ЗОНА ПЛЕМЁН
"Я снова в первый раз в Москве..."
Ю. Левитанский
Я его бил. Тупо, остервенело, со злостью, не контролируя себя. Удары наносил расчётливо и точно, стараясь попасть в лицо, - кулаками, а потом и ногой. Антон увёртывался, довольно успешно. Наверное, ему приходилось сталкиваться с подобным отношением к себе, мне показалось, что он даже воспринимает такое отношение достаточно буднично, с пониманием. Мне, конечно, тот взрыв эмоций потом сильно отозвался - защитой друзей Антона. Я поразился, что у этого дебила могут быть такие преданные, заступчивые товарищи. Они пришли сразу же, как только Антон сумел увернуться и выскочить. Их было трое, или четверо,- вполне достаточно для того, чтобы меня уделать всмятку. Однако я уже успокоился - гнев проходил, возбуждение мщения угасало, и я стал быстро и лихорадочно придумывать пути спасения. Во-первых, твёрдо и непреклонно стоял на том, что Антона даже не трогал, его ссадину над бровью объяснил простым падением, пострадавший и так ходил, пошатываясь, из-за последствия перенесённого энцефалита. И в основном напирал на то, что денег у меня сейчас нет вообще и даже не с чем поехать завтра не только на учёбу, но и чтобы попасть к родственникам, где хранятся мои основные запасы. Кажется, такое сработало. Юноши стали переминаться, чего-то выжидая и выискивая, и потом вручили мне пятак на автобус. Может и скрытая решимость моя их настораживала, - руку я держал в кармане, а там лежал складной, хоть и перочинный, но с довольно длинным лезвием нож. Его я успел положить, для самого крайнего случая.
«Не вступайте ни с кем в контакт, только по самой крайней необходимости. Особенно на вокзалах. Не соглашайтесь постеречь сумку или чемодан, это самое опасное - придут с милиционером и скажут, что вы утащили вещи, а в чемодане окажутся булыжники и газеты». Попутчица прониклась ко мне и раскрывала секреты и особенности поведения в столице. Муравейник мегаполиса притягивал сюда всех без разбору, манил возможностями, страшил ценами. Перед поездкой я собрал из средств всё, что можно было и всё равно сомневался, удастся ли протянуть по самым скромным меркам. Хотелось посетить музеи, походить по концертам, да и просто - пошататься по центру, приглядеться к новой, невиданной ранее здесь жизни. И мои ожидания оправдались; испытаний, обманутых надежд, отрицательных стрессов хватило на полные те полтора месяца, которые мне были определены по сроку командировки. Нужно было учиться, для подтверждения специальности, будто бы мои предыдущие двадцать лет работы не ставились в счёт. А пока, в поезде, меня моментами охватывала страшная тоска, хотелось уехать обратно с этой милой попутчицей, сегодня же, этим же составом, в половине первого ночи, то есть, конечно же, завтра, но прямо вот сейчас, ощутимо близко, покатить вон, а не оставаться в этом скопище машин, людей, домов, улиц, площадей, метро. Но уже замедлялся ход, темп движения уменьшился, мелькали платформы электричек, суетились, собираясь, пассажиры вокруг. Эта странная переменчивость жизни - ещё час назад люди томились, перекидывались незначащими ленивыми словами, закусывали, лежали, будто собираясь здесь проводить остатки дней, а вот надо же - испарились мгновенно, толпой хлынули на перрон и в одном направлении двинулись навстречу неизвестности. Мне нужно было поспеть на регистрацию. Времени в запасе, однако, было три часа, и я решил попутно, при движении к учреждению, куда приехал, что-нибудь подыскать для жилья. На пути, в метро, попался указатель к гостинице и одноместный там - триста рублей. "Не худо"- оцениваю и снова спускаюсь в подземку, добираться до места. К полудню я уже снова был на вокзале, забирать вещи - состоявшие из одной сумочки и довольно объёмного дорожного баула из серии типа «мечта оккупанта». На кафедре поздним утром, куда я вначале попал, никто ничего вразумительно не объяснил, где отмечать командировочное, и к институту, к другому концу города, где должны были, по понятию, ставить штампы, я доплёлся уже к двум часам дня. В гулком полутёмном вестибюле, за парадной дверью, стоял стол и сидел за