= 6 =
ПАДЕНИЕ
Комнат в нашем временном пристанище оказалось две – и это значительно упростило мою жизнь. Кровать, этакий шикарный «сексодром», правда, была только в одной, но зато во второй стоял неплохой диванчик. Мне было все равно, где спать. Что я и доказала, едва добралась до постели. Сосновский, конечно же, уступил мне спальню. Не раздеваясь, я рухнула прямо поверх покрывала и тут же провалилась в глубокий сон.
Проснулась я словно от толчка. Открыла глаза. Кругом темно. Не сразу сообразив, где нахожусь, полежала некоторое время. Когда мозг пришел в норму и выдал мне нужную информацию, я перевернулась на другой бок. Оказывается, это в моей комнате темно, а за закрытой дверью горел свет. Неужели Сосновский не спит?
Он стоял возле окна на маленькой кухоньке и разговаривал с кем-то по телефону. Я не сразу это поняла, потому что когда заглянула туда, он, видимо, слушал своего собеседника.
- Перестань, говорю тебе! Опять начинаешь! – Заслышав мои шаги, Валерий Борисович обернулся.
Я смутилась. Нехорошо подслушивать чужие разговоры. И еще мне бросилось в глаза то, что он стоял в одних трусах. Я, конечно, не ханжа, но вдруг покраснела, как девчонка. И, чтобы хоть как-то оправдать свое появление, отправилась в туалет.
Потом, лежа на кровати, я вспомнила, как мы ехали на троллейбусе. Мне было очень неловко за сцену с Ушаковым, и я не выдержала:
- Простите, что так получилось…
- Это вы меня простите. Может и не надо было мне его бить, только он очень уж разошелся.
- Но вы же его пытались остановить.
Сосновский кивнул. И опять замолчал. Он вообще в последнее время был какой-то задумчивый. Вот и сейчас при разговоре по телефону, тон его был неприветливый. А, вообще, какое мне, собственно, дело?
Больше не спалось. Я слышала, как щелкнул выключатель на кухне, как скрипнул диван. Сосновский лег спать. Полежав еще какое-то время, я встала и на цыпочках прошла на кухню. Глянула на часы. Два. Выходит, я поспала где-то часа три. Маловато. Налив в чашку воды прямо из-под крана, я уселась на высокий стул.
- Не спится?
Я вздрогнула. Как он сумел так тихо появиться на пороге?
- Да. Вам свет мешает? – Вообще-то свет из кухни не сильно попадал в комнату, где стоял диван.
- Нет. Просто так, не спится что-то. – Сосновский уселся напротив меня.
- А вы вообще спали?
- Когда сюда пришли, думал, что усну мертвым сном. А до дивана добрался – и все, сна ни в одном глазу.
- А я сначала уснула. А теперь - вот, тоже разгулялась.
Мы смотрели друг на друга. Молча. Как будто видели впервые. И странно – я, действительно, словно впервые увидела этого человека. Какое-то странное чувство крохотной искоркой возникло где-то внутри меня. Родилось, но было непонятно мне, зашевелилось, начало беспокоить. Мои глаза неотрывно смотрели на сидевшего напротив меня мужчину. Но и он тоже как-то странно вглядывался в мое лицо. В моем мозгу мелькнула странная мысль – вот он сидит и смотрит на меня в упор. Неужели до сих пор так и не вспомнил меня?
- Чему вы улыбаетесь?
Блин, мои губы, что, против моей воли расплылись в улыбке?!
- Да так. – Я вернула их в исходное положение. Опустила глаза и наткнулась взглядом на обручальное кольцо на его руке. Все. Стоп. Не про меня песня.
Я слезла со стула и пошла из кухни.
- Что у вас с Алексеем?
Вопрос прозвучал уже мне в спину. Я даже не сразу поняла, о ком это он. Обернулась.
- С кем?! С каким Алексеем?
- С Павловым
Ну да, фамилия моего Апполона - Павлов. Точно.
- А-а… Ничего.
Сосновский подошел ко мне. Пришло запоздалое удивление – почему я стою на одном месте, хотя давно бы уже могла уйти из кухни?
- А что?
