Я оказался у твоего дома часам к одиннадцати. И, как я понял, некстати: явился без приглашения, и теперь приходилось объяснять деду - что это понадобилось вдруг бывшему однокласснику в Манглиси, на каникулах.
Во дворе цвела липа. Дед, туголицый, с хитрым прищуром, смотрел пытливо и неодобрительно, посмеивался, но ни о чем не спрашивал. За столом он пил самогон, сливянку - в огородах недавно разом поспела венгерка, "чанчурка", как ее называли местные. Граненый стакан был едва виден в его большой обветренной руке плотника. Он, дед Андрей, сам пристроил к дому веранду, на которой мы обедали, сам, этими вот руками, заколол кабана, мясо которого мы ели.
Оставаться в доме было неловко. Мы спустились с тобой по Военной и повернули направо, вниз по ажурным металлическим ступеням, через высокий железный мост над ручьем. Здесь тропа раздваивалась, уходя влево, к Новому Свету и вправо, к роднику в глубине оврага.
- Кобья Балка, - объяснила ты, - тут, по преданию, скрывался когда-то разбойник Коба.
Скрывался в людном селе, где и в Прежнее Время стояла воинская часть? Быть может, просто пил, поил коня, прячась, поджидая у дороги свою добычу?
- Не тот ли Коба, действительно разбойник, - подумалось мне, - что правил потом, сменив свои ружье и кинжал на плаху? Вода в роднике оказалась вкусной, но очень холодной, и пить ее пришлось прямо из струи, бившей из-под скалы.
В Роще, знаменитой Манглисской Роще, пахло смолой. Под лишаистыми теплыми стволами сосен краснела зреющая ежевика. Через дорогу тянулись узловатые, неправдоподобно длинные корни.
Вскоре показались дома за дорогой: перед нами лежал Новый Свет. Так его - свое поселение - назвали староверы, выселенные сюда еще при Николае Первом. Выселенные за упрямство и своеволие, характер, который они сохранили до наших дней.
- Кирьяновы, Паршины, Гнетовы, - рассказывала ты, пока мы шли вниз, по единственной улице Нового Света, - Лаевы... - Лаевым был и мой прадед, местный богач, отец бабушки Мани - вот ее двухэтажный дом... Сама она обычно спит в это время: плохо переносит жару.
Дома закончились. Перед нами открылась долина Алгети, на десятки километров протянувшаяся с Запада на Восток. Слева, вниз по течению, она уходила в сторону Болниси и Белого Ключа, знакомых мне с младенчества дачных мест. Справа отрог за отрогом сменяли друг друга сбегающие в долину цепи гор Триалетского хребта - я насчитал их восемь, от темно-зеленых ближних до голубоватых, тающих в дымке самых далеких.
А прямо внизу, близ реки, сгрудившись возле небольшой церкви, белели дома.
- Буденновка!
Да, именно тут ты и появилась на свет. Бегала босой по этой вот улочке, ходила до четвертого класса в эту, похожую на большую избу, сельскую школу.
Мы завернули в Сельпо - магазин сельскохозяйственной кооперации. У окна за прилавком стояла Дуся, немолодая уже, сухощавая, с изрядно испитым лицом. Перед нею - консервы столбиками, "Краковская" колбаса, пряники...
- Хлеба нет! За хлебом придется сходить в Центр! - с порога предупредила нас Дуся и только потом узнала тебя, внучку своей двоюродной сестры.
Напротив входа на полках пылились полузабытые, из другой эпохи, радиоприемники: "Балтика", "Москвичи", "Рекорды". Патефоны и черные пластинки к ним - то, что, казалось, навсегда осталось в далеком детстве...
- Отличные приемники! - заметив наш взгляд, оживилась Дуся. Но тут же рассмеялась:
- Да, даже здесь все это уже не покупают.
- А ты знаешь, - перевела она разговор, - вчера из Москвы приехала твоя школьная подружка, Нелли!
Нелли, дочь местной почтальонши, Насти Камышиной, жила напротив вашего бывшего дома.
