ЧАСТЬ 2
Её движенья непроворны.
Она ступает тяжело,
Неся сосуд нерукотворный,
В который небо снизошло.
Валерий Брюсов
Глава 1 Астрология
В настоящее время я располагаю диском с компьютерной астрологической программой. Можно включить сегодняшнюю дату, или будущую, или прошлую и увидеть, как встали звёзды сегодня, встанут завтра, или давным-давно. Можно в это не верить. Но вот я открыла 24 февраля 1965-го года. Открыла и вздрогнула! Планеты собрались в узлы-соединения! И таких узлов два: Венера в Водолее, а с нею рядом, (но в Рыбах) - Солнце кубарем с Сатурном и Меркурием – все в одном узле! А в другом - Уран соединяется с Плутоном, а рядом Марс, и все втроём в Деве. К тому же обе группы планет в оппозиции друг к другу. Кто понимает, тому объяснять не надо, скажу только, что меня ожидали большие трудности, но я сумела собрать волю в кулак. Но всё - по порядку...
В начале апреля 1965 года за спортивные успехи и примерное комсомольское поведение Васю наградили путёвкой в международный лагерь «Спутник», расположенный в окрестностях Сочи. Васе очень хотелось поехать, но он был озадачен моим положением. Первой это заметила мама:
- Что-то я не припомню, были ли у тебя месячные?
На мгновение я задумалась, тут же вздрогнула, но, подавив ужас, спокойно ответила, что конечно были. Тогда я не имела привычки следить за циклами в организме, а Вася знал, что я собираюсь в Ленинград учиться, так что я рассчитывала на его понимание. Но вот однажды, кажется на 23 февраля, я была менее осторожна. Может, хотела Васе сделать подарок или он всё же решился таким образом «взять» меня по совету Нонны («взять, как берут города»), но сделал это несколько коварно…. Нет, я не рассердилась на него ни тогда, ни потом. Меня охватила некоторая паника, но я надеялась, что всё обойдётся, и как говорится, «рассосётся».
Уже не помню, кто посоветовал пить аспирин, алкоголь, садиться в горячую ванну – всё это для бывалых и ослабленных женских организмов, а я была на редкость крепка и здорова. Ну, то, что я здорова – это, скорее, относительно. Выпила всего одну таблетку аспирина, а со второй – вырвало. Водку я не пила вообще, и потому выпила брагу, которую мастерски варила Васина матушка. Так это не алкоголь, а просто витамин, организм ещё больше укрепила. Села в горячую ванну – началось сердцебиение, так что вылезла сразу и ни с чем. И вовремя сделала выводы: если нет ожидаемых результатов, так надо успокоиться и ждать. Я ведь хотела маленькую девочку – так значит, она и будет. Но вдруг это будет мальчик, и я его не полюблю? Господи, как это страшно! Что же делать? А, может, всё ещё образуется?
Но тогда же появилось новое страшное (не из моего словаря!) слово. Я с ужасом перебирала его в разговорах с Людмилой, наедине, а однажды сказала Васе:
- Может, мне сделать аборт?
- Нет! Я чувствую, что мало проживу. Я хочу хоть одним глазком увидеть своё дитя, - так окончательно заявил своё решение Вася. И я следом поставила точку. Маленькую точку.
И с Васиным отъездом я тоже смирилась. Теперь мне хочется сказать так: я на завод, а он на курорт, но тогда я была рада за Васю, что ему выпала редкая удача – бесплатная поездка на юг.
На работе и дома я повторяла Брюсовские строки:
В час наслажденья, в миг объятья,
Когда душа была пьяна,
Свершилась истина зачатья,
О чём не ведала она….
Первые две строки были не про меня, а следующие две – точно обо мне.
Глава 2. ПЕРЕМЕНЫ
Вася уехал в начале апреля, а у меня начался токсикоз. Если посчитать, то это была уже третья неприятность, не считая работы и необходимости скрывать своё положение от мамы.
Я ничего не могла есть. Стало понятно, отчего я без остановки уплетала у Берты. Оказывается, не только потому, что вкусно! Завязавшийся плод требовал питания, но почему же теперь он отвергает пищу? Я не знала, что делать, как жить, но жила и работала, отплёвываясь в прямом смысле: постоянно отделялась слюна, а если я глотала её, то начиналась рвота. Моё состояние заметила сварщица, и посоветовала пить минеральную воду. Из минвод в свободной продаже оказались «Ессентуки» под номерами 4 и 17 – самые противные! Но мне именно они помогали. А ещё меня спасал очень горячий чай – настоящий кипяток, но на работе для кипятка условий не было никаких.
Я продолжала потихоньку готовиться в Академию художеств, но сил и надежд оставалось всё меньше и меньше.
Вскоре Ваня Греховодов прислал мне из Евпатории отчаянное письмо. Он сообщал, что его могут посадить в «долговую яму». В следующем письме он просил срочно приехать, взяв с собой постель и побольше денег, так как ещё месяц он не получит зарплату.
Теперь я никуда не могла выехать, да и если бы могла, то не поехала, но не помочь Ване я тоже не могла. Я отправила ему деньги, заняв у своего одноклассника Торопина. Помню, как Сергей вздохнул, узнав, зачем так срочно они понадобились, но принёс до зарплаты, прибавив: «Зря ты так….»
Ванечка благодарил меня, называл спасительницей, писал, что я помогла ему выбраться из пекла, но просил помочь ему выехать в Ленинград на учёбу. Во второй раз я отправляла деньги без трепета спасительницы, но кто же ему поможет, кроме меня? Да и я всё равно ничего не могу есть, так зачем мне деньги?
На этот раз благодарность от Ванечки пришла из Ленинграда: он был в радостном волнении от предстоящей встречи со мной.
А я уже знала, что никуда не поеду. Жизнь всё решила за меня, и хорошо ещё, если она даст мне отсрочку, чтобы учиться!
Я написала Ване письмо, объяснив свою ситуацию, но он продолжал строить совместные планы. Сказать просто «Нет!» мне всегда не просто, а тогда, в начале взрослой жизни, я и вовсе боялась его обидеть, и делала глупость за глупостью, переписываясь с ним целый год, а теперь ещё и отправляла деньги, даря ему надежду. И Ваня писал:
«Ну, что там у тебя стряслось? Ну, со здоровьем? Ты, действительно, маленькая и притом самая пребольшая трусиха! И, пожалуйста, не болей. Я знаю, это очень неприятно, тем более для будущей Матери. Знаешь, у тебя настоящие глаза матери. И, пожалуйста, береги себя! Ты ведь мне очень и очень нужна! Береги себя для меня!»
Трудно представить, понимал ли Ваня до конца, что произошло.
Глава 3. В ОДИНОКОМ ОЖИДАНИИ
Другая сварщица, с высокой причёской и золотым перстнем, узнав о моём положении и состоянии, советовала вызвать по блату искусственные роды.
- Что это такое и зачем?
- Ребёнок родится, но не выживет, а ты будешь свободна. Мне делали искусственные роды. Ребёнок родился и закричал. Я как соскочу с кресла! Оставьте его живым! Но он умер….
- Так зачем же Вы мне такое советуете?!
- Да я вижу, как тебе тяжело….
- Ну не так же! Родившегося умертвить! Нет, я ничего подобного никогда не сделаю!...
От Васи я получала письма и радовалась за него. Он восторгался и природой, и погодой, извинялся, что не все мои заказы выполнил. В те времена отъезжающим в другие города давались поручения на покупку вещей, отсутствующих в местной продаже. Но я не расстраивалась, что Вася что-то не купил - я просто ждала его. И не просто, а с нетерпением!
