Златокудрая Атеона - священная дева. Часть 6

170
Римарих говорит перед народом. Его разговор с Атеоной. Похищение
     Спать римарих в ту ночь лег позднее обычного. Перед сном он опять позвал Гектора и переговорил с ним. Злиться он перестал, ему понадобилось кое-что обсудить. И он получил поддержку, на которую рассчитывал.
     - Надо воспитывать и приучать их к покорности! А я слишком был занят распрями в храме и пустил этот момент на самотек, - переворачиваясь с боку на бок, сказал Отиний.
     - Без участия господина жрецы перегрызли бы друг другу глотки, - заметил Гектор.
     - Все так, однако, это удручает меня. Что будет с храмом после моей смерти?..
     - Господин еще слишком молод, чтобы думать о смерти.
     Римарих покосился на слугу.
     - Мальчишка, ты бессовестно льстишь мне. – Он расслабился. – Хорошо ты подумал в бараке с рабами. Не зря я тебя туда отсылал.
     Гектор не возразил, незачем господину знать, что он встречался вечером с динонианкой и беседовал с нею.
     - Распорядись собрать народ на площади: я хочу говорить с ним!
     Толпы исейцев подтягивались к центральной площади города. Женщины плакали, иные, самые слабые рыдали навзрыд, старики от отчаяния еле перебирали ногами: сегодня не открылись двери храмовых амбаров, доверенные лица господ не роздали зерно, в Исеи не завезли чистую воду.
     Глашатаи спозаранку объявили о желании римариха говорить с горожанами. На площадь пришли все, кто умел и еще мог передвигаться. Маленьких детей женщины несли на руках, калеки опирались на палки или на друзей. На носилках сюда доставили парализованных, чтобы и они могли послушать речь Отиния.
     Слушай, народ, слушай! – говорил глашатай, славный малый грохочущим голосом. Он сотряс полгорода с рассветом.
     Носилки римариха остановились у возвышенности, с которой он намеревался произнести речь. Он медленно и удрученно сошел с них и, поправляя траурную накидку с темно-синей каймой, символизирующей траур, поднялся на возвышение, где уже со скорбным видом стояли крафтик, его советники, казначей города, судьи во главе с первым судьей, и чиновники помладше. Жрецы выстроились по обе стороны от владыки и опустили головы.
     - Точно похороны, - сказал один бедняк другому.
     - Верно, так и есть, коль они в траурных одеждах и не поют, - ответил ему друг и товарищ по несчастью.
     Раньше они были вполне состоятельными гражданами Исей, жили в достатке и занимались мелким предпринимательством. Но пришла беда с лицом Татула Эгимноса и разорила их под корень. 
     - Слушай, народ исейский, - протрубил глашатай, призывая толпу к покорности, - с тобою будет говорить римарих!
     В душащей тишине Отиний поднял руку, требуя внимания.
     Атеона как раз шла с плантации, и звенящая тишина насторожила ее.
     - Невероятно тихо, что произошло? – обернулась она к служанке.
     - Не знаю, госпожа, но я видела, как на рассвете жрецы собрались и ушли, все до единого. Позже римарих сел в носилки и его унесли.
     Огляделась Атеона, даже слуг и рабов не видно. Куда все подевались? А тишина. Странная тишина. С самого раннего утра стоял шум, гам, голоса, тут раз – и все стихло. Волнительно.
     - Уверена я, Гектор знает, что происходит.
     - Его тоже нет, госпожа, - сказала Сенуя и поправила корзинку с травами, собранными на плантации лекарственных растений.
     Она поведала хозяйке по пути к покоям, как Гектор суетился спозаранку, руками размахивал и отчитывал рабов за отсутствие усердия.
171
     - Мне показалось, он был чем-то озадачен. – Сенуя открыла дверь и поставила корзинку на маленький столик возле сушки, сооруженной специально для хозяйки и устроенной в стороне от ее спальни и уборной.            
     Если дело серьезное, а у Атеоны были основания так полагать, то неудивительно, что он выглядел озадаченным. Зачем такая таинственность? Неужели нельзя было поставить динонианок, служительниц Диноны, в известность? Почему с ними римарих так же мало считается, как и с простыми рабами, которых большинство господ презирают?      
     Все это очень странно и необъяснимо. Все-таки она побеседует с ним по возвращении. Пусть он разъяснит, что к чему и зачем понадобилась конспирация. Ни динонианки, ни слуги ничего не знают, меж тем служительницы Диноны имеют право знать, что происходит в храме. О городских улицах Атеона даже заикаться б не стала. Римарих с ходу ответит, что эта информация ей не нужна, ведь ее компетенция ограничивается храмовыми стенами. И будет прав. Пока. Пока не истечет срок обета.
     Что ж, если надо, Атеона подождет, но пускай римарих не надеется, что она забудет о своих вопросах и обещаниями рассказать ей после того, как… он не усыпит ее бдительность.
     - Госпожа, мы будем сушить и растирать траву или же…
     - Часть – да, вторую часть мы сразу переработаем. – Атеона сняла передник и отдала его служанке. – Позови кого-нибудь: нам нужна помощь.
     Оставшись одна, динонианка перебирала в голове догадки, но так и не пришла к какому-либо выводу. Тайна сокрыта от нее. Неужели ей не следует знать, что происходит под ее окнами? Она вознамерилась обратиться к римариху сегодня же.
     Горожане перешептывались, важные господа во главе с крафтиком переговаривались и едва заметно кивали друг другу. Отиний призвал к покорности и все разом смолкли.         
     - Слушай, народ, слушай: римарих будет говорить! - объявил глашатай перед речью владыки и отошел.
      - Народ мой, с прискорбием я должен сказать, что раздача зерна отныне невозможна!
     Горожане охнули от испуга, римариха продолжал:
     - Сегодня ночью, когда мои верные слуги готовили зерно и хлеб к раздаче, они обнаружили, что все хлеба зачервивели! Черви едят наш хлеб! – взвыл римарих, подняв ладони к небу, словно просил пощады. – Мои верные люди попробовали его и умерли! Больше у нас нет здорового хлеба! Горе, мой народ, горе!
      Исейцы плакали, плакали не стыдясь, кто-то поддался истерике и завопил от горести.  Таких стражи вывели с площади и запретили возвращаться.   
     Гектор стоял в стороне и хорошо видел горожан, видел, как они искренне переживали за собственные жизни, которые могут очень скоро оборваться. Они каялись. 
      - Зерно поедают черви! И наши души поедают черви, которые затуманили рассудок! - сказал римарих сердито. – Вчера произошло немыслимое: совершено нападение на динонианку и великая богиня Динона разгневалась на нас и послала кару! Теперь, если мы не покаемся, то умрем с голоду! Кайся, народ мой, кайся, и да смилуется над нами Динона! – взывал к небу перед исейцами Отиний.
     Гектор оценил его актерские способности. Пожалуй, театр потерял, не имея такого талантливого актера.
     Горожане по первому требованию римариха упали наземь и стали усердно молиться. Гул стоял от многочисленных голосов. А он вместе со жрецами обернулся в сторону храма и стал возносить молитвы в полный голос. Время от времени глашатай выкрикивал: «Кайся, народ, кайся!», - напоминая исейцам о повиновении. Стражи поглядывали на бесконечную толпу и того, чья молитва ослабевала, толкали.
     - Проснись, лентяй, - рыкнул стражник старику, - из-за тебя мы все наказаны останемся!
     После этих слов старый человек получил большую дозу упреков в свой адрес. Его едва не прокляли верующие исейцы. Фанатики могли затоптать, но поблизости оказались стражи и отогнали бунтующих горожан от немощного старика.
172
     - Люди, люди, - стонал он, ослабев настолько, что едва говорил, - я молюсь! – Он совсем обессилел: ел давно, забыл даже когда.
     Тем временем римарих повысил голос, призывая к всеобщему покаянию. Жрецы запели так громко, как могли. Гимн в их исполнении пробил слезы на глазах верующих. Они подхватили песнопения, не смолкающие долго-долго.
     Крафтик подался к ближайшему советнику и шепнул:
     - Как зрелищно.
     Они переглянулись, но чтобы не выдать себя, сдержались от дальнейших комментариев и острот.
     По окончании длительного молебна все стихли. Первым умолк римарих, за ним по очереди жрецы, чиновники и простые исейцы. Каждый с нетерпением ждал, что будет дальше. Римарих и это просчитал, Гектор в том ему помог. Над словами речи они вместе потрудились на славу. Фраза, одна, вторая – и слезы брызнули из глаз голодных горожан.
     Когда напряжение перешло в изнеможение, Отиний понял это по лицам граждан, он с прискорбным выражением лица велел отпереть амбары. Ему демонстративно поднесли чашу с совершенно чистым зерном.
     - О чудо! Великая Динона услышала нас и простила! – Он поднял чашу над головой, показывая ее всему честному люду и, конечно, богине-девственнице. – Да не осквернится более город твой, Динона, да никто не нанесет тебе оскорбление!
     Народ возликовал. Радость не имела конца и края.
     - Раздайте наш благословленный хлеб людям! – распорядился римарих, обращаясь к жрецам.
     Раздача шла дольше прежнего: люди с благоговением получали зернышки и терпеливо разжевывали их, проклиная голод и благодаря Динону. Они падали к ногам раздатчиков, будто они посланники богини, молились о здравии римариха, открывшего им глаза, просили за крафтика, уповая на него: если сюда вернется царь, он может умилостивить его и попросить отменить блокаду – сущее наказание для простого люда.
     Масса народа не рассасывалась: получая хлеб, исейцы не уходили. Римарих предпринял попытку освободить их от душевных терзаний, и они со спокойными душами стали покидать площадь. К вечеру страсти улеглись, и жрецы смогли приступить к обычным делам.
     Атеона настояла на визите, и римарих принял ее, нарочно в обществе приближенных. Стратег, он оказался прав: ей было неудобно обращаться к нему с расспрашиваниями и она ушла не солоно хлебавши. Ничего, зато убедилась: он находится во здравии и, по выражению дружка Эвклисия, «челядь накормлена». Находящаяся в сложной ситуации челядь забыла о гордости, и ей стало все равно, как ее называют отъетые богачи с большими брюхами.
     Протирая подбородок от остатков яств, полный жрец вышел подышать свежим воздухом. Он объелся жаркого до тошноты и сделал отрыжку, напугавшую Атеону. Она вышла прогуляться перед сном, заодно подумать, что празднуют господа жрецы. Какой праздник на дворе, а она не знает? Как долго они просидят за столом, и сколько в них может вместиться? Слуги выбегали из кухни с полными тарелками, а обратно несли пустые. По количеству блюд Атеона  поняла: в храме пир. Как она была права.
     От очередной отрыжки жреца она вздрогнула и отправилась в покои: подышать могут выйти и другие господа.
     - Я не ждала госпожу так рано, - щебетала Сенуя, взбивая и поправляя подушки.
     - Купальня готова, госпожа, - расправила материю для вытирания рабыня, которую некогда отвоевала динонианка у купца.
     Служила она верно и преданно. Хорошая оказалась девушка, отзывчивая и Атеона ничуть не пожалела, что судьба свела их.
     Перед самым сном к ней постучались. Пришедший не просился войти, но Сенуя провела его к хозяйке: она пока не спала. Он отдал труд по медицине и тем самым отсрочил ее сон на
173
неопределенный срок.
     Мало-помалу слухи о зерне добрались до нее, и она отдала должное сообразительности Отиния. Сенуя взахлеб рассказывала об удивительном превращении хлебов из червивых в чистые, а динонианка со вниманием слушала и не решалась убить в ней веру в чудеса. Когда еще в них верить, если не в юности? Свежей и прекрасной юности. Для нее, юной и непорочной, это было бы ударом. Она навсегда бы прекратила верить жрецам.
     - Исейцы молились до вечера, кто-то от изнеможения терял сознание, - сказала она.               
     Слушала Атеона, не прерывала. Хорошо не рассудок – это было б трагедией. Если верить древним учениям, разум – наше все. Маргелар говорила, он формирует реальность вокруг человека. «Как быть с тем, что люди разные, а общество одно?», - вопрошала Атеона. – «Судьба», - отвечала отшельница, не задумываясь.
     - Молебен длился несколько часов. Поговаривают – три! – восхищалась Сенуя выносливостью горожан, а в первую очередь – жрецов во главе с римарихом.
     Он мог стать ее кумиром, а пока того не случилось, она восхищалась им. Бедная девочка, не знает кто он такой в самом деле. А узнай она, что станет с нею? Правда разобьет ей сердце. Отец все это время был рядом, но ничего не сделал, чтобы дочь обрела родителя.
     Сенуя уселась поближе к динонианке и, рисуя ее, рассказывала новости, скорее походившие на слухи. Когда она рисовала особенно внимательно, замолкала, потом точно опомнившись, начинала болтать вновь.
     - Сюда заходил после обеда этот… слуга римариха, - вспомнила она.
     - За книгой? – Атеона внимательно изучала ее и диву давалась: его ум незауряден. Он талантливый исследователь и вполне ученый, хотя не заканчивал академий и не принадлежит к жреческому сословию.
     - Понятия не имею, - пожала плечами Сенуя. – Он что-то сказал мне, но я не помню.
     Атеона погладила ее, если б что-нибудь важное, она непременно бы запомнила. А так, незачем расстраиваться.
     - Как продвигается работа над портретом?
     Сенуя рисовала медленно, она очень старалась, и призналась: портрет дойдет до готовности нескоро.
     - Я подожду и, надеюсь, мое терпение будет вознаграждено, - пошутила Атеона и  подбодрила служанку.      
     После чудесного превращения хлебов прошло мало времени, чтобы забыть о волшебстве. О нем говорили на каждом перекрестке и вера, как римарих рассчитывал, действительно укрепилась в сердцах отчаявшихся исейцев. 
     Однажды он вызвал к себе динонианку.
     - Ты не ошибся? – переспросила она у раба. – Господин велел позвать только меня?    
     - Госпожа, господин назвал имя. Он велел немедля явиться к нему.
     Атеона оторвалась от дел: римарих в срочном порядке вызывает ее одну. Значит, что-то случилось. Какие неприятности ждут Исеи на этот раз? О возвращении Татула Эгимноса много говорили, но доподлинно о дате его приезда никто ничего не знал. Наверное, Отиний хочет предупредить ее. Но что толку гадать, надо идти.
     Раб шел позади, не поднимая глаз. Он не осмеливался заговаривать первым, отвечал на вопросы односложно и чаще помалкивал, чтобы не вышло как с его приятелем: того забили до полусмерти за то, что он много разговаривал.
     Дорогу Атеона знала отлично и справилась бы с нею без труда, однако раб объяснил, что Отиний дал наказ лично сопроводить динонианку до дверей. Подивилась она, но раз господин так распорядился, значит, на то есть причины.
     - Он ждет госпожу в приемной, - сказал раб. – Я провожу.
     - Я знаю, куда идти. – Атеона прошла в покои владыки.
     - Мне наказано убедиться, что госпожа дойдет до господина.
     Динонианке показалось это чрезвычайно странным: неужели римарих сомневается, что
174
она придет на его зов?      
     Как полагается при официально приеме Отиний восседал на стуле во главе залы. Кроме него и слуги никого не было. Удивилась Атеона неоднозначной официальности. Что произошло, коль ее наедине принимают холодно?
     Атеона остановилась посредине, в самом центре залы, чтобы играть по правилам Отиния. Гектор застыл у ширмы, пряча глаза. Он-то знает, о чем пойдет речь.
     - Ты звал меня, отец, - сказала Атеона. – Я здесь и слушаю тебя.
     - Дитя, я позвал тебя, чтобы поговорить серьезно.
     Римарих говорил уверенно, и все же динонианка почувствовала: что-то не то. Она хорошо его знает, и может отличить, когда он доволен, открыт, а когда замкнут и встревожен. Для этого надо обладать интуицией, и она не могла пожаловаться на ее отсутствие. Атеона бегло перевела взгляд на Гектора, он не смеет поднять на нее глаз. О великая Динона, что ей уготовила судьба на этот раз?! А римарих – он всегда обращался к ней мягче. Разница вроде крохотная, однако, замеченная динонианкой.
     Атеона силилась, принялась выслушать владыку. То, что он сказал далее, оглушило ее:
     - Ты знаешь о благосклонности государя к тебе, и я не вижу препятствий служить ему.
     Если бы дочь Агилия Татия была слабой женщиной, упала б без сознания.
