Настал 1961 год. Я уже не молодой специалист, а мастер цеха, умудрённый четырёхлетним опытом. В работу втянулся, пользуюсь уважением у рабочих и нового начальника Петра Сафроновича Козлика. Хотя по-прежнему моложе всех в цехе за исключением учеников, меня называют по имени-отчеству кроме Козлика, для которого я стал Олега. Помимо техники познал азы психологии, так что больших конфликтов не наблюдается. У каждого работника свой характер и привычки, а с этим приходится считаться. Большинство понимает меня с полуслова, так что нет необходимости повышать голос.
Обязанностей у меня более чем достаточно, вплоть до выдачи заработной платы, но мне всё нипочём. Конечно, сильно устаю от непрерывной беготни по заводу, но иначе нельзя. К минусам в работе относится выписка нарядов на следующий день, для чего в рабочее время бывало недосуг. Ко всему надо добавить, что я ещё учусь заочно в институте, что не позволяет расслабиться и дома. Живу я с мамой, которая взяла на себя все заботы о быте. После ужина обкладываюсь книгами и принимаюсь грызть гранит науки. Когда к полуночи начинают слипаться глаза, ложусь спать, чтобы ранним утром снова пойти на работу. В те годы рабочая неделя была шестидневной с сокращённой на два часа субботой. Так что полноценный отдых приходился только на воскресенье.
В этом году на очередном партийном съезде с подачи Хрущёва была принята Программа КПСС о построении к1980 году коммунизма. Уже тогда в коммунизм не верил почти никто, и поэтому эту весть приняли без особого энтузиазма. Тем более, что за 20 лет может измениться многое. О Хрущёве и коммунизме ходило множество анекдотов.
Мне и многим было понятно, что коммунистическая система в СССР не безупречна, в значительной мере мы находились в информационном вакууме, и в этом отношении были оторваны от остального мира. Народом, лишённым объективной информации, управлять легче. Так зарубежные газеты у нас были разрешены, если они издавались компартиями. Западные радиоголоса повсеместно глушились.
В своём докладе на партсъезде в 1956 году Хрущёв обвинил во всех преступлениях коммунистического режима лично Сталина, хотя многим было понятно, что и он был причастен к этому. Правда о довоенных массовых репрессиях постепенно просачивалась.
В нашем цехе работал токарь Владимир Катков. Он был хорошим специалистом, но как о человеке такого не скажешь. Был он капризным, невыдержанным и часто под хмельком. На мои замечания по последнему он утверждал, что выпил только пиво. К этому я относился снисходительно, так как на его работу это не влияло. Один раз он опоздал на работу, за что я его мягко пожурил. В ответ на это он сразу завёлся, стал кричать на меня и послал матом. Это произошло в присутствии многих людей. Я возмутился, но только спокойно пообещал токарю, что он будет наказан.
О безобразном поведении Каткова сразу же написал докладную записку начальнику Петру Сафроновичу. Он поддержал меня и предложил хулигану написать объяснительную записку. Каткову следовало бы извиниться передо мной, и на этом инцидент был бы исчерпан, но он избрал иной путь. Вскоре он настрочил записку, которую Козлик дал мне почитать. Написанное меня поразило своей гнусностью.
Записка состояла из перечня обвинений меня во всех смертных грехах, выдуманных либо далёких от действительности. Среди них сообщалось, что я наношу вред производству, осуждаю политику партии и правительства, рассказываю о них анекдоты, слушаю вражеские радиоголоса и передаю их содержание. Этот пасквиль завершался словами, что я – антисоветский человек.
Я не мог побороть чувство гадливости от грязи, которой обливал меня токарь. Если бы кто рассказал мне о подобном, не поверил бы ему.
- Что вы скажете на это, Пётр Сафронович? - спросил начальника.
- Шо он – подлец. Давай сюда бумагу.
Козлик коротко написал, после чего дал мне ознакомиться со своей припиской для директора. Я прочёл: «Есть ли товарищ Маляренко антисоветским человеком, я не знаю, но прошу дать товарищу Каткову выговор».
Начало фразы Козлика меня позабавило, но ничего не сказал ему.
Я подумал о том, что как хорошо, что на дворе 1961 год, а не 1937. Именно по таким доносам многие люди отправлялись на лесоповал, откуда возвращались далеко не все. Каткову тогда было мало лет, но тогдашнюю демагогию усвоил хорошо. Пётр Сафронович, человек пожилой, начал работать в 30-е годы и о событиях тех лет знал не понаслышке. Люди были так запуганы, что этот страх сохранился на долгие годы. По этой причине начальник, на всякий случай, не стал опровергать, что я антисоветский человек.
Через неделю Катков подал заявление на увольнение, и никто не уговаривал его остаться.