Я была измучена токсикозом, и кроме самого Васи, меня ничто не радовало - даже стихи! Но читать надо, поэтому я принялась сначала за «Исповедь» Жан-Жака Руссо, и в обеденный перерыв, когда была в состоянии съесть только картофельное пюре, шла в сторону леса, садилась на пенёк и читала о природе Швейцарии. Неподалёку бежал ручеёк. И ничего, что в нём подозрительно мутная вода – мне это помогает воспринимать текст – будто я в Швейцарии. Потом мне скажут, что этот ручеёк течёт из душевой и в нём мыльная вода - и станет совсем неприятно. К тому же – вокруг цветёт багульник – рододендрон розовый, и источает тошнотворный запах…. Я перестала читать на природе. А кассир на раздаче посмотрела на меня с жалостью, и, думая, что у меня нет денег, предложила взять что-нибудь, кроме пюре, в долг, но я, конечно, отказалась.
Однажды, устав от ожидания и токсикоза, с надеждой я побрела в сторону микрорайона - в сторону Васиного дома. И не напрасно! Вася меня окликнул! Мы кинулись навстречу друг другу, и я заплакала у него на груди. Ему стало жаль меня:
- Ну, как ты? – спросил он, и, видя мою удручённость, добавил:
- Без изменений?
Мы пошли к Васе, и он с радостью вручал привезённые подарки, а я и сейчас их с нежностью вспоминаю, и почти все они сохранились. Я будто снова вдыхаю смолистый запах давно осыпавшихся веточек настоящего кедра, двух-трёх диковинных шишек.… Из заказов он вручил мне маленькую братину – деревянный ковшичек в стиле Хохломы, а потом, радостно сверкнув голубыми глазами, и, сделав таинственную паузу, преподнёс главное сокровище: голубой томик Гарсиа Лорки! Я была счастлива!
Но как странно, что в тот период (в период токсикоза) я совсем не воспринимала стихов, и даже сегодня, раскрывая эту бесценную для меня книжку, я ощущаю головокружение и лёгкое поташнивание…..
- Ну, что? Пойдём в Загс?
- Я люблю тебя, но не хочу замуж: чувствую, что скоро встречу того, кого очень сильно полюблю…..
- Ну, когда встретишь, я тебя отпущу.
Может быть, такой договор был раньше, но тогда, при встрече, мы приняли решение идти в Загс.
Глава 4. ПРОБЛЕМЫ
Решение идти в загс было принято обоюдно, но сил у меня почти не было. А тут ещё и Ваня возобновил свои атаки! Снова и снова он звал меня, и уже не в Евпаторию, а в Ленинград, куда вылетел, получив мой перевод, но у него снова кончались деньги. Много ли я ему высылала? Больше 30-40 рублей – никогда! У меня попросту не было большей суммы. Но настанет момент, когда ему понадобится больше: то 100 рублей, то 300. Он умалял меня занять у матери или у сестёр, но об этом не могло быть и речи: ни у кого в нашей семье не было таких деньжищ!
Ване необходимо было то снять квартиру, а деньги отдать вперёд, то купить тёплую одежду (пальто, меховые ботинки, шапку), то дорогие китайские кисти и этюдник (он метался между медициной и искусством), то портативный магнитофон…. Почему он просил это у меня? Или я произвела на него впечатление очень обеспеченной, или он так просил у всех, кого знал? Но вряд ли кто мог ему помочь приобрести так много.
Временами письма были сумбурны, излишне экспрессивны, но я и сама была экспрессивна – как говорится, пьяна без вина. А Ванечка порой признавался, что выпил с друзьями, а то сообщал, что курит только сигареты (не папиросы – хотя они дешевле!) и пьёт кофе с коньяком или коньяк с кофе.
Мне не хотелось бы думать и говорить, что он злоупотреблял моей добротой и наивностью, хотя теперь это отчётливо видно. Но я не жалею, что когда-то помогала ему. Однажды он, получив мой перевод, сразу купил пальто. И даже через 50 лет я отчётливо вижу это, никогда не увиденное мной пальто, и душа моя спокойна, что я вытерпела, как могла, его атаку, и его просьбы воспринимала по-философски и по-житейски – не отчитывая его, больного, измученного, отчаивающегося, а иногда и злого и обещающего всем мстить, а иногда - вернуть долги. Хотя мы оба понимали, что их вернуть он не сможет.
Я тяжело переживала предстоящую регистрацию, но понимала, что выхода нет. Один Васин приятель очень удивился моему сопротивлению:
- А тебе не приходит в голову, что Вася может и отказаться? - так весело просил он меня. Я очень удивилась такому варианту. В ту пору я совсем не знала жизни, не знала мужской психологии.
Ване же пришло в голову сделать мне небольшой подарок: модную сумочку-кошелёк белого цвета с коротким ремешком, охватывающим кисть руки. С этой сумочкой я и пойду на регистрацию нашего с Васей брака 19 июня 1965 года.
Через неделю Ваня вызовет меня на переговоры. Переговорный пункт был далеко от дома – на турбазе. Вечером мы с Васей, не спеша, пришли на переговорный. Меня вызвали в кабину для разговора с Ваней. Он спрашивал, почему не еду к нему. Я ответила:
- Я вышла замуж.
В ответ молчание. Я тоже молчала. Телефонистки заволновались, что нет связи. Из Ленинградского пункта сообщили: «Абонент покинул кабину и вышел из зала».
Глава 5. ВТОРАЯ СМЕНА
В своём повествовании я забежала вперёд, а ведь до описанных выше событий оставалось ещё полмесяца.
После девятого мая изменился график работы. Сменщица потребовала поменяться. До этого и ей, и мне было удобно, что она всегда выходит во вторую смену, а я - в первую. И вот я с трудом начала приноравливаться ко второй. В начале смены, то есть с четырёх до шести – хорошо: народу мало и тихо, и силы ещё есть, а к десяти вечера уже непосебе. А чтобы до двадцати четырёх – терпения не хватало. Токсикоз не отпускал, мутило постоянно, минеральная вода всегда была при мне – даже в городской библиотеке, а уж на работе – и подавно!
Однажды я решила отъехать с работы чуть пораньше, не ожидая служебного транспорта. Для этого вышла на дорогу голосовать. Но и на дороге пришлось набраться терпения, однако, я сэкономила несколько минут. Но чего мне это стоило! Ну, не так, чтобы очень дорого, но волнений оказалось предостаточно, чтобы я прекратила такую практику.
Я села в кабину грузовика около двенадцати часов ночи. Водитель, круглоголовый небритый блондин, ехал молча, да и мне говорить не хотелось, я так радовалась, что закончила смену.
Вот машина повернула налево от КБЖБ – в сторону Энергетика. Вот проехали Энергетик, АТУ-2, промплощадку…. Мост через залив ещё строился, поэтому водитель стал выруливать направо в темноту, чтобы ехать вокруг залива. Тут я пояснила ему, что мне надо выйти на восьмом квартале. Он ответил скороговоркой:
- Будет дело – довезу.
- Какое дело? – не поняла я – ведь с шофёром не планировалось никаких дел.
- Будет дело – довезу! – повторил он громче. И до меня дошло!
- Остановите! - не то прошипела, не то прошептала я с утробным ужасом….