ним охранник. Дальше виднелось огромное пустынное пространство, где с обеих сторон простирались лестничные пролёты. Я совал в лицо служивому листок для отметки, но он мимо себя не пропускал. Звонки по внутренним телефонам тоже ничего не прояснили - сигналы срывались, так и не открывшись, а в одном случае меня обругали. Так ничего и не добившись, я вышел со своей поклажей и двинулся к боковому крылу, где, как мне указали, находилась ведомственная гостиница. Самая малая цена за номер опять не устроила, но мой жалкий вид, наверное, женщину растрогал, она позвонила туда, где места были попроще, договорилась обо мне. Идти в тот филиал было недалеко - через подземный переход улицы и дальше на трамвай, четыре остановки. Потом, туда-сюда, я буду мотаться часто, но в первый раз дорога мне показалась пыткой, и больше психологической, время клонилось к вечеру, - а я всё ещё так и не имел никакого приюта. Поэтому, когда полная приветливая женщина меня оформила всего то за сотню рублей за номер, выдала ключ да ещё объяснила, что с семнадцати часов можно пользоваться душем, я был ей бесконечно благодарен, воспрял духом, успокоился. Комната, где находились две приставленных торцом к окну кровати, стол посредине, пара стульев, да где ещё располагался предбанничек у входа вместе с туалетом, показалась мне верхом изысканности и уюта. Я с удовольствием разложился вещами, сбегал помыться, потом напился чаю из пакетика, с кипятильником, предусмотрительно взятым с собой, и удовлетворённо, блаженно растянулся на скрипучей койке, представляя и переживая первый день испытаний…
Через двое суток меня стало посещать уныние, потом усталость и постоянное желание сна. В номере прибавился сосед, шумный, как водопады на его родине в Армении, а трамваи грохотали за большим окном с раннего утра и до позднего вечера. Беспокойства прибавляли ежедневные уборки во время нашего дневного отсутствия, после которых мы с трудом находили разложенные по другим местам вещи и наконец, - всё острее становилась проблема питания: негде было готовить еду, а бутерброды и консервы вышибали много денег. Поэтому я снова решил заняться поисками приемлемого жилья. Показалось, что это сделать легко и просто - звони по номеру любого развешанного объявления и плати вперёд. Но везде оказывался подвох, и, - никаких гарантий. Всеми делами продаж жилья владели какие-то "фирмы". Нужен был какой-то необычный, нетрадиционный ход в этих непростых условиях. И вроде я его нашёл. Самые лучшие "друзья" - алкоголики. Они попадаются везде, и наиболее часто в злачных местах - около рынков, возле станций метро. Так я нашёл одного тёзку, сунул ему пачку недорогих сигарет и выспросил про жильё, на месяц. Вариант нашёлся и вот я, на следующий день, со своим новым "другом", ехал от метро на автобусе; потом мы шли пешком, далее пробирались сквозь строй любопытных бабушек у подъезда и очутились в скромной затхловатой квартирке из трёх комнат, две из которых когда то сдавались, а теперь были свободными, одна даже открытая, другая, правда, под замком, - обе от отдельных хозяев. Надежды переполнили меня, обещания постоянного жильца квартиры в два-три дня обзвонить хозяев и договориться обрадовали меня, за что я напоил и "друга" и обещающего водкой и попрощался ещё не скоро… Но потом питающие тщеты стали развеиваться, всё сильнее, с каждым разом, когда я звонил и справлялся о продвижении положительного для меня процесса. Никакого прогресса не было - владельцы комнат куда-то испарились, а может, их попросту не искали… Заканчивалась первая неделя моих мытарств. Утром, в субботу, я лежал один, на своей надоевшей койке, немного отдохнувший за ночь, потому что сосед уехал в пятницу к родственникам и храпом не донимал ,- и думал о том, что же делать в первый свободный от занятий день, и досадовал от неудачи с "нетрадиционным" вариантом. Похоже, всё летело в требуху. Я резко встал, прошёлся в туалет, снова вернулся к кровати, завалился на неё, смахнув со стола надоевшие газеты с объявлениями. И где-то, в голове, стало стучать назойливое: "найти добропорядочную фирму, с опытом, с