорошо, тому, что квартира у него трехкомнатная и при этом считает себя богачом, а у другого бриллиант в галстуке стоимостью в несколько сотен тысяч долларов, а его это не радует. На чем мы остановились.
— На альбиносах.
— Да, лично мне их жалко. Жалко, что, уходя в мир иной, они оставляют после себя лишь легенды. Ну что поделаешь. Люди сами овеяли их ореолом неизвестности и им кажется этого достаточно. Когда их способности будут представлены на бумаге в виде формул, то и мистика пропадет, потускнеет людская вера в чудеса, ибо в природе Богу все наперед известно. Вдруг, как это бывает, я даже от чуда заскучал. Тут и помощь вовремя от Евгения подоспела. Он решил жену пригласить по ее настоянию. Я подумал-подумал и последовал за ним. Десяти дней Марине хватило, чтобы осмотреться и кое-где побывать. Вижу, и у нее интерес ко всему происходящему пропал. Думаю, плохи наши дела. Взял да и предложил махнуть в Сингапур, и она согласилась. А вот Евгений со своей женой остались. Их вдруг потянуло в горы. Чувствую, им тысячи километров не помеха. Мы с Катериной раньше не встречались, но, пообщавшись, я понял, что она ему самая что ни на есть пара: такая же одержимая, как и он. Ну, да ладно. За пять часов полета мы обо всем забыли. Экзотика осталась северней, а мы оказались почти у экватора. Климат, прямо скажем, жаркий и влажный. Встретил нас Гарик, коллега по бизнесу, и поселил нас в отдельном домике на берегу моря. Тишина, благодать кругом. Восход солнца, и закат вижу. Чернеет морская гладь и сливается с небом. Ночь наступает. Что делать? Я лежу и гляжу на звезды. Через несколько дней нега мной овладела. Счет дням я потерял, летят они, словно желтые листья осенью. А я ничего не замечаю. И кажется мне, что так и должно быть и завтра, и послезавтра. А где-то, чувствуется, бурлит Сингапур, светится огнями. И вдруг ко мне приходит шальная мысль — а не в сумасшедшем ли я доме, где жизнь тиха и однообразна?
— С тобой же Марина, ты не один.
— В том-то и дело, что она далеко. Я просил ее меня не беспокоить. «И не буду», — рассердилась она и ушла отдыхать на противоположную сторону.
— И тебе не стыдно? Эгоист, мучитель! — пристыдил Севу Владимир.
— В том-то и дело, что ты прав, — согласился с другом Сева. — Сам не пойму, что на меня нашло. Сижу целыми днями и созерцаю. Еще бы не дышать — совсем хорошо бы было. О детстве воспоминания нахлынули, о юности и я разозлился. Что это я тут сижу? — сказал я себе. — Хуже было, когда в интернате жил, а еще когда на совещаниях мечту разбивали. И ничего, выжил. А тут расслабился вконец. Утром позвонил Гарику и закрутилось. И опять Мариночка одна. Но по вечерам мы в гости зачастили, и она снова повеселела. Вроде, и я исправился. Но признаюсь, до настоящего человека мне далеко. Помнишь фильм «Дорогой мой человек»?
Владимир кивнул.
— Хороший фильм и прекрасный человек, — прокомментировал он.
— Вот-вот, — подхватил Сева. — Он герой, овеянный послевоенной романтикой. Возможно, и среди нас такие живут. А сколько их таких, неизвестно. Не те времена. Быт нас захлестнул. Одинаковые мы все на этот свет появляемся, а потом разнимся.
Сева о чем-то вспомнил, потер рукой лоб и полез в портфель.
— Подарки привез с экватора. Дорогие. Это тебе, Владимир, — протянул он другу сверток. — Бери, часы фирменные. Я пословицу уважаю, «Встречают по одежке, провожают по уму». В наш век некоторые изменения произошли. Все едино, и одежку подавай, и побрякушки, и чтобы ума палата.
Поначалу Владимир хотел отказаться от подарка, но потом передумал. Сойдет, решил он, для переговоров с иностранными представителями.
-XXXXII-
Скоро на смену зиме пришла весна. Белый цвет уступил место зеленым краскам. Неожиданно рано на полях зацвела земляника. Непривычная жара захлестнула среднюю полосу России. Пришло лето. Днем чуть ли не тридцать градусов, а иногда и больше. На солнце может достигать и все шестьдесят. К вечеру отовсюду доносился стрекот насекомых, а из-за реки, подражая собачьему лаю, вели разговор совы.
В эту пору Владимир в очередной раз сбежал от городской суеты. Будучи в одиночестве, он любил жить и работать над программированием в деревянном домике для гостей. Две небольшие комнатки, кухонька с газовой плитой вполне устраивали его в дни добровольного отшельничества. Сидя в одной из комнат, он переосмысливал, произошедшее с ним за годы разгадки тайны. Оказалось, что уже многие высказались о существовании иных миров, абсолютно отличных от нашего вакуума. Но ни зависти, ни растерянности он не испытывал.
— Просто удивительно, — воскликнул Владимир, — как много людей об этом задумываются!
Он не заметил, как стемнело. Солнце так ни разу и не выглянуло из-за розоватой пелены. Только по опустившимся на землю сумеркам можно было догадаться, что светило опускается к горизонту. Владимира поразила неожиданно наступившая тишина.
— Гроза надвигается, — высказал он предположение.
Неожиданно он вспомнил изречение одного из англичан по поводу самой неразумной вещи в мире: «Попробуй перепрыгнуть пропасть в два прыжка», — и засмеялся, уловив нечто похожее в их с друзьями исканиях. Ему было интересно, как это прокомментирует Виктор.
— У нас с ними философия хорошая, — проговорил друг. — Что же касается остального, то для этого целой жизни мало. Потом он взял лист бумаги и записал первые строки: «Вакуум, который имеет ничто, надо искать не за пределами вселенной, а рядом, в глубине каждой частицы».
По его расчетам, бездна имеет частоту колебаний на десятки порядков выше любой другой материальной частицы нашего мира. Потому, строчил он дальше, волны, мчащиеся в этом ничто, имеют скорость перемещения на много порядков выше, чем наша световая. Они пронизывают холодное пространство и летят в бесконечности. Между прочим, пронизывая за доли секунды, и нашу вселенную, и, обозрев ее, возвращаются к Богу.
То, что живых вселенных множество, он не сомневался. Есть в бесконечном пространстве вселенные с абсолютно иными временными постоянными, нежели наша. В этих мирах элементарные частицы имеют отличия — отличные свойства, и потому макроскопическое вещество совершенно иное. Оговорка его заключалась в следующем, — Не уверен, есть ли там жизнь. Иными словами способна ли природа, то есть материя, создавать живое. Лезть дальше в дебри и предполагать существует или нет вселенная с иными колебаниями неразумно, — решил он. Для себя он записал в виде аксиомы, Только в нашем образовании возможна жизнь. Далее заключение, Бог разум создал копию собственного мира. Но на возникший вопрос, для чего, Владимир не успел ответить.
Повернув голову, он обомлел — стрелка барометра опустилась до урагана. «Не может быть! Не на экваторе же мы живем», — успокаивал он сам себя. Однако, странное и доселе ему незнакомое поведение в окружающем пространстве насторожило его: смолкли птицы, притихли насекомые, наступила тягостная тишина. Ему показалось, что момент икс уже близок. Вот-вот начнет отсчитывать минуты рожденный на его глазах процесс. И ему уже было неважно, что сейчас не в мировом масштабе произойдет выравнивание давления. А вдруг дома уже вовсю бушует стихия, он же не звонил туда с самого утра?
Перейти в основной дом, где находился телефон и где он оставил свой мобильный, он решил мгновенно. Собрал в объемистый портфель все свои записи и книги, и не успел.
Поначалу легкое движение невидимой массы воздуха влетело в открытую дверь. Тут же второй вал ударил по стенам и кровле, и началось. От удивления он не мог сдвинуться с места и стоял как завороженный. Порывы ветра усиливались с каждой секундой. За окнами пролетали оторвавшиеся от деревьев ветки с зелеными листьями, вырванные с корнем деревца, листва, доселе лежавшая в канавах. Колесо тележки, стоявшее в саду для экзотики, ударилось о стойку крыльца, перевернулось и скрылось в сплошном хаосе. Наконец стихия достигла наивысшего предела, и стало невозможно что-либо рассмотреть. Свет фонаря загородила стена из сплошного месива. Сколько продолжалось буйство стихии, Владимир точно не помнил.