Он затормозил, я выскочила, но, боясь, что он сшибёт меня, заметая следы, инстинктивно прыгнула с дороги за какой-то сарай. Шофёр нажал на газ и скрылся во тьме. Ни огонька вблизи, только вдали за заливом светит Падун, да звёзды над головой. Вот и приехала пораньше! Что же делать? Пойду к мосту, домой – через мост, но я, всегда смелая, сейчас испытывала животный страх. И всё-таки надо идти вперёд, то есть назад по дороге к мосту. Я иду и вдруг вижу светящийся автобус! Сейчас он повернёт мне навстречу…. На всякий случай поднимаю руку, и автобус останавливается. Останавливается для меня и моего будущего ребёнка….
Глава 6. ДЕВЯТНАДЦАТОЕ ИЮНЯ
Не было тогда психологов, не было священников, было сложно найти подходящее лицо с жизненным опытом, чтобы поделиться трудной ситуацией, найти поддержку, получить совет и одобрение. Мне тогда казалось, что одобрение в моей ситуации вообще неуместно. Но мамина приятельница Мария Петровна, сказала, что, если так быстро я забеременела, то мы с Васей очень подходим друг к другу. А Нонна Александровна успокоила меня, что учиться можно заочно, и у нас с Васей уже есть хорошая материальная база для семейной жизни: проигрыватель, магнитофон, приёмник и двухтомный энциклопедический словарь и, в придачу - целый стеллаж книг!
Я же была строптива и глупа, крайне измучена токсикозом, поэтому день регистрации нашего брака воспринимала, как тяжёлое испытание, и многие годы не любила его вспоминать. Вася относился к этому событию иначе и никогда не забывал 19 июня. Цифра эта состоит из единицы и девятки, и в сумме будет 10. Так и вышло, что мы попали в десятку! Да и 19 лет мне тогда было… Наш брак оказался долговечным, но Сатурн, который подстерегает меня в семейном знаке Рака, творил козни без конца. Уран расширял мои возможности в семье, а Сатурн ограничивал и обдавал холодом. Я совершала ошибки, проступки, и даже преступления…. Но об этом впереди, а пока о нашем бракосочетании.
В назначенный день и час мы с Васей и его приятелями, Южаковым и Кронгаузом, пришли в Падунский ЗАГС. Не припомню пышных свадеб в те годы, и у нас всё было скромно. На мне был кремовый летний костюм с моего выпуска в Риге, в руках - Ванин подарок сумочка-кошелёк, а в нём запас чистых платков для токсикоза.
Мы заранее договорились, что я оставлю свою фамилию, но когда сообщили об этом регистраторше, она решила прибегнуть к запрещённым приёмам: то подзадоривала Васю, то объявила, что я его не люблю. «Она меня быстро раскрыла», - подумала я и испугалась. Тогда я не понимала, что даже не испытывая страсти к Васе, я его очень любила, и что любовь на уровне сакральности и ментальности - самая сильная и вечная.
Свидетель Кронгауз нас выручил, подсказав регистраторше заниматься своим делом: регистрировать.
Моя мама, узнав о предстоящем акте регистрации, быстро успокоилась, и я почувствовала себя отрезанным ломтём, поэтому мы отправились с нашими свидетелями в Новый город, то есть в посёлок Энергетик, где жена Рудольфа Южакова - Валентина уже накрыла стол. Мы и на ночь остались у них.
Перед сном вышли прогуляться. Солнце пекло даже вечером. С Васей вдвоём подошли к парку. В то время парк был совершенно диким лесом, и насекомые всех видов наполняли его. Мы постояли на опушке.
«Что меня ожидает? Какие испытания ещё предстоят?» - с грустью думала я.
Глава 7. НОЧНАЯ СМЕНА
Как быстро и неожиданно в тот период разворачивались события моей жизни! Одно за другим, и третье, и четвёртое, и пятое - так, что я не успевала их осознавать и не могла переварить. Я была по-настоящему натянутой струной, или машиной – всё человеческое стало мне чуждо. Я уже не могла ни плакать, ни смеяться…. Ничто не радовало, но и не огорчало, только страх время от времени навещал меня.
Очень скоро в рабочем графике контролёров ОТК навели порядок, Теперь я работала в три смены, то есть попеременно: день в первую, день во вторую, день (то есть ночь) в третью. Для меня начался настоящий ад.
Сочувствующая мне сварщица подсказала выход:
- Ты к ночной смене не приезжай. Я много наварю деталей, а ты приезжай утром, всё проверишь и примешь.
Я обрадовалась, но как всё осуществить, не могла представить. Вася взялся мне помочь. Поскольку я боялась ехать даже самым первым автобусом (вдруг меня кто-нибудь узнает и разоблачит!), мы решили встать пораньше и отправиться на завод пешком. «Пораньше» означало, что я почти всю ночь не спала – так волновалась, представляя эту авантюру.
С первыми лучами мы поднялись, поели, и вышли из Падуна к известному мосту. В округе – ни души! Пройдя мост, мы свернули направо к лодочной станции, и, огибая заливы, вышли к красному кирпичному дому в Энергетике. Мои силы были на исходе, но страх, что кто-то с завода, живущий в этом доме, увидит меня в окно, подгонял не медлить и идти дальше.
Так мы достигли подножия горы, отделяющей посёлок Энергетик от железобетонного комбината. Наскоро перевели дух, и двинули в гору. В те времена на горе ещё не было никаких дач, а теперь их уже нет. Начался дождь.
Между горой и комбинатом была проезжая дорога, но прежде, чем выйти на неё, мы условились, что Вася будет ждать меня неподалёку в бетонном шалаше, где он укроется от дождя. Тогда не пришло в голову, что тот шалаш, состоявший из двух плит, мог разрушиться и придавить Васю. Мы были молоды и беспечны! Слава Богу, что всё обошлось!
Быстро, как могла, я пришла в цех, где меня ожидала гора закладных деталей. Сначала наскоро, а потом, отдышавшись, уже спокойно я проверила и пометила все детали. Смена заканчивалась, мы с Васей встретились у рейсовой будки и благополучно добрались до дома. На работу мой муж (мой друг!) уже не пошёл, и мы завалились спать.
Я долгие годы с содроганием вспоминала это авантюрное мероприятие, и не раз мне снились подобные приключения: идём неведомо куда и неведомо зачем, пробираясь со страхом, преодолеваем крутые подъёмы и спуски. После нашего похода мы не отважились бы его повторить, да и всё очень скоро изменилось, и мне больше не понадобилось работать в третью смену.
Глава 8. В РАБОЧИЕ!
После ночной, если я не ошибаюсь, был суточный перерыв, а потом я вышла опять в первую смену. Ко мне в лаборантскую пожаловала незнакомая черноглазая дама. Она оказалась начальницей ОТК Воскобойниковой. Я насторожилась, так как уже знала одну Воскобойникову – мою родную (по матери) старшую сестру Клару, от которой я бежала из Риги.
Новая Воскобойникова на днях вышла из длительного отпуска «за два года».
- У нас новый лаборант! Давайте знакомиться! – деланно приветливо заявила она и продолжала:
- Ты давно у нас работаешь? Как ты здесь оказалась? Собираешься ли учиться дальше?
Я чистосердечно начала ей излагать, что училась в институте, но бросила.
- Так ты можешь восстановиться!
- Я не хочу, это не моё!
- Как не твоё? А что же твоё?
- Искусство! Я хочу быть искусствоведом.
- Ну что такое искусство! Я вот сейчас вернулась из кругосветного путешествия. Была в Италии, посетила картинные галереи…. Ну и что с того?