Он стоял совсем рядом. Стоял и смотрел мне в глаза. Что уж он там в них усмотрел – не знаю. Но в следующую минуту мы уже качнулись друг к другу.
Когда я пришла в себя, мне было уже все равно. Действительно ВСЕ. И то, что я еще не разведена, и то, что у него у самого на пальце обручальное кольцо. И даже то, что я совсем не знаю этого человека, и меня ничего с ним не связывает. Падшую женщину по имени Лена Ушакова в этот момент ничто не смущало.
Сосновский обнял меня и притянул к себе. Провел рукой по моему влажному телу и заботливо прикрыл одеялом. Я потерлась щекой об его предплечье. Он чмокнул меня куда-то в макушку. Сказать – что я была безумно счастлива – это, наверное, было бы слишком шаблонно. Но мне было хорошо. Действительно - ХОРОШО. Так хорошо, как не было уже тысячу лет. Это сладостное ощущение хотелось продлить как можно дольше, ведь оно никогда уже больше не повторится. Но уже через несколько минут я провалилась в глубокий сон.
Утро не добавляет красоты, но прибавляет ума. По-крайней мере эти слова очень точно подходят ко мне. Проснувшись, я, к большому своему сожалению, поумнела. Поэтому, едва Сосновский потянулся ко мне, мой голос прозвучал довольно официально:
- Давайте договоримся, Валерий Борисович. Мы взрослые люди. Мне было хорошо, действительно хорошо с вами. Но этого больше не повторится.
Ответом на мою речь было молчание. Мужчина, с которым я провела весьма бурную ночь, просто лежал и молча смотрел на меня. Я пересилила свой страх и глянула в его глаза. В них не было ничего – ни обиды, ни злости. Просто какое-то странное выражение, словно он принял информацию к сведению и не более того. Простая констатация факта.
Признаюсь – я была удивлена. Где-то в глубине души мне, конечно же, хотелось чего-то большего. Мог бы хотя бы пожалеть о том, что я так резко обрываю наши отношения. Хотя… Какие отношения? Не смеши меня, Ленка! Мы действительно взрослые люди, у каждого своя история жизни, свой шлейф грехов и достижений за спиной, и между нами нет и не может быть ничего общего. Ну, кроме разве что этой случайной ночи… Хотя, признаюсь, я уже начинала жалеть об этом. В смысле – о том, что дала слабинку и уступила столь дерзкому порыву своего тела.
Шахотов принял у меня ключи и огромную благодарность, и порадовал: моя свекровь чувствует себя вполне нормально и уже переведена в обычную палату.
Когда я зашла к ней, она заплакала. Я стала ее успокаивать, но она лишь махнула рукой.
- Ты прости меня, Леночка. Я ведь тебе не верила. Как же тебе с ним тяжело-то было все это время! – Я поняла, что она имеет в виду непутевого Ромку.
- Не надо сейчас об этом. Вы лучше сил набирайте, поправляйтесь.
- Да, да…
Я еще немного посидела со свекровью. Надолго задерживаться не могла – в коридоре меня ждал Сосновский. Разговаривать нам с ней, в принципе, особо было не о чем. Обсуждать проблемы было нельзя, а рассказывать ей о своей новой жизни мне не хотелось. И потому, сложив в прикроватную тумбочку гостинцы, я откланялась.
Когда мы вышли на крыльцо, я приостановилась. Шедший за мной следом Сосновский тоже.
- Что думаешь делать дальше?
Я ответила не сразу. Подумала немного, пытаясь даже не для него, а для самой себя поточнее сформулировать план своих дальнейших действий.
- Сначала разведусь с мужем. – Я развернулась к Сосновскому. – А, если поторопимся, то успеем на двенадцатичасовой автобус.
По возвращению на нашу строительную базу еще пару дней я чувствовала себя «не в своей тарелке». С Сосновским мы пересекались довольно часто – Вильям напрямую работал с ним. Но именно присутствие третьего лица сделало наше общение наиболее простым. По-крайней мере для меня. Мы стойко выдерживали дистанцию, даже никогда не «тыкали» друг другу. И все шло к тому, что та наша ночь была просто случайностью, причем и для меня и для него.
