Я проснулась в жарко натопленной комнате. Прямо передо мной светлел большой квадрат окна, задернутого шторами. Позади стоял маленький стол с выдвижными ящичками и аккуратной стопкой каких-то рукописей, рядом располагалась еще одна кровать – самая обыкновенная койка, точь-в-точь как у нас в академии. Кроме меня здесь никого не было. Я откинула занавеску и увидела старый фруктовый сад. Невысокие деревья с причудливо загибающимися ветками усиленно кивали в такт ветру. Между их серыми шершавыми стволами петляла тропинка, совсем недавно освободившаяся от снега и усыпанная сморщенными рыжими яблоками. «Интересно, как же долго я спала?» - думала я, глядя на часы. Был уже десятый час утра, но из-за грязно-фиолетовых густых облаков на улице было еще довольно темно. Я отворила форточку, и прохладный воздух, смешанный с табачным дымом, поплыл вдоль стен. Несмотря на то, что я терпеть не могла дрянного запаха сигарет, этот воздух был приятен мне, как и все, что происходило этим утром. Память подсовывала обрывки последнего разговора с Глорией. Она прилетала в Сафины каждый четверг недалеко от окраинного безлюдного лесопарка на правом берегу Альфады и могла в это время встречаться со мной в случае необходимости, кроме того, я всегда могла обратиться к ней силой мысли. Что происходило после этого диалога, я не знала. Мне совсем не хотелось этого знать, все мысли были обращены в настоящее. Я снова с наслаждением ощущала давно забытый физический комфорт. Почти все земное, как ненужное когда-то исчезло из моих мыслей, но теперь возвращалось ко мне. Я радовалась каждому мгновению, каждой детали ставшего непривычным человеческого быта, как дикий лев, заточенный в клетку и долгое время выступавший в цирке, которого внезапно выпустили на волю. Теперь уже небо, казавшееся раньше таким привлекательным, не манило, а, напротив, пугало меня. Я вприпрыжку подошла к противоположной стене, где висело маленькое зеркало в изящной раме. На меня смотрела зеленоглазая девочка с длинной косой в спальном колпаке и халате,почти такая, какой я себя видела последний раз в отражении витрин канцелярского магазина. Колпак развеселил меня, казалось, он делал меня похожей на добрую фею из сказок. Я пробовала надвинуть его на лоб и набекрень на манер дамской шляпки, выясняя, как лучше смотрится. Неожиданно в дверь комнаты постучали, затем она отворилась. Из залитого мертвым огнем ламп коридора на меня смотрел высокий белый человек.
«Ну что же, - пробормотал он, входя внутрь, - начнем разговор?» «Да, пожалуй, я была бы рада узнать, каким образом я здесь оказалась и кто вы.» На лице незнакомца выразилась скорбь. «Ну вот опять. Я только вчера тебе говорил, что зовут меня Григорий Александрович и я врач общей терапии.» «Очень приятно познакомиться, Григорий Александрович, можете называть меня Амина. Между нами говоря, не было никаких «вчера», я появилась здесь совсем недавно. Но это не важно. Помогите лучше выбраться отсюда. Я жила в доме номер восемь на улице , училась на втором курсе Сафинской академии. Мои родители исчезли, и теперь я не могу связаться с ними.» Удивительно, но мысли сами собой приходили в голову, как заученный стих, будто уже были приготовлены заранее. Я не хотела врать, ложь опротивела мне, правда, так вышло, что и сочинять ничего не пришлось. Разум мой никогда прежде не был так чист, силен и свободен от постоянно отвлекающих пустяков. Концентрация, которую я давно усвоила, тренируясь с Глорией, неожиданно пригодилась мне. Я видела своего собеседника насквозь, и все многообразие его мыслей легко представлялось, как ходы противника в шахматной партии. Григорий Александрович был добрым, немного суеверным человеком и очевидно недоумевал по поводу моего откровенного объяснения. Его особый наклон головы, взгляд прищуренных маленьких глаз из-под пенсне подтверждали это. «Амина? Ну вот откуда ты выдумала такое имя?» – удивленно начал доктор, то и дело посматривая на меня. Казалось, он узнавал во мне старую знакомую. Однако сколько я ни пыталась вспомнить момент случайной встречи с доктором, у меня не получалось. Значит мы никогда не пересекались прежде. При более внимательном изучении взгляда своего собеседника я поняла, что он следит за каждым моим движением, пытаясь выявить признаки психического нездоровья. Его поведение так рассмешило меня, что я едва удержалась от улыбки. Повернувшись в профиль, я теребила край простыни. Но это происходило не от неловкости, а, скорее, от нетерпения. Неловкость возникает от неумения поддержать беседу. Мне же, напротив, говорить было не только легко и приятно, но скучно, потому что я знала наперед, чем кончится диалог. Да, Григорий