«Ну и дура!» - подумала я. Была в Италии, но так равнодушно об искусстве! Так зачем вообще ты туда ездила! Я уже не возражала и не спорила, а Воскобойникова продолжала разговор:
- Расскажи мне, как ты здесь работаешь, что делаешь?
Я начала перечислять и описывать те две-четыре операции, которые повторяла ежедневно и ежечасно, а начальница слушала и кивала. Уходя, она пригласила меня на совещание при директоре завода, к которому относилась наша лаборатория.
Назавтра с утра я сидела в кабинете директора Собенникова, где собралось довольно много знакомых и незнакомых лиц, а среди них и сама Воскобойникова. Директор задавал вопросы, а все по очереди докладывали. Из их разговоров я мало что понимала, и конечно, недоумевала, зачем меня сюда пригласили. Через час директор подвёл черту:
- Всё! Идите работать!
- А новая лаборантка! – напомнила ему Воскобойникова. - Вы спросите, как она принимает закладные детали, каким должен быть сварочный шов.
- Ну? – нетерпеливо Собенников метнул взгляд в мою сторону. И я, тоном сказочницы или старательной ученицы, начала свой рассказ:
- Сварочный шов должен быть восемь-десять миллиметров, ровным и без раковин….
- В рабочие!!! – громко закричал Собенников и вскинул руку!
Глава 9. ЛЁГКИЙ ТРУД
Я была в шоке. Мало мне было, ещё и это прибавилось. В рабочие….
А что я буду делать в новой должности? Грузить? Так мне нельзя поднимать тяжести.
- Будешь на каре разъезжать и больше получать по рабочей сетке, - обрадовала меня лаборантка из бетонной лаборатории.
- Как это «на каре» разъезжать? Я ещё задавлю кого-нибудь….
Кар – это такая тележка, но её не сам толкаешь, а, стоя на ней, жмёшь на рычаги, и она едет. А чтобы никого не задавить, надо, кричать «поберегись!». Для чего он нужен этот кар? Точно не знаю, но, возможно, для перевозки металлических частей к сварщицам, варившим закладные детали для железобетонных плит-панелей.
Нет, не могла я представить себя, передвигающей рычаги кара…. Решила, что надо уходить. Всё же непонятно было, почему так быстро решили выкинуть меня в рабочие? Неправильно проверяла детали? Но какая же коварная эта Воскобойникова! Мне она ничего не сказала, ни одного замечания не сделала…. Отомстила за любовь к искусству, а не к железобетону! Или кого-то обещала устроить на это место?...
Расстроенная, я подошла к моей любимой сварщице Антонине и рассказала всю историю, заканчивая каром.
- Так ты беги к гинекологу, тебе выпишут справку на лёгкий труд. У тебя сколько месяцев?
- Четвёртый.
- Так пора, наверно, на лёгкий труд. Скажи, что плохо себя чувствуешь, что нужна справка, а со справкой пойдёшь в отдел кадров.
- Так в отделе кадров не знают, что я беременна….
- Вот из справки и узнают.
Я уже раз была у гинеколога, и, собираясь во второй, вспомнила, что Мария Петровна научила меня назвать другой срок, чтобы меня не обманули с декретным отпуском, а по этой новой дате выходило, что срок беременности больше, поэтому справку мне дали без разговоров.
Высокая брюнетка в отделе кадров стояла за прилавком своего кабинета и с любопытством, смешанным с удивлением, смотрела на меня.
- В ПТО пойдёшь копировщицей?
- Пойду! – обрадовалась я, что буду, как сестра Лера копировать чертежи, но я не знала, что такое ПТО. Оказалось, что это производственно-технический отдел.
- Ну, завтра к девяти часам, и одевайся в чистое.
На сердце отлегло.
Глава 10. ПТО
Отдел (ПТО) размещался в другом здании. В просторной комнате стояло несколько столов, за ними сидели очень симпатичные женщины. Встретили меня так, будто я ходила сюда ежедневно – то есть спокойно и без любопытства, сразу поручили мне копировать чертёж.
Чертёж был небольшим и несложным, а я очень постаралась, да и было у кого учиться: у родной сестры! Мой копир повысил ко мне интерес, и я получила задание посложнее.
Через пару дней я заметила невзрачную девушку, которая оказалась
штатной копировщицей. Я с интересом заглянула в её работу, но, оказалось, что учиться у неё мне было нечему. Теперь все ответственные чертежи доверяли мне, а ей – попроще, или во вторую очередь.
Когда работы не было, становилось скучно, я спросила разрешения читать книгу. Красавицы-инженерши были очень добры ко мне, а, вероятно, ко всем вообще, и я начала читать роман М.Горького «Жизнь Клима Самгина». Несмотря на то, что роман хорошо написан, читать его было нелегко. Его известная фраза «А был ли мальчик?» приводила меня в настоящий ужас, который я всячески подавляла в себе.
Мне все прочили мальчика, и я постоянно думала, что я должна его полюбить, так как мне очень хотелось девочку… Ну, так что же для меня означает эта фраза «а был ли мальчик?»… Вдруг с ним что-то случится? Я сразу представляла покойного племянника Женечку, но и плакать я не могла – разучилась. В таком напряжении я читала роман на работе, а дома, ночью, приснилась девочка! Ну, такая славная, такая милая! И уже разговаривает…. Я проснулась счастливая, но действительность меня опять окунула в сомнения.
Через десять дней за центральным столом в ПТО появился необычный мужчина. Он был стильно одет, но что-то выдавало в нём простачка. Оказалось, это появился после отпуска начальник ПТО Подвласенко. Он мало что замечал вокруг, и над ним любили подшутить. Кто-то под его стол налил воды, и все дамы стали переглядываться и смущённо отводить глаза.
Как-то в ПТО зашёл мастер Складчиков. Подвласенко с радостью сообщил, что в выходной идёт в лес за грибами, на что получил разрешение жены. Складчиков сделал вид, что заинтересован в этом событии, и спросил у начальника:
- А где это разрешение? Оно должно быть у Вас в письменном виде! Кто-нибудь встретит Вас в лесу и спросит: «Кто разрешил? Где разрешение?» А Вы ему бумагу: «Вот, пожалуйста!»
Странно, что никто не смеялся, даже я. Начальника всё-таки побаивались. Однако он был непредсказуем.
Меня Подвласенко просто не замечал, но вдруг увидел, что я читаю:
- А Вы что читаете? Какая у Вас книга?
- Роман Горького «Жизнь Клима Самгина», - ответила я спокойно, не ожидая подвоха. Но Власенко сразу решил поставить меня на место:
- В рабочее время Вы не имеете права читать художественную литературу!
- Но сейчас у меня нет работы, мне не дали задания.
Ему пояснили, что я легкотрудница, но Подвласенко не унимался:
- Тогда Вы должны читать техническую литературу! Я сейчас позвоню в отдел кадров, пусть вам снимут часы. Он набрал номер и строго сказал:
- Тут у меня в отделе легкотрудница. Снимите ей три часа рабочего времени – читает художественную литературу! Фамилия? Как Ваша фамилия? – отодвинув от уха трубку, спросил он меня.
Моя фамилия не простая, и, конечно, он не смог её с ходу произнести.
Тем комичнее выглядела вся эта «глупова» ситуация.
Встретив на обеде начальницу отдела кадров, я поймала её весёлый
взгляд:
- Что, читаешь на рабочем месте художественную литературу? – и притом
хихикнула.
И я поняла, что мои рабочие часы в целости и сохранности, а вскоре -
меня ожидал декретный отпуск!
Глава 11. СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ
Мы с Васей поселились у нас, то есть в квартире моей мамы. Моя
комнатка в семь метров не вмещала большой кровати, поэтому мы стелились на полу.