Как-то я напросилась к нашей поварихе Оксане в ученики – она пекла такие обалденные запеканки, что мне просто ужас как захотелось узнать, каким способом она творит такие чудеса, да еще и в таких походных, в общем-то, условиях.
Заливая тестом чернику, Оксана смахнула со лба смоляную прядь волос.
- Чего вы с начальником-то нашим не поделили?
Я чуть не выронила из рук миску с мукой.
- В смысле?..
- А без всякого смысла. Ходите оба, как аршин проглотили. Друг перед дружкой будто заледеневшие держитесь.
Я покраснела. Но Оксана и не думала вглядываться в мое лицо.
- Вроде Валерий Борисович мужик-то неплохой, не должен обидеть.
Я усмехнулась. А он и не обижал меня, даже, скажем так, наоборот… Воспоминания о его ласках намертво сидели в моем мозгу. И как я не старалась затолкать их куда-нибудь подальше, но они упорно, особенно по ночам, лезли наружу.
- А ты, что, так хорошо его знаешь? – спросила я как можно нейтральнее.
- Так уже пятый год с ним разъезжаю. Путевый мужик.
- А Алексей?
- Что – Алексей?
Вот тут-то Оксана повернулась ко мне и пристально вгляделась в мое лицо.
- Чего-то я не пойму тебя, девонька. Ты, что, выбирать из них, что ли, надумала?
Ее вопрос пригвоздил меня к месту.
- Че-е-го?
- А того. Ты у нас человек новый, и ненадолго, я так понимаю. А нам всем еще вместе работать да и жить. Так что ты между ними не встревай.
- Я?!
- Ну не я же. – Вполне миролюбиво откликнулась Оксана.
- С чего ты такое взяла?
Темные глаза Оксаны глянули на меня как рентген.
- А разве не так? Сосновский-то на тебя дышать боится, а ты на Алексея прицеливаешься?
Мне нечего было ей сказать. Вернее, было, но не хотелось. Я почему-то думала, что это моя тайна. Моя и только моя. Всеми силами я старалась, чтобы мои мысли и чувства не вылезли, не дай Бог, наружу. Да вот, видимо, не уберегла…
Аполлона – Алексея я уже давно оставила в покое. Ну-у… как оставила? Просто уже давно выбросила из головы. Почти сразу же, как приехала сюда. Почему – и сама не знаю. Наверное, это все же был не мой человек. А кто мой? Сосновский, что ли?
- И ничего я не прицеливаюсь, зря ты так. И вообще – я замужем. Да и он женат, насколько я понимаю.
Оксана тяжело вздохнула.
- Не обижайся на меня. Я ж безо всякого злого умысла разговор-то завела. Неплохая ты, Ленка, девка. Но уедешь скоро. А он останется.
- Да кто - он? – Рассмеялась я. – Что-то ты меня, Оксана, совсем запутала!
- Я-то ладно. Смотри ты сама не запутайся. Не в чести тебе туда-сюда болтаться. Тебе крепкий берег нужен, надежный.
- Ну спасибо!
- Пожалуйста. Хорошему человеку никогда не жалко.
Вечером я пошла прогуляться. Далеко отходить от базы я боялась, но мне нужно было побыть одной. Думать о своем в течение дня было некогда – Вильям почти все время нуждался во мне. И потому под вечер я потихоньку побрела в сторону реки. С той нашей общей рыбалки я заприметила неподалеку большое склоненное к воде дерево. Сидеть на нем и думать было одно удовольствие. Подставив лицо прохладному ветерку, налетавшему с реки, я словно провалилась в иной мир. Это было нечто мудреное, путанное-перепутанное, как вся моя теперешняя жизнь.
Сзади на берегу послышались легкие шаги. Мне даже не надо было оборачиваться, я и так знала, что это он.
Так и есть. Подошел, сел рядом. Некоторое время мы оба молчали.
- Оксана решила, что ты в меня влюблен, а я таскаюсь за Алексеем. Стыдила меня.
Валерий Борисович усмехнулся.
- Ты очень сильно расстроилась? – Вопрос прозвучал со смешком в голосе.
- А как ты думаешь?