     - Правильно ли я поняла тебя, отец: ты хочешь сказать, чтобы я наравне с доступными женщинами принадлежала Татулу Эгимносу? – Атеона была вне себя, теперь это называется «служить»? Хороша служба – стать распутницей!
     - Все мы слуги государевы, и нет ничего зазорного в том, чтобы оказывать ему уважение и нести службу на благо государства, - произнес римарих.
     Атеона не могла поверить, что слышит эти слова от него. Он забыл, чему учил ее? Забыл устав?
     - Динонианка – не простая женщина, смею напомнить то, что в силу каких-то неведомых причин предалось забыванию! Я дала обет и свято соблюдаю его!
     - Дитя, - придал оттенок непринужденности своим словам римарих, - сама Динона наделила нашего государя властью и она не осудит тебя, если ты искренне станешь служить не только ей.
     О великая Динона, невероятно! Римарих толкает ее к распутству!
     - Потеря девства динонианкой строго наказуема! И ты, Отиний, лучше меня о том знаешь!
     - Если государь выбрал тебя, значит, тебя выбрала сама Динона.
     Атеона сомкнула веки, постаралась взять себя в руки. Гектор прошел несколько шагов, чтобы сделать то же самое. 
     - Ты для меня был вторым отцом, - явила динонианка прекрасные очи владыке, – а с этих пор – он у меня один: Агилий Татий. Я стану молиться, чтобы Динона простила господина римариха.
     О чем он думал в данный момент, что чувствовал? А Атеона повернулась к выходу, через плечо сказала, не глядя на Отиния:
     - У  меня есть все, кроме свободы и любви. – Она покинула стены покоев быстро, оставив после себя шлейф прекрасных благовоний, которые выветрятся только к ночи.
     Гектор и римарих глядели в глаза друг другу. Молчание перебил некто, вышедший из-за занавесей, ведущих в смежное помещение.
     - Это было великолепно! - сказал незваный гость. – Я расскажу государю о преданности жрецов.
     -  Рад служить владыке, - слукавил римарих достоверно – годы практики. На его-то посту как без этого?
     - Теперь, я уверен: она задумается.
     - Да, Лукрий, - ответил римарих, - все доводы на стороне государя.
     - Ее гордость пострадала, но она без поддержки и вынуждена будет уступить.
     Слуге хотелось задушить гадюку, римарих желал того же. Он глазами указал Гектору на 
175
дверь и тот удалился, только его и видели.
     - Надо отметить, Отиний, нашу победу.
     - Мы устроим пир и примем друга нашего господина, как его самого! – Римарих хлопнул в ладоши и приказал рабу: – Накрыть столы! Немедля!
     Не помнила себя от горя Атеона. Каким чудом она добралась до покоев – тоже. Сенуя так и не дозвалась ее и страшно испугалась. Ее оторвал от хозяйки стук в дверь.
     - Я к госпоже! – сказал мужской голос.
     - Хвала Диноне, ты здесь. Госпожа не отвечает мне! – Сенуя заплакала. – Она не отвечает!
     Гектор рукой отодвинул служанку и ворвался бесцеремонно в покои динонианки. Ее статная фигура, словно статуя, замерла у открытого окна. Ветер колыхал занавеси, солнце светило внутрь комнаты и Атеона на этом фоне казалась нереальной. Очень, слишком  далекой. Эфемерной. Она таяла в лучах и ветре, скрывалась за ними. Гектор тоже испугался.
     Он подскочил к ней, схватил и отпрянул от окна. Она вскрикнула.
     - Что ты делаешь, госпожа?! – закричал Гектор. – Римарих не по своей воле говорил с тобой! Лукрий по велению царя в Исеях! Он подслушивал разговор! 
     Не поверила Атеона, слуга Отиния повторился. Динонианка посмотрела ему прямо в глаза. Он просил поверить ему.
     - Я говорю правду: римарих говорил с тобой, чтобы тебя насильно не отвезли царю!
     Атеона присела на край кушетки.
     - Таким образом, он хотел выиграть время. Но что это даст? – Она подняла очаровательные глаза на Гектора.   
     Он пожал плечами, он не знает.
     - Не гневайся на него, госпожа, прошу.
     - Он действительно невиновен? – спросила Атеона, в чем она сомневается? В римарихе или его слуге? Что если он намеренно обманывает ее, оправдывая грехи господина. – Мне нужно время, чтобы собраться с мыслями.
     - Конечно, - согласился Гектор. Он отвесил кивок и попятился.
     Сенуя открыла ему дверь и, не переставая, плакала: она страшилась лишиться госпожи, выбранной для утешения царем. Этот похотливый самец не понимает, что творит! Он нарушает древнейшие законы в угоду тела, лишившись разума от вина и побед. Неужели не найдется человека, вразумившего бы его. Человека... Если не найдется человека, то в горе поможет Динона! Сенуя вылетела из покоев госпожи, прямиком побежала в храм. Если люди не в состоянии помочь людям, следовательно, боги не откажут!
     Обдумала Атеона слова Гектора, сняла с римариха вину. И все же, что даст ей отсрочка? Взгляд ее стал решительным. Она, не медля ни минуты, зашагала из покоев. Стражи отказывались открывать ворота ей. Она не послушала, и они вынужденно подчинились. Без страха она шла по улицам Исей, не оглядывалась каждую секунду, ибо не боялась. Уверенно и напористо она достигла сердца города, не заметив провожатого, и возвела глаза вверх: подвешенный на четырех колоннах огромный колокол молчал. С самой войны молчал.
     Атеона обхватила двумя руками толстую веревку, с трудом отвела ее и с усилием повела язык колокола. Он заговорил. Громко, оглушая. Зажмурилась динонианка, содрогнулась. Вместе с нею содрогнулся город. Люди поднимали головы, вставали с земли, с постелей, выходили из домов и шли к площади, на которой стоял колокол, разбудивший умирающие Исеи. Атеона второй раз размахнулась и, выбиваясь из сил, снова ударила. Ее слушать не хотели, а язык колоколов понятен всем.
     Народ стекался со всех прилежащих дорог и троп к площади, она ждала. Вскоре весь центр забился людьми. Атеона заговорила:
     - Свободные граждане Исей, вас обрекли на голод и страдания! Отчего же мы терпим унижения и богохульства?! Неужели никто не воспротивится прелюбодею?! Мужи, ваших жен и дочерей осквернили, надругались над юными сыновьями!   
     - Он наш владыка, - сказал человек из толпы, покрытый старым плащом с капюшоном. От
176
продолжительной носки он забохромился.
     Атеона подошла к горожанину.
     - В твоем доме от него никто не пострадал?
     Исеец ответил:
     - Как мы воспротивимся ему, не подчинимся? Он освободил нас от врагов.
     - Он хуже, чем враг! Завоеватели не глумились над законами морали и духа, не насиловали исейских жен и детей! В храмах и на площадях он совершал злодеяния! Он растопчет любого своей беспощадной ногой, коль не воспротивимся! Опомнитесь! – вскричала Атеона. – Вас тысячи и на вашей стороне правда!
     - У него армия, - возразил другой человек.
     - Пьяницы не удержат в руках оружие, - ответила динонианка.
     Но народ не внял ей и разошелся. Ее руки обессиленно повисли. Сама на себя не была похожа Атеона, по-прежнему стройна и прекрасна, а глаза ее потухли…
     Она не ела и не пила по возвращении. Беспокойно Сенуя бегала вокруг, ничего не добившись.
     - Госпожа, ты должна поесть.
     Атеона, жрица Диноны, осталась глуха к уговорам.
     - Госпожа, так нельзя. Ты бледна.
     Как Сенуя не пыталась, не сумела накормить хозяйку. С наступлением ночи она подошла к окну прикрыть его.
     - Напились, - прошептала она. – Снова жрецы напились. И тот господин, что прибыл к римариху.
     Господа вышли на свежий воздух и заодно побродили по саду.
     Сенуя отвернулась, фу как противно! Гость напился как свинья. Икал, язык его заплетался, а дурнота взяла верх после очередного кубка.
     - Пей, Лукрий, за здравие государя! – говорил ему трезвый Отиний, он приноровился выливать через плечо неразбавленное вино и сохранил трезвость рассудка. – Пей!
     К полуночи гость не мог двигаться и римарих велел уложить его. Храм погрузился в сон.
     Время для Атеоны остановилось. Без движений она сидела на кровати. Служанка переодела ее, сняла диадему и положила на место.
     - Надо отдохнуть, госпожа. – Она всплакнула. – Хоть чуть-чуть.
     Рабыня, та самая, которую вырвала из лап лицемера и узурпатора Атеона, тоже поплакала. Они остались с хозяйкой. К середине ночи девушек незаметно сморил сон. Они спали тихо-тихо, не тревожа сопением жрицу, не сомкнувшую глаз. Отрешенно она глядела вперед и почти не моргала. Такое отрешение напугало Сеную, она даже приняла успокоительное средство, которое готовила госпожа для беспокойных больных.       
     Грохот разбудил ее и рабыню, он же потревожил Атеону. Удары мечей, крики, стоны, лязг металла привел ее в чувство. Она первой вылетела из покоев, за нею устремилась служанка. Оказавшись на улице, динонианка огляделась: неизвестные ей люди ворвались в храм. Хорошо вооруженные воины сражались с храмовыми стражами, бьющимися на смерть. Свист пронзил уши. Атеона обернулась, а некто, появившийся из-за угла жилища динонианок, выкрикнул:
     - Держи их!   
     Жрица схватила за руку Сеную и помчалась со всех ног к дому римариха: там всегда обилие охраны и жрецы.
     - О великая Динона, что происходит?! – Напуганная, она подумала о динонианках: они в опасности! 
     Атеона тянула за собою растерянную и напуганную до дрожи служанку, к ним приближались неизвестные мужчины, одетые как настоящие воины. Поножи, ламинарные наручи, шлемы, щиты, мечи, секиры, военные топоры! И все это в мирном храме Диноны! Воинов пытались остановить стражи. Смело сражались они, преданные сыны Исей.
177
     Споткнулась Сенуя, упала. Атеона едва не рухнула вместе с нею, но устояла. К ним стремительно приближался в полном обмундировании враг. Динонианка дернула служанку за руку, и они заскочили в дом римариха в надежде укрыться там. Они преодолевали ступеньку за ступенькой. За очередной дверью Атеона остановилась и схватила стул. Служанка помогла ей придвинуть к двери тяжелый игровой стол, за которым римарих проводил часы, отвлекая государя от динонианки.
     Атеона попала в апартаменты владыки. Он не мог уснуть и принял снотворное, поэтому едва очнулся ото сна. Он глядел на гостий, вскочив с кровати. В дверь рвались. Отиний соскочил с ложа, но не успел ничего предпринять: в покои ворвались вооруженные люди, за ними – стражи. Один из последних бросил кинжал во врага. Тот увернулся, оружие полетело прямо в юную девушку.
     Римарих встрепенулся и закрыл собою юное создание. Атеону потрясло его самопожертвование. Сенуя прикрыла ладонями рот при виде окровавленной раны и торчащего из плоти живого человека кинжала. Воины и стражи схватились в смертельной схватке. Атеона решила не оттягивать и, пока римарих жив, сказала:
     - Это твой отец, Сенуя. – Она кивнула в сторону владыки, виновато глядящего на собственную дочь.
     Служанка подумала, госпожа шутит, но на глаза римариха накатились слезы, и она поняла: ее не обманули.
     - Отец? Как же?.. – Она присела к нему, поднесла ладони к ране, но не посмела коснуться.
     - Прости, дитя, - прошептал сквозь лязг металла Отиний. – Прости.
     Он никогда б не отважился сказать ей правду, а перед лицом смерти он рад, что нашелся человек и открыл ее. Он должен раскаяться и на прощание поцеловать дочь.
     Сенуя упала на колени перед отцом, обхватила его слабеющую голову, прижала к груди. Он поднял взгляд на динонианку.
     - Спасибо.
     Атеона приняла благодарности, сказала:
     - Вынимать кинжал надо осторожно и сразу зажать рану.
     В покоях появился еще один человек в доспехах. Его лицо скрывал шлем, зато виднелись глаза. Азартные, хитрые, смелые. Римарих, завидя новенького, выкрикнул, указывая на Атеону:
     - Она священная дева!
     У нее возникло чувство, что он намеренно известил присутствующих, кто она такая и эти двое как-то связаны.
     Новенький, очевидно предводитель других, дал команду отступать, а сам вынул из-за пазухи трубочку и послал пропитанный снотворным средством дротик. Атеона упала, парализованная, она оставалась в сознании и едва дышала. Над нею склонился воин, выпустивший снотворное.
     - Умница, поспи,  - услышала она перед тем, как ее поглотила пучина снов.
      
 
    

            


    
    


      
178
Первые дни на корабле
     Сенуя дрожала от страха. На ее руках умирал отец, а госпожу уносили прочь какие-то люди. Предводитель воинов скомандовал: «Уходим!» - и нападающие враз отступили. Стражи пытались их задержать, однако те мастерски отбивались и по приказу главного никого не убили.
     Под ослабевающий лязг доспехов в комнату ворвался Гектор с окровавленным мечом в руках. Он пробирался к римариху изо всех сил, но опоздал. Он разглядел Сеную и раненного господина римариха.
     - Где она?! – воскликнул он.
     - В безопасности, - ответил Отиний.
     Гектор доплелся до ступеньки возвышенности, на которой стояла кровать господина, и рухнул на нее. Он больше никогда не увидит Атеону: Давигар не сумасшедший, он не отпустит ее. Гектор опустил низко голову, обхватил ее руками.
     - Ты собираешься мне помогать? Я все-таки ранен, – простонал римарих, приводя в      чувство слугу.
     Очнулась Атеона от свежего воздуха, которого ей не хватало в изолированном городе. Тут пахло по-другому. Морем. Ее покачивало плавно из стороны в сторону, чайки кричали дружно, до слуха доносились равномерные удары и команды. Атеона резко села на кровати: она не дома!
     - Наконец госпожа пришла в себя. – Молоденькая, младше Сенуи, девушка подала ей воду. – Попей, госпожа.
     Миленькая девчушка приятно улыбалась. Коса щекотала ей шею и плечо, она откинула ее за спину.
     - Где я? – спросила Атеона, огляделась и поняла, что в каюте корабля.
     - Мне не велено рассказывать, - опустила глаза девушка.
     - Как зовут тебя?
     - Мариника, госпожа.
     - Сколько я спала?
     Служаночка ответила и изумила динонианку. Не может быть, она проспала три дня! Либо лекарство сильное, либо она слишком устала.
     Атеона, качаясь от слабости, встала с постели. Каюта обставлена хорошо. Похититель, очевидно, что это было похищением, подготовился основательно и оборудовал для женщины апартаменты. Все условия для жизни барышни. Она плывет невесть куда с комфортом. Приличное зеркало, каким не пользуются в походах воины, оригинальная купальня на коротких ножках в виде виноградной лозы. Стояла она за китайской ширмой с тонкими рисунками. Занавеси, декоративные статуэтки, сосуды, узорчатые салфетки и скатерть на обеденном столе. Устроитель постарался на славу и добавил ко всему прочему растение в широком цветочном горшке. Догадалась динонианка: все это добытые кровью трофеи.
     Погляделась она в зеркало. На ней по-прежнему надето ночное одеяние. Служаночка догадалась, о чем думает хозяйка и открыла сундук с одеждой.
     - Какое платье оденет госпожа первым?
     Крайне любопытно стало Атеоне, зачем она на борту судя по всему огромного судна?
     Мариника подготовила наряд и убежала, а когда возвратилась, объявила, что госпожу после трапезы ждут наверху.
     Девушка накормила динонианку, помогла облачиться в удачно подобранное платье, даже украшения предложила, но Атеона отказалась надевать их: ожерелье порабощенной принцессы не соблазняет ее. Она отказалась и от прически, а просто собрала волосы в длинный пышный хвост.
     Однако Мариника заметила:
     - Моя госпожа и так красивее любой другой женщины во всей Ойкумене.
     - Ты эллинка?
179
     - Наполовину: моя мать Эллинка.
     Мариника призналась, что некогда она жила в Фессалии, а война лишила ее родных и свободы. Тяжело ей пришлось. Она повидала насилие, постояла под палящим солнцем на помосте вместе с другими земляками, пережила болезнь и лишения. В общем, хлебнула горя. 
     - С тобой хорошо здесь обращаются? – Атеона надеялась, что это так. В противном случает, она разочаруется в господине, которому принадлежит рабыня.         