Дальше творились чудеса. Порывы ветра прекратились и наступила тишина, прерываемая лишь звуком капель, падающих на землю.
Владимир, не имевший представления об ураганах, подумал, что все позади. Свет фонаря освещал дорогу. Но не успел он дойти до крыльца, как вновь сильный порыв ветра заставил его упасть на колени. Прижимая к себе одной рукой портфель, он пополз к спасительной двери. Что-то сильно ударило его по плечу и оцарапало щеку. В этот момент он протянул руку, нащупал ручку и открыл дверь.
Перепачканный грязью Владимир ввалился в помещение и упал на спину. Телефон звонил беспрерывно. Он заставил себя встать и снять трубку. Услышав встревоженный голос жены, он бодро произнес:
— Наконец-то, связь заработала.
— Я волновалась за тебя, Володя. Мобильный твой почему-то не отвечал.
Спокойным голосом Владимир заверил жену, что он его просто не слышал. Сказал, что ветер немного побушевал у них, и теперь только дождь льет, как из ведра.
Жена рассказала ему о поваленных деревьях, сорванных крышах, о несчастных случаях, даже со смертельным исходом.
Успокоив жену, Владимир повесил трубку. В этот момент зазвонил мобильный.
— У вас там стихия еще бушует или все закончилось? — интересовался Сева.
— Затихает, уходит на восток.
Следующим на связь вышел Виктор:
— У вас там что — светопреставление?
— Да, — только и успел сказать Владимир, и связь тут же оборвалась.
Оставшись наедине с собой, Владимир снял мокрую одежду, умылся, выпил чаю, подкрепившись бутербродом с сыром и колбасой и, воспользовавшись ситуацией, окунулся в свои размышления. Думая о том, для чего Создателю нужна собственная обитель, Владимир пришел к выводу, что для созидания. А как же иначе, без тела-то творить невозможно?
Постепенно ему представилась картина начала пути от эволюции клетки до мыслящего существа. Однако его не интересовал вопрос, каким образом вторая программа, то есть душа, вселяется в человека. Пока ни одна из версий не были доказуемыми и обе были хороши, он ни одной из них не отдавал предпочтения. Согласно первой, человек обретает душу при рождении. Вторая, созданная Создателем, раскрывается по мере развития хомосапиенса. «Заработает она на полную мощность, — сделал запись Владимир, — только тогда, когда появляется личность, способная ежесекундно пользоваться множеством подпрограмм, ведущих его к бессмертию. Но не дурному», — добавил он и поставил точку. При этом он не отрицал гибель собственного «я» от приобретенного в процессе жизни негатива.
— И никто не виноват, — подчеркнул Владимир дважды. — Ответственность лежит только на индивидууме, взявшем на себя роль первооткрывателя-пионера.
Фантазия Владимира все разгоралась.
Через открытое окно в комнату повеяло свежестью. Светало. Казалось, что с речки движется туман. Владимир снова вспомнил о Гёте, которого он считал физиком будущего, двадцать первого века.
— А кто же тогда Мефистофель, — усмехнулся он про себя, — черт, дьявол или сатана? Или все вместе? Или он просто злой гений, выставляющий на обозрение многочисленные пороки человека?
Ухмылку вызвала у него фраза, «не дорасти до нас». Век, от силы, два и человечество достигнет глубины последней волны нашей вселенной, а уж потом встретится с волной создателя.
На следующем этапе программы, — задрожал от волнения Владимир, — «пионер» подготовит тело для разума.
«Я понял, в чем ошибается злой гений, — улыбнулся он. — В границах тел, которые он породил, должно всегда остаться. Нет, не верно. С волной Бог откроет нам тайну преодоления бесконечных расстояний в той же волне. Прекрасное неизведанное ждет нас».
Теперь Владимир догадывался, в чем заключалась необходимость разума создавать живые Вселенные, ибо вечного образования не было и никогда не будет в бесконечном мире. И потому Бог и материя, живущие вечно, находятся в беспрерывном движении и бесконечных заботах о будущем, чтобы, когда наступает момент икс и очередной сгусток погибает, переселяться в один из множества созданных бугорков, где для создателя разумные приготовят оболочку.
Весело пронзив будущее, Владимир призадумался, — никто не скажет ему, прав он или нет. И даже волна от создателя молчала.
Уснул он с первым лучом солнца. Но несмотря на крепкий сон, последовавший за бурей и эмоции, захлестнувшие его после пришедшей на ум догадки, он видел сны.
Когда в районе обеда он открыл глаза, то перед ним промчались остатки сновидений, которые вызвали у него удивление:
Без лишних раздумий Владимир решил поехать к Севе. У него возникла необходимость поговорить.
Сева слушал друга очень внимательно, не перебивал, делая пометки. Когда же Владимир закончил, то от волнения Сева закурил, выпуская кольца дыма.
Неожиданно он воскликнул:
— Ба, да мы посланники Божьи, мы первооткрыватели, пионеры! Ничтожная малая часть, доставшаяся нам от Создателя, наставляет наше материальное тело на путь истинный. Все оказывается предрешено. Мы должны, просто обязаны расшифровать эту волну, — тут Сева остановился.
— Скажи, я правильно понял? Мы здесь для того, чтобы Ему, — он посмотрел куда-то за окно, — дать оболочку?
— Мне кажется, да.
— А откуда появляется в человеке негатив?
— От сбоя программ. А потому и обман процветает, и войны некоторые особи развязывают.
— У меня даже голова закружилась, — признался Сева. — Ты, вот, заявляешь, что придет время и мы овладеем почти всем. А где, по-твоему, семья, дети? Где место для любви? Представь, мне лет триста, а мой род до сих пор не имеет продолжения. Или мне за семьсот, а сыну моему триста.
Опасения друга рассмешили Владимира.
— Бесконечное бесконечно. А у вечного, как мне кажется, нет твоих надуманных проблем. Твои опасения чем-то напоминают опасения девушки, еще не вышедшей замуж. Вот родится сынок, вырастет, пойдет в лес, споткнется, разобьет голову и так далее. Тебя послушать, и будущее перестает радовать.
— Да, — пробурчал Сева и закивал головой. Его лицо выражало спокойствие, однако согласие его было неполным.
— А где мораль, где нравственность? Они исчезнут? — поинтересовался он.
— Так это же одно и то же. Истинная мораль без разного рода толкования людьми как была в первозданном виде, таковой и осталась. Мы еще не знаем истины, и потому морали, которая управляет бесконечностью. Ты что, думаешь, что у того, кто нас создал мораль хуже нашей? Вот мы довели страну до ручки, и ничего. Перед обществом предстала какая-то другая мораль, и ничего не изменилось вокруг: облака все так же плывут по небу, по-прежнему светит солнце, однако понятие добра и зла люди по-разному понимают. Даже притча есть: один человек показывает на профессора и говорит «вот умница», а другой ему отвечает с усмешкой «умница, а почему не богатый?» Так вот я бы ему ответил, — все потому, что этот умница больше тебя о внуках твоих беспокоится. Кто в науку пошел, тот к Богу ближе. Согласно теории вероятности есть определенный процент неудач, а потому «Он» создал нас и множество бугорков.
— Я принимаю твои рассуждения. Ты и правда умница, — сказал Сева.
— Ну да ладно, — засмущался Владимир. — Мы все вместе к этому выводу шли. А на счет ясности я тебе отвечу: философский этап закончен, а вот что касается научного, не знаю.
— Человечество одолеет любые трудности. Главное — была бы вера. Без нее и сражения проигрывались, и государства гибли.
Темнело. Владимир подошел к окну и увидал поваленное дерево и сучья вокруг него.
— У вас тут ураган сильный был, — спросил Владимир.
Они немного поговорили на отвлеченную тему, и вновь вернулись к прежнему разговору.
— Да, но и материя, создавая тела, вносит свой вклад в вечное бессмертие души.
— А каково твое мнение? — поинтересовался Сева.
— Две объективные реальности: он и она — неразрывны и помогают друг другу, — повеселев, ответил Владимир.
— Прекрасно, всего-то одно слово «две», а какое изменение в сознании.
Дискуссия, длившаяся довольно долго, подходила к концу. То Сева, то Владимир время от времени посматривали на часы. Неожиданно Сева вспомнил, что он не поговорил с другом и компаньоном о кредите.
— Я слышал, — обратился он к Владимиру, — что в нашей экономике скоро крах произойдет. Что-то подобное уже случалось в Америке в тридцатые годы. Их «зеленый» тогда аж наполовину потерял свое могущество.