престижем, пусть с переплатой, но с реальными предложениями." Да, да, кто-то говорил, кажется, новые знакомые москвичи, во время между лекциями кафедры. И вот я звоню фирме, первой в списке, у Белорусского, выясняю и еду туда. Милый женский голосок, с внутренней связи, попросил подождать. Передо мной предстала симпатичная молодая женщина, которая, проведя меня наверх, в офис, быстренько составила договор, отксерила экземпляр, "один вам - другой нам", попросила требуемую за услугу сумму. Вздохнув, я выложил деньги, и уже через час мне по телефону передали целый список номеров, по которым я должен был звонить уже от имени фирмы и договариваться о заранее оговоренной цене. Информацию я получал каждые два часа, от десяти утра до восемнадцати, но птицы удачи ускользали всякий раз буквально на глазах, вернее, на ушах, потому что я слышал только гудки занятости, а когда, всё же, дозванивался, комната была ужезанята, сдана. Редки были неприятия от условия моего месячного срока или со стороны моей, - по причине дальности. Так прошли, промчались суббота, понедельник, вторник, среда. В следующее воскресенье фирма не работала. Я начинал снова подозревать, что меня и здесь обвели, надули - деньги то вперёд я отдал, но результата от этого не имел. Это мне потом, позднее, объяснила одна симпатичная девушка, учившаяся на риэлтора, что представитель фирмы должен возить с квартиры на квартиру, а не сам я - должен дозваниваться и договариваться. Очередной этот прокол так надломил меня, что я уже решил снимать комнату у вновь появившихся знакомых - одна женщина, с учёбы, согласилась сдавать в своей квартире комнату, освободившуюся после отъезда сына. Я должен был поехать туда в четверг, на далекую окраину города, но вот в последний раз, в среду, позвонил ещё раз в фирму, получил очередной реестр и по инерции , безо всяких надежд на какую либо удачу, стал обзванивать номера. Последний самый в списке, долго не отвечавший, в конце концов, булькнул "аллё" и "уже сдали", но каким то, намётанным уже наверное, нутром, я почувствовал недоговорённость и спросил автоматически "окончательно?", как голос немного подождал, потом продолжил неуверенно: "сейчас сдают, но…" Я ухватил это настроение и как только сумел, смог, быстро и чётко продекларировал свои аргументы и минимум требований. Голосок сказал: "подождите" и через минуту стал пространно и долго объяснять неудобства, которые заключались в единственном молодом человеке, который больной. Раз так, "я буду наблюдать, я подлечу, я сам врач" - парировались мною сомнения говорившей. Та сломалась: "приезжайте". Через часа полтора я оказался в приличной, в трёх комнатах, квартире. Всё присутствовало - газ, ванная, туалет, балкон, телевизор. Ну ещё, правда, собака, которую каждый день нужно было выводить и тот самый, больной, - Антон. Верзила двухметрового роста, полусогнутый кпереди, с шаткой, заплетающейся походкой, с круглыми, почти что осоловелыми глазами, полуудивлённым выражением лица, с худыми длинными руками - предстал перед моими глазами. В односложных его ответах, словах чувствовалась фальшь, он отзывался будто эхом, через некоторое время. Сестра его, чуть повыше, видно, была главною тут - это выдавали её резкие отрывистые фразы, решительные движения. Третьей среди присутствующих была хиленькая серенькая женщина, с измождённым лицом и бегающими глазами за широкими, вышедшими из моды очками. Она оказалась матерью двоих предыдущих молодых людей. Ещё одно существо казалось здесь самым симпатичным, оно лежало у ног, опустив уши, но явственно реагируя на происходящее рядом, отмечая про себя значение слов или действий для своей неудачной жизни. Антон исчез незаметно и когда, после составления договора, ушли женщины, я остался совершенно один, будто хозяин в этом пространстве глухой комнаты с двумя лежачими местами, большой проходной и боковушкой с отдельным входом с прихожей, рядом с небольшой заставленной кухонькой. Жильё мне понравилось, оно даже находилось ближе по времени, чтобы добираться до учёбы, потому что на одной линии метро, а не с двумя пересадками, как раньше.