     - Мне не на что жаловаться. Меня взял с собой господин, чтобы я служила госпоже, - призналась Мариника. – Он ожидает наверху. 
     Она повела Атеону. Вместе они поднялись по узким деревянным ступенькам судна, отворили дверцу и вышли на свет божий. В легкие ворвался соленый, хмельной свободой морской ветер и вскружил динонианке голову. Она пошатнулась от слабости, Мариника успела подхватить ее.
     - Благодарю, уже все прошло, - сказала Атеона, ступая на ровный пол.
     Впервые она покинула Исеи, впервые путешествует с ветерком на быстроходном корабле начальника флота. К нему успели присоединиться судна меньше и скромнее: они сопровождали флотоводца и его невольную спутницу. Корабли бороздили просторы моря и, как подумала Атеона, с большой поспешностью, нигде не задерживаясь. Лишь для пополнения провизии они делали остановки.
     Большую часть времени флотоводец проводил под кормовым навесом. Он сидел на коврах необычайной мягкости – роскошь, доступная исключительно самым важным вельможам. За его спиной, поодаль стояли двое рослых загорелых рабов и от страха боялись что-либо напутать, поэтому выполняли любое распоряжение хозяина тотчас.   
     Корабль шел под парусами. Устойчивый ветер путешествие заметно ускорил. Закрий, флотоводец царя Давигара, прикинул, сколько еще они будут в пути, и перемолвился двумя-тремя словами с человеком, сидящим рядом на подушках. Он время от времени глядел вдаль, щурясь и встречая резковатый морской ветер лицом к лицу.
     Мариника повела динонианку к нему. Моряки, рабы, военачальники оборачивались завидя их. Атеона игнорировала взгляды, она не ведала к чему ей готовиться. Что уготовила ей судьба? Какое испытание послала ей Динона?
     Одетая не официально, как подобает служительнице богини, жрица приблизилась к умолкшим мужам. Ее изучали, так будет правильнее сказать. Она испытала бы неловкость, но они были квиты: она их тоже рассматривала. Сильные, загорелые, с обветренными лицами – свидетельство того, что большую часть жизни проводят в море – они сидели рядом с нестарым и отвратительным, а уверенным в себе мужем, носящим имя Закрий. Его коротко подстриженная борода, не умащенная маслами, придавала ему солидности. Он отличался от остальных стальным взглядом и отсутствием робости. Не склонный к сантиментам он не преклонялся перед женской красотой и не терпел кокетства.
     Глядя на спутницу, у Закрия в воспоминаниях всплыли картины недавнего минувшего: ее несут на корабль, она покоится на руках его племянника, не доверившего драгоценную ношу никому, кроме себя. Она смирна и беззащитна, бледна, однако прекрасна и непреступна. Воплощение Диноны на земле.
     Склонился флотоводец, взглянул на безмолвную деву и исподлобья поглядел на племянника. Все военачальники сбежались хоть глазком увидеть ее, пока она не укрылась в специально отведенной для нее каюте. Моряки проводили жрицу взглядами, едва не свернув головы, затем перешептывались до рассвета, дивясь прелестям спутницы. Все как один с нетерпением ждали ее появления на палубе. Ожидание оказалось мучительным, но боги услышали мольбы моряков и военачальников: послали динонианке пробуждение.   
     Закрий важно поднялся с ковров, шагнул к ней и заговорил:
     - Я Закрий, флотоводец царя Давигара. – Он обошел статную фигуру жрицы. - Наконец ты присоединилась к нам.
     - Полагаю, я присоединилась немногим раньше.
180
     Флотоводец хохотнул, разрядил обстановку. Военачальники тоже посмеялись.
     - Я пленница на корабле? – Не подумала Атеона отвести глаз, ее напористым взором не  напугать.
     - Нет-нет, ты гостья. Тебе будут оказаны все почести, соответствующие твоему положению. 
     Хотелось бы Атеоне конкретнее узнать, какое у нее положение, и для каких целей совершенно похищение? 
     Господа военачальники хранили молчание, моряки косились на жрицу, в момент поразившую умы, сердца и души мужчин на корабле. Такой красоты они давненько не видали. Все войны, войны. Трофей, как правило, отличный, а тут настолько повезло, что слов не найти.             
     - Позволь, Закрий, узнать, зачем совершенно нападение на храм и похищение? – Атеона помнила: ограбления как такового не было. Она спросила без опаски, она понимает: его сподвижники в курсе дел. Они знают – ее похитили.
     Закрий, улыбаясь, призадумался, как ответить ей. Он счел правду своевременной.
     - Позже ты все узнаешь. А пока только скажу: наконец, мы добрались до Исей. Останавливаться не будем: мы и так сильно задержались. Желаю приятного путешествия.
     Добиться правды Атеоне не удалось, смиряться пока не с чем: она не понимает, что здесь делает. Под выкрики моряков и взоры воинов, коротающих время в пути игрой в кости, она стояла на носовой палубе и глядела на воду. В какие неведомые дали несет ее пучина морская. Жизнь преподнесла ей очередной сюрприз, и никто кроме Диноны не знает, каким он будет. Опасалась Атеона: новшества – не всегда хорошо. Что если ее везут продавать в рабство? Но корабль не остановился в самом большом во всей округе порту, где невольничий рынок кишел рабами на разный вкус и цвет, а пошел дальше. Следовательно, эта версия не верна, и Атеона отклонила ее.
     Судно не остановилось и в следующем порту. И следующий за ним порт проигнорировало. Исключительно пополнит съестные запасы – и в плавание.
     Атеона глядела на островки, проплывающие мимо корабля. Тамошние рыбаки, живущие в плохоньких хижинах, плели или латали сети, их жены – развешивали и сушили. Местные кормились рыбой и продавали ее людям с большой земли. В ранний утренний час из труб домиков валил дым: старшие дочери рыбаков готовили скудную еду. Стол Атеоны на корабле отличался от домашнего: еда тут совсем другая. Кормят ее как на убой, а меж тем аппетита у нее нет. И не было с начала путешествия.
     Издали Закрий посматривал на нее, однажды подошел.
     - Мы возвращаемся домой, - сказал он, хотя Атеона ничего не спрашивала. Он провел в походе столько боев, что она бы ужаснулась. – По пути обратно мне было велено отбить тебя.
     Динонианка сопоставляла скудную информацию, как могла, но у нее ничего не связалось.
     - Завоевание Исей я еще могу понять, но нападать на город и храм, чтобы выкрасть жрицу?.. – Это выше ее понимания.
     - Я должен проследить, чтобы ты ни в чем не нуждалась, - не намереваясь отвечать, сказал флотоводец.
     - Беспокоиться не о чем: я ни в чем не нуждаюсь. – Она испытывала нужду лишь в спокойствии и любви. По правде говоря, эти два понятия противоречат друг другу. И тем не менее.
     - Тебе довольно воды и еды, ароматных масел и благовоний, тканей и украшений?
     Атеона подняла выразительные до умопомрачения глаза, он шутит? Она не умащивает волосы дорогими маслами, не носит чужих украшений и похудела. Он не может не замечать этого.
     - Всего в достатке, - ответила она, хотя ничем этим не пользуется.
     На них оборачивался человек, молодой и с решительными азартными глазами. Она узнала
181
их. На этот раз воин был без доспехов, в простых походных штанах и с обнаженным рельефным торсом. Он наматывал на локоть канат, поспорив с друзьями, кто сильнее: молодые воины в мирном плавании развлекали себя, как могли. Кому-то удавалось преодолеть трудности пути, кто-то заливал непереносимость качки и это помогало.
     Атеона успела подметить повадки некоторых спутников поневоле. Один военачальник, сотник, любил поковыряться в зубах после еды, другой – посвистывать, попивая вино, третий, азартный и неконтролирующий азарт, – поиграть в кости на деньги. Он проиграл весь свой трофей и возвращается домой ни с чем. Закрий презирал вредные привычки и мало пил (только отменное вино употреблял) и мало играл, все на нее поглядывал. Атеона решила, у него главная цель на корабле – следить за ней.
     Молодой воин, видя динонианку, которая его явно узнала, сделал легкую ухмылку.
     - Он мой племянник, - разоткровенничался Закрий, впрочем, это не тайна. – Вижу, ты его узнала. Это он привез тебя на корабль.
     Атеона ничегошеньки не ответила, ее статная фигура украшала судно лучше любой скульптуры известного ваятеля.
     - Хорошо ли служит тебе рабыня? – поинтересовался флотоводец, чтобы хоть как-то продолжить разговор.
     - Она добра и мила. Я бы хотела просить, чтобы по прибытии она осталась со мной. – Атеона собралась. - У меня нет денег, драгоценностей тоже, чтобы выкупить ее, - сказала она: похищение прошло без них.
     - Рабыня останется подле тебя, - разрешил Закрий, даря девушку. Его дом полон рабов, ему не надо, да и другие суда везут самых лучших, добытых в боях. В дар государю.      
     Динонианка сделала кивок – добрый знак для любого исейца. Закрий не исеец, но он  слышал о религии Исей. Жрица оказывает честь горожанину, признавая его. Флотоводец оценил ее признание.
     Подмерзла на продувающем насквозь ветру Атеона, отправилась укрыться от ветра в каюте, а к дяде спустился племянник.
     - Зачем она ему? – Он глядел вслед самой заметной путешественнице.
     - Поживем – увидим.
     Дядя, человек военный, суровый, прикрикнул на воинов – дисциплина начала разбалтываться – и навел порядок двумя-тремя порками. Солдаты побаивались не врагов, а флотоводца. Попасть под его горячую руку – подписать себе приговор. Как бы им не досталось опять.
     Закрий с точностью определял слабое место каждого подчиненного и наказывал согласно своим выводам. Жестко, решительно он лишал кого-то заслуженного отпуска, кого-то денежного вознаграждения или его части. Не просто так, за провинности. В его рядах служили самоотверженно, иначе быть не могло. Трусов, как любой военный человек, он терпеть не мог. С дезертирами расправлялся жестко.
     Один молодой солдат угрюмо сидел, отделившись ото всех. В тренировку, когда он отрабатывал навыки ближнего боя, и за обедом был печален, спать не мог спокойно, отмахав веслом полдня. Друзья справлялись, не заболел ли, а он молчал. Молчал и чах на глазах. Флотоводец за невинную шалость (пошутил неудачно над другом) наказал его хуже некуда: запретил по прибытии сходить на берег. Казалось бы, что в том такого уж страшного. И, тем не менее, это большая трагедия маленького человека. Женился он перед самым походом. На девушке, которую страстно любил, а отец ее обещал другому юноше. Счастье обрушилось на него, когда тот неожиданно скончался от чахотки. Путь был свободен, и он поторопился со сватовством. На этот раз ему повезло: девушку отдали в его дом. Она теперь в нем хозяйка. Молодой солдат тяжко вздохнул, почти что отчаялся: он так давно не видел ее. И еще неизвестно когда увидит. Ему даже весточку ей под страхом порки передавать запрещено.      
     Его намеривались друзья напоить пивом, он отказался: отмахнулся от кружки пенной, пролил на палубу зелье, разочаровав приятелей.
182
     - Что ты наделал?! – возмутился было один из них.
     - Оставь его: он в последнее время не в себе, - ответил ему другой, допивая порцию хмельного зелья. – Не хочет – не надо. Нам же лучше!
     Хохоча, они ушли допивать пиво.
     Ежедневно Атеона выходила на палубу, глядела вдаль и не замечала, как сбиваются рулевые, как весла с плеском погружаются в воду невпопад. Мариника обратила внимание, что как только стоит госпоже появиться наверху, тотчас начинаются тренировки воинов, и они мутузят друг друга, как могут. Прямо зверство нападало на них. Пугаясь, Мариника прикрывала лицо покрывалом и отворачивалась. А Атеона и глаз на них не подняла. Пространственным был ее взгляд, далеким и отсутствующим.
     Издали Закрий смотрел на нее: она по-прежнему отказывается носить кровью добытые украшения и роскошные наряды, одеваясь просто для динонианки. Простой узелок или хвост вместо прически, поверх отнюдь не нарядного платья накинуто легкое покрывало – лишь бы голову не напекло. И все же, все же…
     Он покинул место отдыха и направился к ней, проложив путь мимо молодого солдата, неудачно пошутившего. Глупец, он рискнул нарушить дисциплину. Поделом ему. Закрий поразмыслил и заключил: он вдоволь настрадался, едва не заболел. Проходя рядом, флотоводец сказал: 
     - Я передумал: накажу тебя сейчас. Будешь у весла с утра до ночи до порта! Это тебя научит соблюдать дисциплину!
     Молодой солдат готов был грести и на берегу лишь бы повидаться с любимой. Как она там без него? Скучает ли? Он извелся от тоски! Коварная штука – любовь. Опасная, но прекрасная. И его юная жена прекрасна. Услыхав приказ, воин взлетел и бросился к веслу.
     Он намотал полоски материи на кисти и приступил к отбыванию наказания, а Закрий дошел до динонианки.
     - Тебе не нравятся украшения царевен? – спросил он у нее.
     - Работа ювелиров восхитительна, - сказала Атеона правду.
     - Тогда почему ни разу не надела? – Закрий был уверен: женщины обожают драгоценности. Он считал себя знатоком женских слабостей, правда, с динонианкой ему довелось столкнуться только-только.
     - Не пристало жрице Диноны поощрять разбой и грабежи.
     Флотоводец не рассердился, напротив, он даже посмеялся. Она молода и слишком наивна: жила в изоляции и многого не понимает.
     Догадывалась Атеона, о чем он думает, однако опровергать его предположения сочла бесполезным занятием. Он все равно не поверит, лишь вновь посмеется.   
     - Какие же украшения ты бы надела?
     - Мое украшение: диадему, - без колебаний ответила Атеона.
     Флотоводец понял, о чем идет речь.
     - К сожалению, диадемы нет.
     - Тогда я сохраняю за собой право не носить украшения вовсе, - настаивала Атеона.
     - Как будет угодно. – Смех пропал куда-то, Закрий стал серьезен. – Не выходи до конца путешествия на палубу.
     Атеона не поняла просьбу: разве она сделала что-то плохое? Исключительно стоит и смотрит на линию горизонта, на проплывающие мимо островки и мели. На берега, где рыбаки, как и везде, плели сети либо же сушили их. Ее хотят лишить даже этой малости?
     - Я нарушила устав? – Как такое могло произойти, она не заметила.
     Флотоводец ответил с задержкой:
     - Мои воины давно не были с женщинами.
     - Разоряя города, они не брали силой девушек и женщин? – изумилась Атеона. - А какое отношение это имеет ко мне? – Она же динонианка.
     - Глядя на тебя, у меня впервые возникло желание не подчиниться приказу.
183
     - Какому? – спросила она, не подозревая, что услышит в ответ:
     - Не прикасаться к тебе.
     От искреннего признания Атеона застыла, а флотоводец по-военному быстро скрылся. Чтобы не ослушаться приказа.
     И здесь, в море, нет спасения от низменных страстей. Нет его в родном городе, нет храме, нет и далеко от него. Какое чудовищное наказание она отбывает и терпит муку: при свете дня и под покровом ночи она не может появиться перед глазами людей, чтобы не вызвать их зависть и порочные страсти, не побудить мужей к насилию. Маргелар говорила, такое время: мужи у власти, расцвет непрекращающихся войн. Тут не до сантиментов и благородства. «Не рассчитывай на него», - добавляла она, посмеиваясь. Она-то знала, где правда, а где ложь. Она стала жертвой людского лицемерия и желчи, уход ее к предкам несвоевременен и не оправдан: сколько б она успела еще сделать доброго, если б ее не вынудили уйти в подземелье.
     Тому способствовал все тот же Эвклисий, и Атеона догадалась о том. Он сделал все, чтобы исейцы и все кто знали ее, отвернулись от Маргелар. Он опорочил ее в глазах горожан, опорочил пред жрецами. Она исчезла из их жизни и проживала свою под землей тихо. Годы вытянули из нее мягкость, на какую она была способна в молодости, но оставили красоту, о какой грезили ее убийцы.
     Права была Атеона, говоря Палланту, что нигде они не укроются от хищных взглядов и зависти. Где б они ни укрылись, обязательно найдется тот, кто захочет обладать ею и у него найдутся средства, адвокаты преступников, чтобы избежать наказания. А безнаказанность, как известно, лучший сподвижник на преступление.    
