Человек сидел в парке возле музыкального училище и слушал как звуки, перебивая друг друга, рвутся из окон на свободу, а потом умирают, упав на асфальт или запутавшись в зелёных кронах лип и тополей. Он выделял из этой какофонии Гайдна, Шопена, Моцарта, размещая их в своей памяти по местам, как студентов на зачёте. Музыкой он жил, и сам пытался сочинять, но она у него получалась похожей на его детство - тревожной и грустной, порой взрывающей тишину его одинокого жилища резкими, рвущими стены звуками. И пианино вздрагивало под его пальцами, прося пощады.
Жена давно ушла в свой мелкий мещанский мирок. Они не понимали друг друга с самого начала, но были так молоды и легковерны. То, что казалось очевидным, считали неважным, проходящим. Старые люди говорят: перемелется, мука будет. Вспомнилось, как однажды она, решив досадить ему, выпустила на лестничную площадку его любимицу. Он представил себе, как двухметровый полоз – подарок знакомого горца – перелился ручьём через порог, напугав соседку так, что та попала в больницу с инфарктом.
Трусливые, не умеющие ценить истинную красоту люди! Его змея была прекрасней любой женщины, только не всякий мог это увидеть и оценить.
Да, он всегда любил змей. Они жили в его домашнем террариуме и он мог любоваться затейливыми узорами на их коже, поглаживая иногда блестящую материю, в которую они были одеты. Одну из своих змей он часто брал с собой на прогулку. Она мирно дремала у него за пазухой, но иногда пыталась выползти на волю. И ухмыльнувшись воспоминанию, он представил себе, что могло бы случиться в данном случае. Нет, он не был садистом, хотя ему иногда и намекали на это самые близкие люди. Они не желали понять и принять то, что он любил.
По парку пробегала собака, по пути орошая деревья своим присутствием и топча выползших на асфальт после утреннего дождя червяков. Подбежала к нему и вильнула хвостом. Посмотрела в глаза, пытаясь наладить контакт, осторожно обнюхала его ботинок, но потом, словно вспомнив о неотложных делах, побежала восвояси. Так всегда – люди, собаки, будто из другого мира. Все понимают друг друга, только не его.
Кто-то в музыкальном училище терзал скрипку. Она оплакивала чьё-то одиночество или утраченную любовь. Не его ли? Музыка давно вторглась в его судьбу, расслабляла и подчиняла, вела за собой. Но рядом с ней в его душе жила нежность к удивительным существам, к которым окружающие его люди незаслуженно относились, как к мерзости.
Парк оживал. В музыку гениев ворвались детские голоса - дети почему-то всегда кричат, словно боятся, что их не услышат. Устроили гонки. Ролики дребезжали, как его неудавшаяся жизнь. Хотя, почему неудавшаяся? Он жил как хотел, наперекор встреченной однажды любви. Отвергнутая им, она перенеслась в музыку и теперь напоминала о себе вопреки его желанию.
На соседней лавочке парень и девушка рассуждали о рок-музыке, как о высочайшем музыкальном достижении. Из окон училища звучал Чайковский. Музыка расслабляла, очищала душу от горечи и сомнений, пряча его от самого себя – того, каким он был всю свою жизнь. И ничего уже не вернёшь.
Мальчишки на роликах перекрикивали друг друга. Ну и что? В юности всегда хочется кричать о себе. И он кричал в своё время. Но его крик, упав камнем, застыл на дороге, и люди обходили его, не желая услышать застывшие звуки.
Юноша и девушка целовались, сочиняя свою судьбу. И невдомёк им, что старый человек на соседней скамейке пытался удалить фальшивые ноты из симфонии своей жизни, переписать её на новый лист.