— Ну и что из того? — удивился Владимир. — Я средства в твердой валюте держу, думаю, что и ты тоже не особо рискуешь.
— Ты прав, Володя, но здесь совершенно другое. Григорий мне предложение сделал, и я согласился. Ему дают кредит по знакомству высокому, я знаю, кто. Так вот, для проформы надобно имущество заложить. А смысл окончательный вот в чем. — продолжал Сева. — Григорий меняет наши рублики на «зеленые» и ждет, пока стоимость «зеленых» вырастет в разы. Прибыль умопомрачительная! Вот и ответь мне, кто от дармовых откажется? И Николай наш согласился.
— Но я-то тут при чем? — воскликнул Владимир.
— Твоя часть в бизнесе, потому я и спрашиваю, одобряешь ты или нет.
— Мне кажется, я уже дал согласие. И чего ты меня спрашиваешь? Мое согласие или несогласие уже все равно ничего не значит.
Сегодня, несмотря на то, что Владимир был далек от всего мирского, у него мелькнула мысль о простоте обогащения тех, кто находится наверху или близок к этому кругу. В голове у него даже успела прокрутиться некая операция. Анархия, а не капитализм, — подумал он. А еще прикинул, какое законодательство дает возможность избегать подобное безобразие. Сделав вывод, что никакое, он решил, что лучше сызмальства воспитывать порядочность у граждан.
Пойми, Володя, не мы, так другие беспроигрышным предложением воспользуются.
— Ну, ежели, на благие цели,— махнул рукой Владимир.
Сева принял жест друга за согласие. Теперь он был спокоен, что, когда придет время, Владимир не будет возражать...
Не испытывая бурной радости от тайны, которая частично приоткрылась им, Владимир изложил собственную гипотезу жене.
Поначалу она обрадовалась, что муки мужа, наконец-то, позади. Но подсознательно она понимала, что сказанное Владимиром лишь первая ласточка, начало пути, который неизвестно, когда закончится. Многого она не понимала и не воспринимала.
— Володя, мне страшно, — прошептала она. — Как это я приму приготовленное для меня искусственное тело? А где же тогда буду я?
— Да не в теле твое «я»! — возразил Владимир. — Оно в твоей душе, глубоко запрятано в бездне. А оболочка, которую дала нам материя, является всего лишь инструментом, а точнее исполнителем твоих желаний. Пока тело молодо, человек бегает и резвится. И лишь с годами становится степенным и осознает, что оно есть.
— Нет, уж, Володя. Вы, одержимые, ищите себе будущее, философствуйте, доказывайте, а по мне и эта жизнь хороша и прекрасна.
Вдруг Надежда рассмеялась, представив, что им с мужем по двадцать лет, а детям уже за тридцать. И еще ее смутило, что человек встретит дух и отдаст ему свое тело.
Владимир улыбался и больше не тревожил жену, понимая, что на перестройку человеческого мышления необходимо время.
К сожалению встреча с Константином и Виктором не состоялась. Виктор был в командировке, а Константин на отдыхе.
Закончив так называемый сеанс предвидения, Владимир занялся расчетами. Он решил сдать досрочно две небольшие несложные программы.
Пока Сева рассматривал расчеты, Владимир расслабился.
— Хорошо, хорошо, замечательно, — бормотал Сева, оставляя на листах жирные зеленые пометки, выражавшие его одобрение. Красные линии ложились на бумагу без комментариев. Посмотрев материал, Сева вызвал Ольгу. Окончательное решение можно было выносить только после того, как они втроем все проштудируют.
— Вызывали? — поинтересовалась Ольга, входя в кабинет.
— Да, Оля, — мягко ответил Сева. — На твой суд передаю.
— Срочно или нет?
— На ваше усмотрение.
— Будто холодом повеяло, — произнес Сева, когда за Ольгой закрылась дверь. — Ты понимаешь, Володя, у нее всегда один и тот же ледяной тон. Ни улыбки, ни дружеского приветствия.
— А со мной она любезна, правда, после кончины мужа замкнулась. Но это естественно. А что касается тебя, то она видит в тебе хозяина, некого монстра, буржуа, эксплуататора рабочих, и потому так себя ведет.
— Но мы же друзья! И какой я буржуа? — воскликнул Сева.
— Для нее, Сева, ты был ровней в прошлом, в котором она имела соответствующий статус и положение мужа, обеспеченную благополучную жизнь и стабильность на многие годы вперед.
— А теперь что? Разве нет у нее теперь этой стабильности? Дети пристроены и зарабатывают прилично.
— Прошлое всегда сладко, — возразил Владимир. — Многие тоскуют по тому времени, которое нельзя вернуть. Мне один эпизод со времен гражданской войны помнится. Командир вольницы полюбил даму из высшего света. Предлагал ей и деньги, и драгоценности. В ответ слышал, что все у нее было: и деньги, и бриллианты, но никто не в состоянии вернуть ей положение в обществе, которое она когда-то имела.
— Да, уж, — проворчал Сева. — Довели страну до ручки, и еще что-то требуют. Вроде бы, они и не виноваты, что народу жрать было нечего. Видите ли, тоскуют по прошлому благополучию. Что теперь? Мне всех их пожалеть или уподобиться им и в ностальгию удариться. Я тоже могу слезы лить. Не получился из меня миллиардер, не создал я компьютерную империю. А ведь мог, мог, если бы начал пораньше. Да и вам есть о чем потосковать.
— Ты что? — рассмеялся Владимир. — Страна не выдержит еще одной перестройки.
— Да, возможно, ты и прав. Эволюция, и еще раз эволюция нужна нам. У нас свободы теперь более, чем достаточно. Мы даже самые богатейшие страны перещеголяли. Не был я в Америке, и в Австралии не был. Мне хотелось бы слетать туда, но не вышло честным путем. Я хотел без взяток пробиться. Из посольства мне позвонили и пригласили на собеседование. Помню, я взорвался тогда. Да что это такое, что это за возврат к ЦК, когда тебя туда вызывали и лояльность твою проверяли? К черту такую свободу!
— Не может быть! — поразился Владимир.
— Может. Больше скажу. Требовали, чтобы я указал, какая собственность у меня имеется. Спасибо, что есть еще в мире истинно свободные страны, где тебя не считают заранее в чем-то виновным.
Владимир был полностью согласен с Севой, а потому считал предъявленные требования абсурдными.
— Ты купил билет туда и обратно, показал деньги на проживание в другой стране, а главное — у тебя есть загранпаспорт. Государство, тем самым, поручается за тебя, что ты не вор, не бандит, не преступник. А как же ты собираешься посетить Америку?
— Как, — Сева развел руками, — да просто, зигзагами, в составе делегации или уговорю, чтобы меня через посольство отправить.
— Возможно, им лишние люди не нужны. Своих уже девать некуда, — осторожно предположил Владимир.
— Да уж, — Сева дотронулся рукой до лба. — Я тут как-то намедни поразмыслил и подсчитал, сколько свободного пространства дала природа одной молекуле, и сколько приходится на человека в городах-мегаполисах.
— Согласно размерности каждого.
— Ну и каков результат? — поинтересовался Владимир, вспоминая разговор на эту тему с Виктором, когда они еще были детьми.
— Человеку дано не намного больше. Но скоро с увеличением прироста мы сравняемся с теми, из кого состоим. — Вдруг Сева нахмурился, что-то вспоминая, и произнес, — Меня в Сингапуре ждут. Ты со мной полетишь?
Владимир отказался.
— А с женой? — предложил Сева, и вновь услышал отрицательный ответ...
Проводив Севу утром, вечером Владимир уже встречал Виктора. Друг появился в зале прилетов уставшим и измученным. Явно было, что командировка не удалась. В добавок ко всему, у Виктора болела спина и правый бок.
— Мучаешься?
Но ответа от друга не последовало.
Владимир знал, что друг панически боится врачей, особенно больниц с их специфическим запахом.
С тихим стоном Виктор уселся на заднее сидение и произнес:
— Поехали.
Ни о каком разговоре сегодня не могло быть и речи. Только уже подъезжая к дому друга, Владимир предложил Виктору встретиться завтра у него в объединении.
— Да, и Константину не забудь сообщить.
За ночь боль отступила. Увидев на сервировочном столике выпивку и закуску, Виктор поинтересовался:
— Что-то из ряда вон произошло?
— Вам об этом судить, — ответил Владимир.