Мы переглянулись и оба улыбнулись. Ну почему мне так хорошо с ним? Я таяла, как мороженое, и ничего не могла с собой поделать…
Если с Алексеем наедине мы говорили обо всем на свете легко и свободно, то с Сосновским мне так же легко удавалось молчать. И мы оба, и он и я, не чувствовали от этого молчания никакой тяжести или неловкости. Даже странно, неужели мы провели с ним такую славную ночь в одной постели, а теперь вот сидим рядышком, словно брат и сестра. Хотя, что говорить – во-первых, я сама же и разграничила наше пространство, а во-вторых, его это явно устроило – кольцо-то на руке он носит не зря. Ломать, как говорится – не строить, мне-то что – я дама почти свободная, а у него наверняка все в порядке в семейной жизни.
Тихо шелестела листва, чуть слышно плескалась внизу вода в реке. В мире царили покой и умиротворение. И почему это не может продолжаться вечно? У вас когда-нибудь было такое? Момент, когда действительно все хорошо, до сладости какой-то неведомой хорошо…. И, наслаждаясь этой сладостью, одновременно понимаешь, даже нет, скорее ощущаешь какими-то странными ощущениями, словно даже кончиками пальцев, что все это зыбко, ненадолго. Скоро все закончится и никогда больше не повторится. Вот такие же
сладковато-горькие ощущения были сейчас и у меня. И я не знала чего в них больше – сладости или горечи…
- Несколько лет назад в семье Валерки случилось несчастье – заболел сын. Лечение было очень дорогостоящим. Он продал дом, потом продал свою фирму. Ребенка удалось спасти. А вот в семье начались раздоры. Можно понять – они с женой оба пережили столько волнений… Кого-то это сплачивает, а кого-то, наоборот… Насколько я могу судить – Валерка любил свою жену.
Голос Алексея звучал глухо. Мы стояли возле дальнего ангара, и слышать нас никто не мог. Встретились мы совершенно случайно – в этом я готова была поклясться. Но зато Алексей сразу заговорил, словно ждал удобного момента остаться со мной наедине. От неожиданности я не стала его перебивать, просто слушала.
- Почему - «любил»?
Тяжелый взгляд в упор.
- А потому, что нельзя постоянно тыкать человека мордой в … грязь. – По его тону я поняла, что он хотел сказать другое слово, но решил немного смягчить.
Я уставилась на Алексея. Интересно, к чему он клонит. А он тоже замолчал, напряженно вглядываясь в мое лицо.
- И что? – Я не выдержала первой.
- Ничего. Это я так, к сведению.
- А-а…
- Вы, конечно, взрослые люди… Только я не хочу, чтобы Валерка снова мучился. Он, конечно, сильный и терпеливый. Но зачем ему опять нервы трепать? Ты скоро уедешь, а ему переживать.
- А с чего ты взял, что он будет переживать? – усмехнулась я.
И снова пристальный взгляд буравчиком нацелился на меня.
- Я давно его знаю, Лен. Он никогда не волочился за юбками.
- Ха! А, по-твоему, он за мной волочится? – хохотнула я.
- Не волочится. Но я вижу, как он на тебя смотрит. Еще раз говорю – ваши отношения – это ваше дело. Но подумай как следует. Он мужик хороший, а жизнь и так его уже хорошо помотала.
Накануне мы с Сосновским долго сидели на берегу. Почти не разговаривали. Но и в этом молчании было столько близости, сколько не бывает и в самых жарких речах. А про его прошлое…да и будущее тоже… Скажу честно – я совсем не строила себе никаких планов. Ни с Сосновским, ни с кем другим. Я просто жила себе потихоньку в сегодняшнем дне. А там, как говорится, будь, что будет. И именно поэтому мне совсем не хотелось знать о Сосновском какие-либо тонкости. Я и у него не спрашивала… А зачем?
Я молча смотрела на Алексея. Похоже, он и в самом деле переживает за друга. В его глазах не было злости, просто чувствовалось напряжение. Да уж, разговорчик не из приятных. Знал бы ты, какие мысли были у меня еще совсем недавно… Я чуть улыбнулась.
- Я поняла. Можешь не волноваться – я не собираюсь вставать на пути счастья Валерия Борисовича. А если он сам испытывает ко мне какие-то чувства, то осталось совсем немного, и я действительно уеду. И он будет в полнейшей безопасности. Честно.
