Глава тридцать шестая
Тормасов
Март тысяча семисот девяносто четвертого года в окрестностях Мехува выдался холодным, а апрель – еще холоднее. Холодное небо висело над холодными полями. Холодный ветер гонял холодный воздух. Всё живое ждало солнца. Казалось, даже звуки устали от холода. До Светлой Пасхи оставалось две недели, но здесь, средь общипанных перелесков и скудных малопольских нив, весной даже не пахло.
Генерал-майор от кавалерии, Александр Петрович Тормасов встал, как привык – ни свет ни заря. Высокий, худой, с покатыми плечьми, кои еще более удлиняли и без того непомерно длинные, даже для его роста, руки, обильно седой для своих сорока двух, он вышел из палатки, звякая шпорами, и скрипя амуницией. Тормасов не любил Польшу – здесь, при живом короле, всяк сам себе командир, и пристрастия меняются, как увлечения ветреной девицы. Местный князь, Михал Потоцкий, к русскому престолу сейчас будто бы и лояльный, но может оборотиться в единый миг.
Другие магнаты не лучше: собираясь на сеймиках, паны подхватывают нечто похожее на совместное безумие, намереваясь идти то на московита, то на турка, то на австрияка. А потом рассылают письма и просят денег и от Москвы, и от Вены, а то и от Истанбула.
Несмотря на приказ из штаба второй армии, в сам город Мехув полки Тормасова входить не стали, развернули штандарт на пригорке, ближе к Рацлавице. И в село Рацлавице войско генерал-майора тоже не вошло. Дома плотно меж речкой и оврагом – совсем не развернуться коннице. И еще там было подозрительно пусто и безмолвно.
Выглядел генерал плохо. Малопольский климат плохо пришелся его сухопарому телу, а медленное двухнедельное волочение обоза по неприветливым краям вовсе ослабило его натуру. От головы Тормасова шел пар, на высоком, с крупными буграми лбу, несмотря на холод, выступила испрарина. Тонкие губы крепко сжались, болезненно блестящие глаза ввалились, а длинный нос из синего стал красным. Тормасов взял черную шапку из рук подбежавшего денщика, втянул носом пропахший конским потом, порохом и овчиной воздух. Генерал застегнул теплый ментик красного цвета, уселся на походный табурет, шумно высморкался, и велел подать горячего чаю с медом.
Было совсем тихо, стылый воздух, оглашался одиноким звоном кузни. По случаю холодов повсеместно в расположении горели жаркие березовые костры, оставляя под собою пахучие дегтярные следы. Тормасов навострил уши, из кузни денькнуло еще три раза, и тут бахнуло! Первый, сразу второй раз, через малое время – еще четыре! Из лесочка под горкой обильно плюнуло белым. Ядра свистнули прямо над головой, раздался страшный треск, грохот, истошный крик раненой лошади, и яростный мат пушкарей. Одно из ядер угодило в лафет, остальные ушли выше. От жару загорелся один из зарядов, саженей на пять всё заволокло пороховой гарью. А ведь еще вчера разведка проверяла – в лесочке никого не было.
- Денисов! – Хрипло крикнул генерал своего ординарца. – Черт Вас дери совсем! Трубу мне!
- Яволь, мон женераль! – Молодой граф, Панкрат Денисов, с улыбкой до ушей вылетел из-за палатки. Шпоры его звенели, ножны сабли ударялись обо всё, встреченное им на пути. Денисов, щегольски опираясь на эфес, вытянулся во фрунт, и подал Тормасову видавшую виды подзорную трубу. Генерал-майор Тормасов, тёртый войсковой калач, мигом оценил обстановку: поляки наспех приволокли пушек в лесок на правом фланге, и палят наугад.