     Атеона, не видя жадных взглядов военачальников и воинов, взглядами пронизывающих ее скромные для динонианки одежды, поспешила покинуть палубу. На ней воины едва не перекалечили друг друга в желании оставить в памяти жрицы неизгладимый след. Им не удалось, как ни старались: ее сердце полно поэтом, душа – болью. Не осталось в Атеоне места, она мечтала нести слово Диноны, а стала объектом мужских желаний. Как ни прискорбно, мужи отводят ей низкую роль: ублажительницу их похотей.   
     Как же трудно в ее век женщине пробиться, заявить о себе. Маргелар пыталась, и чем закончила – не секрет. Прочно обосновались господа, ни пяди не уступят в области медицины, астрономии, в математике, литературе, живописи. Наверное, поэтому женщинам отказано в обучении. Образование знатных дам ограничивается элементарной грамотой и счетом: она способна сосчитать, сколько потратила полученных от мужа денег и прочесть его письмо, коль он в отъезде. Что еще ей нужно?            
     Умные женщины в Исеях – редкость. И живут они недолго. Поэтесса Квина, жившая незадолго до Атеоны, по официальной версии покончила собой в молодом и цветущем возрасте на пике славы. У динонианки неоднократно возникали подозрения, что ее убрали. Сестра Маргелар, умнейшая женщина своего времени, ученый, но беда случилась с нею – она без памяти влюбилась и погибла от любви.
     «Влюбляйся, люби, - говорила Маргелар, тоже ставшая жертвой ненасытной и коварной любви, - но никогда не становись рабой мужей». Она так поступала, и ее умертвили, чтобы не досталась никому. Тогда Атеона не до конца понимала речи отшельницы, сейчас – другое дело. Она сомневается, что вообще может любить после стольких злоключений и отрицательных открытий. В том числе путешествие открыло ей глаза на многое. Теперь у нее точно нет никаких иллюзий. Она удостоверилась: бежать ей некуда, незачем и невозможно. Она обречена скитаться в водах судьбы и переживать беды, обрушивающиеся на нее. Как бы больно они не жалили, она должна пережить все, отведенное ей судьбой.   
     С палубы доносились лязг металла, скрежет зубов, сдержанная брань, но никогда не пьяные песни и разбойничьи выкрики. Закрий, и правда, жестко следил за нравственностью воинов. По крайней мере, сейчас, когда на борту динонианка. Пили воины меньше: им выдавались строго ограниченные порции хмеля, дабы умы оставались трезвыми. Солдаты
184
тайком попивали  вино и пиво из старых запасов, а повар повадился приторговывать хмельными зельями. Он приумножил свое состояние, но подверг здоровье риску: флотоводец, человек умный, внимательный, крепко наказал его.
     Гремя мисками и медными кувшинами, в каюту вошла Мариника. Она утерла пот и сказала:
     - Как душно тут.
     Атеона лежала на ложе. Она, едва прикрытая легкой тканью платья, испытывала жажду.
     - Госпоже надо бы подышать свежим воздухом. – Мариника, заботливая девушка, подала ей вина.
     Атеона отказалась:
     - Я пью воду. – И осушила сосуд с водой. – Наверх я не пойду, - отказалась она от предложения рабыни прогуляться.
     - Госпожа, я слышала, мы пробудем в пути еще довольно долгое время.
     Призадумалась динонианка и тут ее осенило.
     - Мы идем в обход! Долгий путь, - встала она с ложа, уперлась пальцами в спинку стула, похищенного из дворца порабощенного государства. В ее каюте всякая всячина – плач об утрате, слезы и страдания невинных жертв.   
     Итак, Закрий выбрал маршрут не напрямую следовать к родным для него берегам, а огибающий полуостров, мыс.
     - Зачем господину понадобилось долго ходить по морю? – наивно трогательно спросила Мариника.
     Атеона обрадовала ее:
     - Господин отдал тебя мне. – Потом ответила на вопрос: - Мы обходим берега, а не идем по каналу, чтобы не встретиться с флотом Татула Эгимноса. – Динонианка не знала точное месторасположение войск царя, но кое-какие слухи в храме долетали до нее.      
     - Но в открытом море всегда опасно! – испугалась Мариника, госпожа сказала, они в вольных водах! – Зачем ему рисковать?!
     - Он поступает так, как велит государь. - Атеоне тоже хотелось бы знать зачем. Она настолько понадобилась царю Давигару, что он избегает малейшего повода лишиться ее? Один вопрос мучал ее с самого начала: для какой цели?
     Мариника готовила теплую воду для обмываний и что-то пришептывала. Не разобрала динонианка, поинтересовалась:
     - На кого-то зла ты?
     Служаночка хмурилась и сетовала, это дало основание полагать, что предположение верное.
     - Да он так меня напугал! – сказала она в сердцах.
     Легким движение Атеона скинула платье и встала в бронзовую купальню на ножках.  Тяжелую. Ее едва ли под силу было сдвинуть двум женщинам: стояла она неудачно. Они обратились за помощью к кормчему, и он, поправляя повязку на глазу (он потерял его в бою), согласился помочь: прислал двух крепких рабов.
     - Если что, обращайтесь, - сказал он, уходя, и втайне надеялся «если что» обязательно наступит.
     Он заскучал от несбыточности мечты и напился так, чтоб не видел вездесущий флотоводец. Вот не повезло ему: служит на корабле Закрия. Другие кормчие – люди как люди, хотят – пьют, хотят – не пьют. А он на флагманском судне оказался. Эх, судьба злодейка. Товарищ его и брат живут, бед не знают, а под боком у Закрия не разгуляешься. Ни выпить лишней капли, ни на динонианку взглянуть. О ней все на судне только и говорят. А флотоводец возьми ей и запрети появляться на корме! Скучно без нее-то. В пути одни небритые рожи, на одну нее любо-дорого глядеть. Теперь стой и смотри на этого с перебитой щекой Закрия. Он скорехонько от ран оклемался и взял курс на Исеи. Торопился, как безумный. Кормчий, человек необразованный, но даже он смекнул: Закрий теперь слегка
185
придерживает коней. Сбавил он скорость, какую сперва набрал. Не торопится он к государю.   
     Подлив вина, кормчий ударил кубком о кубок приятеля.
     - Видать, наш грозный командующий флотом дрогнул.
     Повар, ощущая свежие раны на спине, запил смех.
     - Этот старый сапог рассчитывает на что-то?
     Приятели смеялись в хмельном порыве, вспоминая динонианку и не представляя рядом с нею Закрия.
     - Без шансов, - сказал кормчий.
     - Ты сомневался? – удивился повар. – Цветок-то как пахуч и прекрасен, а репейник небрит и лопоух.
     Друзья хохотали до слез: у Закрия природный недостаток – лопоухость. Оттопыренные уши он прятал под пышной шевелюрой либо под шлемом. Волосы он подкручивал, придавая им объем у ушей. Воины шутили: потому флотоводец шлем не снимает всю битву.
     - Красива эта девица, - прокряхтел повар, человек старой закалки и отнюдь не зануда.
     - А как свежа она, - подхватил кормчий. Он помолился богам, покровителям мореплавателей, чтобы они сместили качкой купальню, и он смог бы ей угодить опять.
     Пока одни махали веслами, другие отдыхали, третьи пили, таясь от Закрия, Атеона взялась за мягкое средство для кожи.
     - Кто тебя напугал?
     Мариника отвернулась, чтобы хозяйка не видела ее выражения лица.
     - Тот тип, с ненормальными глазами. Как выскочил, я чуть не упала в море от страха! Страшный такой! Плешивый! Тьфу! – Она спохватилась. – Прости, госпожа, но он и вправду страшен. Что у него с лицом и глазами? – Мариника сделала забавное лицо, динонианка посмеялась скромно. Впервые за долгое время.
     - Он китаец. Потому у него узкие глаза. У всех азиатов глаза узки, а лица плоские.
     - Такой противный, - обронила Мариника.
     И тут динонианка посмеялась, она сразу обнаружила интерес китайца к ее служанке. Милая девушка, стройненькая, свеженькая, с длинными густыми волосами, собранными в прическу. Она частенько плела косы и обвивала их на голове. Красиво получалось. Китаец не устоял.
     - Ты ему приглянулась, - сказала Атеона, рабыня, насколько она поняла, испугалась.
     - Не отдавай ему меня, госпожа! – взмолилась она.
     - Я не собираюсь отдавать тебя кому бы то ни было. Но почему ты заговорила об этом?
     Мариника потупила взор и, натирая хозяйку ароматными маслами, ответила:
     - Слышала я, господа развлекаются на пирах, прилюдно отдавая рабынь на утеху рабам-мужчинам.
     Атеона слышала о подобного рода развлечениях, если можно так выразиться. Она уселась на ложе и притянула служаночку.
     - Я динонианка и не хожу на пиры. Можешь не бояться: против воли я тебя ни одному мужчине не отдам. Если когда-нибудь ты попросишь свободы для супружества, я с удовольствием дам ее тебе.
     - О, госпожа, ты так добра ко мне! – упала в ноги Мариника.
     Атеона выпрямилась.
     - Так поступила бы любая на моем месте. – Она коснулась кончиками пальцев подбородка рабыни. – Сыграй мне, я хочу послушать.
     Мариника обрадовалась, она порадует госпожу игрой на лютне! Талантливая девушка с чистой душой и помыслами. У Атеоны возникли намерения на ее счет: по прибытии, коль ее безраздельная хозяйка, она дарует ей свободу. Хватит с нее бед. Пора ей начинать жить с осознанием свободы и счастья. Под звуки музыки Атеона огорчилась: есть ли на земле уголок, где нет воин и беспощадного рабства?

186
Дальнейшие приключения Атеоны. Болезнь Закрия
     Китаец, о котором говорила и которого страшно боялась Мариника, являлся на судне доктором. Лечил он самого Закрия. Благодаря его стараниям флотоводец быстро оклемался от ранений и возвратился, как бы не расстраивались по этому поводу воины, на законное место: встал во главе флота.
     Одевался китаец своеобразно, как все китайцы. Но на судне он был диковинкой. Хорошие цветные ткани его одежд, пояса, головные уборы – повод, чтобы о нем говорили воины, и боялась Мариника. Ее пугало, вернее отпугивало, все: разнопестрая одежда, необыкновенная обувь с загнутыми носами, возраст и выражение (не говоря уже о разрезе) глаз. Распашной халат, запахнутый на правую сторону и завязанный поясом, широкие рукава (как они не мешают работать?), а еще штаны, рубаха – масса одежды в такую-то жару. Но лекарь не позволял себе переоблачиться и нарушить традиции китайского народного костюма. Все это не причина страха, но Мариника боялась.
     - Чем он тебе неприятен? – спросила Атеона.
     - От него отвратительный запах исходит, - поморщилась служаночка. Очень отвратительный. Прямо сказать – вонь. – Он волосы приглаживает, госпожа.
     Жиденькие волосенки он прямо-таки ровнял с черепом и еще более походил на плешивого зверя в пестреющих одеждах. Выглядело это мерзко, а она не догадывалась, что он старался ради нее.
     - У китайцев принято ухаживать за собою, волосами. Они делают сложные, однако, изящные прически. Закрепляют прически шпильками. – Атеона отошла к зеркалу, и, глядя на отражение девушки, сказала: - А пахнет от него резко, потому как он зелья варит, в порошки травы перетирает. Часть из них очень пахучие.
     Мариника пожала плечиками, если б так пахло от коренастого черноокого воина, она была б не против.
     - Он старый и противный, - отрезала тихо Мариника.
     Как-то раз он хотел схватить ее за руку, насилу она отбилась и надолго заперлась в каюте.
     - Он, верно, намеревался твой пульс пощупать, - предположила Атеона.
     Служаночка поджала губки, не надо ее щупать.
     - Китайская медицина отличается от нашей, - добавила динонианка. – Я уверена, он хотел проверить, здорова ли ты.
     - Лучше я буду больна, чем он дотронется до меня! – с вызовом ответила Мариника, не хватало еще, чтобы ее лапал какой-то там плешивый китаец!   
     - Он всего лишь положит свои пальцы тебе на руку выше кисти, - уверила Атеона. -  По пульсу он скажет, что тревожит тебя.
     - Меня ничего не тревожит. – Подумав, Мариника добавила: - Кроме него.
     - Тебе не интересно знать, каково твое состояние здоровья? По температуре и сердцебиению он поставит диагноз.
     Служаночка чуть в угол не забилась, он хочет померять ее температуру?! Какой нахал! И так проходу не дает, еще и щупать захотел?! Как ей от него скрыться, коль он ходит, куда и когда хочет?!
     Атеона велела девушке не бояться: ничего ей китаец не сделает.
     - Он не пойдет против господина, - сказала она. – А ты по его воле – моя служанка.
     Отлегло ли от сердца или нет, только Мариника помалкивала, прибирая за хозяйкой.
     - Хочешь, я сама попрошу его не подходить к тебе. Но, думаю, он расстроится.               
     Девушке было все равно, опечалится он или нет, главное, чтобы он не подходил к ней ближе, чем на десять шагов. Да, в самый раз. Исходящие от него запахи будут долетать, однако не так ярко. Мариника вспомнила его плоское лицо, вытянутые, узенькие, словно хитрые глаза и морщины. А усики? Этакие жиденькие, тонюсенькие, висят себе невесть как. Далеко не красавец. Она мечтательно завела глазки: не то что коренастый черноглазый  воин. Волосы его подстрижены, плечи широкие, руки сильные. Одним словом – красавчик.
187
     - Китаец внушает мне страх: больно он не похож на эллина, - пролепетала Мариника.
     Подметила Атеона, рабыня не зря проводила рядом с нею столько времени: она переняла от госпожи некоторые повадки и повторяет выражения. Речь ее исправляется, уходят слова-паразиты и ужимки, присущие неграмотным простолюдинам, а не дамам.
     - Напиши мне что-нибудь. – Атеона расположилась на ложе, мысленно читая на память стихи поэта.
     Мариника письменно процитировала древнегреческого мудреца и подала лист хозяйке.
     - А китайцы даже пишут не как люди, - обронила она.
     Атеона сдержанно улыбнулась.
     - Иероглифами. Сверху вниз.
     - Вот-вот: все не как у людей, - бубнила под нос служаночка. На кой флотоводцу понадобился этот китаец? Своих лекарей в достатке.
     Ли, так звали азиатского лекаря, привезенный из китайского похода прежним владельцем, служил ему верой и правдой. Но судьба преподнесла ему новый сюрприз, и он попал в плен, а дабы не стать жертвой кровопролитной битвы, он подчинился воле Закрия и стал его врачевателем. Говорил он с ужасным акцентом, плохо понимал чужую речь, еще хуже сообщался, зато врачевал лучше самого именитого медика родного края.
     Флотоводец проявлял чудеса терпения (для него это было действительно так), ожидая, пока господин Ли соберет травки на берегу, пройдется по лавкам и торговым рядам, в поисках каменьев, кореньев, металлов, из которых он делал порошки и присыпки. Дурно пахнущие средства отвращали Закрия, а когда благодаря им он выжил, вознаградил Ли, пообещав женить его. Лекарь сложил благодарно ладони и кланялся, как велит традиция, возвеличивая господина и благодетеля.
     - Ли, сдается мне, имеет на тебя виды, - произнесла Атеона. – Ты не бойся, без твоего согласия, я тебя никому не отдам.
     - Спасибо, госпожа, да продлят боги твои дни.
     На следующий день судно причалило к берегу для пополнения провизии. Ли ринулся на рынок, военачальники сошли на берег пройтись и размять ноги, солдаты повисли на борту, глядя на порт: им было запрещено покидать корабль. Портовые доступницы роем вились у причала, воины посвистывали им, улыбались во весь рот. Женщины использовали все уловки, дабы привлечь внимание всего корабля.
     Перед тем как Закрий покинул судно, он заглянул к путешественнице, живущей в уединении. Она многое успела сделать: научила Маринику читать, писать, считать, приучала ее к поэзии и рассказам. Частично посвятила в тайны вероисповедания. Динона не воспротивилась бы: девушка она добрая и во зло использовать знания не станет.
     Замер на пороге Закрий: Мариника читала наизусть эллинского поэта и показывала хозяйке записанное ею лично стихотворение. У него она служила с малолетства и никогда не проявляла интереса к наукам.
     Завидя флотоводца, женщины встали.
     - Остановка ненадолго, - предупредил он сдержанно. – Порт большой, здесь огромный рынок.
     Атеона понимала, последует предложение или хотя бы вопрос. Не ошиблась.
