Затушили газовые рожки, в полумраке потонули позолота и бархат зала. Начиналось первое действие оперы.
В одной из лож, ближайшей к сцене, сидел молодой человек, австриец, недавно приехавший из Вены. С первого взгляда он казался неприметным шатеном, но, внимательно присмотревшись, можно было заметить, что это необыкновенная личность. Росту он был невысокого, в фигуре была приятная округлость, но не более того. Лицо требует более внимательного рассмотрения. Та же округлость черт, выдающийся профиль, как у всех породистых и родовитых немцев. И необыкновенными были глаза. Даже в полумраке они горели лазоревым огнем, как две льдинки. Но, несмотря на эту холодность цвета, в них чувствовалась затаенная теплота, отраженная в улыбке. Улыбка эта многим могла показаться двоякой. С одной стороны она была холодна своей светской приветливостью, как у стареющей герцогини, встречающей своих дальних родственников; а с другой – улыбка была полна добродушия и ласки. В ней что-то было приятно-женское.
Когда на сцену вышла прима – Соланж д’Авриньи и запела арию своим сильным и чистым по духу меццо, молодой человек до неприличия пристально стал ее лорнировать. Сквозь стекла лорнета его глаза стали гореть еще ярче.
Соланж, безусловно, была женщиной необыкновенной красоты. В ней гармонично сочетались Восток и Запад. Она была корсиканкой. У нее была белоснежная, будто фарфоровая кожа, тонкий и прямой, как у итальянки или персиянки нос… И особенно прекрасными были глаза. Индиговые, невероятной глубины глаза, удивительный цвет которых оттеняли персидские смольно-черные ресницы и изогнутые благородной дугой брови. Когда Соланж брала более высокие ноты, ее подкрашенные вишневой краской губы выделялись еще сильнее, а волна волос струилась по обнаженным плечам иссиня-вороным потоком. Царица ночи, фея сумерек. На ней был темно-синий костюм, ни то античный хитон, ни то платье в стиле Наполеона III. Бриллианты в волосах сверкали звездами, вторя блеску ее неземных глаз. Соланж была живым воплощением и арабских сказок, и древнегреческих мифов. Шахерезада и Медея были в ней одним целым.
Когда окончилось действие, и снова зажглись газовые рожки, толпы людей поспешили кто в буфет, кто подышать свежим октябрьским воздухом. А молодой человек остался сидеть как зачарованный. Он лишь пил шампанское бокал за бокалом, которое он заказал себе в ложу.
Все второе действие австриец не сменил ни позу, ни взгляд, изредка отвлекаясь, когда не было ее выхода.
В следующем антракте молодой человек вышел на улицу, забежал к цветочнице и купил огромный букет белоснежных лилий за три франка (сказать, они были у него последними).
Все заключительное действие он просидел с букетом, наполнившим своим душным ароматом тесную ложу.
Опера закончилась, он вышел в вестибюль с нерешительным видом, не зная, как поступить с букетом – вручить самому или через билетершу, которая стояла недалеко от него. Наконец, он подошел к ней.
- Pardonez-moi, madame, qui cette femme? – спросил молодой человек.
- Elle est cantatrice, monsieur, la excellente cantatrice. – Ответила билетерша – уставшая пожилая женщина опрятного вида.
- С’est un bouquet pour elle. – Он отдал букет ей в руки. Женщина с наслаждением понюхала цветы и сказала:
- Elle est la repr;sentante de la Belle ;poque. Elle est la de;sse.
Но австрийца уже не было. Он поспешно вышел из театра с глубоко задумчивым видом.
1Извините, сударыня, кто эта женщина? (фр.)
2Она певица, сударь, прекрасная певица (фр.)
3Этот букет для нее (фр.)
4Она – воплощение Прекрасной Эпохи. Она богиня (фр.)