Так… Сейчас пристреляются, и станет хуже. Та-а-ак. Правее – Рацлавице. Село быстро заполняется пешими и конными, толпящимися и мешающими друг другу. Та-а-а-к. Кое-кто из горячих голов, подняв пики, развернув штандарты и горланя песни, уже спускается к КрУлеву Тракту. Ясно дело – хочут вдарить во фланг. Та-а-ак! А это что? Целая толпа холопов с пиками. Да нет, не с пиками, а с выпрямленными косами, налаженными на черены будто копья. Нестройно идут, мешают друг дружке. Эх, погубят паны бедного народу. Мало того, что пшеки воины супротив русского, как из говна пуля, так еще и мужичков нагнали... Та-а-а-а-ак!!! Седой генерал снова припал к подзорной трубе. Та-а-ак! Пристреляются они, ага! Держи карман!
- Первый полк! – Хрипло заорал Тормасов. – Обходным слева, двумя эскадронами! Батарею на пики! – Добавил генерал, скривившись, как от зубной боли.
Генерал зашелся кашлем, принял из рук бородача стакан чаю, присел на табурет, шумно отхлебнул, потом еще раз, и еще, кашель успокоился. Тормасов снова скривился, махнул пред лицом свободной рукой, отсылая ординарца. На юном лице графа Денисова проступила злая и бесшабашная улыбка, он коротко кивнул, цепким взглядом окинул пространство вокруг, птицей вскочил в седло, и через миг исчез из виду.
- Изместьев! Черти тебя носят! – Вновь крикнул Тормасов. В голосе прорезалась сила.- Первую полубатарею – на тылы! Вторую – на авангард!
Командир пушкарей, капитан Изместьев, с навсегда въевшейся в лицо пороховой гарью, споро подбежал, и приложил ладонь к плохо слышащему уху. Тормасов, вполголоса ругаясь по матери, быстро показал пальцами диспозицию. Капитан Изместьев кивнул, и побежал исполнять. Из лесочка снова жахнуло густым и белым. Ядра, прыгнув рикошетом несколько раз, легли и зашипели, не долетев саженей восемь.
Та-а-ак! Теперь недолет. – Крепко сомкнутый рот генерала скривился. Так! Вот и первый полк! Саженях в двухстах рожок запел «На-конь-марш». Движение многих тел, людских и конских, всколыхнуло воздух окрест.
- Господин генерал-майор! – Раздался оглушительный бас, перекрывая все остальные звуки. – Депеша! Депеша от штаба!
- Чего тебе, Разуваев? Где Туманов?
- Не могу знать, господин генерал-майор. Туманова нету нигде.
- Черт с ним, веди!
- У меня пакет от князя Репнина. Лично Тормасову. – Подскочивший офицер представлял собой, по виду, не военного, а, скорее, штатского, принужденного много лет быть в военском мундире. Пыльный светло-зеленый сюртук его, измазанные сапоги, сбившаяся набок шляпа и лицо в дорожной грязи, говорили о том, что он проделал дальний путь.
- Подполковник Денисов, Григорий Иваныч! Штаб второй армии. Депеша от князя Репнина! Лично Тормасову. Ляксандру Петровичу.
- Я Тормасов. – Ответил Тормасов, кашель вновь занялся в его груди. Генерал махнул рукой продолжать.
- Я узнал Вас, господин генерал-майор! Мы с Вами встречались. При штурме Исакчи. Я Вас знаю лично, потому выслали меня. Велено счесть при мне, и потребовать немедленного выполнения. – Уже тихо, глядя внимательными черными глазами прямо в глаза генерала, проговорил посыльный.
- Прошу простить покорно, при опасности, велено сжечь. - С этими словами подполковник извлек из-под отворота пухлый конверт, раскрыл верхний, высыпал порох на землю, вытянул второй, и подал Тормасову.
Александр Петрович Тормасов осмотрел конверт – печать Репнина, вскрыл, быстро пробежал глазами, и остановился. Прочел еще раз, и поднял глаза на посыльного. Исакча… Исакча… Не вспомнить всех. Инженерный, не строевой – эвона как стоит…
Тормасов снова опустил глаза к приказу князя Репнина. Приказ предписывал бросить весь обоз к чертовой бабушке, и отступать в конном строю до воссоединения со второй армией. Чудны дела твои, Господи!
