Честное пионерское

               

   1 сентября Лена и Оля сели за одну парту 5-а класса. Две пары голубых и карих глаз светились радостью обретенной дружбы.  Не девчачьей, мелкой и предательской, а верной мушкетерской, как у героев любимой книги Дюма.
   Девочки подружились еще в прошлом учебном году. Отца Оли, военного, перевели из Ленинграда в Ригу, и семья обосновалась в старой постройки кирпичном доме с эркерами и паркетными полами, в отдельной трехкомнатной квартире, что было  в 50-ые годы уже прошлого столетия большим везением.
   На летних каникулах Лена гостила с мамой у ее тети в Ленинграде и была очарована этим городом. Ей снились его мосты, львы, атланты, Адмиралтейская игла. И когда классная руководительница Нинель Ивановна вошла в класс с новенькой Олей Красавиной, Лена немедленно влюбилась в нее. Просто потому, что девочка из города-мечты, Ленинграда.
   Новенькая была курносая, ясноглазая и улыбчивая. После уроков в раздевалке оказалось, что их одежда висит рядом. Одевали девочек в те годы убого: бесформенное пальто грязноватых тонов, шапка-самовязка. Лене мама купила фетровую шапочку, отделанную лаковым шнуром, предмет ее гордости.  На Оле была ярко-алая бархатная шапка с огромным бантом, украшенная искусственным каракулем – кричащая и совсем не подходящая к ее коричневой шубе. Лена удивилась, как может девочка, родившаяся в прекрасном городе Ленинграде, носить такую безвкусицу.  Впрочем, эта мелочь никак не повлияла на их дружбу.
   И вот 1 сентября после торжественной линейки Оля и Лена в форменных темно-синих платьях, белых фартуках, с крендельками  уложенными на затылке кос в белых капроновых бантах сели за одну парту. Урок истории вел седовласый хрупкий старичок по имени Аристарх Петрович, которого за глаза звали Пепин Короткий. В свое время он преподавал в гимназии и сохранил привычку говорить ученикам «вы» независимо от возраста.
   Пепин Короткий остановился с указкой у карты и что-то рассказывал про древнее царство Урарту. Лена же в это время была занята гораздо более важным – она передавала под партой Оле карту страны Мушкетерии, нарисованную прошлым вечером дома. Оле надлежало написать свод законов страны, в которую девочки тайно играли после прочтения «Трех мушкетеров».
   Пепин Короткий нахмурился:
   -- Разговоры во время урока? Прошу дневники на стол.
   Это означало, что если девочки будут вести себя примерно, получат дневники назад с короткой устной проповедью, ну, а если будут болтать и дальше – на полях появится замечание и как итог, сниженное за неделю поведение. Девочки смирно сложили руки на парте, как было положено,  но Оле надо было срочно выяснить, готов ли у Лены эскиз флага Мушкетерии. В общем, после урока они получили дневники с коротким замечанием: «Шалили». Таков был стиль Пепина Короткого.
   Проект Мушкетерия разрастался, появилась толстая тетрадь с историей страны, гербом,  на котором скрещивались шпаги и развевались перья на мушкетерских шляпах. Девочки увлеклись романом Дюма настолько, что перечитывали его снова и снова, восхищаясь храбростью, отвагой, благородством Д.Артаньяна и его  друзей. Вырезали из школьной резинки печать Мушкетерии, а бабушка Оли, в прошлом актриса, подарила им театральные рапиры и шляпу с плюмажем из заветного сундучка.
     Неприятности начались с того, что Олю и Лену пересадили. Теперь Лена сидела на первой парте с Сашкой Громовским, а Оля – на второй с Вовкой Антоновым. Школа прежде была женской и когда в классе появилось двое мальчишек, никто им не обрадовался. Сидеть с ними за одной партой было наказанием за болтовню на уроках.
    Вовка был щупленьким, смешливым и безобидным, а Сашка – ябедой и негодяем. Он вытащил на переменке из Лениного портфеля толстую тетрадь, бегал по  классу и кричал: «Ленка с Олькой дуры-мушкетерки!». Всем, конечно, было любопытно, что это такое, тетрадь пошла по рукам. Тайная страна, где Оля и Лена нашли романтический приют от скучных и серых будней, была высмеяна и опошлена.
   После уроков девочкам не хотелось идти домой, ведь только они понимали друг друга и переживали вместе свою беду. Стояли у дома Оли и никак не могли расстаться. Из-за угла показался Сашка Громовский. Девочки не  сговариваясь  побежали за ним. Сашка жил напротив школы, а посему пальто не надевал и хвастался привезенной из Москвы военизированной формой -- брюками  с лампасами и гимнастеркой, перехваченной толстым кожаным ремнем. Увидев девчонок, он стал петлять, как заяц, и опасливо нырнул в парадную  своего дома.