Я всегда любила спать на полу, но, имея кровать, не уляжешься на пол, поэтому визит подруги Ларисы Авдеенко был особенно в радость: я могла улечься на пол! Но теперь, будучи беременной, никакой радости не было. Поэтому со временем мы с Васей переберёмся к его маме в двухкомнатную квартиру, а пока мы живём у моей.
Выйдя в декретный отпуск, я окунулась в домашнее хозяйство, чему очень обрадовалась мама, а новый помощник в доме только возбуждал её неуёмные хозяйственные интересы.
Мне нравилось готовить, Вася мыл посуду. Вечером под окном нас ожидал огород с морковью, луком и помидорами. Надо было и полоть и поливать. Мама ухитрилась купить 12-литровые вёдра. Я рифмовала: вёдра - бёдра! Хотя мы жили на первом этаже, таскать такие здоровенные вёдра с водой было каторгой! Я видела, как моему изящному супругу было несподручно их нести – вода разливалась в подъезде, но Вася терпел.
Помню, как, управившись с хозяйством, и ненадолго присев, мы тупо
смотрели друг на друга, и ничего нам не хотелось – ни говорить, ни читать…. Словом, никакой духовной жизни!
Мы попробовали облегчить наш быт. Вася достал шланг, подключил его к крану на кухне, протянул в окно и мы спокойно поливали огород. Мама молча смотрела на это два дня, не разделяя нашей радости. Через два дня она взбунтовалась:
- Из шланга поливать нельзя, вода в кране холодная.
Конечно, холодная, но не такой уж у нас мировой огород, да можно было бы и нас пожалеть…. Но спорить с мамой не принято. Через неделю они с Евгением Дмитриевичем уехали на юг - в Евпаторию. Мы с Васей немного отдышались.
Тогда возобновилось моё детское увлечение комнатными растениями. Прямо через дорогу открылся отдел с комнатными растениями, привезёнными на пароходе из Иркутска девушкой-продавцом. Кто ей приказал или подсказал, неизвестно, но не частным же образом она стала ими торговать в магазине! Все виды растений, а их было не больше четырёх-пяти, я у неё купила.
Вот сейчас думаю, разве не промысел высших сил! Мой ангел-хранитель прямо ко мне подослал эту девушку с растениями! С ними потихоньку стала оттаивать моя душа.
Глава 12. ВОЛЬФ МЕССИНГ
Эту историю я вспоминала не раз. Ничего особенного в ней нет, кроме самого Мессинга, который посетил наш Братск во время моей беременности.
В конце августа мы увидели афишу, извещающую о встрече со знаменитым гипнотизёром Вольфом Мессингом. Сначала я сомневалась, идти ли мне вообще на эту встречу и можно ли идти, когда я в таком положении. Но Людмила Артемьева быстро убедила нас с Васей, что встреча с гением всем полезна и просто необходима.
Всё лето я проходила в лёгком штапельном платьице в разноцветную полоску, а ближе к осени понадобилась другая одежда. Я приспособила свою студенческую «форму»: прямую юбку в чёрно-белую клетку с красным свитером крупной вязки. Было красиво и тепло!
Афиша приглашала в клуб «Комсомолец», который до нового времени не сохранился. Вход по билетам, но, кажется, без указания мест. Мы сели втроём примерно в двадцатом ряду.
Выступление началось с введения. Рассказывала его жена (она же ассистент гипнотизёра) о трудном детстве Вольфа, о его побеге из Польши в СССР в период немецко-фашистской оккупации. Рассказала о загадочном случае, когда ещё ребёнком он ехал в поезде без билета, и вдруг появился строгий контролёр. Вольф нашёл на полу какую-то бумажку и подал её под видом билета. И контролёр поверил, что это билет! Но он мог и пожалеть мальчишку и сделать вид, что поверил….
Я скептически слушала этот рассказ. Но вот начались опыты! На сцену пригласили желающих. Людмила решительно пошла к Мессингу. Он предложил записать на маленьком листочке имя и фамилию того, кого Людмила хотела вывести на сцену, то есть, чтобы он, Мессинг привёл, кого она заказала, не зная кого. Записка убиралась в сторону, а Вольф Мессинг, взяв Людмилу за руку, энергично сошёл по ступенькам сцены и направился в нашу сторону. Я напряглась от мысли, что мне с животом придётся идти на сцену. Он шёл быстро, впереди, и, казалось, тащил за собой Людку.
Я уже приготовилась выходить и глубоко вздохнула, наполнив лёгкие. Я была прикована к фигуре, голове, глазам гипнотизёра. Но вдруг он, сверкнул глазами, вздрогнул и вместо меня схватил моего Васю за руку и потащил его обратно в сторону сцены! Я была спасена! Казалось, что мы с Мессингом поняли друг друга, что он прочёл все мои путаные мысли. Но он считывал не только меня, но и Людмилу – ведь её рука была в его руке! Людка сначала решила записать меня, но сообразила, что мне на сцену лучше не ходить, и записала Васю. Пока Мессинг вёл её до двадцатого ряда, она, конечно, с сожалением думала обо мне, вот он и хотел выбрать меня…. Но Людка вовремя спохватилась и подумала о Васе.
На сцене Васе дали Людкину записку, и Мессинг приказал моему мужу:
- Читайте!
- Вася Черезов.
- Это кто?
- Это я! – и Вася вернулся ко мне в двадцатый ряд.
Были и другие подобные и совсем новые опыты, но проводились они в ближних рядах (это Людмила - такая смелая! – выбралась из последних рядов), поэтому совсем немногие видели Мессинга близко. Что-то он экспериментировал с часами, перекладывал их по заданному кем-то адресу, что-то находил в чьих-то карманах…. Я уже не вникала в последующие опыты, только аплодисменты зрителей говорили, что они удались.
В перерыве Людмила продолжала общаться с гением. Ему бы отдохнуть на воздухе, но Людка, словно приклеилась к нему! Я, как сейчас, вижу их гуляющими по тропинке в сторону от клуба и назад. И чего она хотела от него? Предсказания! Людмила хотела, чтобы Мессинг подтвердил её исключительность – она верила в свою гениальность. Может, оно так и было, но моя подруга ошиблась в профессии, став химиком, а потом поняла, что надо было стать экономистом. О том, что ей поведал Вольф Мессинг – она не сказала нам.
Глава 13. ПЕРЕЕЗД К МУЖУ
Мама вернулась с юга, а мы с Васей уже решили переезжать к нему. Очень вяло моя мама отговаривала нас, но мы её не слушали. Мне хотелось жить самостоятельно, но я совсем не учла, что жить придётся со свекровью. Анна Филипповна была многоопытная мать, но это я пойму после, а сейчас я критически оценивала её хозяйство, и мне многое не нравилось, и чаше - по глупости.
Со временем станет ясно, что все люди живут по-своему, имея на это полное право, но тогда я строго судила чужой быт, сравнивая его с привычным маминым укладом, не учитывая ни индивидуальных, ни социальных, ни культурных особенностей разных семей. Мои суждения высказывались только маме, но когда она пришла в гости к нам, то ей совсем не показался ужасным быт моей свекрови. Оказалось, что многое я, что называется, надумала, а всё не так уж плохо, и моя свекровь - чистоплотная женщина. Тогда мне казалось верхом нечистоплотности иметь цветное постельное бельё, так как у моей мамы было только белое. Мама тут же с пониманием сказала, что у Анны Филипповны нет стиральной машины, а стирать руками ей, уже пожилой, тяжело….