- Батарея! Картечью – товсь! – Послышался вдалеке сиплый голос капитана Изместьева.
- Я всё вижу, господин генерал-майор. Немного запоздал. Хотел успеть до баталии… Умоляю Вас! Высший циркуляр! Господин Тормасов! Промедление смерти подобно! И я тут…
- Возьмите себя в руки, подполковник.
- Ляксандра Петрович! Велите подать воды. Запалился совсем…
Тормасов, щелкнув пальцами, подозвал денщика, махнул рукой, глянул в подзорную трубу, потом еще раз. В дыму не увидел ничего, отбежал на три сажени, и это спасло ему жизнь. Польскую батарею гусары искололи и изрубили в куски. Но одна пушка успела-таки выстрелить. Ядро легло прямёхонько в палатку Тормасова, денщика генерала разорвало напополам.
- Лекаря! Лекаря! – Раздался истошный крик. – Лекаря к генералу!
- Туманова ко мне! – Гаркнул Тормасов, окидывая взором начавшуюся суету в поисках нелепого подполковника из штаба второй армии. – Посыльного в его распоряжение! Черт! Где он?
Что-то в палатке генерала загорелось, жидкий язычек пламени лизнул край палатки, два гусара подбежали, и стали сбивать пламя. Толстый рыжый немец Шмидт, полковой лекарь с двумя помощниками уже поспешал к месту, а подбежав, отрицательно замахал головой, голосил, стараясь перекричать всех, «Нихт, нихт!».
Генерал-майор Тормасов снова крепко ругнулся по матери, потом коротко перекрестился, и приложил глаз к подзорной трубе.
- Александр Петрович! Вы живы! Слава Богу! – Ординарец Панкрат Денисов остановил разгоряченного коня. – Александр Петрович! Всех в капусту! Нет больше у поляков батареи!
- Спешивайся! – Крикнул в ответ Тормасов, и махнул рукою, подзывая к себе
- Что случилось?
- Тут... – Тормасов убрал за спину гербовый пакет. – Да тут это… денщика моего, - Тормасов сморщился, как от зубной боли, - шальным ядром.
- Туманов! – Генерал повернулся к подбежавшему офицеру из тверских дворян. – Иван Кузьмич, посыльный от князя Репнина. Найди-ка его мне!
- Да, Александр Петрович! Всё понял! – Высокий, рыжий, длинноносый капитан третий год возглавляющий разведку у генерала Тормасова, щелкнул каблуками, и ловко побежал к своей каурой кобыле.
Тормасов глянул ему в след, развернулся, и зычно скомандовал:
- Оба плутонга в охранение, батарею – во фрунт, прижать пшеков беглым огнем. Гусары – по флангам.
Быстро, без суеты развернули пушки. Заскрипели лафеты, передки, заржали лошади, заматерились пушкари. Тормасов снова повернулся к своему ординарцу.
- Ага! Слушай меня, Денисов! Слушай внимательно! Чрез пол-часа возвращаемся, сОдим инфантерию на крупы, и быстро к Мехуву, а там – и на Варшаву. – На какой-то миг Тормасов осекся, одернул синий доломан, смерил ординарца взглядом, и решительно махнул рукой – Выполнять!
- Точно так, господин генерал! – После короткой, но жестокой рубки на лице ординарца блуждала кровожадная улыбка.
Тормасов проводил своего любимца взглядом, потом подумал, что надо будет сделать ему выволочку, чтоб не хватался за саблю, коли он ординарец. В бою управление куда как важнее зарубленной пары пушкарей. Велел подать коня, похлопал того по гибкой вороной шее, и, не придерживая стремени, в единое мгновение взлетел в седло.
Дальше было как по писаному. Прижали поляков, приготовили с пяток бомб со шнурами горящими, обоз побросали – и в отступление. Не бежали – летели. Веселое польское воинство, радостно возглашая победу, кинулось присваивать содержимое обоза – с порохом у местных был совсем швах. Некоторые паны, заломив шапки кинулись было в догон, да только бахнувшие вовремя бомбы, разметали из них с десяток, как чушки в «городках», остальные повернули взад.