Его неспешный монолог длился минут сорок. Подробно изложив к чему он пришел в тот вечер, когда был ураган, он не забыл упомянуть о своих снах и о беседе с Севой.
Первым как всегда взял слово Виктор.
— Мир бесконечен, потому что часть его бесконечна, и непознаваем по сути. Выходит интереснейшая штуковина. Кто нас сотворил и является хранителем разума, охватывает лишь часть целого. Что получается, друзья? С ума сойти можно. Разумов-то тоже много.
— Ты, Виктор, в своем репертуаре, — парировал Владимир. — До истины еще далеко, а человек уже философствует и губит себя излишним усердием.
— Нет, ты неправ, Витя, — спокойно проговорил Константин, как всегда, вставая на сторону Владимира. — Дурная бесконечность вводит людей в заблуждение, милое и прекрасное, и уводит их от настоящего.
— Подождите, — остановил друзей Виктор. — Набросились, не успел я предположение высказать. Что до меня, то гипотеза интереснейшая. Я, будучи человеком, горд тем, что я «пионер», первооткрыватель. У творца возникла необходимость, и он создал и живую вселенную, и возможности ее дальнейшего освоения.
— Не нас, а души наши. И не по необходимости, — опять не согласился с другом Владимир, — такова мировая потребность — заполнять пространство разумом.
— До встречи с Творцом еще далеко, а пороки человеческие рядом, — фантазия Виктора вновь забурлила. — Представляете, телами, которые мы научимся создавать, воспользуется кучка людей, продавших душу дьяволу, завербованных Мефистофелем, чтобы творить зло, создавая множество бездумных тварей для установления нового порядка на земле?
— Ну и выражения у тебя! — засмеялся Константин. — По-твоему, мы все дураки и простофили. По-твоему, они, дьяволы, построят мастерские по миру, а мы будем спокойно сидеть, сложа руки, в ожидании собственного конца.
— Я всего лишь предполагаю. Вы же любите цитировать известные высказывания. Слаб человек, — Виктора опять понесло. — А чудовище, которое родилось в Европе, что забыли или вспоминать не хочется? Нет, я не пугаю. А вдруг на каком-то этапе развития возможен перекос и тысячи нелюдей вновь зашагают чеканным маршем.
— Слов у меня нет от твоих страшилок! — возмутился Константин. — Мы и созданы для того, чтобы свет победил тьму.
С уст Владимира не слетело ни словечка. Он молчал и не уводил друзей своими философскими разговорами от захватившей их беседы.
Пахло летом. В наступившей тишине каждый из собравшихся думал о будущем.
-XXXXIII-
Трудно представить, что будет лет так через пятнадцать, а уж тем более через пятьдесят. Возможно произойдут кардинальные изменения в мировоззрении человека, в его взглядах на экономику, политику нашей страны. Да и действующих лиц поубавится. Кто-то уйдет в мир иной, а кто-то заберется в глушь прозябать, да так далеко, что его скоро забудут. С поры изложения Владимиром гипотезы о смысле человеческого бытия, пролетело девять месяцев. Он и тогда, и сегодня особо бурно не радовался, понимая, что познание бесконечного мира не имеет ни начала ни конца.
По-прежнему встречи с друзьями-физиками происходили не реже одного — двух раз в месяц. Однажды Виктор, надеясь немного отойти от формул, заявил:
— Никто и никогда не достигнет абсолюта, даже Бог!
— Чего нет, того и не стоит достигать, — пробурчал Владимир.
Константин был того же мнения:
— Кто что охватывает, спорить бесполезно. Задача у человека к встрече с Богом стремиться. Он и добавит, и поправит нас.
Виктор только усмехнулся.
Дни бежали, время летело.
Похолодало. Шел мелкий колючий снег. Друзья даже не заводили разговор об экономике и о том, что ждет страну в новом году. Кризис, а попросту — дефолт, сходил на нет. Наши «деревянные» упали в разы. И теперь, раздувшись до громадных размеров, бал правил «зеленый».
Из окружения Владимира никто особо не пострадал.
Константин по этому поводу высказался:
— Ну, были какие-то сбережения на месяц другой для магазина, и сплыли. Что ж теперь делать? Такова, видно, судьба наша.
Пресса неистовствовала. На первых полосах пестрели заголовки «На сколько завтра еще упадет рубль?». Интереснейший прогноз опубликовала известная газета в начале кризиса, что рубль, мол, не упадет ниже девяти к одному. И только когда он опустился в разы, наш дефолт вдруг по разумению некоторых оказался благом для национальной промышленности.
Жалели лишь средний класс. Но что это такое, люди в большинстве своем затруднялись ответить. Фабрики и заводы простаивали.
Рубль продолжал падать, но уже не так стремительно.
Виктор шел по пустынной улице, приближаясь к дому Григория. Ветер заставлял его наклоняться и закрывать лицо перчаткой.
— И зачем я ему только понадобился! — ругался про себя Виктор.
Накануне у них с Севой состоялся разговор. Друг ему предложил перейти в объединение на постоянную работу. Виктор отказался, но не так категорично, как Константин, который сказал, что остаток жизни собирается посвятить науке. Виктор же ответил, что подумает месяца два-три.
Зарплата, которую ему предложил Сева, не шла ни в какое сравнение с государственной. Получалось, что, работая в свободное время, он получал в разы больше. Все плохо и тогда, и теперь, — крутилось у него в голове. От будущего он уже не ждал ничего хорошего. «Я какой-то другой», — думал он про себя.
Охрана его пропустила.
— И здесь бездельников развелось, — прошептал он язвительно про себя, — прямо-таки «почтовый ящик».
— Опаздываешь, — поднялся навстречу другу Григорий, — проходи. Рад тебя видеть. Минут тридцать, больше не задержку, — проговорил он, усаживая Виктора в кресло.
В растерянности осмотрев кабинет Виктор не обнаружил в нем ничего нового. Уж не с новым ли предложением хочет обратиться ко мне Григорий? — подумал он, но вслух ничего не сказал.
У Григория операция с деньгами прошла успешно. В этом процессе полученная информация от человека, близкого «кверху», сыграла основную роль. А далее шло техническое исполнение.
Объединение, в лице Григория, взяло огромный кредит в банке в рублях и немедленно «фантики» поменяла на «зеленые». Далее понятно. Прибыль приблизилась к тремстам процентов. Часть ее объединение отдало на сторону, часть пущена в оборот и часть – для помощи научным кадрам. Единогласно Виктор был назначен распорядителем этой части средств.
Четверо, имеющих большую часть акций объединения, согласились. Запомнились слова Григория:
— Господа, а толк-то будет? Мне лично не жалко, кому-то квартиру купить, стипендию увеличить. Нуждающемуся человеку можно и так помочь.
А еще он добавил:
— Только прошу вас, не раздавайте всю сумму сразу. Умниц-то у нас и тех, кто науке действительно предан, ой как мало. Да и разочарование в будущем не таким сильным будет. Мы прокрутим деньги еще разок другой и удвоим их. Тогда грех будет не выкинуть их на ветер. Вот так, господа, застой в любом деле вреден.
Друзья промолчали в знак согласия.
Выполняя предложение четверки, Григорий, сияя от удовольствия, обратился к Виктору:
— Ты согласен заведовать фондом?
Не понимая еще сути предложения, Виктор спросил:
— О какой сумме идет речь и каково ее происхождение?
Григорий взял чистый лист бумаги и написал: «Итого». Затем вкратце поведал другу об операции, принесшей сумасшедшую прибыль.
— Я не стану! Я не готов! — воскликнул Виктор. — Да это же аморально! Это почище спекуляции!
Но, будучи думающим человеком, ищущим ответа, он потер лоб и воскликнул:
— Вы по почте лишнее перешлите, куда надо, а там решат.
Григорий рассмеялся:
— Куда проще выкинуть все в форточку. Ветер их подхватит и отнесет, куда нужно.
— Кто же это до такого додумался и дал вам зеленый свет? — возмутился Виктор.
— А ты, Виктор, не так-то прост. Правильно мыслишь. Такие вопросы обычно следователь задает. Но я тебе отвечу. Помнишь Олега, который с Владимиром работал, вот он-то и ввел меня в дело. А кто придумал это и открыл эту лазейку — не знаю.
— Вы, оказывается, примкнувшие? — возмутился Виктор. — Бессовестные! Ограбили страну и радуетесь?
Он хотел было выйти из комнаты, но остановился.