Таким образом, продолжалось моё воспитание, но, как известно, этот процесс очень тонкий и длительный. Надо не только сравнивать, но входить в положение других и не делать того, чего и себе не желаешь. Одним словом, я много наделала ошибок в отношениях со свекровью, да и в семейной жизни вообще! Кое-что мне удалось поправить, но болит душа и совесть саднит за многие проступки и обиды, нанесённые мною сгоряча, по глупости, но, уверяю, не по жестокости и злобе. Понимаю, что многое упустила, чего уже не исправить.
Я не называла мамой свою свекровь, а ведь Анна Филипповна так хотела дочку! В 1946-ом году у неё родилась дочь, и её назвали Людмилой, но во время эпидемии скарлатины или от воспаления лёгких девочка умерла. Могла ли я заменить эту утрату? Вряд ли, но чем-то украсить жизнь свекрови - вполне. Я же ходила с каменным лицом, совсем не улыбалась. Не могла - и всё! Страдала от плохого самочувствия, да и капризничала: ведь у меня отняли мечту об Академии художеств! Неизвестно, поступила бы я туда или нет, но кто знает!
Я ни в чём не винила Васю, но он страдал. Однажды ему стало так плохо, что я испугалась. По всей вероятности, Васе хотелось выкричаться, а он наоборот, зажался, и его скрутили конвульсии. Или попросту, он не хотел со мною говорить и как-то странно мычал. Я испугалась ужасно, но о плохом старалась не думать и быть внимательной к нему. Он тогда быстро пришёл в себя, и скажу сразу, что такое состояние у него не повторялось никогда.
Муж Нонны Александровны был врач. Я решила спросить, что же случилось с Васей, а он ответил мне:
- Это приступ эпилепсии.
- Да что Вы! Я никогда не замечала за ним подобного, да и сам он никогда не рассказывал про такое. Эпилепсия же встречается очень редко….
- Да что ты говоришь! Пять процентов людей страдают эпилепсией в той или иной форме.
Я была озадачена и сделала вывод: Васю нельзя доводить до крайности! Сдерживать себя не всегда удавалось, но я быстро приходила в норму, и он реагировал на мои «закидоны» уже по-другому. Слава Богу, что все Васины потомки окажутся здоровы!
Глава 14. МНЕ УЖЕ ДВАДЦАТЬ
Мы с Васей соединили две наши «девичьи» односпальные кровати – металлические сетки без спинок, и у нас получилось комфортное ложе. Кровати встали поперёк 10-метровой комнаты в её глубине. А к окну встал стеллаж, сделанный Васиными руками. К одной из полок на шарниры он прикрутил деревянную чертёжную доску, которая откидывалась и закрывалась – получился секретер. Слева падал свет из окна, и было очень уютно сидеть и читать, а иногда писать письма. Книги все не вместились, и тогда я спроектировала узкий стеллаж, торцом примыкающий к основному и отделивший «кабинет» от «спальни». Вася всё одобрил и сделал, как я задумала.
На стеллаже-перегородке я разместила не только книги, но букетики осенних листьев и часть комнатных растений. Стало ещё уютнее! Я любила сидеть за секретером и смотреть в окно на краешек залива. Этот краешек так чётко просматривался в солнечную погоду! Отражённое в синей воде солнце переполняло его, и залив оживал, в нём происходило движение воды и света. Надо было успеть уловить этот момент, так как вскоре луч прятался за лесом, вода замирала, и сколько я ни всматривалась, видно было сплошное серое пятно. Уже холодало, но в полдень, всё раньше и раньше, я ухитрялась на мгновение поймать солнце в маленькой излучине – в моём лукоморье, о котором никто, кроме меня, не знал…
С грустью я оглядывалась в свободный от мебели уголок за спиной. Он был так невелик, что я понимала: кроватку для малыша ставить некуда.
На Покров, 14 октября в том, 1965-ом году, мне исполнилось 20 лет.
В нашем, с любовью обставленном гнёздышке, я принимала гостей. Пришли три моих любимых подруги: Лариса Авдеенко, Людмила Артемьева и Тамара Криворотенко. Я была просто на седьмом небе! Мило и скромно сервирован сделанный Васей журнальный столик. Мы с подругами ещё так юны, но понимали, что уже взрослые. Людмила и Лариса порадовали очень красивыми книгами, раскрывшими передо мной горизонты зарубежного и русского искусства.
Тамара же свой подарок не вручила, а потихоньку поставила на верхнюю полочку стеллажа, где я заметила его после ухода гостей. Почему не вручила? Любила тайны? Она сама была и осталась тайной для меня. А может, потому, что тогда кто-то придумал «моду» не разворачивать подарки при их получении и проявлять к ним некоторую небрежность? До сих пор храню тот подарок - красивую шкатулку из берёзового капа. Тамара её подписала, но надпись уже стёрлась. Это вещь стоила недёшево, но дарительница, возможно, показала, что ей для подруги цена нипочём. Так я и не отблагодарила Тамару, а встретимся мы с нею только однажды и не скоро.
Тогда же, или годом позже, я узнала о странной кончине моего мучителя - математика Никпала: его укусила пчела.
Глава 15. ОЖИДАНИЕ
Почему-то так сложилось, что мы с Васей снова начали отдаляться друг от друга, а я, нуждавшаяся в поддержке, и, не зная, где её найти, металась между подругами. Вот говорят, что как вышла замуж, надо распрощаться с подругами, значит, с девической жизнью, а я и по сей день дружу, и поддержку нахожу в общении с ними.
Я понимала, что Васе стало очень трудно, видела, как не просто справиться ему в нашей ситуации со всеми проблемами, которых он и не ожидал. Поэтому я решила временно оставить Васю в покое. Ведь впереди столько волнующих событий!
В августе и Ваня, и Юля оказались в одно время в одном городе Ленинграде. Незнакомые друг с другом, они оба были связаны со мной. В сентябре Ваня был уже в Евпатории, так как не поступил в ленинградский институт, но и мама моя в том же месяце оказалась так же в Евпатории. Странные совпадения!
Юля писала мне:
«Милая родная Галка! Как мне недостаёт тебя сейчас! Где ты, моя душа? Хожу зачарованная по Ленинграду, дорогому мне городу. Городу моей мечты! Смотрю на всё, разинув глаза, и всё думаю о тебе. Ты просто должна быть рядом со мной!»
А из Риги Юля прислала открытку: «Я и море ждём тебя!» Нет, эта открытка была годом раньше…
Но вот поздней осенью 1965-го года подруга пишет:
«Дорогая Галинка! Ну, как ты живёшь? Как твоё самочувствие? Ты почему-то не пишешь, какое у тебя настроение в этот, важный для тебя период жизни? Что говорят врачи? Чем ты занимаешься сейчас? О чём думаешь? Понимаешь, Галинка, я очень волнуюсь за тебя, как ты себя чувствуешь, когда ждёшь?... Береги себя! Очень прошу. Пиши обо всём. Буду очень ждать твоих писем».
Конечно, я с радостью отвечала, но писала ли я, о чём думала тогда? А думала я о том, что материально нам жить трудно, что питание моё неполноценно для ребёнка, а выхода я не видела.
Когда Мария Петровна спрашивала, ем ли я яблочки – хотя бы по одному в день, я мотала головой, а почему нет, ответить не могла.
А что говорили врачи? Акушерка говорила, что хорошее сердцебиение у плода, и это значит, что будет мальчик. О мальчике говорили все.
Глава 16. НАЧАЛОСЬ!