Первые несколько дней протекли спокойно. После лекций я выбирался в центр, куда-нибудь захаживал для развлечения, в выходной скатался даже посмотреть на мощи Сергия, но вот с понедельника, когда я вечером решил отдохнуть "дома", около восьми часов постучали в дверь. Звонка не было, я пошёл открывать, слыша уже в прихожей возбуждённые голоса на площадке. Там стояли двое мальчиков, возрастом около двенадцати, явно намеревающиеся войти внутрь, и требующие Антона. Я объяснил, что последнего нет, они оставили свои портфели, ушли. А через час появился сам Антон, который тащил за собой одного из приходивших. Бледность мальчишки и заторможенный вид выдавали в нём только что напившегося, причем в значительной дозе. «Что ты с ним сделал, Антон?» - «Ничего, ничего. Пусть поспит»,- поспешно затараторил тот, оставляя свою ношу, исчезая. Я остался один на один с полуумирающим ребёнком - бледным, с синевой на губах и мочках, с холодными руками. Положение моё было не завидным - выхаживать бог знает кого, безо всякой подмоги… "Скорая" приехала не быстро, но в пределы часа уложилась. Статный седоватый мужчина и миловидная полноватая женщина, в одинаковых синих комбинезонах, деловито засучили рукава, вытащили длинный, оранжевый, под метр, толщиной с палец, зонд, явно не приспособленный для детского пищевода, растормошили мальчика, пытались его промывать. Ничего, конечно, у них не получилось, и я опять подумал невольно о классе столичной медицины. Может, где-то она была и на высоте, но здесь, в первичном контактном звене, уступала какой либо другой, с которой я сталкивался и даже принимал участие. Такая же ущербная была тут, в Москве, и система междугородней связи, по карточкам; а справку по телефону вообще невозможно было получить. В мэрии отвечали только в будни и лишь до восьми вечера, сведения операторши брали из обыкновенных справочников. Они так и говорили: "Счас посмотрю". Всё-таки чего-то мальчишка выплёвывал, как-то пришёл в себя. Вызвали его отца, запуганного мелковатого мужичка и с ним отправили маленького пациента восвояси. Мне достались уборка и стирка. Самое малое из неприятностей, которые мне придётся потом испытывать, вместе с неудобствами, омерзением, бессонницей и раздражением. Следующим моим испытанием стали "дни рождения", которые проходили четыре вечера и ночи подряд. Где-то Антон достал деньги и в квартиру приходили и сидели в проходной поочередно - то друзья, то малолетки, то девицы, - самого вульгарного вида и развратного поведения. Дверь входная теперь не закрывалась, Антон потерял ключи. Собака, впрочем, охраняла хорошо, её лай всегда раздавался, когда кто-нибудь стучал, но некоторых из друзей она признавала и молчала - приходилось проверять каждый раз шум в прихожей. Мать Антона появлялась каждый будний день, но вот на выходные уезжала на дачу, к новому мужу и оставленных ею продуктов для сына не хватало. Мне приходилось отдавать Антону то хлеб, то тарелку супа, то какой-нибудь вермишели. Самому уже приходилось рассчитывать покупки из еды, потому что траты первых двух недель пребывания слишком оказались большими. Особенно отчего-то погорел на таксофонных карточках - еле-еле дозвонившись и чертыхаясь, я забывал вытащить планшетки из прорези, а когда возвращался к аппарату, естественно, ничего уже там не обнаруживал. Так я, по сотне рублей с карточки, оставлял их аж четыре раза и потерял таким образом около четырёхсот рублей. Пришло время соображать, как бы чего-нибудь заработать. Когда я устроился расклейщиком объявлений одной из контор по оздоровлению, я ещё не знал, что меня и здесь "подвесят" и работу, естественно, выполнял добросовестно и честно, от которой сильно гудели ноги и разламывалась спина. Один раз расклейки я выбрал поближе к снятому жилью. Появившись "дома" около четырёх, отдохнув слегка и пообедав, я вышел с пачками бланков, специально подклеенной скотчем. Рано стало темнеть,- стоял конец сентября,- а потом стал накрапывать дождик - и я не успевал сделать намеченное; район был неудобный, дома длинные, разбросанные. Наконец я справился, но пришлось ещё долго бродить, отыскивая правильный обратный путь. Дверь в мою комнату была открытой, замок вскрытым и