— А ты напрасно так разошелся. Не берешь, и прекрасно. Я тебя уговаривать не стану. Пусть средства поработают в промышленности. Ты подумай, что произошло. В банке что-то лежало, дожидаясь своего часа. Теперь все это в обороте. Что изменилось-то?
Но Виктора уже было не переубедить.
— Вам все мало! Хапуги! — с обидой в голосе почти прокричал он.
Григорий хмурился и молчал:
— Да, денег всегда мало. А еще нам важен процесс оборачиваемости средств. Чем быстрее, тем лучше. Плох тот человек, то государство, у которого они заморожены. Помнишь застой при Ильиче? И к чему в итоге пришли? Прожрали, пропили, да по ветру общее богатство пустили.
Виктор встал и направился к выходу.
— Вас не переделаешь, — сквозь зубы проговорил он. Да подожди Витя и прошу, не зажимай уши руками. Ты послушай меня, горячо сказал Григорий. Да ты пойми, мы никого не забыли. Ты сегодня не в себе и я не понимаю, за что ты нас ругаешь?. Ты что Витя, опомнись, мы свое богатство размытое в государственном котле взяли. А у тебя, так сразу и ограбление в голове мелькнуло. Виктор спокойно произнес: ну а дальше что? Улыбка расстилалась по лицу Григория, он тихо произнес: я скажу тебе кто настоящий грабитель: тот, кто с народа на строительство жилья деньги собирает и скрывается с ними в далекую заграницу, а наше правительство признается в бессилии его вернуть, а я , при определенных полномочиях, то есть, когда оно мне не будет мешать доставить этого негодяя на Родину. Вел я намедни разговор с разведчиками в наши времена не у дел оказавшимися, спрашиваю я: вы можете этого вернуть…… , мне отвечают – да, и быстро доставим в ящике с опилками, а что дальше, спрашиваю я, как деньги с него получить?, - но это совсем просто, где уколы, а где внушение, а дальше что с этим…. Вы сделаете? – да ничего, он голый и чуть наркоман, кому он нужен, мы ему даже тысяч пять на первое время подарим. А другой способ более гуманный есть, спросил Виктор. Григорий засмеялся. Ты Витя зоопарк часто в детстве посещал?. Виктор кивнул головой. Тогда слушай. Этот метод для тех, кто не убежал. Видите ли, он разоритель многих, надеется, органы карательные или купить, или обмануть, или жалостью взять.
Ты пойми Витя, эти люди хуже воров, я бы их причислил к особям, подрывающим государственность. И когда наши крупные чиновники поймут, что от таких…. Вера в народе в справедливость теряется. Их Витя надо в клетки металлические посадить у зоопарка на день и так до тех пор, когда они все до копеечки не вернут. А если человек казнокрад и политик одновременно? – его на Западе борцом за справедливость считают. Григорий хмыкнул и продолжал: тогда разведчики получат несколько годков за похищение людей, но дело-то сделано, государство этих жуликов-то не отпустит, а пройдет время и разведчики, вроде, как с задания вернутся. Все им вернут: и звание, и награды, и премию они крупную получат. Виктор выдавил – да у тебя на все мои вопросы ответы готовы. Он вновь направился к выходу. Григорий опять его остановил. Ты уж до конца меня выслушай, я тебе про банковскую систему расскажу. Представь: ты крупный предприниматель получаешь аванс для выполнения заказа, а в это время банк прогорел. Где твои денежки? А отвечать-то тебе, с тебя спрос, а когда средства вернутся к тебе, и вернутся ли – никто не знает. А бывает не возвращаются? - спросил Виктор. Григорий ответил – всякое бывает. Но это же не справедливо, возмущенно произнес Виктор. Верно ты подметил, а наше правительство спит. А возможно и в мире это же безобразие происходит. И что же ты предлагаешь? – Простоту, сказал Григорий. Никто из банковских работников не имеет права трогать и иметь на мои средства виды. Я им плачу за хранение, за оборот средств. Я же не получаю дивидентов. Вот если бы я согласился получать – тогда и я оказался бы в их обойме. Григорий, а что государство должно сделать в этом случае? – Кроме расстрела или пожизненного – ничего я здесь не вижу. Виктор открыл дверь и уже одной ногой оказался в коридоре. Ему в след Григорий крикнул: да не произойдет ничего Витя, не беспокойся, у меня на даче раз десять в году электричество выключается, указания есть, а просеки до сих пор не прорублены, вот и деревья валятся на линии электропередач. Ну ты Витя пойми, эти безобразия происходят только в период становления строя, а пройдет так эдак лет пятнадцать двадцать и наше быстрое обогащение, и другие деяния уйдут в прошлое и просеки будут всюду прорублены. Последние слова друга Виктор не слышал. Дверь за ним захлопнулась.
По дороге в объединение он готовился к разговору с Владимиром.
Едва ступив на порог, он набросился на друга:
— Богачи! И сколько же вы собираетесь мне отвалить? Ну и повезло же мне! Что, стыдно, совесть замучила?
Сева заступился за Владимира:
— Знаю я того человека, который сделку предложил. Он большой умница. Послушать, так он еще при Союзе чиновникам дал характеристику. Управляли они страной и будут управлять. Никто лучше них не разбирается в государственной машине. Правда, должен оговориться, что бывает, случается и полная замена аппарата. Но вопрос, когда.
Сева немного передохнул и продолжал:
— При революционном перевороте, когда один строй заменяется совершенно другим, не похожим на существующий. А у нас? — он выдержал паузу. — Думаю, чиновников лишь на одну треть поменяли. А те, кто внизу правил, те почти все остались. Еще бывает смена на все сто процентов при восшествии на престол гения или человека, имеющего задатки тирана. Но в принципе идеала нет. Государство вот уже несколько столетий ждет гения. Так что ты волен ругать и кого угодно, и практически любую систему. Совершенства не было, и никогда не будет.
Умение Севы резко менять тему разговора сработало и на этот раз.
— Все могло произойти гладко, а вдруг, представь, сделка сорвалась.
— Нет, нет, я не могу, — полушепотом произнес Виктор.
— Боится наш честнейший друг.
—А я возьму и себе часть присвою, — уже полушутя произнес Виктор. — У вас все равно никакого учета нет.
— Ты? Присвоишь? — удивился Сева. И добавил, — Деньги, заработанные без приложения умственных способностей и физического труда аморально рассовывать по карманам. Данный факт, должен заметить, развращает и человека, и общество в целом. Возможно, потому и нет у нас учета в этой сделке. А вот то, что среди нас есть человек с большой буквы, мы не сомневаемся. Ты уникум наш гражданский. Но ты не понимаешь, что времена полупатриархальные ушли в прошлое. В обществе изменения произошли на полный оборот. Виктор вздохнул и опять сказал: понимаю, но чувствую, что так нельзя. Да почему?, - чуть ли не крикнул Владимир, ты что, с луны свалился?, ты что не понимаешь, что фабрики, заводы, газовые и нефтяные месторождения директорское окружение приватизировало. А кто они, тебе подсказать? Да я знаю – эта братия из коммунистов и комсомольский вожаков состоит. Мне даже легко стало Витя, что в этом вопросе ты со мной согласился, а мы с нуля дураки начали, ибо у нас вверху не было папы, работающего в ЦК или в Правительстве. И еще Витя к Григорию на минутку вернемся. Он говорит в строительстве бардак. Я тебе пока одному скажу как от него избавиться. Есть контроль государственный, контролирующий качество работ, а надо ввести еще контроль за выполнением работ. Подписал акт государственный человек и только тогда получи за работу деньги.
Повисла тишина. Сева, как ни в чем ни бывало, взял папку с бумагами и принялся рассматривать один лист за другим. Виктор с потухшим взглядом смотрел в сторону окна.
— У меня на примете есть талантливый юноша, — вдруг нарушил он тишину.
— Ну это уже твои заботы, — заулыбался Сева. — Одной заботой меньше, а другая по-прежнему при мне — честно признаюсь вам. Ученого из меня не вышло и уже не выйдет. В политику меня душа вновь позвала. Только не вижу я на горизонте партию моих взглядов. С твоим сватом, — Сева кивнул в сторону Владимира, — советовался, и даже в чем-то наши взгляды совпали.
Владимир догадывался, что происходит в душе друга, но молчал.
— Мы примем решение, — проговорил Виктор, неожиданно вставая и направляясь к двери. Но, взявшись за ручку, он остановился, — Кажется, доброе дело вы задумали, да вот только радости у меня никакой. Прошлым попахивает, какой-то робингудовщиной. Вот послушайте, я вам кое-что из своего прочитаю. Иногда приходит ко мне лирика и философия.