    Сашке надо отомстить, решили подруги, мушкетеры ни за что не простили бы такое оскорбление. На уроке труда Оля потихоньку спрятала в карман фартука кусок наждачной бумаги, а после уроков они устроились на широком  подоконнике в школьном коридоре, и Лена написала красным карандашом: «Смерть вору и трусу!» В подъезде Сашкиного дома  висела доска с фамилиями жильцов. Громовские жили в квартире номер 3, и девочки бросили кусок наждачки в их почтовый ящик.
   Напротив Сашкиного дома шел длинный деревянный забор, на котором девочки мелом написали аршинными буквами «Сашка трус и предатель!» С чувством выполненного долга и восстановленной справедливости они разошлись по домам.
   На следующий день в школу пожаловал Громовский-старший с  багровым носом пьяницы и рыхлым телом, втиснутым в морскую военную форму. Он тряс зажатым в руке куском наждачки и командным голосом требовал наказать хулиганок, которым «не место в советской школе». Нинель Ивановна пыталась его утихомирить, мол, конфликт детей можно мирно уладить, но папаша тряс наждачкой, кричал «эти хулиганки  угрожают убить моего сына» и требовал «принять самые решительные меры». Сашка стоял в своей гимнастерке, покачиваясь с носка на пятку, и с торжеством посматривал на Олю и Лену.
   Собрали пионерский сбор. Председатель Совета отряда Минна Ципе, толстая девочка с огромными белыми бантами в  косах  и всегда выглаженном пионерском галстуке, торжественно сказала:
   -- Мы все помним, пионэр (так она гордо выговаривала это слово) – всем ребятам пример! Оля и Лена опозорили звание пионэра. Они подбросили анонимную записку Саше Громовскому, да еще написали угрозу на заборе! А мы знаем, какие слова пишут на заборах …  -- и Минна зорко обвела глазами присутствующих в поисках крамолы. -- Какие будут предложения?
   Класс виновато молчал. И тут поднял руку Сашка Громовский:
   --  У моего отца на корабле один матрос на портрете товарища Сталина в газете «Правда» пририсовал корону на голове и меч в руке, так его за такие шутки судил военный трибунал.   И мы должны наказать Ольку и Ленку по всей строгости, чтоб другим неповадно было …
   -- Ну, у нас пионерский суд, а не военный трибунал, -- мягко поправила Сашку пионервожатая. -- А что предлагает председатель Совета отряда? 
   -- На работе у моего папы на каждого заведена такая персональная тетрадь, куда записывают хорошие и плохие дела, -- сказала Минна. -- Я предлагаю завести такие же тетради на каждого пионэра и увековечить хулиганский поступок Лены и  Оли  записью в тетради. Голосуем, кто «за»? -- И Минна первой подняла руку. Пионервожатая закивала головой, и все подняли руки. Потом дружно проголосовали за тройку по поведению двум подругам.
   Это был неслыханный позор. Девочки ходили с опущенными головами, уверенные, что вся школа с презрением смотрит на них. Тройка по поведению автоматически причисляла виновного к изгоям. Таким в образцовой школе был один Валерка Каданер, хулиган и двоечник. Особенно горько было торжество Сашки, он-то, подлый вор и трус,  ходил с довольной улыбочкой. Каково было Лене сидеть с ним за одной партой! Понятия справедливости, чести и благородства, почерпнутые из «Трех мушкетеров», никак не совмещались с действительностью. И это была настоящая детская трагедия, которую никто не хотел понять.
   Прошли годы. Школа осталась в далеком прошлом.  Как-то Ленина мама вернулась из магазина со словами:
   -- Знаешь, кого я встретила? Родителей Минны Ципе. Они так сдали, еле-еле шли, поддерживая друг друга. Рассказали мне о своем горе. Минна с мужем и сыном эмигрировали в Израиль, представляешь? Родители потеряли единственного внука, а папе Минны пришлось уволиться с работы и сдать партбилет. Это их просто убило, ведь дочь была отличницей, пионеркой, комсомолкой, и вдруг такое …
   Лена молчала. Она вспомнила тот пионерский сбор, гневные слова девочки в наглаженном красном галстуке, как по команде поднятые руки одноклассников и их с Олей, растоптанных, не смеющих поднять глаза.  «И разве не так все происходило в мире взрослых, только в другом масштабе? -- подумала Лена.  Минна Ципе, этакий «маленький Вышинский», была из тех, кто чутко улавливал знаки времени. Ей, пламенной пионерке, хорошо жилось в советское время, а потом по-другому, кошерно и тоже хорошо -- в другой стране.