деньги, оставленные триста рублей в кармане брюк - исчезли. Следом за мной в квартире появилось долговязое чудо с шаркающей походкой, промямлило: «Милиция приходила!» - «Какая милиция, чего мелешь?! Зачем ты взял деньги, гад!» - кулаки мои обрушились на бедного парня, доказанность его вины не стоило и подтверждать. Я тут же вспомнил, как мать и сестра Антона говорили о случае кражи у предыдущего съёмщика. Всё повторялось. Лишь благодаря моей невероятно трудной и напряжённой психологической уловке, я сумел отвести гнев друзей побитого. Конечно, триста рублей, это не три тысячи, я ещё мог сносно существовать, прикидывая и взвешивая каждую покупку. Но получился ещё один, - непредвиденный, незапланированный расход. Подруга из давних, студенческих лет, позвала в близлежащий городок, в паре часов езды на поезде и я решился поехать, надеясь всё-таки на заработок, который должен был скоро получить.
Удивительно, что она почти не изменилась внешне, но стала ещё более хвастлива и заносчива, чем это было заметно раньше. Жизнь её мало чему научила, хотя долго болел муж после тяжелой автоаварии, потом произошёл развод и далее - проживание с бывшим в одних стенах. Она преподавала в школе, русский и литературу, но я удивлялся её узкому интересу , однобокой осведомлённости о предмете. Она не знала современных авторов высокого уровня, лауреатов престижных премий. Впрочем, подобных тем я слегка лишь коснулся, так, для затравки, а в основном рассказывал о своих неурядицах семейных. Её женская логика поставила меня перед затруднениями, - было непонятно, зачем она так стремилась со мной встретиться - полночи ушло на уговоры её с ней переспать и, я, наконец то добившись того, чего хотел, уставший и разбитый, добрался назавтра, к вечеру воскресного дня, до Москвы, надеялся всё же отдохнуть, заодно и проанализировать, оценить происшедшую поездку. Меня даже не задевали уже привычные ежевечерние проблемы - тронутый открываемый холодильник в моей комнате, неприбранное жилище, невыгулянная собака. Но то, что случилось, превзошло все мои ожидания… Около половины двенадцатого ночи раздался звонок телефона и безапелляционный голос, уверенный в своей непогрешимости, пригласил меня в ближайший опорный пункт милиции. Я, конечно, отказался, но минут через пятнадцать в комнату буквально ворвался наряд во главе с лейтенантом и попытался скрутить мне руки. Сзади вошедших запомнились полуиспуганные глаза Антона и двоих его друзей. Напор блюстителей был столь резок и нагл, что возражать им было бесполезно, - я по-быстрому собрался, снимая домашние спортивные штаны, но через это сумел припрятать оставшиеся свои деньги, в надежде, что Антон вряд ли их сумеет найти. Тот заковылял вместе со мной, тащил свои непослушные ноги, сзади его, почти поддерживая последнего, шли его друзья. Лейтенант с двумя подчинёнными двигался впереди. Таким образом, я как бы находился в кольце и мне невозможно было сбежать, впрочем я к этому не стремился. Только лихорадочная воспалённая мысль билась в моей голове, зачем же я понадобился служителям государства, да ещё в ночной час. Думалось и о том, что возможно, попал в лапы какой либо организованной банды или ещё черт-ти знает куда. Но когда мы подошли к обычному жилому дому, на котором висела вывеска МВД, а в комнате, куда меня ввели, наличествовали атрибуты власти и даже висел флажок лужковской партии, я понемногу успокоился. Но не полностью, потому что лейтенант не получил подтверждения моей регистрации. Это было непонятно, потому как не далее двух недель назад я получил этот документ, по общежитию, где вначале проживал. А в том, что снимаю жильё - криминала не находил. Всё-таки мои бумаги, которые я предусмотрительно захватил с собой, в том числе и командировочное, сделали положительное обо мне мнение. Я даже уловил замешательство молодцеватого служаки, когда тот увидел в документе место моей работы и название главка, достаточно серьёзного. Он тут же выдал объяснение моему недоумению по поводу регистрации, что данные могли ещё не поступить в компьютерную сеть. Наверное, объяснение выглядело логичным. Меня отпустили, напомнив, однако, что мать Антона должна бы платить налог за свои доходы, с жильцов….