Ночь, рассвет, а что дальше — закат?
Промежутки не в счет,
Что-то в мире не так, —
Возмутился нечет,
Взял и прыгнул, где чет.
Должен был проскочить…
Виктор не закончил. Дверь за ним закрылась.
— Да он у нас не только критик, он еще и поэт! — сказал Сева.
На незапланированную встречу к Виктору Владимир принес программу для Константина, упрощающую громоздкие вычисления. Настроение у Виктора улучшилось, он улыбался и много шутил.
— А что там с книгой? Готова она к печати? — поинтересовался Виктор.
С некоторых пор знакомые называли Константина не иначе, как писателем. Он отшучивался, на комплименты отвечал самокритично, — Природа показана слабо, характеры героев отражены неполно. Мне еще далеко до настоящего.
— Так все-таки ответь, книга готова? — не отставал Виктор.
— Да, последнюю точку я еще в январе поставил.
— Когда же публикация? Тебе помогут, у них денег полным-полно, — он кивнул в сторону Владимира.
— Я не сомневаюсь в помощи. Ступор у меня какой-то, добавил Володя. Философия-то хороша, но истина еще не доказана. Мне трудно решиться, я же физик, а не фантаст.
Он посмотрел на кислые лица друзей и продолжал:
— Вы думаете я чего-то боюсь? Я под псевдонимом могу ее издать, но не желаю.
— Ты, видать, в книге такого понаписал, отчего у человека голова может закружиться, — высказал предположение Владимир.
— Что вы? — заулыбался Константин. — Доводить людей до крайности я так и не научился.
— Ну а для чего живет человек? Какова наша общая цель? Ты об этом обмолвился? — сказал Виктор.
— Потому и откладываю публикацию. Мне кажется, я неполно изложил гипотезу.
— Я понимаю, — продолжал Виктор, — в твои творческие будни вплелась наша действительность с ее проблемами. Наша общая рабочая тема буксует, поэтому ты и раздумываешь. Я намедни высказал начальству, что расчеты верны, ищите ошибку в монтаже. Они мои доводы приняли и вновь отправляют меня в командировку. Я завтра улетаю.
Владимир не вмешивался. Он счел нетактичным влезать в производственную дискуссию. Однако ему передалось непонятное беспокойство за его некогда родное ведомство. Он с трудом верил, что в некогда могущественном министерстве приходит неразбериха.
— Я вам не мешаю? — сказал Владимир, вставая. — Ваш эксперимент буксует, ну а я, к сожалению, вам не помощник. Да, чуть не забыл, встреча у меня со сватом назначена. Так что до свидания, счастливо оставаться...
Сват пригласил Владимира пообедать. Он закал столик в довольно дорогом ресторане. За короткий промежуток времени с ним произошли разительные перемены. Он в меру похудел и стал внешне приятней. Куда-то исчезли морщины и темные пятна под глазами.
— Старики рвутся в бой, — с этими словами он встретил Владимира.
Столик размещался в глубине зала за колонной, что позволяло сидевшим за ним видеть все помещение. Висевшая над столом лампа создавала ощущение уюта и предпосылку для доверительного разговора.
Обед миллионер заказал весьма скромный, и даже без водки. К закускам им подали дорогое вино и брусничный сок. Прежде чем приступить к трапезе, Николай поинтересовался о делах Владимира, узнал, не нужна ли помощь.
— Все в порядке. Помощь не нужна, спасибо. Мы зарабатываем головой и нам этого хватает. Сева наш товар очень грамотно умеет предлагать.
— И покупают?
— Там, — Владимир неопределенно махнул в западную сторону, — берут с удовольствием.
— Плохо, мозги утекают. Лично я — против. Я за то, чтобы вы здесь в первую очередь были затребованы.
— Старая песня. Ты не прав. Интеллектуальный товар не сырье, и не мозги в данном смысле. Да и убегать мы никуда не собираемся, и не собирались. А, впрочем, — неожиданно оживился Владимир, — не знаю, как бы я поступил в нашей неразберихе, будь мне лет так тридцать.
— Зачем, Володя, неправду говоришь. Из страны уезжают те, которые не видят будущего ни собственного, ни родины. А еще те, кто боится за награбленное.
— А ты сам не боишься? — спросил Владимир у свата.
—Нет, — сват растерянно развел руками. — Уж каков закон, таковы и действия. Что позволялось, то и присваивалось. Будь я помоложе, возможно, и дальше действовал. А когда капитал растет, то и грехи копятся потихоньку. С годами и спрос особый. Ты перебил меня. А я хочу к твоей гипотезе вернуться. Ты шел к ней, поди, всю жизнь. Нет, ты не побежишь ни в годах, ни по молодости. Идея твоя мне по душе. В нашем мире он дух, а там — материальное образование. Ты сам-то чувствуешь, как ты закрутил. Его встретить — вот это да! Вот это задача! Сколько средств для этого требуется, даже представить трудно. Потому и надо кончать с неразберихой.
— А кто, по-твоему, изменит наш вектор?
Николай, не задумываясь, ответил:
— Партия власти, Володя. Ты пойми, созидать невозможно, когда каждый народный избранник лезет вперед и не для общей пользы, а чтобы свое собственное «я» показать.
— Я понял, о чем ты мечтаешь. Получается, прошлое и ты — неразделимы. Повеселили народ, вроде, как бы НЭПом и хватит, говорят. Опять скоро закричим «ура». И опять наступит вялотекущее прозябание. Без разбора настоящую любовь и страсть животную на суд товарищеский и разных ячеек начнем выносить.
— Так было и почему бы не возобновить это смешное страшное судилище? Что самое удивительное в этом примере? Умники с природой воевать вздумали. А выйдут во двор и посмеются между собой. Ну и дурак, — скажет один из них про того, кого осудили. И добавит: зачем он ее выпячивает, ведь у него и семья, и ребенок. Жил бы и грешил потихонечку, чтобы никто не знал. Представляешь, Николай, тихо — не запрещено. Продолжение жизни тому подтверждение. Только строй сменился, и о природе позабыли. И пошло, и поехало! Враз многие наверху своих верных подруг побросали и нашли помоложе.
— Все мы грешники, — заулыбался Николай, и тут же поинтересовался, — А ты сам-то, Владимир, что, святой?
— Мы с Виктором еще в детстве считали, что любовь — не грех. Я даже больше скажу, мимолетное соединение двух сердец по обоюдному согласию не должно никем осуждаться, а уж тем более, наказываться. В командировках, и еще можно назвать случаи, когда страсть берет власть над рассудком.
— Прекрасный ответ! — Николай захлопал в ладоши. — Теперь я точно знаю, что среди нас нет безгрешных.
Ты нашел единомышленников или еще не решил, с кем к власти пробиваться, кому плечо подставить?
— Нашел, но пока присматриваюсь. Что в этом зазорного? Программа почти у всех единая, а что на самом деле — человеку из провинции трудно разобраться. Но тебе скажу, что я сделал свой выбор, и, как мне кажется, не ошибся. Я стране помочь хочу, потом поздно будет. И, пожалуйста, не обижайся, что я тебе предлагаю пойти ко мне в помощники. Роль, вроде бы, второстепенная, но уж так принято, кто-то должен быть первым, а кто-то вторым на людях.
— Так я у тебя в роли серого кардинала буду? — засмеялся Владимир.
— Чепуха! — громко проговорил Николай. — Бывает, второго ценят больше, чем первого. Ты даже выиграешь в чем-то. Не подумай, я не о материальном положении говорю. Я знаю, что в плане благополучия у вас порядок. Вот свободы и почета у тебя будет побольше, чем у простых смертных. Например, на дороге тебе всегда почет и уважение.
— Так я согласен и без помощника, и безо всяких там удостоверений тебе помогать. Вот мы встретились и беседу ведем, все как есть говорим друг другу в глаза.
— Нет, Владимир, ты подумай. Я не согласен. Уж лучше первое, чем второе.
Владимир задумался и не спешил с ответом. Вдруг Сева и сват окажутся по разные стороны баррикад?
— А Сева с тобой или выбрал иное направление? — поинтересовался он у Николая.
— Ой, не знаю, — не задумываясь, ответил сват. — Но должен заметить, что во взглядах на экономику и политику мы схожи.