Алексей глянул на меня, как на нашкодившего ребенка, который обещает, что больше так не будет. И нежность читалась в его взгляде и легкая усмешка, и в то же время было там и неверие во все эти клятвы. Да что там Алексей! Я и сама-то себе не верила!
Ночью я долго не могла уснуть. Разболелась голова, да еще и лезло в нее всякое… Затолкав в себя таблетку обезболивающего, я не один час ворочалась на своей постели. За стеной все сильнее завывал ветер. Вчера вечером нам пришло штормовое предупреждение. Похоже – не зря. Слушая усиливающиеся порывы, я наконец начала проваливаться в тяжелый сон. И почти тут же проснулась от жуткого грохота. Что происходило дальше, я с трудом могу вспомнить в подробностях. Какая-то неведомая сила подхватила нас и полуголыми вынесла на улицу. А там, в кромешной темноте зверски завывал ветер, мотал из стороны в сторону высоченные деревья. Видимо, одно из них не устояло перед разыгравшейся стихией и рухнуло. Именно от этого грохота мы все и подскочили. И вдруг на какое-то мгновенье вокруг исчезли все звуки. Знаете, если бы я сама не стала свидетельницей этого странного явления, то может и не поверила бы, что такое вообще бывает. Просто на секунду все вдруг смолкло, замерло, затаилось. Вот именно затаилось… Потому что уже в следующее мгновение на землю обрушился настоящий ураган. Из черноты августовского неба на землю устремились непрерывные потоки воды. Ветер рванул с новой силой. В какие-то доли секунд мы вымокли насквозь. Мимо нас кто-то пробежал в темноте – слышен был лишь тяжелый топот ног.
- ... подстанцию! – донесся до меня чей-то крик. Понять - чей это голос, и что именно им произнесено, было просто невозможно.
Меня дернули за плечо.
- Пошли одеваться!
В вагончике уже горел свет. Мы, как три мокрые курицы, стаскивали с себя прилипшие ночнушки, натягивали сухое. И все трое молчали.
- Что они там про подстанцию кричали? – спросила я.
- Наверное, отключить хотят.
Где-то в отдалении снова очень сильно грохнуло. Возле «дамского» вагончика больших деревьев не было. А вот рядом с вагончиками наших мужиков – были. Мы замерли и переглянулись. И пулей выскочили наружу.
В темноте кто-то налетел на меня, чуть не сбил с ног.
- Туды-сюды! – рявкнул мужской голос. – Девки, вас только не хватает! Сидите у себя!
Но не тут-то было! Какое там сидеть, когда вокруг такое творится! Я побежала дальше. Пару раз оскальзывалась, один раз провалилась ногой в какую-то жижу и чуть не оставила там сапог. Но все равно бежала. Теперь я знаю, что такое стадное чувство. Это, видимо, оно гнало меня вперед. Темно, жутко, но только бы не остаться в одиночестве, только бы не быть один на один со всем этим кошмаром!
Мужики метались на пятачке, где стояла техника. Здесь было светлее – некоторые машины уже разрывали ревущую тьму лучами включенных фар. Я присмотрелась и сообразила, что мужчины отгоняют их подальше от деревьев. Отгоняют, глушат мотор, бегут к следующей. Да, техники у нас было немало, вся навороченная и явно недешевая.
И вдруг за одним только что начавшим движение экскаватором рухнуло большое дерево. Часть кроны явно задела сам агрегат. Но если бы машина не успела вообще сдвинуться с места, то удар пришелся бы точно по кабине. Мы бросились к трактору. Кто-то из мужиков распахнул дверцу. И вот уже несколько рук принимают водителя. Он жив, слава Богу, он жив!
Я никогда не думала, что так бывает на самом деле. Такие жуткие виды я, конечно, видела не раз – но все они были из мира кино. Жуткая фантастика. А сейчас это была реальность. И не менее жуткая. Словно в замедленной съемке я повернула голову. Ведь здесь, неподалеку, стоят бочки с горючим. А что, если какое-нибудь дерево рухнет на них? Видимо не у одной меня возникли такие мысли – кто-то уже направлял тяжелый трактор с плугом в сторону бочек.