Снег шёл и таял, и осень продолжалась. Была середина ноября, а снежный покров никак не устанавливался. А я уже жалела, что послушалась Марию Петровну и обманула акушерку: хожу и хожу, жду и жду, а никого нет пока….
Я всё ещё ходила в осеннем голубом пальто, купленном в Юрмале в детском отделе. На голове – шерстяной бирюзовый платок, привезённый Васиным братом по моему заказу. Ещё он привёз нам вазу для цветов, из которой вытекала вода, и поэтому я использовала её только для сухоцветов. В ней долго стояла ветка боярышника. Тогда все читали новеллу Проспера Мериме «Этрусская ваза», и теперь именно так все называли нашу вазу. Вряд ли кто представлял, как должна была выглядеть именно этрусская, но когда я больше узнала об искусстве, то поняла, что ваза, привезённая из художественного салона Москвы, действительно была созвучна этрусской. Жаль, что она не дожила до этих дней.
В ожидании внука, мама опомнилась в том смысле, что стала наставлять меня, как рожать:
- Будет сильно болеть спина. Но ты не кричи! А то некоторые как разорутся, а им и рожать ещё рано. Боли будут долгими. Потерпи….
А у Васи, видно, уже кончалось терпение ждать, и он решил съездить на соревнования в Иркутск. Я растерялась:
- Как же ты уедешь? А я?
- Ну, скажете соседям, если что. Вызовут скорую. Да я не надолго: на два дня.
Вася уехал, мы остались вдвоём с Анной Филипповной, и ничего не случилось, и Вася быстро вернулся, а я – по-прежнему, то есть с животом!
Однажды ночью я ощутила слабую боль в низу живота и, по привычке, стала согревать это место рукой, продолжая спать. Так прошёл час или два, я снова проснулась, так как боль усилилась. «Что это со мной? Почему разболелся живот? Почему болит не в середине, как обычно, а внизу?» Я повернулась со спины на бок, и моё сознание окончательно включилось: «Так это уже началось! Наконец-то настаёт долгожданный день!»
Я разбудила Васю, мы подумали, как нам быть, звонить ли в скорую. Роддом неподалёку, соседи ещё спят, поэтому мы решили обойтись без скорой помощи. Оделись и вышли на улицу. Нас обволокла тишина и падающий снег. Фонари освещали округу так, что я чётко видела каждую снежинку, и эта возможность так остро видеть пробудила все спящие во мне до той поры чувства: я была счастлива, словно уже родила! Такая благодать, такое тепло и в теле, и в душе, я ничего не боялась и смело шагала вперёд,но Вася подстраховывал меня, ведя под руку.
Мы подошли к освещённому одноэтажному зданию. Постучали в запертую дверь. Открывшая нам дежурная, попросила Васю обождать, чтобы он забрал мою одежду.
Глава 17. ПРОДОЛЖЕНИЕ
До сих пор бываю чрезмерно щепетильна, а тогда мне не было равных! Я разделась, мне дали рубаху, по типу ночной, и градусник подмышку.
Через три минуты сестра потянулась за градусником, а я встала, забыв, что на мне под рубахой ничего нет, и без препятствий градусник упал на кафельный пол.
- С вас термометр! - сказала медсестра, она надела резиновую перчатку, приказала мне лечь на кушетку для осмотра.
- Я закрыла глаза - так было необычно и очень неприятно!
- Открой глаза! - резко прикрикнула она. « Зачем ей мои глаза, когда она не смотрит в них?» - подумала я. Потом я пойму, что закрытые глаза могут означать обморок и что-то похуже, а тогда я была неприятно обескуражена.
- Шейка матки едва приоткрыта. Иди, ложись в палату. Рожать ещё нескоро.
- А когда?
- Да, может, ночью. У тебя же первые роды.
Радость совсем ушла, а боль начала ко мне приступать волнами. Я лежала в предродовой палате, видя, как одну беременную, намазанную йодом, уже во второй раз, и ей нестерпимо жгло ноги и гениталии, опять возвратили в палату. А у меня болевые волны становились всё чаще. Но, по опыту соседки, намазанной йодом, я понимала, что проситься рожать ещё рано, что меня не приглашают на стол, да и медсестра говорила, что ночью.
Вдруг я захотела в туалет. Я сбегала, но только прилегла, как снова захотела по-большому, но почему-то не смогла. Я легла опять, но начались нестерпимые потуги, что я даже испугалась, что наделаю в постель. Я пожаловалась третьей соседке, она что-то ответила, я не поняла, так как из моего влагалища вырвался небольшой поток тёплой воды.
- Что это?! Откуда эта вода?
- Да ты уже рожаешь! – закричала соседка и позвала акушерку.
- Быстро на стол! – взволнованно забегала акушерка.
- Да мне ещё рано! – я убеждала её, на ходу хватая платок для слюны.
Разместившись на родовом столе, стала наблюдать, как очень быстро акушерка (кстати, наша соседка по дому) намазывает меня йодом, а я терпеливо жду, когда она отправит меня в палату ещё подождать, и вытираю платком слюну.
- Что это у тебя в руках? Брось! Сейчас руки будут заняты.
- А что я буду делать?
- Рожать!!!
- ???
- Руки на поручни! Держись и тужься! Тужься, задушишь ребёнка!!! Не тужься! Разорвёшься!!! Разорвалась!
Глава 18. РОЖДЕНИЕ
Разорвавшись, я не почувствовала боли и не успела испугаться, так как услышала чей-то писк.
- Ну, красная девица!
- Вы это про кого? - вкрадчиво спрашиваю акушерку.
- Как про кого? ( Ну, думаю, добавит сейчас «про тебя»)
- Девчонку родила! Такая хорошенькая!
- А нос длинный?
- Да нет! На, смотри, какая красавица!
И я вижу своими глазами нежно-розовое личико, настоящее живое тельце…. Нет, это вам не кукла какая-нибудь, хотя и хорошенькая! Это мой ребёнок! А я уже его родила! Ура-ура! У меня девочка! Все сейчас на работе, а я уже родила! И никто-никто не знает об этом – только я знаю! И это мой ребёнок, моя дочь….
Акушерка закапывает карболку в глаза моей малышки, взвешивает её: три пятьдесят. Затем надевает на ручки браслетики из клеёнки с надписями, чтобы не потерялась.
Мой нос тоже не короток, но у Черезовых ещё длиннее. Свекровь рассказывала мне:
- Все мои новорождённые, а их было шестеро, рождались с длинными носиками.
Вот почему я спросила акушерку, какой нос у моей крошки. «Значит, не в Черезовых, а в наших», - подумала я. И такая гордость, что эта девочка наша, что я её выносила и родила, переполнила и разлилась в моей душе, во всём теле!.. И слюна уже прекратилась, не мучает меня, и живота нет. Ах, какое счастье испытывала я в те минуты! Ощутила себя вдвое и втрое сильнее, всё было мне по плечу в тот момент! Но вдруг опять заболел живот, я испугалась, что снова рожаю! Вскрикнула от страха, но акушерка хихикнула и пояснила, что это отходит плацента.
- Теперь лежи смирно, я буду тебя зашивать.
Через час меня отвезли в палату, запретив вставать, иначе швы разойдутся.