Проживать ещё оставалось недели с две. Я сам себя затащил в силки - денег на другое жильё не было, на данном месте покоя нет , а средства с каждым новым днём таяли. Выплаты в той фирме, где работал расклейщиком, только обещали. Нужно было искать ещё какое то дело, дававшее доход. Одна аптека, частная, продавала травы в капсулах, ей требовался консультант. Я напросился, но, оказывается, зря - клиентуру, от которой я бы что-то имел, я должен был искать сам, буквально вылавливать на улице или уговаривать их по телефону. Самое важное - "расколоть" доверчивых на диагностике, с помощью дорогущего компьютера, а уж последний старался вовсю - показывал с десяток самых неизлечимых и запущенных болезней. Мне было очевидно, что это сплошное надувательство, шарлатанство и "специалист", бывший военврач, который и пригласил меня, смотрел эдак сквозь стёкла своих очков, холодно, едко, отрешённо, посмеиваясь над моей глупостью. Он сгребал не одну сотню долларов в неделю - расплата за чудодейственные заморские средства производилась валютой. На память пришла та дорога, которой я ездил не раз в начале, от основного здания института до общежития, когда перевозил вещи, заскакивал к бывшему соседу по комнате. Там, в парковой зоне, располагалась станция переливания крови. Единственное место, где я, наконец-то, получил хоть какие то деньги. За однократно сданную порцию платили триста, ну а за самую нужную для организма, белковую часть, выкладывали аж полтысячи. Но за два дня перед сдачей, пока меня обследовали, я всё-таки попытался занять у знакомых мне здесь, в столице, людей. Их было двое. Один - из москвичей, с которым я когда-то работал, приятельствовал. Но тот стал по телефону рассказывать длинную историю про семейные проблемы и я понял, что мне от него ничего не светит. Другой жил в том же городе, что и я, мы дружили долго, я привёз от него посылку к матери, которая как раз и жила в Москве. Но вся загвоздка была в том, что в лицо её не видел, посылку оставлял через соседей. И когда договорился, что она передаст мне деньги, взятые как бы в долг от сына, я её так и не встретил. Место свидания оказалось запутанным - или у первого вагона по ходу поезда от центра, или у первого по близости к центру. Всё-таки судьба надо мною сжалилась и хоть какая-то удача, но свалилась. Сестра Антона, узнав о воровстве брата, хотела мне украденное возвращать, но мне уже было полегче, кровушку свою я продал, и попросил взамен оставшиеся пять дней проживания сверх месяца без оплаты. Сестра разрешила. Теперь оставалось совсем немного - нужно было стараться меньше находиться в том жилище, которое я снимал. И приходилось просто бродить по столице, видеть её убогие или привлекательные картины. В переходе на "Тверской" играл струнный квартет, Вивальди и Генделя. Закроешь глаза и забываешься,- никто не нужен и ничто не волнует,- периоды жизни продолжаются; вот ещё к одному я привык, приспособился, может, и это буду вспоминать без сожалений и всё из-за этой волшебной чарующей музыки. Другое - противоположное. Вагон метро на треть свободный - вонище и смрад от единственной притихшей старушки в углу; или - на выходе из подземки спящие на мраморном полу бездомные ребятишки, а на свежем холодном воздухе рядом - рыгающая девица, в углу, с голыми ягодицами из-под