- Они так нуждались, тетя Настя и Нелли! - рассказывала ты, пока мы шли по узкому, заросшему травой переулку, - они так нуждались, что Нелли, когда ее посылали собирать яйца в курятнике, там же потихоньку прокалывала их и выпивала, сырыми... Сейчас она учится в Тимирязевке, на агронома - колхоз послал. Молодец все-таки тетя Настя - выучила дочку!
Я думал - увижу бледных, изможденных женщин, нищенскую обстановку. А встретили нас сияющие, здоровые лица.
Пока вы с Нелли рассматривали школьные фотографии, тетя Настя ставила и ставила на стол блюда из нового холодильника, включила телевизор.
- Надо же! - не удержалась ты, - думала ли я, что буду смотреть цветной телевизор - в Буденовке! И у кого? - У Камышиных! Тетя Настя и Нелли молчали, смотрели в этот самый телевизор.
- Мы хотели дойти до реки, - засобирался я. Нелли проводила нас до порога. Мы вернулись к началу переулка и повернули налево.
Мост оказался старым, каменным. Его единственная арка выглядела несоразмерно высокой: воды в это время года было так мало, что Алгетку можно было перейти вброд, не замочив плавок.
- Лаевские Сады! - раскинув руки, объявила ты, перейдя на другой берег, - вся эта земля принадлежала моему прадеду. Теперь она - колхозная, но название в народе осталось.
Осталось название - не осталось только садов. Деревья стояли одичавшие, необрезанные. Поляны зарастали кустарником. И Буденновка выглядела немноголюдной, здесь же не было ни души. Мы прошли чуть заметной тропкой одну лужайку, вторую, третью... Запущенный, заглохший яблоневый сад казался бесконечным. Мы присели на почерневший пень, потом опустились в траву.
- Зверобой, душица, мята, - объясняла ты мне, ничего не понимающему горожанину, - клевер, щавель...
Становилось знойно. Мы лежали в высохшей траве, и я вдруг увидел муравья совсем рядом с твоим лицом. Он все бегал зигзагами, не замечая, не понимая, не видя того немыслимого, того чудесного, что происходило в каких-то сантиметрах от его смешных то ли бровей, то ли усиков. Было слышно, как журчит вода, подмывая корни деревьев у крутого правого берега.
Мы возвращались той же дорогой. Через Рощу, через железный мостик. Внизу уже знакомо шумел ручей.
- Как он называется?
- Говничка! - Все туалеты у нас стоят в огородах, а все огороды тут - над нею, над этой вот речкой.
Не думал я, что когда-нибудь вспомню о ней. Но лет через пять мы оказались на вечеринке, у Вики, твоей подруги. Ее кавалер неосторожно и слишком откровенно, слишком долго смотрел на тебя. А потом стал хвалиться - у него-де в Манглиси дача, над самой рекой!
- Нет в Манглиси домов над Алгеткой, - возразил я, - самые ближние, и то в километре от реки.
Он стал объяснять, где именно стоит его дом.
- Так это, - обрадовался я, - и не Манглиси вовсе!
- А что же, интересно?
- Буденновка!
Все засмеялись: "дача" в какой-то Буденовке!
- И не над Алгеткой стоит этот дом, - не унимался я.
- А над чем же?
- Над притоком ее, Говничкой!
Веселье стало зашкаливать: - Как, как называется твоя сказочная река?!
Больше нас к этой подруге не приглашали.
...Ты проводила меня до автостанции. Через заднее стекло автобуса я видел, как в последний раз ты взмахнула рукой, как повернулась, пошла обратно - туда, на Военную, в липовый сумрак двора, в душистый манглисский вечер.
С тех пор прошло уже полвека. Пятьдесят лет, из которых сорок - тебя нет больше. Нет на этой Земле, нет нигде, разве только в памяти, когда я вижу: все бежит в траве муравей совсем рядом с твоим лицом и слышу, как плещет Алгетка, подмывая корни деревьев там, в Лаевских Садах...