     - Нужна ли тебе еще рабыня или может быть раб? Невольничьи ряды тут что надо.
     - Разве в трюмах кораблей недостаточно рабов? Царю флотоводец везет большую добычу, - ответила динонианка.
     Полные, битком набитые золотом, серебром и людьми корабли тяжело шли по воде. Богатые дары плыли в руки царю Давигару.
     Закрий согласился:
     - Что верно, то верно. Добыча достойная.
     Глаза Мариники забегали, странно он глядит на ее госпожу. 
     - Так тебе ничего не нужно? – спросил он в последний раз.
188
     - Книги.
     - Книги? – озадачился флотоводец.
     - Да, благородный Закрий, принеси мне книги.
     Задала она ему задачу. Он не знает, как ему поступить. Какие книги она читает? И зачем?
     - Я не слишком разбираюсь в книгах, - признался он и присел от озадаченности на ближайший стул. – Какие книги ты хочешь?
     Атеона тихо приземлилась на соседний стул, опираясь ладонью о крышку стола, тоже трофейного.
     - Не о войнах, не о рабах, не политике и обманах. Лженауки тоже не подойдут.
     - Вот это задача, - выдохнул Закрий. – Мне легче взять тебя с собой.
     В глазах Атеоны промелькнула надежда, он нахмурился: государь строго-настрого наказал не спускать с нее глаз и стеречь лучше, чем врага государства. Однако он так же распорядился следить за ее удобством и способствовать ее комфортному пребыванию на судне.
     - Оденься, как подобает, но накинь покрывало: тут полно всякого сброда! – сказал Закрий уходя.
     Обрадовалась Атеона шансу ступить на землю. Путешествие утомило ее. Каюта слишком мала, чтобы заменить ей храм, несмотря на удобства и милую служаночку.
     Мариника скорехонько подготовила платье, облачила  хозяйку, соорудила любимую ее прическу, надела украшения и подала покрывало. Легкое, цветное, расшитое – с такими покрывалами ходят дамы самого высокого ранга.
     - Не отходи от господина, госпожа, чтобы тебя не похитили и не продали в рабство, - предупредила молоденькая и в чем-то опытная служаночка.
     - Обещаю, я не совершу побега и ни на шаг не отойду от Закрия.
     С этими словами Атеона взошла по ступенькам на палубу, где ее ожидал эскорт во главе с флотоводцем. Он позаботился об охране: ценна спутница, ее следует стеречь. Похищения в портах свободных и состоятельных женщин редкость, но лучше не рисковать. Не то не сносить ему головы. Он и сам охотно отдаст свою голову, коль случится беда.
     - Я пойду впереди, ты – за мной. – Закрий приблизился к самому лицу динонианки, украшенному красками. – И только посмей ослушаться.
     Ясные глаза Атеоны не выражали ни страха, ни трепета. Флотоводец раздосадовано отметил: она не страшится его, ни благосклонна.
     - Благодарю за доброту, - сказала она, накидывая на голову чудесное покрывало.
     - Чего нет, того нет, - строго обронил Закрий и сдержался от радостной улыбки: динонианка обратилась к нему. Так-то лучше.
     Вооруженные до зубов воины, облаченные в тяжелые доспехи – со щитами, ножами, копьями, за спинами – луки и колчаны стрел (великая богиня Динона, они к смертельной схватке готовы?) – тронулись в путь, звеня металлом. Равномерный шаг, твердая поступь, воинственный и опасный вид – их следует сторониться. Атеона так бы и поступила – обошла бы их стороной. Грозного вида воины крепко держали одной рукой древко копья, другой – сжимали скобу щита.
     Не отставал от подчиненных Закрий. Он облачился в устрашающее одеяние флотоводца. Высокий шлем на голове имел козырек, защищающий глаза и уши, по линии челюсти изгибались нащечники, богато украшенные. Грудь от ран оберегал состоящий из двух половин – передней и задней – панцирь. На плечах и боках он соединялся петлями и кольцами. Закрывающие колени поножи, наручи для верхней и нижней части рук, защитный доспех для лодыжки, жесткий пояс с металлическими заклепками. К нему крепился с одной стороны длинный меч, с другой - острый нож. Воины готовы для ближнего и дальнего боя.         
     Впервые Атеона идет со столь опасными бойцами. Как любую динонианку вид оружия тяготил ее. Она старалась не смотреть на блестящий в солнечных лучах заточенный металл и начищенные до блеска доспехи. Железные наконечники копий упрямо слепили ей глаза,
189
пришлось отвести взгляд.  К чему угрожающий вид?
     По мостку Атеона в сопровождении флотоводца и четырех солдат сошла на берег. Народ кишел. Стояла невероятная суматоха, свойственная портам. Пыль летела в глаза, в нос, рот. Отовсюду сыпалось обилие запахов, в том числе стойкий запах рыбы, от которого не отмыться. Рыбаки тут же, не отходя далеко от лодок, продавали улов. Их посеченные сетями руки отдавали рыбу, получали монеты. Атеона засмотрелась на красивую крупную рыбешку с розоватой чешуей.
     - Славная рыбина! – сказал флотоводец.
     А он наблюдателен: одним глазом он посматривал на окружающих, не внушающих доверия, другим – на спутницу. То ли он страшился, что она сбежит, то ли еще что.
     Рыбак согнулся, заискивая с потенциальным покупателем.
     - Возьми господин, возьми эту чудесную рыбу. Славится наше море ею. Накорми этой рыбой жену. – Он посмотрел на спутницу господина.
     Смущение не спустилось на Атеону. То, что ее приняли за жену флотоводца объяснимо: она одета как настоящая дама из знатного дома и в окружении доблестных стражей. Ни один уважающий себя муж не выпустит супругу из дому без соответствующей охраны. А тут – портовый рынок.
     - Такая прекрасная жена, купи, господин, - распинался рыбак, человек простой и измученный, как любой другой, налогами. Он улыбался, как мог. На лбу его от жары и долгов собирались капельки пота, скатывались в морщины и как по желобкам они стекали на глаза. Он утер их грубой шапочкой, вроде колпака.
     - Сколько стоит твоя рыба? – спросил Закрий, не исправляя ошибки рыбака.
     - Всего три тоирия.
     Атеона не понимала, дорого это или нет. Рыба, правда, хороша и, наверное, стоит денег, просимых за нее.
     Флотоводец не стал торговаться.
     - Отнеси эту рыбу на мой корабль! – велел зычным голосом он, достал из-за пояса монету и бросил ее рыбаку.
     Тот поймал ее налету.
     - Это пять тоириев!
     - Значит, поторопись, не то я возьму с тебя два!
     Атеона подумала, морской юмор не так плох, как о нем судачат.
     Флотоводец зашагал к рынку, а рыбак дал затрещину сыну, который с малолетства помогал отцу.
     - Чо глаза вытаращил: беги, отнеси рыбу! – Он зажал в кулаке монету и спрятал ее в надежном месте – за потертую и пропахшую насквозь рыбой рубаху.
     Зной придавил людей к земле. Он, пагубный, способствовал распространению болезней и зловония, коль где-то что-то случайно забылось, потерялось, завалилось. По большей части  в порту ничего не оставалось: даже начинающую стремительно гнить рыбу подбирала местная беднота, кормившаяся тут спокон веков, и собаки с кошками. Однако ж, остатки испускали зловонные запахи.
     Со спешащими людьми толкались грузчики. Под гнетом тяжеленых сундуков, мешков, тюфяков они еле двигались, низко согнувшись. Они, срывая, гнули спины, за медяки. Надзиратели и купцы поторапливали их, грозясь лишить заработка. Мужчины, как правило, грузчики – мужчины, косились на узурпаторов. От тяжести мешка пошатнулся и упал мальчик. Мешок надорвался, мука просыпалась. Надзиратель замахнулся плетью, его за запястье успел схватить отец мальчишки.
     - Вычти из моего заработка! – сказал он.
     - Тогда ты ничего не заработаешь! – посмеялся надзиратель.
     Отец мальчика утер пот.
     - Сын просыпал лишь немного!
190
     - Зашивай мешок и я вычту только потерю, - отозвался купец, наблюдающий за погрузкой торгового судна.
     Грузчику негде было взять нить с иглой, он повесил голову.
     Атеона остановилась, несмотря на то, что Закрий не подумал обратить внимание на обыкновенный портовый случай. Почувствовав, что она не идет за ним, остановился и он. Динонианка сняла с плеча одну из булавок,  поддерживающих наряд, осторожно потянула за кончики тонкой пряди волос. Высвободив два-три волоска, протянула их грузчику. Вместо нитей она предложила свои драгоценные золотые волосы!
     Грузчик сам не понял, как принял их. Надзиратель ему позавидовал. Атеона шагнула к флотоводцу, явно неодобрительно глядящему на нее.
     Он снял шлем, утер ладонью пот.
     - Ни на шаг! – Он звякнул доспехами.
     Атеона покорно молчала, шла за спиной, вровень с воинами, изнывающими от жары. Денек выдался знойный. Лучше б дождь шел, прибил пыль к земле. Толпа неустанно сновала. Динонианку б толкали приезжие, покупатели, продавцы, если б не сопроводители, отпугивающие устрашающими взорами любого, кто приближался к ней.
     Шла она беспрепятственно. За спиной флотоводца ей нечего бояться. Она прикрывалась легким тонким покрывалом, чем вызвала его одобрение: на нее каждая собака таращится. Он сошел с ума, коль позволил сойти ей на берег, оставив судно!
     Она шла, как он хотел – позади него. Он оборачивался, приглядывал. Что-то сказал воинам и повернул на рынок. И здесь они быстрее не пошли: народу видимо-невидимо. Толкотня, давка, дышать нечем. Ветер и тот устал обдувать потеющих людей и улетел прочь, за море. Господа и дамы обмахивались веерами, простолюдины утирали пот, торговки трясли передниками, создавали искусственный ветерок. Хабалистые, они хамили, кому не попадя. Тут же чистили ногти, ковырялись в зубах и страшно улыбались, стоило подойти господину или же хорошо одетому человеку.
     Закрий сам выбрал более менее приличного торговца книгами и обратился к нему:
     - Покажи свой товар!
     Он держал в руках шлем, продавец подумал, ему нужны книги о военном искусстве.
     - Дурень, - ответил Закрий, отмахиваясь от правил ведения дальнего и ближнего боя, – книги нужны этой даме! – Он пропустил Атеону вперед.
     Это первый случай, когда он пропустил женщину впереди себя.
     - Прошу прощения, - ответил старый торговец, сослепу он не разглядел ее за спиной флотоводца. К старости он едва не лишился зрения вовсе. Выручил случай: в руки попалась удивительная книга по медицине. Он с нею не расставался.
     - Какую же литературу госпожа предпочитает? – поинтересовался он. – Поэзию? Роман?
     - Поэзию, пожалуй, - отозвалась Атеона, удивляя на редкость умным взглядом. – У тебя я вижу Геродота.
     - Да, да, «История», - взял ее в руки торговец. – Масштабный труд его жизни. В книге изложены события…
     - От мифических времен до греко-персидских войн?
     Торговец выпучил глаза.
     - Геродот говорил: «Мощь царя превышает человеческую…»
     Атеона слегка улыбнулась, ему лучше не заканчивать фразу. Закрий может и согласится с историком, но распалится на людях, ведь «…и руки у него (царя) загребущие».
     - Поистине мудр был Геродот, - ответила она уклончиво. – Побереги голову, торговец.      
     И он ужаснулся, сказал лишнее, а она предупредила беду, не выдав его! О, боги благоволят ему!
     - Есть у тебя Антисфен или труды по анатомии? – озадачила не только продавца Атеона.
     Воины переглянулись, они даже имени такого слыхом не слыхивали.
     - Есть, «О законе», «О музыке», «О жизни и смерти», «О свободе и рабстве»…
191
     Обрадовалась Атеона, удачные покупки ей обеспечены.
     - Труды по анатомии? – Они интересовали ее не меньше, чем все остальное.
     - Боги мои, зачем тебе это? – не выдержал Закрий. – Довольно того, что ты будешь читать о смерти и жизни! Что за интересы? – ворчал он.
     Анатомия, внутренности! Ужас! Куда смотрел ее отец. Ах да, она жрица. Куда глядел ее наставник?! Забить ее прекрасную головку деспотичными бреднями – несправедливо! Чем они там у себя в храме занимаются? Отлично, он вырвал ее из стен храма вовремя. Закрий взглянул на динонианку. Нет, он безнадежно опоздал: она поглощена заумными книжонками и рассматривает их с поразительным интересом.
     - Философия бытия? - спросил Закрий, не веря глазам своим.          
     Атеона свернула свиток со стихами.
     - Нет, я не успею прочесть все до окончания пути.
     - Слава богам, - обронил флотоводец.
     К нему подбежал посыльный, сообщил, что погрузка провианта прошла успешно. Как скоро. Торопились господа, заметила динонианка.
     - Теперь – на судно! – скомандовал Закрий, и процессия двинулась в путь.
     По-прежнему ограждая жрицу от толпы и нежелательных столкновений, он шествовал впереди. Она прижимала у груди книги: сегодня она начитается вдоволь. Трудности дороги ее уже не смущали, пускай жара и толкотня, а у нее в руках – сокровища.
     Они покинули рынок, на невольничий Атеона не захотела и взглянуть. Она была непреклонна, и флотоводец с легким сердцем уступил: не хочет она еще одну рабыню. Так тому и быть.
     - Атеона! – окликнул ее голос. Он прорезал массу народа и донесся до нее. 
     Она оглянулась. Закрий, выискивая глазами узнавшего ее человека, тоже.
     - Атеона! – спешил к ней сквозь толчею молодой мужчина, так же в военном облачении. Он расталкивал на редкость упертых людей, никак не желающих уступать ему дорогу. Он в сопровождении двоих друзей скоро настиг динонианку.
     - Ты здесь? – намеревался он подойти ближе, но остановился за шагов пять от нее и спутников: они не позволили.
     - Ифскал! – узнала она воина. – Великая Динона!
     - Кто эти люди? - смерил их взором он.
     Атеона не ответила, не нашла как сказать. Ифскал сделал шаг к ней, флотоводец взялся за рукоять меча.
     - Ни шагу больше! – рыкнул он.
     Молодой воин обнажил меч одновременно с Закрием. Мужи-воины приготовились к нападению, выставив пред собой мечи да копья.
     - Стойте! – вскинула руку Атеона, встала между флотоводцем и знакомым. – Это друг моего покойного брата! – обратилась она к Закрию. – Вели опустить оружие, - попросила она, после приблизилась к знакомому, попросила его глазами не проливать кровь. Он опустил обнаженный меч, его друзья тоже. 
     - Друзья моего брата – мои друзья. Ифскал, ради памяти Пимеона, не обагряй кровью эту землю.
     - Это же Закрий, флотоводец Давигара! – догадался он. – В храме, я слышал, сбились с ног, суматоха стояла до самого поста! Тебя искали!
     - Напрасно, - спокойно ответила Атеона.
     - Я должен…
     - Я прошу тебя не делать этого.
     Воины флотоводца держали копья наготове, сам он – крепко удерживал меч. Кто не верит – может проверить.
     - Тогда моя честь будет задета! – возразил Ифскал.
     - Твоя честь… - Как Атеона могла забыть о ней, самое ценное, что есть у мужчин – их
192
честь. Без иронии. Хорошо, когда она важна мужу. Хуже, когда он бесчестен. – В поединке вы можете задеть меня.
     Ифскал схватил Атеону за руку.
     - Я могу спасти тебя!
     Закрий и его воины ринулись к противникам, динонианка выкрикнула:
     - Нет! Меня спасать не надо!
     - Что тогда я могу для тебя сделать? – отпустил ее Ифскал, носивший в сердце добрую память о ее брате, славном малом.
     - Храни втайне как можно дольше, что видел меня.
     - Мой корабль поблизости! – не отступал друг брата. Как он может допустить несправедливость? Но истиной несправедливости он не ведал. Не ведал о бедах, постигших Исеи, о притязаниях государя, о наговорах.
     - Когда-нибудь тебе станет известна правда, и ты поймешь мою просьбу. А сейчас, умоляю, ступай. – Атеона невероятно боялась за братова друга: Закрий, он способен устранить нежелательного свидетеля. – Сама Динона благоволит мне.
     Она сказала это таинственно. Ифскал отступил, едва не схватившись с врагом в смертельном поединке. Глаза Атеоны, прекрасной девы храма Диноны, говорили нечто, что не произносил ее язык.