Глава 19. В РОДДОМЕ
Хотя я родила днём (в 15-40), уже наступали сумерки, а что было вечером – не помню. Наутро, в шесть часов, в палату пришла дежурная и включила свет. Затем санитарка стала подмывать всех рожениц из чайника тёплой водой с марганцовкой. Было неловко, но телу приятно. Потом, оставаясь лежать в постели, я умылась, причесалась. Всем принесли детей на кормление, а моя очередь кормить настала только в девять. А пока зашла санитарка-уборщица мыть полы. Как увидела меня (я лежала первой от двери), так и ахнула:
- Молодая, - как трава!!! Тебе сколько же лет?
- Двадцать!
- Двадцать? - не поверила она, и разочарованно добавила после:
- А я подумала шестнадцать…
- Двадцать – это хорошо! – она подвела итог и принялась мыть палату.
После завтрака принесли малютку, а мне она показалась уже большой: подросла! Розовая кожа стала белой, но глазки оставались припухлыми. Лёжа на боку, как мне было велено (ведь я называюсь «лежачей»), пытаюсь лечь поудобнее, чтобы дать ребёнку свою нежную грудь. Но моя маленькая новорождённая хищно хватает сосок, не думая, что мне это очень больно. Я пытаюсь на мгновение забрать сосок и вложить его поровнее, но крошка крепко (намертво!) держит его, зажимая дёснами, словно зубами. Это просто удивительно и почти возмутительно! Только родилась…. Ну, откуда у неё такая сила? А говорят, что новорождённые беспомощны…. И как терпеть такую боль?
- Надо было грудь готовить к кормлению: растирать её махровым полотенцем. Ты готовила? – спрашивают меня опытные роженицы.
- Готовила…. – привираю я. Раз попробовала, так такой дискомфорт ощутила! Ладно, как-нибудь справлюсь….
- У груди ребёнка долго не держите! Хватит и пяти минут. Не приучайте спать у груди. За пять минут ребёнок успевает насытиться - так учил нас медицинский персонал роддома.
Второе кормление прибавило мне опыта, с каждым разом было больнее и больнее, хотя я всё делала по правилам, но лёжа. Неправильное положение груди в лежачей позе способствовало появлению настоящих корост, и ко времени выписки из роддома я уже чем-то лечила соски. Но до выписки было ещё далеко, а пока я беседовала с родственниками через стёкла окон одноэтажного здания, а потом шла подкрепляться вкусными передачами. Детский врач велела кушать хорошо.
Однажды было шумно в палате и поэтому затруднительно говорить с Васей через окно. Я сообразила зайти в пустую соседнюю палату, где насладилась общением с мужем. Видимо, я так увлеклась, что меня услышала медсестра. Говорила ли мне она, что здесь, в пустой палате нельзя вести беседы, я не помню, но когда следом за сестрой, в палату ворвалась разъярённая главврач, по фамилии Гавка, я была её криком отброшена от окна и запомнила это на всю жизнь!
- Немедленно покиньте палату!
- Но здесь же никого нет!
- Эта палата отдыхает! Вы нарушили распорядок роддома!!! – с радостью, что меня застукала, гавкала она.
Думаю, что ей, Гавке, так хотелось схватить меня за шкирку и выкинуть на улицу. Я долго не могла понять, что это значит: «палата отдыхает». Во время обходов опять были нарекания в мой адрес и постоянные поучения:
- Вы молодая, и должны всё впитывать, как губка!
Мало того, что мне удалили стыд, так ещё и так запугали, что этот роддом мне снился в страшных снах несколько лет, и день выписки стал самым счастливым днём моей жизни.
Глава 20. СОВСЕМ НОВАЯ ЖИЗНЬ
И за что меня так жучили в роддоме? За то, что я родила легко и быстро? Но ведь и разорвалась…. Никто не подсказал мне, что пора бы кормить ребёнка в сидячей позе, а я была так мнительна, что продолжала бояться расхождения швов.
Ещё в роддоме мы с Васей обсудили, как назовём дочку. У меня были два желанных имени: Мария и Юлия. Но первое имя переводится как горькая. Так зовут мою маму, а её жизнь была очень горькой – большей частью в её восприятии. Конечно, я не хотела горькой судьбы своей девочке! Но решить окончательно тоже не могла. Всё решила моя подруга Людмила, и когда Вася пришёл к окну роддома в первый раз, он сообщил, что они с Людмилой выбрали второе имя, и уже называют маленькую Юлькой.
К выписке из роддома Вася принёс мне и ребёнку одежду. Юленьку одевала медсестра, а я одевалась с удовольствием в ту самую, сшитую мною синюю юбочку на бретельках и синюю шерстяную кофточку. Юле надели распашонки, подгузник, две пелёнки и две шапочки и завернули в ватное одеяло с кружевным уголком.
Когда мы вышли на улицу, меня пробрал жуткий холод. Был первый день календарной зимы, и она вступила в свои права, не мешкая. Вася нёс ребёнка, но его окликнули два раза, назвав Гнечутским. Мы посмеялись, взяли документы, забытые в роддоме и с мыслью никогда сюда больше не возвращаться, двинули пешком в сторону дома.
На морозе Юлька так крепко заснула, что я часа два отдыхала, приходя в себя.
Дома меня ожидали подарки, купленные Васей на мои декретные деньги. Денег оказалось немного, но больше нормы, учитывая невысокую зарплату, но длительный период отпуска.
На те деньги Вася купил жёлтое полушерстяное одеяло и большой китайский термос – то и другое очень красивые! Моё настроение оставалось праздничным.
Забежала Лариса Авдеенко, ничего не знавшая о рождении Юленьки. Они с женихом Юрой приглашали нас на предстоящую свадьбу, но я сразу отказалась: у меня ведь ребёнок! Потом пришла мама. Она увидела меня праздно сидящей, а ребёнка завёрнутым и перевязанным лентой, что её очень возмутило, а Юля будто это почувствовала и завозилась, и закричала.
Мама развернула новорождённую, а у той на ручках браслеты, что вызвало ещё большее возмущение:
- Два часа, как пришла домой, а ребёнка до сих пор не развернула!
- Но она же спала!
- Ну и что? Надо было развернуть и маленькими ножницами давно срезать с ручонок эти клеёнки….
А теперь ребёнок орал вовсю, а мы большими ножницами пытались срезать браслеты.
- Ладно уж, оставь, сначала накорми!
Я начала суетиться: протирать соски борной кислотой, потом укладываться на кровати, что удивило маму, но я сказала, что мне дано такое предписание.
Потом мы в первый раз купали Юленьку, я снова кормила, и так через каждые три часа кормила, корчась от боли. Чтобы не кричать, я просила мужа посильнее сдавливать мои ноги. Эта новая боль отвлекала меня в самый первый момент прикосновения младенца к груди….
На следующий день полагалось выйти на прогулку минуты на две – с учётом сильного похолодания. За окном светило солнышко, и казалось, что потеплело. Я укутала дочку, с трудом обхватила её руками, а когда вышла с большим свёртком в сени, едва открыв пружинящую дверь, то она, дверь, «отомстила» мне, ударив в спину. Я потеряла равновесие и с трудом удержала в руках своё сокровище.
Чувство радости сменилось тяжёлой ответственностью. Главным смыслом моей жизни тогда стал девиз: только бы выжила моя дочь! И хотя пришедшая к нам врач сказала, что всё в норме, и девочка очень хорошая, я ощущала сильное беспокойство. Было видно, что ребёнок недоедает, не спит, плачет. И, главное, меня беспокоил холод в нашей квартире. С усилением морозов его можно было унять только постоянно включённой электрической печкой-киловаткой – такими обогревались крановщицы на строительных и монтажных кранах. Печь хорошо согревала только маленький уголок с розовой коляской, где теперь спала наша доченька.
Продолжение следует