- Да, правда лет через двадцать – Николай аккуратно поставил подстаканник на блестящую палисандровую поверхность стола - выясниться, что из тех двух миллионов половина или полтора оказались не причем, зря расстреляли, а еще через лет двадцать станет очевидно, что вообще не стоило никого ставить к стенке.
- Гм-гм. – Владимир Ильич напрягся слегка наклоняясь к стеклу окна, подыскивая идеи и аргументы, для возражения.
- Всякая доктрина, идея в момент ее реализации на практике имеет свой коэффициент преломления. И случается, луч по окружности заходит в тыл источнику света, откуда он был выпущен.
- Об оптики предлагаете потолковать? Гуманистическая гниль надела? – обернулся к Николаю Ильич.
- Лучше о поэзии.
- Ну, коли не о чем другом говорить не осталось…
- Спасибо Дмитрию Григорьевичу, благодаря ему, мне удалось побеседовать с одним из братьев Стругацких. В чистой, просторной, свободной от автомобильных пробок Москве восьмидесятого года прошлого века, вычищенной и програбленной к Олимпийским Играм..
- Когда это вы успели? – с изумленным негодованием протянул магистр.
- Ну, что тут такого… - пожал плечами Николай - Неделю тому назад сгоняли в восьмидесятые, в эпоху дорогого Леонида Ильича.
- Упросил меня наш профессор. – оправдываясь, медленно, будто нехотя заговорил Дмитрий Григорьевич - Да, и мне надо было в хозяйственный селитры калийной купить, кое-что в саду-огороде обработать. Сейчас у нас же борьба с терроризмом, - селитру продавать запретили. В те времена селитра тоже в продаже была редко, но в Москве найти было можно. А Николай вычислил этого Стругацкого, перепугал бедного толстяка. Сначала прямо у него на дороге, перед носом материализовался, потом подбегает ко мне, говорит: материализуй меня вон там, метрах в пятидесяти, у киоска Союзпечать. Что там ты ему наговорил? Раз-два, - мы вдвоем перематериализовались, - у мужика глаза на лоб полезли.
- Вы чего, ребята - принялся укорять Николая и Дмитрия Григорьевича магистр Мишаня – то ж, бабочку раздавите, и мир перевернется, вся история наперекосяк пойдет!
-Что уж теперь, поделаешь, грешны. Не серчай. Авось не нарушится ход истории.
- Что ты там Стругацкому наговорил, когда перед ним возник? - повторил вопрос Дмитрий Григорьевич.
- Сказал, что так же как и Богом, трудно быть ангелом. Ибо, каким образом я технологически переместился в пространстве и времени, – не знаю. Но таковою способностью наделен. Ну и попросил тебя наглядно показать человеку сее наше с тобой новое свойство. Дальше, ты знаешь, наш разговор шел в твоем присутствии.
- Простите, а кто такой Стругацкий? - спросил Ильич..
- Писатель-фантаст. Они писали вдвоем вместе с братом.
- А , литератор-фантазер! Знавал я одного, - Герберт Уэллс. Впрочем, простите, отвлек. Продолжайте, прошу вас.
- Благодарю. Так вот, когда он, так и не поверив до конца, убедился, что я не есть следствие гипнотического воздействия, а некое аномальное техногенное явление, то принялся расспрашивать о ближайшем будущем.
С одной стороны, его огорчали паралич, если не полная гибель, коммунистической идеи, воцарение буржуазной морали. С другой, - он стал утверждать, что предвидел нечто подобное. Объявил, что на новом витке спирали развития российского общества коммунистическая идея в России вновь оживет. (Он же был убежденным коммунистом).
- Замечательно! – Воскликнул Ильич.
- Однако подлинный контакт у нас возник тогда, когда речь зашла о поэзии. Я напомнил ему эпиграф из «Улитки на склоне», строфу из Пастернака о лесе. Прочел тоже кое-что из стихов Пастернака, Мандельштама, «…до чего ж аляповаты, до чего же хороши!».
И наша беседа, - Дмитрий Григорьевич не даст соврать, - оживилась, сделалась куда свободней, непринужденней. И я рассказал, как сравнительно недавно получил приглашение на вечер поэзии в кафе «Моя чашка кофе». в этих вечерах участвуют студенты, а больше студентки, выпускники и выпускницы местного университета туризма и гостиничного бизнеса.
Получив приглашение на участие в вечере, я было предложил поучаствовать так же и знакомому политику, председателю Союза Ветеранов Алексею Васильевичу Бугрову, кстати тоже, большевицки настроенному мужику-строителю и поэту, лирику и баснописцу. Есть у него бесподобное стихотворение о том, как мужики сели покурить и принялись обсуждать Христофора Колумба: «…поди Америку открой у черта на куличках!». Но Бугров и по здоровью, и за делами не смог составить мне компанию. «Ну, поработай с молодежью сам!». И я пошел «работать с молодежью», - что за прелесть эти юные студентки и бакалавры-менеджеры...
Чудесные девушки! Но я заметил: их красота, обаяние, прелесть расцветает сто крат, когда они выходят к микрофону и читают стихи.
У меня даже возникла идея организовать курсы преображения для женщин. Облагораживать, делать прекрасней их облик занятиями поэзии.
Дмитрий Григорьевич беззвучно захихикал и постарался, как можно более незаметнее, отвернуться. В следующее мгновение локомотив дал длинный и напряженный гудок, словно приветствуя проплывающие ряды кустов, раскинувшегося по холмам у железной дороги виноградника.
- И вот, друзья, – Николай заметил отвернувшегося и посмеивавшегося Дмитрия Григорьевича сам подавил фырканье - когда я рассказывал об этих вечерах моему собеседнику, как вы выразились, Владимир Ильич, литератору-фантазеру, он внимательно слушал, прерывал меня цитатами из Пастернака, Самойлова, Ахматовой; японские трехстишья читал до тех пор, пока я не поделился своей идеей о курсах.
Тут Стругацкий рассмеялся и сказал, что в итоге этот прекрасный замысел перейдет в свою противоположность, в школу гейш.
Ильич затрясся от смеха.
- Вот, Владимир Ильич, пришлось признать ошибку и совершить необходимый маневр, сделать шаг назад.
- А ведь ваш проект, как принято говорить сегодня в России, вполне мог бы быть реализован, если бы общество не обуржуазилось. А обуржуазило его именно раскрестьяненное крестьянство!
- Нет, я конечно – раскрестьяненный крестьянин. – начал Дмитрий Григорьевич.
- Расказаченный казак - поправил его Николай.
- Ну, казак. Нихай, казак. Просто, Владимир Ильич, Николай говорит о том, что человек, случается, хочет одного, а в итоге получается что-то совсем другое. Вот, соседский парень Сурик, купил ружье, стрелять крысу-белку, фундук в саду оберегать, а убил у соседей свинью, нечаянно, когда ружье пристреливал. Потом он и крысу-белку стрелял, - бесполезно, сколько ее не стреляй, на ветках стрелянные тушки не развешивай. Одну подстрелишь две других прискачут, если орех есть. В общем, лишь бы нажраться.
- Аха-ха-ха. Совершенно буржуазный инстинкт!
- Однако, сказал магистр Мишаня - нам не мешало бы обдумать план наших действий в Париже. Что бы нас не сожрали, как крысы-белки фундук, и не постреляли, как твой, Григорьевич, сосед крыс-белок.