     - Хорошо, ради памяти Пимеона.
     - Ради него, меня, тебя, - сказала неоднозначно Атеона. – Если встретишь моего отца, передай: дочь кланяется ему.
     Толком Ифскал ничего не понял, позволив уйти ей. Он по возвращении в родные земли предпримет попытки докопаться до правды и ужаснется: Агилий Татий без утайки раскроет ее секрет.
     Атеона благополучно добралась до каюты и уединилась, возблагодарив Динону за мудрость и милосердие, проявленное по отношению к Ифскалу и его друзьям. Ее ждала Мариника, она обрадовалась книгам не меньше госпожи, которая хранила молчание до темноты. Они до ночи читали, разговаривали, делились впечатлениями. Качка убаюкала их за полночь.
     Утром, как трубы протрубили всеобщий подъем, Атеона поднялась, шум поднялся на корабле. Погодя, стих. В каюту постучался незваный гость. Динонианка приняла его, подозревая, что-то произошло, раз он явился без приглашения.
     - Как книги? – почему-то спросил он, поглядывая то на них, то на читательницу.
     - Я благодарна твоему дяде за них.
     - Мой дядя, - протянул племянник. – Мой дядюшка, этот старый, побитый волк, - кинул он пренебрежительно, ведь на его фоне он привлекательный молодой мужчина, не то, что его ближайший родственник, - по уши влюбился. А ему пятьдесят три, он ровесник царя.
     Атеона не перебивала, молодцу хочется высказаться. Выглядит он противно, сам о том не подозревает.
     - Знал бы он… - сказала динонианка, стоило гостю замолкнуть: кого пригрел Закрий!
     Она не настолько глупа, чтобы не понимать: дядя всему, что знал сам, научил его, продвинул по службе, дал все, что необходимо молодому человеку его положения и склада характера, а он... Гнусный предатель! Аспид, жалящий ядом лекаря, извлекающего пользу даже из ядовитых веществ и творящего лекарство.
     Гость ухмыльнулся, чем старый потрепанный волк завоевал ее расположение? Он подавил ухмылку, глядя в серьезное лицо жрицы.
     - Мой дядюшка захворал: приступ подагры. – Он прошелся по каюте точно хозяин. – Ничем его не сломить, а тут такая пакость.
     - Я бы хотела его видеть! – настаивала больше, чем просила Атеона.
     - Это еще зачем?
     - Осмотреть.
193
     Племяннику это показалось смешным, все же он сопроводил динонианку в каюту, где дядюшка мучился приступом подагры, обостряющейся по ночам.
     Ночью рабы натерпелись от хозяина: и то ему не так, и это. Он кряхтел, постанывал, скитался по постели. Китаец что-то лепетал по-своему, его опять никто не понял. Разозленный флотоводец швырнул в невольника миску с водой: тот принес ему не то, что просили. Худо-бедно приступ ослабевал благодаря опыту азиатского лекаря, однако Закрий не спал. Вымотанный многолетними болями, он раздавал команды направо и налево. Встать он пока не может, зато власти на корабле никто не отнимет.
     Вошла Атеона в самый разгар жестко отдаваемых распоряжений. Закрий, лежа на высокоподнятых подушках, махал руками, краснея от сердитости: толстолобые рабы и приближенные ослабели умом в море! Качка что ли действует на них неправильно?!
     С появлением динонианки в каюте воцарилась полная тишина. Закрий опустил руки и закрыл рот. Атеона оценила комфорт, с каким путешествует флотоводец: дорогие ткани, скульптуры, картины, посуда. Мальчики-негры играли в игрушки в углу роскошной комнаты. Шут-лилипут, одетый презабавно, бегал между приближенными и детьми, пристраиваясь то к тем, то к другим.
     Прозванный «Владыкой морей» Закрий и чувствовал себя владыкой. Атеона слегка-слегка улыбнулась: он живет в роскоши, а гармонии не хватает. В полном беспорядке добытые трофеи. На рабочем широком столе, покрытом лазуритом (он сам по себе сокровище), стояли драгоценные вещицы, но, когда вещь дорога, к ней  отношение соответствующее. Тут – ничего. Нет привязанности ни к одной. Значит, господин флотоводец сбросил груз и не поклоняется богатству, роскошности. Небрежно брошенное позолоченное яблоко – интересная игрушка, подставка для палочки для письма закатилась. Картина над ложем перекошена – и так сойдет.
     Китаец осмотрелся, не пришла ли с динонианкой премиленькая рабыня. К его разочарованию хозяйка появилась одна: Мариника ни за какие милости не согласилась бы встретиться с ним лишний раз.
     Закрий нервно помахал приближенным и те, перешептываясь, удалились.
     - Зачем ты тут?
     - Я бы тоже хотела это знать, - ответила Атеона, подходя к ложу больного.      
     Он сообразил, ответ звучит двусмысленно. Он ничего не станет ей объяснять: встретится с царем, пускай ему вопросы задает. Встретится… Встреча не за горами. Неделя, другая – и их путешествие закончится.
     - Зачем ты привел ее? – рассердился на племянника Закрий.
     - Он ни при чем, я его попросила. – Атеона остановилась у ложа.
     Флотоводец вопросительно глядел на нее. Первым догадался китаец, что она хочет и отогнул край богатого иноземного покрывала с золотой вышивкой.
     Атеона осмотрела сустав пораженного большого пальца правой ноги (он страдал больше левого) и заключила: болезнь развивалась годами. Изменения в суставах и костях на лицо. В области воспаления кожа покраснела, суставы припухли. Смело динонианка приложила ладонь ко лбу флотоводца – температуры нет. Потрогала пульс, посчитала.
     Атеона шагнула к столику, вмещающему лекарства. Вдоволь насердился Закрий: все зелья и порошки разбросал. Горячий характер. Такого темпераментного пациента попробуй, полечи. Она запустила руку в порошок, перетерла его кончиками пальцев, понюхала. Перешла к другому порошку и так проверила все. Очередь дошла до зелий. Атеона обратилась к лекарю. На китайском! У Ли глаза приобрели округлые очертания, флотоводец забыл о боли, а племянник поперхнулся неразбавленным вином, предложенным лилипутом.
     Китаец едва вышел из оцепенения. Какая радость – на судне хоть один человек понимает его! Он вознес ладони к небу, затем подскочил к динонианке и медленно произносил составы зелий, порошков, примочек. Помня наставления Маргелар, Атеона то кивала, соглашаясь с методой китайца, то возражала.
194
     Азиатский лекарь поднес ей к носу чашечку, жестами объясняя то, что она недопоняла. Она замотала головой, тряхнув густыми златыми кудрями, показала на траву, висевшую в дальнем углу каюты. Там обосновал аптечку Ли. Он спросил ее о чем-то, она помахала ладонью, ответила ему. По-китайски. Лекарь отлучился.
     - Ты говоришь на китайском? – приподнялся Закрий, сминая шитые серебром и жемчугом подушки.
     - На другом диалекте, но он меня понимает. – Атеона обратилась к пояску, поискала там что-то и положила на столик иголки сосны. Веточку она на рынке взяла, дабы в каюте воздух свежее сделать. Пригодилось.
     - Откуда ты знаешь китайский?
     Какой любопытный флотоводец у царя Давигара, все ему знать надо.
     - В нашей библиотеке хранится китайский манускрипт по ботанике. Без перевода. Пришлось учить язык, - пожала плечиками Атеона. Она говорила с большим акцентом, с ошибками. Трудно: азиатские языки сложны в изучении и произношении. Они не артикуляционные. Тем не менее, взаимопонимание было достигнуто.
    
    
      
         
               
    
    
      
    
    


















    







195
Лечение. Ли и Мариника
     Этого и опасался Закрий: динонианка осталась врачевать. Какое мучение для его глаз! Китаец помог ей перетереть хвою сосны в мраморной чаше, сделать компресс, наложить на больные суставы. Ли воткнул тонюсенькие иголочки в тело флотоводца, Атеона с интересом наблюдала, как это делается.
     - Приступ прошел, - сказала она на китайском языке и посоветовала приготовить ванну.
     Ли подвязал широченные рукава халата с запахом и подозвал рабов. Они хлопали глазами, толком не понимая, что им говориться.
     - Ветки сосны следует добавить в воду, - объяснила Атеона.
     Время текло своим чередом. Здоровью Закрия только предстояло наладиться: подагра болезнь коварная, требует длительного лечения и терпения. Военачальники посылали ему отличное вино, повар готовил превосходное ароматное мясо. Атеона возражала:
     - При такой болезни запрещены мясные блюда и хмель.
     Закрий, любитель поесть и угоститься отменным винцом (естественно не напиваясь до изнеможения), морщился. Из-за своих пристрастий он и нажил подагру. Он отворачивался от овощных блюд: он же не корова, траву есть не хочет.
     Атеона настаивала:
     - Хочешь ходить и спать по ночам – надо. Кислое молоко, сыворотка, фрукты, корнеплоды, лимоны…
     Ли стоял у изголовья и поддакивал.
     - Пошел прочь! – рыкнул на него Закрий.
     Динонианка поднесла к нему овощное жаркое и кубок сыворотки.
     - Потом – пешая прогулка.
     - Извести меня хочешь? – пошутил флотоводец грустно, жуя «корешки да травки», как он сетовал.
     - Петрушка, баклажаны, кабачки и рыба – отличная еда, - возразила Атеона. – Я не корень одуванчика подала.
     Закрий прищурил глаз, и такое едят?
     - Ты пойдешь со мной на палубу!
     Помнила еще Атеона рекомендацию не выходить наверх.
     Он взял в рот жаркое, прожевал и добавил:
     - Покрывало накинешь!
     Соленый воздух обдавал тело динонианки, брызги окропляли лицо. Румяное, свежее. Морской воздух ей к лицу. Красит. Закрий прохаживался туда-сюда, то есть следовал указаниям лекаря-азиата, будь он неладен, и спутницы. Он намеренно выбрал время обеда и дневного отдыха: на палубе почти никого не было. Корабль шел под парусами, это даже как-то романтично.
     - Гулять надо больше: подагрикам следует двигаться, - сказала Атеона, отправляя рабыню: флотоводец пожелал разговаривать с ней наедине. 
     - И есть травку! – сердито свел он брови. Он чувствует себя горным козлом! Скачет и скачет перед ней! Его лечит женщина! Где такое видано?! Она все сложности какие-то говорит. Хотя после китайского чему удивляться.
     С кормы послышались окрики: кормчий заругал подчиненных и ударил хлыстом по палубе.
     Закрий обернулся, понял, что все в порядке, и сказал:
     - Сегодня-то вино можно? Суставы не болят уже.
     - Стоит нарушить диету, и заболят.
     - Определенно, ты решила меня извести!
     - У меня нет таких намерений, Закрий. Но будь осторожен: не доверяй лишний раз, чтобы не получить удар в спину. – Она сказала это и отвела взор от племянника его.
     Закрий сразу обо всем догадался.
196
     - Он – сластолюбец и охотник до развлечений. Давно метит на мое место, - хохотнул он. – Мальчишка зеленый! Еще меч в руках дрожит!
     Орудовал им племянник отлично, дядя не то имел в виду. Атеона поняла это.
     - Он ничего не получит от меня! – воскликнул флотоводец. – Я все оставлю тебе!
     Динонианка отступила, сказала:
     - Мне не нужны твои богатства, Закрий. Скоро время обета истечет, и я унаследую состояние отца своего, Агилия Татия. Я единственный его оставшийся в живых ребенок и наследница.
     - Зачем тебе лечить меня? – недоверчиво прищурился флотоводец.
     Атеона не отвела взгляда, намерения ее чисты.
     - Я в долгу перед тобой, Закрий. Ты спас меня от притязаний Татула Эгимноса, разрушившего мой родной город, опустошившего души моего народа. Ты подарил мне удивительную девушку: Мариника очень мила. И, наконец, оставил жить Ифскала, друга моего брата. – Атеона знала, он мог расправиться с ним, ведь он ненужный свидетель и мог завязать бой в море от имени Татула Эгимноса.      
     От справедливой похвалы Закрий засмущался, ему чертовски приятна похвала из ее уст.
     - Мы скоро пребудем в наш порт, - с сожалением сказал он. – Я бы хотел нарушить данное царю слово и увезти тебя.
     - Тогда тебе пришлось бы скитаться остаток жизни, - спокойно возразила Атеона. – Давигар не простит измены и объявит тебя дезертиром. Выполняй свой долг, Закрий. Он превыше всего.
     Ох, этот долг, будь он проклят! Цари! Флотоводец служил отцу Давигара, теперь – ему. Пробьет час, станет служить его сыну. Не из-за милости государя он богат, а собственными заслугами, ратными подвигами снискал славу народную и известность. Пред ним трепещут враги и склоняются порабощенные города. Но он не смеет пойти против Давигара, ослушаться его, значит, стать предателем. Он будет объявлен врагом государства и казнен, коль попадется. Одному ему не выстоять: мощь государева велика. Его заклюют враги и завистники, отвернутся друзья. Предательство царя ради женщины – прямая дорога в могилу. По прибытии он готов, забыв о достоинстве и чести, упасть к ногам Давигара и просить... Закрий проводил взглядом динонианку. Быть не может, что царь по своей воле возьмет и откажется от нее.
     Ли копался в коморке, где хранил сырье для приготовления снадобий. Мимоходом к нему заглянула Атеона. Он всегда рад видеть ее. Он закивал, как китайский игрушечный болванчик, пресмешно вытягивая шею.
     - Гаспаза хочесь смотреть? – спросил он жутко ломано. Он учил ее язык, дабы изъясняться с Мариникой.
     Она пряталась всякий раз, как видела его.
     - Господину лучше: твое лечение помогает ему. – Атеона оглядела полки.
     Коморка маленькая, забитая всякой всячиной и напоминает комнату-лабораторию Гектора. Правильно, известные греки-лекари учились кто в Египте, кто на Востоке, кто у азиатов. Мудрые, они написали массу книг по медицине, которые изучают жрецы по сей день. Тибетская медицина для Атеоны вообще недоступна. И все же ей повезло: счастлива она беседовать с последователем китайских традиций, перекликающихся с тибетскими.
     Китайцы уже с белесой древности оперируют больных, знают о нервной системе, лимфатической, о железах. Они практикуют такие методы воздействия на человека, какие не снились ее соотечественникам. Ли надавил на точку - и Закрий, взвизгнув, разругался, но потом в приливе сил вышел на носовую палубу и едва не расправил руки для полета. Лекарь-азиат носил с собой острые иголочки, какие погружал в кожу. Военачальники побаивались его (Атеона посмеялась: мечи и осадные машины, вероятно, менее страшны) и не разрешали лечить себя, отдавая предпочтение общепринятым методикам лечения. Ли не настаивал.
     Однажды он оказал услугу Атеоне. Она и понятия не имела, как пошатнулось ее здоровье.
197
Пощупав ее пульс и ладонь, он убежал в коморку, перевернул все с ног на голову и принес динонианке снадобье. Мариника спряталась за спиной хозяйки, он не сумел дотронуться до нее, даже увидеть.
     - Гаспаза сама лекаль, - закивал Ли в ответ на ее похвалу. 
     - Мне за тобой не угнаться, - возразила она по-китайски.
     - Гаспаза говорить не мне языке. Пазалста.
     - На моем языке, - поправила Атеона.
     Ли закивал.
     - Очень слозна понимай меня. Хочу учить вас язык.
     Атеона хотела бы научиться у него иглоукалыванию, он все повторял:
     - Очень слозна, очень слозна. Человека надо лечитя остолозно. Стластна не туда колотя.
     Она попросила показать, как это делается. Смельчаков не нашлось. Таким образом, она стала одновременно и моделью, и ученицей. За несколько дней, проведенных у постели флотоводца, она постигла азы иглоукалывания, подтянула китайский язык и вообще узнала много нового из области медицины.
     Закрий если не прогуливался легким шагом, то претерпевал глумления над ним Ли. Его во всем поддерживала динонианка. А говорят женщины, особенно жрицы, милосердны. Это он так, шутя. Чтобы он делал в эту мучительную для него пору без нее? Она читала ему, приглашала музыкантов, и те пели, развлекая мучающегося подагрой флотоводца. Нехотя он отпускал ее, чтобы не навлекать подозрений, о которых звенел уже весь флот. Она уходила, но возвращалась. Когда боли сошли на нет, ее визиты закончились.