— Представь себе, я ее не боюсь. У нее роль двоякая: она и враг, и друг. Так и должно быть. Публичные люди всегда на виду. А главное — о языке думать надо, он тоже и враг твой и друг.
На прощание сваты обменялись пожеланиями поскорее определиться с выбором.
За полчаса Владимир пешком добрался до объединения.
По договоренности с Евгением, он ждал его после полудня.
Евгений был пунктуален. Он прибыл в точно назначенный день и час, открыл дверь, поздоровался и без лишних комментариев принялся расставлять свои зарисовки.
Движения Евгения были четкими, легкими. Одежда ему абсолютно не мешала, даже наоборот, дополняла его механический шаг. Его взгляд, блеск глаз и исходящие от него токи обдали Владимира холодом.
— Ты первый, — произнес Евгений, устанавливая на стуле последнее полотно. — Я жду твоей оценки.
«Опять наш Женечка мудрит», — про себя подумал Владимир, медленно рассматривая так называемые зарисовки. По ходу он высказался о чем-то отвлеченном, не имеющем отношения к живописи.
— У живого процесса уж очень мгновенный цикл в сравнении с теми частицами, которые целое создали и держат его миллиарды лет. Живое — есть высшая мудрость природы.
— А дальше что? — поинтересовался притихший Евгений.
— Под природой я подразумеваю создателя и материю, которые существуют как единое целое и в бесконечном, и в прошлом, и в будущем
— Ты что, ликбез мне решил устроить? — возмутился Евгений.
Не замечая недовольство друга, Владимир продолжал:
Евгений молчал, а Владимир продолжал искать в полотнах хотя бы каплю живого. Ему картины с сиренью и дождем. В них имела место иллюзия.
— Ты отразил пространство электронного мира, — поежился Владимир. — Кругом холодно, безжизненно, свет падает ниоткуда.
— Ура! Ты молодец! Я того и добивался. Сумерки опустились на землю, а потому и нет никакой радости. Я чувствую, что ждет нас. Мораль мы потеряли, она лишь на бумаге задекларирована. Когда был Союз, все трубили, что это зло. А что изменилось, когда его не стало? Кому-то стало лучше? Нет, нисколечко! А нам и подавно. В большинстве случаев человеку одиночество подавай. У каждого есть своя собственная вершина, определенный предел. Если индивидуум добивается чего-то стоящего, то он или мучается, продолжая борьбу за большее благополучие, или убегает с нажитым в райские кущи. И наплевать ему на страну, и на весь мир в целом. Вот тогда-то наедине с самим собой он считает себя и царем, и богом собственной обители. Я, как и ты, критиковал социализм, а пришел капитализм — лучше не стало. Единственное скажу — в магазинах колбасы полно, только вот денег у большинства на нее не хватает.
Владимир вспомнил об опасениях Виктора и произнес с иронией:
— Нам что, в леса теперь бежать, скит организовывать и жить, позабыв о цивилизации? Тебе, Евгений, надо на мир другими глазами посмотреть. Где почва хорошая, там и мораль процветает. А то что ты в капитализме разочарован, так это не беда. У меня вопросов к нему тоже немало накопилось.
— Ты прав, Володя. О чем мы тут говорили — ерунда. Там, на небесах, жизнь вечная. Ты и твои друзья-физики мечтаете волну Божью познать и вывести ее в формулах. Я знаю о ваших стремлениях. Одна из ваших целей — за долю секунды в другой галактике очутится. Вы Вселенную мыслящими существами заселить стремитесь. Ну а что потом, говорить пока рано. Хвалю я вас за это, но есть и другой способ, отличный от вашего.
Владимир слушал и не понимал, что друг скажет дальше. Евгений же не спеша излагал к чему он пришел, познавая новые учения.
— Радуюсь за вас. Но сколько еще годков пройдет до полного совершенства, никто не знает. Не беда, я тебе откроюсь. Есть уже на земле люди, избравшие иной путь, нежели вы. Их называют провидцами. Некоторые из них ушли в мир иной, живут теперь на небесах, и созерцают землю. Вечная жизнь! Вечное блаженство!
Евгений еще минут пятнадцать рассказывал о сверхъестественных явлениях, происходящих с этими людьми, о невероятных возможностях духа человеческого. Когда же он, наконец, остановился, Владимир задал вопрос:
— Летать-то они летают твои небожители, а прок-то от них создателю какой? Ведь только в телах созидание возможно.
Евгений не стал отвечать на вопрос друга. Вместо ответа он поинтересовался насчет дивидендов, и как-то странно засмеялся.
— Мы мечтаем о бессмертии души, а жизнь-то у нас пока еще земная.
— В этом ты прав, иначе к чему мы придем? — поддержал друга Владимир.
Отлучился он ненадолго, оставив Евгения наедине с мыслями.
Но не прошло и пяти минут, как он вернулся и вручил Евгению объемный пакет со словами:
— Пересчитай и распишись в двух ведомостях.
— Так много? Не ожидал, — удивился Евгений, ставя свою подпись.
Владимир не стал пояснять другу происхождение надбавки.
— Несколько лет безбедно можно жить, — проговорил Евгений, пряча пакет между картинами.
— Это кажется долго, а время пролетит и не заметишь, — улыбнулся Владимир.
По лицу Евгения было видно, что он доволен. Когда картины были собраны, он почему-то замешкался.
— Я Николаю обещал зайти, — наконец произнес он. — Я еще через месяц появлюсь. Посидим, чайку попьем, поговорим.
После ухода Евгения Владимир забыл о его новом увлечении. Настроение у него испортилось.
— Судьба, судьба, — прошептал он.
«И что на него нашло? — думал про себя Владимир. — Откуда у него это отклонение от всего земного? Откуда вера в индивидуальное бессмертие? Создатель ждет от человечества продвижения в глубь материй и ее познание. Ему не нужны летающие единицы. Они всего лишь нули, нездоровая фантазия». У него по лицу скользнула усмешка. Он вспомнил Гете и монолог Фауста:
Так вот твое высокое значение:
Великое разрушить ты не мог,
Тогда по мелочам ты начал разрушение.
Дня через два Николай заехал в объединение к Игнату по финансовым делам. Зашел к Владимиру, поздоровался. И тут выяснилось, что Евгений не только не заехал к нему, но даже не позвонил. Не осуждая друга, Николай встал на его защиту. Но все равно в его словах звучала обида:
— Когда ему необходимо, то он появляется. Отшельник он.
— Да и исчезает он странным образом, не окончив разговора, — добавил Владимир. — Я даже затрудняюсь сказать, чего в нем больше: отрицательного или положительного. Привез он ко мне напоказ свою живопись. Разложил и ждет моего мнения. Посмотрел я на его творения и сказал, — так душа твоя мира воспринимает. Где жизнь? Или уже конец близок? И представь, он согласился. Таково его суждение о том, к чему пришло человечество. Однако для себя и некоторых избранных он видит путь к спасению. Якобы индивидуум способен силой собственной воли способен обрести бессмертие. Он даже убеждал меня, что уже есть провидцы, живущие в раю за небесами.
— Опять мудрит наш Женечка. У него и восприятие заметно отличается от нашего.
— Верно, ты угадал, — согласился Владимир, — но это еще не все. Он вдруг засмущался и спросил о дивидендах, которые дожидались его аж с декабря.
— Возможно, он стесняется, что живет душой возвышенно, а животом как рантье. Все-таки он художник, натура ранимая.
Доводы друга рассмешили Владимира.
— Возможно, третья часть населения земного шара а, может, и меньше, живет, получая проценты от заработанных средств. И совесть их абсолютно не мучает. Ты дальше слушай. Кто такой, к примеру, пенсионер. Да тот же самый рантье. Он работал всю жизнь, создавая и преумножая богатства страны, а пришло время — общество отдает положенную ему часть. Ладно, Владимир, не осуждай его, — Николай махнул рукой. — Наши дети ошибки наши исправят, а уж их просчеты наши внуки. Он, Володя, мне жаловался на свою дочь. Не понимает она его. А у меня зять с дочкой совсем другие. Они более целеустремленные, нежели мы. Во-первых, не спешат и идут шаг за шагом к поставленной цели. Биология, кибернетика у них на уме. Вот, к примеру, возьмем Виктора, сынка моего младшего, и невестку. Характеристика у них аналогичная. Я даже опешил, когда мне сын сказал, — философия, папа, начинается у человека от безнадежности. Я смолчал, почувствовал, что спорить-то я с ним нет смысла, набьет он шишек, вот тогда и поговорим.
