Вишня в этом году удалась на славу. Рубиновые ягоды блестят на солнце, аж косточки просвечиваются. Только тронь, сок так и брызнет. Марина поставила под дерево два пластмассовых ведерка – сегодня она бабушкина помощница.
Надежда Кузьминична надела нарядную, хотя и несколько старомодную блузу, повязала голову ослепительно белой косынкой с мелкими кружавчиками по краю.
– Ты у меня, бабуля, как Марья-царевна, – Маринка обнимает бабушку.
– Только и осталось, что в огород наряжаться, – беззлобно ворчит бабушка.
Сочные ягоды покрывают дно ведерка. На все хватит спелой вишни: и на компоты, и на варенье, и на соки, и на желе, и, конечно, на вареники с вишнями, которыми бабушка обещала угостить Марину уже сегодня.
Для Марины бабушка – самый близкий человек. С детских лет она – хранительница всех тайн внучки, ее заступница и защитница.
Сейчас Марине уже восемнадцать. Но никому – ни любимой подружке, ни маме она не может доверить свою главную тайну, которая мучает и сжигает ее. Только бабушке. И она рассказывает все по порядку. Как с подружкой Катей поступила в медучилище, и как Катю забирал после занятий отец Валерий Николаевич. Иногда они подвозили и Марину – ведь девушки жили по соседству.
Потом Катька бросила училище. Заявила: «Это – не мое, уж лучше буду косметику продавать!» Но спустя какое-то время, Марина заметила, что машина Катиного отца снова стоит у ворот училища.
– Я жду тебя, Марина! – Валерий Николаевич приветливо распахнул дверцу.
Они свернули в знакомый переулок. Валерий Николаевич остановил машину.
– Ты такая красивая, Марина, – сказал он, положив руку ей на плечо. – Я хочу написать твой портрет. Я – художник. Надеюсь, ты мне не откажешь!
– Я могу только после занятий, – нерешительно ответила Марина.
– Вот сегодня прямо и начнем! – обрадовался Валерий Николаевич.
Марина никогда не была в мастерской художника. Она с любопытством разглядывала натюрморты и пейзажи – сияющую радугу над ромашковым полем, кувшинки на заброшенном озерце, где искрилась вода. На одном холсте плескалось море, освещенное закатным солнцем. В золоченых вазах не вяли роскошные пионы и розы.
Валерий Николаевич усадил Марину в кресло. Поправил складки бархатной шторы. На маленький столик положил букетик незабудок.
Марина впервые в жизни видела, как смотрит художник на свою модель. Каким-то особенным сосредоточенным взглядом, поверх холста. Кажется, что он не столько хочет передать ее внешние черты, сколько докопаться до того, что таится в ее душе, что составляет суть всего ее, Маринкиного, существа.
– И долго все это продолжалось? – строго спросила Надежда Кузьминична. У ее рта обозначилась глубокая складка.
Но Марина словно не замечала внезапной перемены в настроении бабушки. Все внутри у нее пело.
– Валерий писал меня везде, – взволнованно говорила она, – возле цветов в саду и у реки, на зеленой поляне и на фоне церковных куполов. И утром писал, и вечером, под звездами. Мы и в горы с ним ездили… Он сказал, что хочет сделать необычную выставку моих портретов. Даже название придумал: «Эта девушка, такая разная…»
– А потом? – насупившись, спросила Надежда Кузьминич- на. – Что было потом?
– А потом, бабуля, – вздохнула Марина. – Я влюбилась в него без памяти. Он такой нежный и такой неистовый. Он такие слова говорит!
Марина нечаянно раздавила вишню. Сок как струйка крови потек по запястью.
– Он говорит, что я – его муза, – сказала она тихо. Надежда Кузьминична тяжело поднялась, разминая колени.
– Пойдем в тенек, отдохнем немного, компота холодного попьем.
Марина отнесла на кухню полные ведерки вишни и села рядом с бабушкой под тенистым деревом.
– Ты пыталась поставить себя на место жены этого художника? – Надежда Кузьминична заглянула в Маринкины глаза. – Ведь у нее еще кроме Кати двое мальчишек.
– Но он меня любит, – выдохнула Марина и после небольшой паузы нерешительно добавила: – Говорит, что любит…
– Говорить и любить – это две большие разницы, – задумчиво произнесла Надежда Кузьминична, поправля якружевную косынку.
Она налила в стаканы вишневый компот, в который добавила еще малину и красную смородину. Вкус у компота был восхитительный.
– Ты знаешь, мы с дедом Леней были геологами, – голос бабушки звучал глуховато. – Сколько троп по тайге исходили! Сколько романтики – не рассказать!
Когда твоей маме было три годика, он один в экспедицию уехал. А когда через два месяца вернулся, заметила я, будто он какой-то не такой. Порой спросишь о чем-нибудь, а он словно не слышит. Будто где-то далеко находится, а не рядом. Меня замечать перестал, словно и нет меня. Зато как на работу в геологическое управление – стрелки на брюках утюжит, галстуки к рубашкам в тон подбирает.
Нашлись добрые люди, донесли, что причиной тому Зоя из планового отдела. Она тоже в экспедицию ездила. Спросила я Леню прямо: правда ли это? Он глаза опустил:
– Прости, Надя! Не знал, как тебе сказать. Люблю я ее… С тех пор стал он часто не ночевать дома. Я себя железными тисками сжала – каково остаться одной с двумя малыми детьми! Слезы втайне лила, но скандалов не устраивала. Потом взяла себя в руки. Дома идеальный порядок навела, в шкафах все – иголка к иголке.
А по ночам все думала: почему все так получилось? Ведь мы с первого курса друг друга любили и жили вроде неплохо. Только в последние годы все дети, дети – на первом месте, а о муже я как бы забыла, внимание ему уделяла постольку-поскольку. И какой он меня порой видел? Замотанная, растрепанная, в линялом халате.
Быстро я гардероб свой поменяла – к бордовым брючкам блузочку с мелкими розочками подобрала. В парикмахерской целый день провела. А тут Леня как раз пришел вещи забирать. Дети ему на шею кинулись. Он их целует, а сам от меня глаз оторвать не может.
– Что с тобой, Надя? – говорит. – Ты помолодела вроде. А я – ему:
– Ты, может, вареников с вишнями поешь?
Накормила я его. И дети вместе с ним поели. Он пустые сумки оставил, виновато у порога потоптался.
– Я в другой раз зайду.
И ушел. Две недели не звонил. Потом пришел сумрачный, небритый. Глаза поднять стыдится. Подошел ко мне, обнял:
– Прости, Надюша! Не могу я без вас…
На пол передо мной упал, к коленям прижался. Баба Надя перевела дыхание.
– О том случае мы по сей день словом не обмолвились. Будто и не было ничего. Только я почувствовала, что он еще сильнее любить меня стал.
Марина взглянула на бабушку. Морщинки на ее лице разгладились, уголки губ тронула чуть заметная улыбка.
– Что же мне делать теперь, бабулечка? – задыхаясь, спросила Марина, чувствуя, что внутри у нее все перевернулось от бабушкиного рассказа.
– Вареники с вишнями лепить, – с хитрецой в голосе произнесла Надежда Кузьминична. – Дед Леня их так любит!