     Закрий грустил под кормовым навесом, и мягкие ковры, уложенные друг на друга, – признак непомерной роскоши – ничуть не радовали его. Доносы военачальников, жалобы кормчего, закупка провианта, драки воинов – рутина. Он не спускался в каюту, где все напоминало ему о минувших днях. Ему следовало б найти повод, но он почему-то не находился. Любовь – не битва в море, тут серьезно все обдумать надо.
     Ли закончил копаться в коморке, развязал широкие рукава искусно сшитого халата с чрезвычайно красочными рисунками.
     - Госпадина не слусаться меня, - посетовал он. – Лекарства – нет.
     - Отказывается? – переспросила Атеона, неужели Закрий не понимает, что вредит себе?
     - Госпадина ест.
     - Не соблюдает диету? – Динонианка покачала головой. Стоило ей оставить его, как он взялся за старое: ест, что попало и с горя запивает еду хваленным друзьями вином.
     - Немноска да.
     - Насколько немножко?
     - Немноска, немноска.
     Атеона поняла, бороться с ним можно лишь жесткими методами. Она сходила в каюту  за покрывалом, накинула его на  макушку и отправилась прямиком под кормовой навес.
     Военачальники, племянник флотоводца вели увлекательные разговоры о пользе побед, оружия и вина. Атеона вовремя подошла.
     - Господа совершенно правы, Закрий. Вино – одно из самых полезных лекарств для тебя.
     Он с недоверием смотрел на нее: раньше она говорила иначе.
     - Только его надо принимать не внутрь, а использовать для ванн, - ошеломила господ Атеона.
     Военачальники, оберегая драгоценное вино, прижали кубки к груди. Чья-то рука потянула к себе амфору.
     - Господа окажут великую пользу другу и господину, коль даруют ему целебный нектар для омовений.
     Рядом стоял китаец и хлопал глазами, поэтому военачальники не усомнились в словах динонианки. А она поплыла в обратном направлении, на глазах у изумленной публики. Как после поделился Ли, приближенные Закрия стерегли вино и не разбазаривали как прежде.
198
Каждый преподнес флотоводцу по кувшину отменного хмельного зелья, зато как зеницу ока берег остатки для себя, более никому его не предлагая. Лишь единожды Закрий принял ванну из вина, да вот невезенье – под присмотром лекаря не успел отхлебнуть глоток волшебного питья. И не подумайте, что на этом маленькие хитрости динонианки прекратились: она приготовила снадобье, превращающее вино в безвкусное зелье. Ли осторожно подмешивал его в питье, а флотоводец списывал потерю интереса к вину на лечение. Он мог отказаться от лекарств, а как же Атеона? Она ежедневно посылает раба справиться о его здоровье. Лгать? Не имеет смысла: она не глупенькая рабыня. Даже – страшно подумать – китайский выучила! Неужели она не заметит его ложь?
     Как-то днем в каюту влетела Мариника, захлопнула дверь и, стараясь отдышаться, припала к ней спиной.
     Динонианка вопросительно глядела на нее.
     - Он шел за мной! Говорил что-то! – протараторила служаночка.
     - Ли?
     Мариника закивала, кто еще ее может преследовать, как не он.
     - Что он сказал тебе? – подходя, спросила Атеона.
     - Не знаю. Не поняла.
     - Он говорил по-своему?
     - Нет, вроде по-нашему. – В глазах Мариники стоял ужас.
     -  Странно, произношение его заметно улучшилось, а мой китайский – на прежнем низком уровне, - улыбнулась слегка Атеона. – Так что он хотел?
     Мариника заплакала, госпожа взялась утешать ее:
     - Великая Динона, что же ты горюешь: он не желает тебе зла, поверь. Он любуется тобой и не знает, как это сказать. Скоро путешествие подойдет к концу, и он понимает это, потому печален. Пожалей его.
     Мариника утерла слезы, хозяйка подала ей платок.
     - Он не?..
     - Ни в коем случае, уверяю. Он не насильник, - отозвалась Атеона. – Он очень добр, имей снисхождение к поклоннику: он мучается. Видела, как похудел?
     - Я на него не смотрю, госпожа.
     - Если бы хоть раз взглянула, увидела б, как он глядит на тебя и боится.
     Мариника удивилась.
     - Чего боится? – Она думала, она его боится, оказывается – наоборот.
     - Того, что ты невзлюбишь его, что опасаешься, что отторгаешь саму мысль о нем.
     Мариника надула губки, что выходит, она должна мириться с ним, плешивым стариком?
     Меж тем Атеона усадила ее и сказала:
     - Слышала, Закрий пообещал дать ему жену, какую он выберет сам.
     Как испугалась служаночка, ее ноги и руки затряслись.
     - Я не отдам тебя, а если б ты принадлежала господину – стала б женой Ли.
     Мариника упала в ноги.
     - Спасибо, госпожа, спасибо! Да хранит тебя богиня!
     - У меня к тебе просьба.
     - Да, госпожа, я слушаю. – Мариника была полна внимания.
     - Дай ему с тобой поговорить. Мне жаль его, он терзается.
     - Я боялась, он… - Служаночка опустила голову.
     Атеона покачала головой, уверяя, что лекарь, пусть он азиат, не грубый преступник-насильник, каких видела девушка на войне.
     - Один раз позволь ему поговорить с тобой. Не хочешь, не смотри на него, гляди в сторону, - пошутила Атеона, сделав легкий непринужденный взмах изящной ручки. – Он не красив внешне, но у него добрая и преданная душа. Пускай она успокоится. И вдруг - кто ответит с уверенностью кроме богов - ты захочешь встречи еще. Может ему суждено
199
стать твоим другом?
     Утерла Мариника слезы, выскользнувшие из уголков глаз, и сказала:
     - Госпожа, мужчина не может быть другом женщине. Мне матушка говорила.
     - Думаю, бывают исключения.
     - Матушка еще говорила, мужи слишком заботятся о себе и не могут заботиться о ком-то еще.
     По-матерински Атеона погладила девушку по голове и ответила:
     - В храме у меня был такой человек. Он невероятно добр и честен – настоящий друг.
     Мариника поверила, как она посмела б не поверить добрейшей в мире хозяйке.
     Переполох в храме постепенно угас, следы нападения были убраны. Римарих призвал на помощь народ, и он откликнулся: оказал посильную поддержку. С тех пор стражи, вооруженные до зубов, несли дозор в чрезвычайном режиме. Хотя этого не требовалось, все же Отиний распорядился стеречь динонианок. Для отвода глаз. Потрясенный город близко к сердцу воспринял похищение златокудрой жрицы и оплакивал ее, как мученицу. Римарих, дабы убедить исейцев в том, что это страшное святотатство, провел на центральной площади открытый молебен и объявил пятидневный траур-пост.
     Исеи горевали. Искренне. Горевал Листим, он не получил ответа и не получит, Агилий Татий разбитый горем слег, поддержка римариха пришла своевременно. Динонианки, покинув покои, молились в нижнем храме все пять дней и стали разговаривать меж собой спустя пятидневный пост. Отиний пообещал ввести в храм новую динонианку. Лионида рыдала ночь напролет, пока не пришла Октавия с извинениями. Девушки помирились и дали клятву никогда, ради памяти Атеоны, не ссориться. Обет они станут свято блюсти. Мало-помалу Агилий Татий поднялся с постели, его пожелал видеть римарих. Листим забыл думать о браке, и жизнь вошла в прежнее русло, только без Атеоны.
     Не подумайте, Исеи не забыли ее. Нет. Беда сплотила горожан, они (благодаря ораторским способностям Отиния) увидели в том знак и потребовали от крафтика письма к Татулу Эгимносу. Приближенные посоветовали ему пойти на уступки, дабы народ не взбунтовался в и без того тяжелое смутное время. Нехотя государь отозвал свой сторожевой отряд от границ Исей.   
     Отиний покинул ритариум, прошелся по храму и вернулся к себе, расположившись на стуле, стоявшем на возвышении много лет. Сенуя, милое дитя, которое он приблизил под предлогом, что Атеона вернется и заберет ее себе вновь, подала ему воды. Он отпил и вернул сосуд дочери (о том никто кроме них двоих не знал) и отпустил отдыхать.
     - Ступай, дитя, ступай, - сказал он по-отечески добро. – Со мною мой слуга.
     На ступеньке сидел Гектор и глядел в точку перед собой.
     - Он позаботится обо мне, коль потребуется. – Римарих, чтобы успокоить дочь, позвал его. – Да?
     Не услышал Гектор, он вообще теперь ничего не видел, не слышал, не замечал. Он забросил труды, исследования, перестал есть, пить и слагать стихи. Лицо его осунулось. Господин однажды прогнал его, за то, что не побрился.
     Римарих позвал его снова и снова, слуга не отреагировал, пока его не толкнули в плечо.
     - Да что с тобой происходит?! – негодовал Отиний. – Ты знал, когда слагал письмо Давигару, что так может случиться! – Он сказал это, оставшись наедине.
     Гектор только теперь понял, что никого кроме них в покоях нет.
     - Я надеялся, он…
     - Устроит битву и убьет его? – договорил римарих, перебив слугу. – Ты, случаем, не простился с рассудком?
     - Не знаю, - выдохнул Гектор.
     Он спал с лица. Жалкий его вид смягчил строгого господина, знающего, как больно ранят стрелы Амура мужское чувствительное сердце.
     - Она в безопасности, - сказал он, положив руку на плечо слуги.
200
     И почему Гектору от этого не легче?
     - Знаю, господин. – Он встал и сделал несколько шагов.
     - Тогда – что?
     - Она так далеко. – Гектор поменял бледный оттенок кожи на серый. – Она, я почти уверен, даже не вспомнит обо мне.
     Римарих тяжело вздохнул, можно подумать он не ведает, каково это – мучатся от любви.
     - Подай мне вина.
     Гектор подошел к столику, налил вина в кубок и подал Отинию, неловко вышло: питье пролилось.
     - Я сейчас позову рабов, - вяло отозвался слуга.
     - А я сейчас, - вознегодовал римарих, - велю тебя выпороть! 
     Его слова ничуть не напугали слугу. Взгляд его казался отсутствующим. Тут он вспыхнул.
     - Да, господин, прикажи наказать меня: я касался ее! Не когда лечил. Раньше! И потом! Накажи меня! Я достоин казни! – Он обхватил голову руками: он не может так больше!
     - Глупый мальчишка! – взорвался римарих. – Тебя бы следовало привязать к столбу! Если жрецы узнают правду, тебя ничто не спасет! Безумец, ты решил покончить с муками?! Ну нет! Ты будешь жить и преодолевать, каждый день, каждую минуту свою боль! И не смей повторить этого бреда еще хоть раз! Я лично тебя выпорю, коль ослушаешься, и ты узнаешь, как тверда моя рука! – Римарих упал на стул, часто дыша.
     Гектор заволновался и подал ему воду, господин отмахнулся, расплескав ее.
     - Юнец! Безмозглый юнец! Думаешь, я никогда не страдал? Ты не знаешь, как я мучился долгие годы от любви! Я сгорал! О Динона, не ведает он, как я мучился от бессилья, как ценна жизнь! – Отиний обратился к слуге, хватая его за грудки: - Ты мне как сын! Сын! – Он отшвырнул слугу. – Убирайся! Пошел вон! – Он схватился за сердце, застонал.
     - Господин! – воскликнул Гектор.
     - Ты еще здесь? – открыл один глаз римарих.
     Слуга отвесил поклон и вышел, не следует гневить Отиния. Отойдет – сам позовет.
     Идущий под парусами корабль степенно приближался к цели, но как говорили мореходцы, до нее еще далеко. Все шло по плану. Постепенно Закрия отпустил приступ подагры, он забыл бы о ней, если б не Атеона, посылающая ему лекарства, и прилипчивый китайский лекарь. Принесла ж его холера!
     - Незя, господина, - с акцентом выговаривал он, - господина опятя болетя!
     - О-о-ой! – рычал флотоводец. – Уйди, чума! Рукава пообрываю! – ругался он из-за назойливости лекаря-азиата. Его выводили из себя длинные широкие рукава китайского халата. А еще больше – китаец. Он перегибает палку, запрещая то, это.
     После очередной склоки Ли вышел на палубу: он старается изо всех сил, а господин не слушает его. Тайком от госпожи нарушает диету и еще больше хочет вина от запрета. Когда его не было и пить вроде не хотелось. Стоило наложить табу, как назло ненасытность появилась. Ли, светлая голова и уникальный лекарь, хранил в сердце печаль: не ценит его господин, ругается. А ведь он старается. Китаец с тоскою глядел на воду, не только господин беспокоит его.
     Неподалеку послышались шажки, остановились. Ли повернул голову, и, наверное, обрадовался бы, но на него испуганно глядели глаза Мариники. Она так побежала от него, что не заметила свернутого каната, лежащего под ногами. Споткнулась и больно упала, ушибившись. Постанывая, она потерла коленку, еще немного и стукнулась бы головой о борт корабля. Никто не поспешил на помощь Маринике, она сама попыталась привстать. Ее подхватили руки и помогли подняться.
     Ли осторожно сказал:
     - Рана, нада осмотретя.
     При слове «надо» Мариника подобралась.
     - Меня госпожа осмотрит, - осмелилась она предположить. 
201
     - Гаспаза у гаспадина, - предупредил лекарь. – Гаспадина гневаться.
     Закрий в гневе на устроивших поединок воинов рвал и метал. Два этих дурня поспорили.  Как вы думаете, из-за кого? Правильно, из-за женщин – и устроили кровавую драку! На судне! Досталось всем, кто находился в радиусе ста шагов. Да, когда под твоим управлением сотни и тысячи людей, болеть нельзя: народ тотчас распоясывается. Гневный флотоводец вернулся в каюту, а там племянник, дотронувшийся до книги гостьи, военачальники, ждущие ратных подвигов несмотря ни на что, китаец с бесплатными советами! Вот и пробил час Ли, испугавшегося не на шутку. Он не пожаловался, Атеона сама догадалась: шуму было море, и по прошествии времени, она попросила у флотоводца аудиенции. Предлог не понадобился, динонианка ничего не стала придумывать, он и так разрешил ей прийти.
     Ли осмелился сказать:   
     - Рана крытая.
     - Открытая, - поправила Мариника, от хозяйки слышала слово. Пригодилось.
     Чего она опасалась, то и произошло.
     - Я смотретя, - предложил Ли.
     Мариника, прихрамывая, попятилась.
     - Пападет глязя, плохо будет, - сказал китаец. – Я лекаля, я лечитя гаспадина.
     Отлично знала рабыня, кто он такой. Но она ему не доверяет. Глаза у него узенькие, бегающие. Бородка и усы жиденькие. Злющий-презлющий вид. Что у него на уме, она знать не знает. Он захотел себе жену. Ха! Пускай ищет среди толстых и ворчливых молочниц! Они ему очень подходят. Он противный, они тоже. Пускай попробует поперечить хоть одной из них – ему несдобровать, коль что скажет поперек.
     - Пойдема, я дама лекарства, рана зазивет. Быстро-быстро. – Он пошел, оглядываясь.
     Мариника никуда не собиралась за ним идти. Она поковыляла, как могла в каюту госпожи. У нее своей не было, она ютилась в углу соседнего помещения, в закутке, пока добрая хозяйка не пришла в себя и не позволила ночевать на ложе рядом с ее кроватью. Даже отдала узорчатое покрывало, чтобы рабыня не мерзла. Мариника была очень благодарна динонианке. Всем бы рабыням, ее хорошим подругам, так же как она проданным в рабство, таких хозяек. 
     Ковыляла Мариника как могла, ей казалось, нога немеет. Она здорово поранилась, кровь идет. Как бы ей хотелось, чтобы госпожа была рядом и помогла ей, а вместо нее – китаец, жалкий и противный. Не то что воины, тренирующиеся на специально отведенной части палубы.
     Мариника спешила укрыться от него, а он поторопился и нагнал ее. Она выбилась из сил и упала на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей в каюту госпожи. Девушка заплакала от страха, боли и неизвестности. Ли растерялся, и по-детски трогательно спросил:
     - Ты плачесь? Больна?
     Мариника плакала сильнее и сильнее: хозяйки нет, а, значит, ее некому защитить.
     - Я лечить рана и ты не будесь болеть, - пообещал Ли.
     Девушка не могла идти, нога стала опухать и она осталась сидеть на ступеньке. Тем временем лекарь скрылся, а вернувшись с сосудом, жестом показал, что надо обнажить коленку, затем омыл ей рану и смазал дурно пахнущей мазью. Вот чем от него пахнет! Лекарства его такие же противные как он сам.