— А мне кажется, — Николай начал ходить от стола к окну, — в дебри наш Женечка забрался из-за жизни своей прежней. Раньше он не задумывался о бренности существования, теперь вот нагоняет упущенное и ошибки совершает.
— Я уверен, что скоро он поймет, что неправильный путь избрал. Но главное — вреда-то он не приносит. Когда что-то начинается и еще не окрепло, не набрало сил, то смело можно сказать, не приносит. Что в будущем произойдет, затрудняюсь ответить.
— Опять твоя философия, — засмеялся Николай. — Но ты посмотри, года-то у него уже не те. Ведь не юноша уже, а мужик и скажу, вернее – дед.
— Давай поставим на этом точку, — сказал Владимир. — Он нашел мнимое спасение и доволен. А завтра влетит в него искорка, поймет он истину и встанет на верный путь.
— Рассуждать на подобные темы я пас. Предпочитаю жизнь земную. Сегодня вот вечером на дачу собрался. Надо проверить, что там за зиму изменилось.
— Да и мы с Надеждой собирались.
На улице гулял теплый ветер. Разговор о Евгении не забылся. Он просто отложился где-то в подсознании.
— Здорово-то как! — вдохнул полной грудью Владимир...
Все месяцы после знаменательного для него дня прошли размеренно, без каких-либо особых отклонений. Он понимал, что любой процесс рано или поздно заканчивается, и потому он стоически ждал нового начала. Когда искорка спонтанно нарушит устоявшийся ритм его жизни, кванта энергии заработает и вновь наступит пора созидания.
Надежда, услышав от мужа, что все без изменений, воскликнула: «Едем!» — и радостно захлопала в ладоши.
Сборы немного затянулись, потому что необходимо было собрать кое-что из накопившихся вещей.
В дверь постучали и одновременно позвонили.
Владимир посмотрел в глазок и увидел Севу. Он сразу понял, что случилось что-то из ряда вон выходящее.
— Здравствуй, дорогая, — Сева поприветствовал Надежду и, не раздеваясь, вошел в комнату.
— Виктор звонил, — продолжил он. — Поначалу мне показалось, что это не он. Я даже подумал, что кто-то номером ошибся. И речь какая-то странная у него была, просящая, умоляющая. Он просил встретить его. И просил, чтобы ты обязательно был. Его голос до сих пор звучит у меня в ушах. Я записал номер рейса и бегом к тебе. Он меня снял с поезда Москва — С.-Петербург.
— Вы меня с собой возьмете? — поинтересовалась Надежда. — Может, Людмиле позвонить?
— Что ты, Наденька? Ты уж лучше здесь оставайся и не надо никому сообщать. У него такое иногда бывает: возникают внезапные боли и проходят. Как только мы что-то узнаем, тут же тебе сообщим.
Владимир моментально забыл о поездке за город. Главное было — не терять время. Он поцеловал жену и тут же обратился к Севе:
— Поехали!
В аэропорту они увидели Виктора. Он шел, еле волоча ноги. Доковыляв до друзей, он рухнул в их объятия. Его лицо исказилось от боли.
— Гони, Сережа, — попросил Сева водителя объединения, когда они добрались до машины. — Гони, за дорогу я отвечаю.
Врач, хороший знакомый Севы, оказался на месте.
— Петр Леонидович, встречай. Друга везем в бессознательном состоянии.
Утром одновременно с налом работы радио, они услышали звук шагов по коридору. Петр Леонидович шел к ним в белом халате. Он выглядел очень уставшим после бессонной ночи, но это не мешало ему улыбаться...
— Все хорошо, Сева. Вы молодцы. Все сделали вовремя.
Первых посетителей пустили к Виктору только на пятый день.
Он лежал на больничной койке бледный и заметно исхудавший. Увидев друзей, он заплакал, тихо вздрагивая.
— Пусть поплачет, мне это знакомо, — еле слышно проговорил Сева.
— Я видел, как на меня движется огненный шар, — проговорил Виктор, — а затем начинает засасывать меня. Огромная огненная спираль, я лечу и все, больше ничего не помню.
— Ты жив — это главное. Бог оставил тебя жить, значит, ты на этом свете нужнее, — подбодрил друга Константин.
— А я боялся, что не успею рассказать вам о своей беседе с сыном перед командировкой.
— Потом, все потом, — успокоил его Владимир.
— Да, — не сопротивляясь, согласился Виктор, уходя в сон.
Друзья вновь навестили его вечером.
Виктору было заметно лучше. Он сидел, опираясь на подушки, прислоненные к спинке кровати.
— Помните, я начал и не досказал вам беседу? Я думал, что он пошел по неправильному пути, а теперь, оказывается, я был неправ. Образование у него техническое, а занимался он совершенно не по специальности. Вздумалось ему путешествовать по свету. Раскопками заинтересовался. В древность глубокую залез. Журналистикой подрабатывал, печатался в разных журналах. Я взял и высказал ему перед командировкой все, что думаю о нем. А он-то взрослый уже: слушает, молчит и улыбается. Когда я высказался, он мне сказал: «Ты, отец, отстал от жизни, одна физика у тебя на уме. А где медицина, где биология?» Да, кстати, он еще разными приспособлениями для медиков и биологов занимается. Помнишь, Володя, мы еще в Туапсе с тобой рассуждали о любви, и о грехе, и что без нее здешний край лет так через пятьдесят превратится в безлюдное пространство, лишь волны будут биться о берег, да чайки кричать?
— Помню, помню, — заулыбался Владимир.
— Так вот, мой сын мне в тот вечер рассказал, что не только от одной физики зависит наше будущее. Я вам его видение вкратце изложу. Двадцать-тридцать тысяч лет назад встретились наши предки: хомо сапиенс и неандертальцы. К счастью, они жили мирно, без войн и конфликтов. Наша ветвь и сегодня продолжает движение вперед, а неандертальцы сгинули. Без физического истребления, без стихийных бедствий. Природа где-то совершила ошибку и дала им малый цикл для размножения. Программа в их клетках закончилась. Вот и представьте, о чем некоторые молодые люди задумываются — сколько еще циклов нашей программе отведено, и когда наступит предел?
Помнится, Владимир когда-то уже слышал об этом историческом факте, но забыл, когда.
— Ты, Витя, отдыхай. Не забивай себе голову. Начало вы, физики, положили, дали другим наукам глубину, в которой зарождается все живое и на большее уже замахнулись. О душе думайте, о неизвестности, где она запрятана.
— Все верно Владимир говорит, отдыхай. У сына твоего твои гены: он тебя пугает одержимостью познания, а ты — нас. Прошу тебя, забудь ты обо всем до полного выздоровления, — сказал Сева.
— Вот и Константин того же мнения. Он улыбается и головой кивает в знак согласия.
— А я и не устал, я курить бросил, — радостно заявил Виктор. — И знаете, чувствую себя прекрасно, энергия так и бьет ключом. Так что вы не беспокойтесь, я уже ничего не боюсь.
Окинув глазами палату, Виктор проговорил:
— А здесь хорошо. Интересно, а сколько стоит мое пребывание? — обратился он к Севе.
Сева слегка смутился, но быстро нашелся:
— Наша задача — создать любому человеку, обратившемуся за помощью, те же условия, что и тебе. А тебя бесплатно лечат, ты же заслуженный, ветеран труда, медали имеешь.
— Это хорошо, — быстро согласился Виктор и обратился к Константину. — Ты насчет книги уже обо всем договорился? Тебе помогут? — он кивнул в сторону Севы и Владимира.
Но в этот момент в палату вошла медсестра. Она окинула взглядом присутствующих, подошла к Виктору и дала ему градусник.
— А вам не пора ли уходить? Поздно уже, у больного вечерние процедуры начинаются.
Во дворе больницы деревья стояли по-прежнему голые, но уже с набухшими почками. Не успеешь оглянуться, как оденутся они в разноцветные платья на радость людям.
Сева запрокинул голову и никак не мог насмотреться на темное небо с яркими звездами. Ему казалось, что они манят его. Вдруг он заговорил.
— Я не сказал Виктору ничего о его сынке. А, впрочем, я правильно поступил. Пусть поправится, а потом сын сам ему скажет, что желает в политику податься. Умный он у него и образованный, а главное — вперед смотрит.
— А вы что думали? Молодые не только о деньгах думают, их помыслы устремлены в будущее, а это значит, что у нас еще вся жизнь впереди.
Стоял апрель одна тысяча девятьсот девяносто девятого года.