Александрович непременно усвоит ту правду, которую я захочу ему внушить. Я чувствовала, что имею определенную власть над этим человеком. «А что если я не вру, не фантазирую?» «Ну так докажи.» «Запросто. Любой факт из моей биографии может быть подтвержден.» Руки мои сами собой потянулись в карманы халата, и, о чудо, я нащупала там нечто, напоминавшее карточку. Верно, это была именованная кредитка с моей фотографией. «Возьмите,» - я немедленно вручила ее доктору. Григорий Александрович задумался, долго и напряженно всматриваясь в документ. Видимо, неприятная догадка поразила его. «Я помню, об одной девушке писали в газетах весьма давно. Амина Ларк, если не ошибаюсь, прославилась очень странным поступком – прыгнула в реку с моста и исчезла. Очевидцы уверждали, что это было сделано осознанно.» «Да, именно так. Четыре года тому назад я пыталась утопиться. Потом.. Потом я не помню, что произошло.» Я замялась, стесняясь своего вынужденного притворства, но Григорий Александрович начинал верить мне. Он сел на край койки и опустил голову, подперев рукой щеку. «Что же мы имеем? - размышлял он вслух. Феномен, между прочим!» В этот момент в дверях показался поваренок с подносом, на котором громоздились всевозможные вкусности: трюфели в золотых обертках, клубника, облитая глазурью, курабье, взбитые сливки. Но больше всего я рада была вдохнуть терпкий кофейный аромат, исходивший от пары дымящихся кружек. Душистый пар вскружил мне голову, и это не могло ускользнуть от цепкого взгляда доктора. «Наш психиатр считает, что сладкое расслабляет нервы. Однако нужно знать меру – можете взять то, что захотите, но всего понемногу.» Я первым делом потянулась к капучино. «Нет, я вообще не люблю сладости.» «А кофе, видимо, давно не пили?» «Угадали, - рассмеялась я, - слишком давно.» Григорий Александрович взял печенье и, отломив половинку, удалился. Я потребовала каши, и мне через некоторое время принесли янтарного цвета пшенку в сияющей тарелке. Все снова стихло, и я осталась в одиночестве созерцать прекрасный вид из окна.
До вечера никто не беспокоил меня. Впрочем, скучать не пришлось. Я обнаружила в ящике стола старую потрепанную книжку. Очевидно, ей долгое время не интересовались, так как страницы начинали покрываться зеленоватым налетом. Действительно, кому может быть нужна книга под названием «Физика черных дыр»? Это же не академическая библиотека, где все только и говорят о науках. Почему-то я решила, что место этому фолианту именно в академии и намеревалась непременно отнести том в библиотеку, если, конечно, доберусь до нее. Выхода у меня не было, и я предприняла попытку изучить излагаемый материал. С первой же страницы я поняла, что все изложенное настолько мне ясно, как будто я уже когда-то действительно изучала астрофизику. Раньше я испытывала непреодолимые трудности, всякий раз пытаясь вникнуть в смысл той или иной физической теоремы, поэтому происходящее льстило мне. Я чувствовала, что дело здесь не в самой книге и каким языком она написана, а в том, что разум мой обрел необыкновенную способность схватывать все на лету.
На небе зажигались звезды, напоминавшие Глорию и господина Либера, и мне стало неприятно, при мысли о том, что структура моя заранее запрограммирована на выполнение важного задания. Я больше всего на свете вдруг захотела стать ни от кого независимой, но это было невозможно хотя бы уже потому, что Альберт не отпускал меня за грани несуществующей реальности. Может, забыть о нем? Мысль эта, как молния, на мельчайшую долю секунды сверкнула и пропала. Грозовые тучи сгущались. Но дождь все не мог пролиться. Я не была свободна даже в построении идей. Чувство превосходства невидимой силы старого колдуна, создавшего меня, приводило меня временами в такую ярость, что зарождавшейся внутренней энергии хватило бы на то, чтобы расколоть Землю надвое. После наступало короткое затишье, и волны ненависти начинали свое движение с новой силой, сперва медленно, потом все быстрее, превращаясь в цунами. Эти волнения беспокоили меня довольно долго, как я теперь припоминала, еще в прежней жизни, но я привыкла и научилась ждать короткого целительного спокойствия. Прошло еще несколько часов, обессиленное внимание уже не слушалось меня. Я бросила книгу и решила выйти прогуляться, однако двери были заперты. Кто-то проходил мимо снаружи и заметил, что я пытаюсь выбраться. Послышалось топанье, возня и чьи-то голоса. Через пару минут вошел Григорий Александрович. Лицо его приняло настолько серьезное выражение, что казалось, за время его отсутствия произошло что-то непоправимое. В руках он держал знакомую белую папку. «Твое личное дело, Амина. Из академии достали.»