Когда стало ясно, что погоня отстала, аллюр поумерился. Генерал поднял руку, подзывая ординарца.
- Яволь! Мон женераль! – Улыбку с уст Панкрата Денисова, шустрого, черноглазого, черноусого и чернобрового, казалось, нельзя стереть даже картечью.
- Денисов! Слушай! Тебе подполковник Денисов, Григорий Иванович, из штаба князя Репнина, не родственник, часом?
- Так и есть! Дядя родной это мне…
- Ага… То-то я смотрю, на тебя похож. Шустрый такой, чернявый.
- Никак нет, господин генерал-майор! – Лицо ординарца на одно мгновение стало серьезным. – У нас в роду все сивые, один я – в мать, чернявый, как татарин. Григория Иваныча я хорошо знаю. Сивый он, как ковыль в цвету.
- Стой, Денисов! Не таков посыльный-то! Каков твой дядя?
- Сам велик, в плечах сажень косая. Шрам на щеке правой, от щеки до шеи…
- Туманов! Черт! - Рявкнул Тормасов, подзывая капитана. – Я приказывал! Посыльного, прибывшего от князя Репнина, тотчас ко мне!
- Нету! Нету нигде! – Рыжий капитан с чувством вскинул ладонь. – Никто в расположение не проходил! И расположения не покидал!
- Ага! – Глаза генерала сузились. - Кто еще был, когда посыльный прискакал? Бомбардир Разуваев? Разуваева ко мне, быстро!
- Разуваева! Разуваева к генералу! – Понеслось над строем.
- Измена? - С сомнением протянул ординарец.
- Подпись Репнина я дОбре знаю. – Тормасов нахмурился, и снова крепко сжал губы.
- Вашевысокородие, господин генерал-майор! Бомбардир Разуваев прибыл!
Подскочившему усачу с выбитым передним зубом, генерал коротко кивнул. Генерал назидательно ткнул пальцем в грудь бомбардиру, чтобы слушал внимательно.
- Разуваев! – Тормасов задержал на усаче испытывающий взгляд, и медленно произнес. – Каков был из себя посыльный? Посыльный от князя Репнина?
- Малой он… Эээ… Маленький значит. Ээээ… Чернявый такой. Штафирка, или анженер. Мундир ишшо был на ём как не по росту вроде. – Зачастил Разуваев, переводя хмурый взгляд черных глаз с Тормасова на Денисова и обратно.
- Так, понятно, свободен. – Разуваев еще больше нахмурился, мотнул головой, ловко развернулся, и исчез среди солдат.
- Неужто измена, Ляксандра Петрович? – Нахмурился ординарец.
- Разберемся… - Одними губами ответил Томасов.
До Мехува добрались к полуночи. В Мехуве дела оказались совсем плохи. Русский гарнизон покинул город еще в полдень, и улицы были полны пьяных шляхтичей, отмечающих «высвобождение». Мещане попрятались за воротами и ставнями, иудеи, те что не успел уехать, заховались в подвалах. Тормасов занял город быстро и решительно, провел реквизию лошадей, фуража и иных запасов, и на следующий день отбыл к Варшаве.
Тем временем, по всей Польше творилось черт-те что. Все русские гарнизоны и части, расквартированные по всему польскому королевству по мандату Тарговицкой конфедерации, пришли в движение. Решительно никого нельзя было застать на месте. Все войска пришли в движение, и двигались непонятно куда. Поляки бросали им вслед проклятия и тухлые яйца. Непорядок и хаос воцарились в Речи Посполитой повсеместно, никто точно не знал кто где. К исходу второго дня, в победе безначалия и нелепости по всей Польше убедился даже слепой. Генерал-майор Тормасов ходил черный, когда там, на Королевском Тракте, их застала весть о страшной Варшавской заутрене.
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/08/01/1767