короткой юбки. Но моя "удивительная рядом" жизнь тоже ещё пока не кончалась. После неисправного крана в ванной и забитого унитаза, которые мне пришлось чинить за собственный счёт, добавилось ещё исчезновение телефонного аппарата. Антоновы полубезумные глаза, уставившись на меня, казалось, ничего не выражавшие, всё-таки ставили удивлённый вид и голос, однотонный, роботный, когда я спрашивал, куда мог деться черный пластмассовый агрегатик. Я ожидал всё время звонки - из конторы по расклейке, из городка от подруги и пришлось вытаскивать другой, находившийся в квартире, старый запылённый аппарат, пристраивать его к сломанному разъёму. Наступили очередные выходные, последние в этом городе для меня. Я уже никуда не спешил, встал поздно, убрался в своей комнате, в проходной, где Антон "отмечался" всю ночь; рано утром слышались его утробные звуки,- он отравился чем-то дешевым, по-видимому, вином. Вдобавок невыгулянная собака "сходила" жидким, так что весь промежуток времени, от десяти до пятнадцати, я вымывал, проветривал помещения; стирал, готовил пищу; вымылся в душе, сушился. Антон высыпался в своей боковушке.
Мы не договаривались встретиться, но я помнил, что объяснял, как можно меня найти, подробно и обстоятельно. А она намечала приехать к дочери, та училась в МГИМО. Без телефонного звонка подруга моя появилась. Но, может, она звонила - сигнала почти не слышалось, к «новому»-старому аппарату я ещё не привык. Около четырёх, когда я уже отдохнувший от переделанного, собирался прогуляться до ближайшего рынка, послышался скрип около двери и залаяла, как всегда, собака. Мои сомнительные ожидания всё-таки оправдались, я хотел и не хотел её видеть, радость и недовольство одновременно охватили мою душу, я был смущен. Она мне только и сказала, после приветствия, что "застыла", и забралась на диван у стены, состоящий из одного названия, потому он был без боковушек и спинки, а продавленное матрацное ложе, возможно, было даже вытащенным со свалки. Погода уже, к середине октября, давала чувствовать себя, - налетала холодным дождём, обдавала жгучим ветром. Под её привычно-обычную болтовню, о дочке, и её заграничных командировках, и ещё о чём-то, я накрыл незатейливый стол, вытащил припрятанную от Антона, полбутылки с водкой. И опять между нами произошла какая-то детская пустая возня - она увёртывалась от моих притязаний, словно в первый раз, будто бы на школьном вечере. "Наверное, такая природа женская"- думал я, уже отдыхая и получив, наконец-то, "своё". И она замолчала, - надолго, я спросил - "отчего?" - она отвечала, что обдумывает своё поведение. Но скоро она снова заболтала, я опять не слушал, прикидывая, провожать ли её до вокзала или только к метро, как понял, что она настойчиво что-то у меня выспрашивала и я, не соображая ничего от её слов, догадался, наконец, что она хочет. Она предлагала - конкретно, четко, напрямик, - жить вместе… Сработала моя учтивость - я обещал подумать, обязательно и также прямо, после - сообщить. Но сам давно уже решил, ещё лет двадцать назад, что терпеть рядом самовлюблённую, самонадеянную, пусть и очень симпатичную, хоть и очень когда то нравившуюся мне, женщину - я не хотел. Наверное, она почувствовала мою неприязнь. Быстро, будто поняв что-то, стала собираться, отказалась от провожания, ушла.