Меня дернули за рукав. Живцов.
- Ленка! Беги в столовую, помоги Оксане!
- А что случилось?
- Воду грейте! Мужикам раны надо обрабатывать!
- А кто ранен?! – Я вцепилась в руку Живцова. Меня обуял дикий ужас.
Живцов как-то странно глянул на меня. Потом ответил довольно спокойным тоном:
- Ничего серьезного, в основном ссадины. Иди, говорю!
Недоброе предчувствие ворохнулось в моей груди. Я отпустила руку Живцова. И вдруг вспомнила про своего подопечного.
- А Вильям где?!
- Вильям в порядке. – Кивнул инженер и исчез.
- А кто не в порядке? – Спросила я у самой себя. Ответа не было. Я закусила нижнюю губу. И побежала в сторону столовой.
В вагончике на поставленных рядом лавках кто-то лежал. Над ним склонилась наша врачиха. Я глянула и почувствовала, как пол подо мной закачался. Сосновский. Бледный. Глаза закрыты. Лицо в крови.
- Что с ним? – Я сама не узнала своего голоса.
- Сотрясение да голова разбита. Но ничего страшного. – Люба даже не посмотрела в мою сторону, продолжая вытирать кровь с лица Валерия Борисовича. – Дай еще воды.
Сосновский приоткрыл глаза. Не сразу, но отыскал меня взглядом. Вроде узнал.
- Все нормально. – Сказал бледными губами.
- Конечно – нормально! – Бодренько поддакнула врач. – Ты воду-то дашь? – Это уже мне.
Я принесла ей воду и сама принялась вытирать лицо Сосновского. Люба за это время сделала ему какой-то укол и начала обрабатывать рану.
Потом в вагончик пришли еще двое. Люба занялась ими. А я сидела возле Сосновского и изо всех сил боролась с искушением взять его за руку, прильнуть губами к небритой щеке. Я не имею права. И я это точно знаю. Я не стану этого делать. Но, пожалуйста, Господи, пусть у него действительно не будет ничего серьезного.
Спустя какое-то время – то ли укол подействовал, то ли еще что – Валерий Борисович явно почувствовал себя лучше. В лицо вернулась краска, он открыл глаза. Люба, осмотрев его, разрешила покинуть вагончик, но строго настрого наказала идти к себе и лежать. Лежать и только лежать. Заглянувший в столовую Алексей помог Сосновскому добраться до кровати. Посмотрел на меня, как тень, следующую за ними, но я в ответ глянула на него так, что он просто качнул головой и ушел.
К утру погодная свистопляска наконец улеглась. Люди стали заходить проведать Сосновского, сообщали масштабы разрушений. Дорогущий экскаватор, спасенный Валерием Борисовичем, почти не пострадал. Бочки с горючим тоже были спасены. Нескольким людям потребовалась медицинская помощь. Слава Богу – не существенная: в основном у всех были ссадины и порезы.
На меня не обращали внимания. Или делали вид, что не замечают, что я сижу возле Сосновского с ночи. Со мной разговаривали, как обычно, но никто даже глазами не сделал акцента на том, что я сижу не на своем месте. Его сильно мутило, и покидать своей пост я пока была не намерена. Ушла я только к вечеру, когда уже точно убедилась в том, что Валерию Борисовичу становится лучше.
А на следующий день к нам прилетел вертолет. Заслышав его приближение, все оставили свои дела и стали собираться возле большой поляны, приспособленной под вертолетную площадку.
Среди прилетевших была женщина. Примерно моего возраста, красивая, ухоженная. Этого не скрывал даже дорогущий камуфляж, в который она была упакована. Дама появилась из вертолетного нутра, словно кинодива – так царственно себя несла, так глянула на всех нас… Один из прилетевших мужчин подал ей руку, помогая спуститься на землю. Интересно – по чью душу явилась этакая красота?
То, что произошло потом, взорвало и испепелило мое нутро надолго. Полюбовавшись на женщину, я с интересом глянула на наших. Ну, и к кому же все - таки эта гостья? Мужики с явным удовольствием рассматривали красотку. А вот стоявший чуть в стороне от меня Сосновский заинтересован не был. Он был напряжен. И даже бледен. Бледен так, что бинт на его голове не казался сейчас таким ярким пятном. На скулах четко обозначились желваки.