     - Коленка, - покачал Ли головой, - очень плоха, плоха. Травма.
     - И что? – испугалась Мариника. – Я смогу ходить?
     Лекарь-азиат с трудом понимал ее, поэтому переспросил:
     - Что такое ходитя?
     - Ходить! – Мариника рассердилась, глупая его голова, как он людей лечит, если толком разговаривать с ними не научился!
     Ли показал жестом и немо полюбопытствовал, верно ли он понял.
     - Ходить ногами, передвигаться! – громко стала разговаривать с ним Мариника и
202
обнаружила, что почти кричит на него. Как флотоводец с утра на воинов, чтобы те после сна порасторопнее стали. А лекарь терпит. Хихикнула она. Забавно. Она, рабыня, а выговаривает свободному человеку (хотя бы и китайцу) и он оправдывается:
     - Я плоха говоритя. Язык сложная.
     - Сложный, - поправила Мариника. – А моя коленка, что с ней?
     - Удар, сильный удар.
     Девушка все еще боялась, и лекарь был бы глупцом, если бы не понимал, чего она боится.
     - Тебе надо покоиться, - сказал он.
     Мариника озадачилась, наверное, успокоиться. Его так трудно понимать, акцент и произношение – никуда не годится.
     - Тебе надо следить за дышишь, - продолжил Ли, делая вдохи и выдохи громче. – Живота поднимается и опускается. Как дыхание. Нельзя командовать.
     Усмехнулась Мариника, Закрий с утра до ночи, а иногда и ночью так командует, что корабль качает. Госпожа просыпается, молится, чтобы никому из воинов не попало, а после справляется у китайца как самочувствие вспыльчивого и горластого флотоводца.
     - Наш господин всегда командует, - заметила она.
     Ли затряс круглой головой и его традиционный головной убор, прикрывающий лысину, едва не плюхнулся на пол. Это позабавило девушку.
     - Нельзя командовать дыханием, животом. Внимание сливаться с сознанием и… - Он развел руками, замедляя речь, - …погружаться в состояние спокойствие.
     Мариника косо поглядела на него, рядом с ним она никогда не погрузится. В состояние спокойствия тем более.
     - Покой – друг здоровья, - назидательно сказал лекарь-азиат.
     Мариника поверила ему на слово и попыталась привстать. Ей стало больно, она опять уселась на ступеньку.
     - Я помогать! – вызвался Ли, девушка хотела было воспротивиться, но никого рядом не нашлось, кто бы ее защитил. Он приподнял ее и сказал: - Опирайся.
     Мариника похромала, опираясь на его желтую холодную руку. Он стиснул ее ладонь своей, костлявой, и девушке стало не по себе. В каюте никого! Это госпожа уверена в его благих намерениях, а она нет!
     - Надо тренировать нижняя дань-тянь, - открывая дверь каюты, сказал лекарь-азиат.
     Мариника начала путаться, что ей тренировать и с чего начинать. То ли с дыхания, то ли с… она не повторит странного слова.
     - Нижняя дань-тянь, - говорил Ли как ни в чем небывало, опуская девушку на стульчик, - это источник, колень зизни. Это основа внутленних органов и слияние инь и ян. 
     Мариника заметила, что китаец никуда не уходит, а не на шутку разошелся с иноземными понятиями. Она слыхом о них не слыхивала. Теперь она не то, что следить за дыханием не может, она и дышать скоро разучится от страха.
     - Мастера цигун говорят, это главное место. Там запас подлинной ци. – Казалось, китаец не намеревался останавливаться и говорил: - Полезна тлениловка нижней дань-тянь для здоровья. 
     Подавила Мариника слезы, она закричит, если он приблизится к ней хоть раз!
     - Упражнения цигун это упражнения для расчищения цзинло, - не унимался Ли. – Цзинло – каналы, по которым кровь и ци идут. Они питают все органы тела. Внутренности, волосы, кожа – зависят от крови и ци. 
     Мариника удивилась, ей матушка говорила, надо молиться и боги услышат ее, а китаец утверждает, все дело в крови и… какого-то там ци. Что это такое?
     - Концентрируйся на коленка, хорошо думай, - велел Ли.
     Именно велел, девушка не ослышалась. Он, разумеется, долго учился выговаривать первое слово, но научился. Благодаря Атеоне, много раз поправляющей лекаря, настолько слабо знающего местный диалект.
203
     Мариника указала на мазь.
     - Мазать, - кивнул лекарь-азиат.
     - И думать хорошо? – спросила девушка.
     - Мысля лечит, - опять кивнул Ли.
     Мариника вздохнула, как все это сложно. Она так думала, пока лекарь не произнес следующее:
     - Я лечитя, как меня учить. По цикл циркуляции жизненная энергия в теле. Час мыши, - Ли призадумался, по-китайски он знает, а как сказать на ее языке, затрудняется, но вспомнил: - …меридиан желчного пузыря. Ночью, с один до три, час коровы. Меридиан – печень. Потом меридиан легкого…
     Он говорил о часе зайца, часе дракона, часе змеи, лошади, овцы, а Мариника понять не могла, как ей все это может пригодиться, коль ничегошеньки не понимает. Пришло время часа обезьяны, и что с того? Ей не легче. Коленка как болела, так и болит. Тут она поняла почему: меридиан мочевого пузыря. В час курицы – меридиан почек. Это знание пошло на пользу: девушка вспомнила, что надо накрывать на стол и ожидать госпожу. Есть захотелось, аж силы покинули ее. Курица, почки. Ох, зачем китаец сказал о часе собаки? Она не знает что такое перикард. О его меридиане впервые слышит. Аппетит приглушился. Но тут Ли упомянул час свиньи и Мариника вновь ощутила голод. Свинина, томленная на вертеле –  объедение.
     Китаец умолк, хотя по его виду девушка поняла: ему есть что рассказать. Пауза затянулась. Ли не сводил глаз с рабыни, она побледнела.
     - Лечитя коленка. Я буду давать мазь.    
     - Спасибо, - робко ответила милая Мариника.
     - Я не сделать тебе плохо.
     Она усомнилась, так сказать может любой. А она не глупа, как он думает, видела участь молоденьких и хорошеньких рабынь. Не позавидуешь. Ей очень повезло, Закрий не распутник. К тому же он постоянно воюет. В его доме главенствует тетка, старая стерва. Она извела двух мужей и перебралась к племяннику, овдовев во второй раз. Он уступил ей, после горько пожалел. Он имел намерение прогнать ее по возвращении: она стала забываться. Хозяин в доме он, а она не имеет права переворачивать все вверх дном. На это у нее есть личное имение. В провинции.
     Жаждущая развлечений дама перебралась в столицу и пустилась во все тяжкие. Красота ее увяла. В третий раз выйти замуж не удалось, она переключилась на слуг. Мужчин. В доме ходили слухи, мол, кто только в ее кровати не перебывал. Закрию донес поверенный, он написал тетке письмо, в котором просил покинуть родовое имение в кратчайшие сроки. Хитрая тетушка сказалась больной и осталась в доме племянника.
     Флотоводец гнал корабли назад до тех пор, пока на борт флагмана не взошла динонианка, теперь он думать забыл о старой тетке. На кой ему выжившая из ума старуха, на которую глядеть противно, так она подурнела от вина и вольностей. Она, знатная дама, и рабы – мерзость. Закрий упускал момент, что мужам такие вольности позволительны, а женщина, принадлежащая к высшему сословию, опускается, ложась в постель с рабом или слугой.
     Мариника вскочила, динонианка вернулась! Как ее давно не было! Ее несколько удивило присутствие в каюте лекаря. Стойкий запах мази уловил ее нос.
     - Ты лечил мою служанку? – одобрила Атеона его учтивость и отзывчивость.
     - Коленка, ушиб.
     - Ты ушибла коленку, - с участием отозвалась динонианка.
     Служаночка порозовела.
     - Ли молодец, не дал ей распухнуть, - заметила Атеона, коленка отекла, но не надулась. – Тебе лучше полежать. Ли, будь добр, позови служанок: пускай принесут еду для Мариники и приготовят мне воду для омовений.
     Девчушка отвела робкий взгляд, господин Закрий был любезен, накормил госпожу. Она
204
сумела достучаться до его непреклонного сердца. Он-то, самоуверенный, гордился тем, что его никому не удалось охмурить. Как он так на старости лет попался в сети? Его точно в омут втянуло и понесло!
     Сам не понял Закрий, как так произошло. Он распорядился принести ужин: сам проголодался и, верно, за день проголодалась гостья, и под всплески воды, под размеренные удары в барабаны для слаженной работы гребцов он попивал воду (представьте себе) и ел овощи с рыбой. Атеона не держала пост и тоже отведала красивую рыбешку, присыпанную семенами пряной травы и зеленью. На десерт слуги подали восточные сладости, но динонианка проявила скромность и съела совершенно немного.
     - Сейчас мы в открытом море, - сказал Закрий, допивая воду. – Качка может доставлять беспокойство.
     - Я привыкла к ней, - отозвалась Атеона. – Впервые я на корабле.
     Она впервые покинула Исеи. Посмотреть мир, не так-то плохо. В том, что она на флагманском судне – есть масса плюсов. О минусах, наверное, она узнает позже, когда прибудет в порт иноземного царства.
     - Мой племянник не докучает тебе? – покручивая нож в руке, спросил флотоводец.
     Слегка качнула головой Атеона, у молодого воина нет времени: дядя намеренно его озадачивает сверх меры. С раннего утра он занят тренировками, совершенствуя навыки владения всеми видами оружия, днем – обучением новеньких молоденьких солдат, а по вечерам, самое неприятное, – занят науками, вымотавшими его хуже войн. На флирт у бедняги попросту не оставалось сил. Он решился поговорить с дядей, тот остался непреклонным.
     - Совершенствуйся! – рыкнул он.
     - Читая книги?! – возразил племянник.
     - Мальчишка, теорию военной науки надо в совершенстве знать! Чтоб ты знал: я в твои годы…
     - «Каждую свободную минуту посвящал наукам», - проговорил с усталостью племянник, копируя дядину интонацию.
     - Да, поэтому я во главе флота!
     - Дядя, мне нет равных в бою! – Пыл ударил в голову крепкому молодому воину, дядюшка не желает слушать его! А меж тем он еще не проигрывал ни в одном поединке.
     Закрий не остался в долгу.
     - Мечом ты ловко орудуешь, но что будет, коль тебе придется взять командование в свои руки?!
     - Мне тридцать два, я прошел столько, что справлюсь с любой армией! – гордо ответил племянник.
     - Ты уже проиграл, - ответил спокойно Закрий, – недооценил врага.
     Племянник покинул ставшего невыносимым дядю. Из-за динонианки он совсем потерял голову. К ней нельзя приблизиться, когда закрытая покрывалом она идет к флотоводцу, когда в каюте – тем более. На палубе бывает она нечасто, даже редко. Это скорее исключение. Таким образом, с ней едва ли можно перемолвиться словечком.
     Воины утратили пыл, с каким тренировались в ее присутствии: зачем рвать жилы? Солдаты сонно гребли, садясь за весла, злорадно подшучивали над кормчим, коль тот мечтал, глядя в сторону каюты Атеоны. Раньше она выходила на палубу и ему открывались иные миры, и он парил в небесах. Что не говорите, а вид прекрасной женщины заметно ускоряет темп следования корабля, несомненно, радует глаз и преображает мужа.
     Команда изменилась, констатировали военачальники. Они отправились к флотоводцу с просьбой, но получили отказ: на палубе женщине делать нечего.
     - Он запретил ей появляться наверху, - шептался один военачальник с другим.
     - Она бывает в его каюте, - вторил ему приятель.
     - Когда он болел, теперь – нет.
205
     Они огляделись, не подслушивают ли их.
     - У Закрия приказ государя, - сказал первый военачальник. – Он везет ее как ценный груз. И отвечает за нее жизнью.
     - Хочешь сказать, Давигар наказал Закрию?..
     - Т-ц-ц-ц, - приложил палец к губам первый военачальник, - нас могут услышать.
     - А я-то ломал голову, на кой мы отправились в Исейские воды? Там отряд Татула Эгимноса стоит.
     Рискованное было дело, но Закрий не смел ослушаться тогда и теперь. Он послал надежного воина, племянника – тот крайне хорош в ближнем бою. Флагманский корабль вырвался вперед, оставил позади другие суда и пошел вопреки ожиданиям военачальников к исейским территориальным водам, покинув нейтральные территории. Не доходя до порта, Закрий велел спустить шлюпку на воду, а судну укрыться островками.
     Во главе небольшого опытного отряда он поставил племянника, горячего малого. Тот тайком пробрался с Исеи,  лихо расправляясь с солдатами сторожевого отряда. Татул Эгимнос оставил хорошо обученных воинов, но куда им, выпившим все вино из исейских погребов, тягаться с подтянутыми и дисциплинированными ратниками Закрия: они не насильничают, как разбойники, не пьют так, что потом мечи валятся из рук, не воруют без зазрения совести. Племяннику дядя запретил заниматься грабежом: ему было дано одно задание и четкие инструкции. Он с успехом выполнил их и ожидал похвалы из уст самого государя.
     - Думаю, Давигар теперь доверит мне свое войско! – сказал племянник, передавая ценную ношу в дядины руки.         
     - Сначала мы должны доставить груз, - дал ответ флотоводец.
     - А груз-то что надо, - ухмыляясь, подметил племянник.   
     - Ступай, ступай, - подгонял его дядя, - тебе надо выспаться. Впереди дорога.
     Закрий, уходя, взглянул на груз – да, он что надо. Однако, красивая женщина на корабле не к добру. Он даже представить себе не мог, какой трагедией для него обернется ее присутствие. Стареет он. Всю жизнь по морям ходил, победы одерживал, теперь покоя захотелось, обосноваться в большом доме и наслаждаться тихой жизнью в обществе жены…
     На его глазах Атеона положила в рот сладкий миндаль.
     - Прекрасное угощение, не правда ли? -  поинтересовался Закрий. – Мы везем его нашему государю.
     Он нахмурился, зачем о нем вспомнил?
     - Думаю, твой царь оценит преданность и заботу. – Атеона взяла следующее ядро ореха, но не отправила его в рот. – Меня, выросшую в стенах храма, где преобладал в основном покой, беспокоят некоторые явления…
     Как человек неглупый, Закрий догадался, на что она намекает: он не церемонится с воинами. С недавних пор – с приближенными. Они утомились в пути, стали позволять вольности. Он вынужден принимать меры: устав есть устав.
     - Ты хочешь попросить меня, чтобы?..
     - Закрий, крики рвут мне сердце. – Атеона видела, как проходят наказания в храме. Зрелище страшное. Уж поверьте.
     Флотоводец откинулся на спинку тахты.
     - Так и быть, суровые наказания станут менее суровыми. Ты только за этим приходила?
     - Не только, - ответила Атеона.
     Флотоводец аж повеселел.
     - Татул Эгимнос, он преследует флот? – Динонианку мучал этот вопрос, она должна была спросить.
     Закрий ответил честно, без утайки:
     - Нет, но полагаю, он знает, кто похитил тебя.
     - Он может…
206
     - Мстить? – Закрий ухмыльнулся. – Я его не боюсь. Его флот уступает моему.
     Атеона подумала, не слишком ли самоуверен он, но тот договорил:
     - Когда во главе распутник и пьяница, он непременно проиграет, каким бы ни было многочисленным его войско и каким бы ни был смелым солдат.
     Атеона согласилась – крепкие аргументы, не поспоришь.
     - Горько мне осознавать, что он… - Она опустила голову.
     Закрий не спросил в чем дело, она сама сказала:
     - Татул Эгимнос прославился на весь обитаемый мир не только победами, как я вижу. Беда постигла мою родину, мой город. Он разрушил его, обездолил Исеи, от отчаяния народ впал в безумство: теперь там голод, вражда, озлобленность и болезни.
     Закрий смолчал.
     Атеона закончила трапезу и ушла, флотоводец задумался. Этот Татул Эгимнос либо безумец, либо дурак. Упустить такую возможность... И все же он ее упустил. Еще он мог принести процветание государству. Закрий поднял оброненный динонианкой браслет. Не драгоценный. Так мелочь, плетенная руками услужливой Мариники. Она сплела его из тонких тесемок, добавила бусин, а госпоже он понравился и она надела его. Он, бессовестный, случайно сполз с запястья.