Последняя неделя пролетала в хлопотах и заботах. И в этой суетной жизни в квартире появилась, уже чуя новых постояльцев, сестра Антона, - прибиралась, стирала. Сообщила брату о приезде из Германии отца, тот хотел увидеться с Антоном, на какой то станции метро. Делилась со мною о наступившей жизни, об отце:
- Он ведь не знает о том, что стало с этим уродом. Ещё год назад, когда тоже появлялся, было не так заметно. А теперь, когда из больницы наркотной выписался, вообще никуда не стал годиться. Ведь не знаешь - куда его девать. В армию не берут, работать тоже не может. Ещё до последнего времени мог ездить в центр, а сейчас не хочет, боится, что потеряется. Отца не увидит и мне некогда возиться, из-за ребёнка. А отец сам не приедет, у него время ограничено, всё расписано, он бизнесмен.
Почему она мне так жаловалась, рассказывала? И так было видно, какая ужасная у неё,- с полусумасшедшим братом, опустившейся матерью, маленьким сыном, - судьба Что станет дальше с этой раздавленной, размётанной временем и обстоятельствами семьёй? Ведь были когда-то благородные стремления, желания, порывы. В шкафах я видел остатки солидной когда-то библиотеки – сборники поэзии, альбомы по искусству, справочники по различным вопросам. Теперь и сестра оказалась больною, в свои двадцать два, с маленьким ребёнком на руках, без мужа; но с кем-то вроде живёт, тем и существует. Я стал у неё выспрашивать про утюг, был порыв погладить два дня назад юбку подруги, но вот не сумел. "Антон, ты брал?" - спросили мы почти одновременно у сидящего на диване, с набитым пищей ртом, тот помотал головой, немного подумав, вроде размышляя, как отвечать. Он очень мало говорил вообще, всё больше молчал, и я никогда за месяц не слышал, ни разу, чтобы он смеялся. Друзья его, мальчики, часто горланили, посреди ночи. И ночевали не раз, я натыкался прямо на спящих на полу, собираясь с утра на учёбу. Мои чувства, возмущения и досады, уживались странно-непостижимым образом, с жалостью и удивлением. Как можно было жить так, без присмотра, в такие года, в хмельном угаре? Кем они станут? Очередными пополнениями колоний, пациентами психиатричек, чьими либо жертвами - притонов, маньяков? Но далее сожалений и возмущений мои мысли не двигались. Самому нужно было устраивать бедовую свою жизнь. Один из этапов уже закончился - я проучился и выдержал экзамен на сертификат специалиста. Нужно было зарабатывать на жильё, отдельное от жены, которая давно уже стала чужой. В последний вечер я попрощался с антоновой сестрой, которая приехала специально к моему отъезду. Явилась она эффектной - стройная, высокая, с правильными формами, симпатичным смазливым личиком, яркой причёской. Я, впервые, кажется, её оценил как женщину; она никогда так не выглядела. Может, хотела понравиться, - я ведь говорил ей о своей разладившейся семейной жизни, - просила звонить, если буду в Москве. Самого моего сожителя - мучителя при прощании не было,- по вечерам он обычно отлучался. Странно, но как только я покинул это своеобразное своё пристанище - будто ощутил себя налегке, несмотря на вещи, в состоянии прекрасного, парящего, освобождающего полёта. До поезда оставалось время. Уютное небольшое кафе располагалось прямо на перроне, сбоку. Сюда не пускали с поклажей просто так, а если что-то заказать, - сидеть можно было долго. Я наслаждался ароматным кофе со сливками, с шоколадными конфетами, с рюмкой коньяка - смог позволить себе отметить прощание со столицей. По телевизору показывали отчёты об операциях антитеррористической войны и меня привлёк сюжет о зоне племён на севере Пакистана. Там до сих пор живут на уровне племенно-родового строя, не пускают ни цивилизацию, ни европейцев. Отгороженные от внешнего мира, все вопросы решают советом старейшин. Почему-то возникли ассоциации с покидаемым мною мегаполисом, самым большущим городом страны. По приезде я обнаружил, что у меня пропал фотоаппарат.
февраль 2002 г., Белое море . Атомоход «Россия».