Окинув взглядом стоявших на краю поляны людей, женщина заметила Сосновского. И кинулась к нему.
- Господи, Валера! Что случилось?! – Она повисла на его шее.
Мне показалось, что это сон. Я стояла и смотрела, как она целует его щеки, как заглядывает в глаза и твердит одно и то же: «Валерочка, милый, что с тобой? Что случилось?!». Мы все стояли и смотрели на них. Сосновский же вел себя как-то странно. Сначала он стоял, как истукан, и лишь потом словно нехотя поднял руки и коснулся женских плеч.
Я закрыла глаза. Просто – взяла и захлопнула веки. И ничего при этом не чувствовала. Когда я снова их открыла – картина не изменилась. Хотя нет. Сосновский чуть повернул голову и увидел меня.
Взгляды наши встретились. Мой – ничего не выражал. Я была готова в этом поклясться. А его… Его глаза смотрели на меня с тревогой. Не со страхом, не со смятением, а вот именно с тревогой. В этот момент женские губы снова коснулись его щеки, и Сосновский отвел от меня взгляд.
Я не помню – дышала ли я в этот момент. Жила ли вообще? Коматозное было какое-то состояние… Я все поняла.
И сделала соответствующие выводы.
Испепеляющий взгляд в сторону Алексея. Он заметил. Изобразил глазами что-то непонятное. Хотя никакого угрызения совести он явно не испытывал. Видя, что я не понимаю, Алексей растерянно пожал плечами и качнул головой – мол, я ни при чем.
Я повернулась и пошла прочь.
Спустя полчаса я стояла на пороге вагончика, в котором была контора. Я уже собрала вещи и договорилась с пилотом вертолета. Простилась со всеми, кроме Сосновского. И Алексея. Второму мне просто не хотелось показываться на глаза. Кто-то ведь сообщил жене Сосновского о случившемся, иначе с чего бы это она так резко сюда явилась. Тем более, что сам Сосновский ее явно не ждал – я видела, что он очень удивился ее появлению.
А я уезжаю. Насовсем. Вильям уже, хоть и коряво, но пытался объясняться сам, да и буквально в конце недели должен был приехать настоящий переводчик.
Больше мне здесь было делать нечего.
Я с трудом нашла в себе силы, но зашла в контору. Так, по крайней мере, мой отъезд не будет выглядеть, как позорное отступление. Конечно, если Сосновского здесь нет, то искать его в других местах я уже не пойду. Другие передадут за меня, что я улетела. Главное – я пыталась с ним попрощаться.
В тоже время я здорово лукавила – Сосновский был в своем вагончике с женой – это я точно знала.
В конторском вагончике никого не было. Я собиралась уже выйти, как проснулся спутниковый телефон, забытый кем-то на столе. Настойчиво затрещал, требуя, чтобы ему ответили. Почти в то же мгновение за окном крикнули мое имя. Да, уже пора.
Я хотела было выйти, но потом подумала, что звонок может быть действительно важен. Ткнув пальцем нужную кнопку, я сказала: «Алё».
Мужской голос поздоровался и поинтересовался, может ли он услышать Валерия Борисовича.
В данный момент, конечно же, нет.
«Хорошо, передайте ему тогда, что звонил Володя, и просил обратить внимание на координаты…» Дальше последовали какие-то непонятные цифры. Я замешкалась: «Погодите, я запишу!»
Поиск хоть какого-нибудь листочка ни к чему не привел. С улицы меня снова очень настойчиво позвали. Я сунула руку в карманы куртки. Пусто. Расстегнула «змейку» на сумке, пошарила там. Ага, есть какой-то листок. Торопливо записав цифры под диктовку невидимого Володи, я добавила от себя крупными буквами почти на все оставшееся свободным место: СОСНОВСКОМУ!
С улицы кричат мое имя. Я устроила бумажку посреди стола, для верности прижав ее за край трубкой телефона. И выскочила на улицу. В вертолете уже ждут меня. Одну меня. И едва я успеваю шлепнуться пятой точкой на сиденье, как начинают работать винты.
Вот и все.
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/01/27/535