Мы из сто семидесятой! Глава 8
ИЗ ДНЕВНИКА ШКОЛЬНИКА БРУСНИКИНА
Мой папа - милиционер. У него есть друг - дядя Вася, тоже милиционер. Познакомились они на курсах по усовершенствованию милиционеров.
У папиного товарища, милиционера, есть жена-подруга, тетя Валя. Она отлично готовит. Мама тети Вали живет в настоящей Тмутаракане, в станице на Таманском полуострове. Рядом море. Правда, мелкое. Но все равно, море - это всегда здорово.
Приезжают летом в Тамань археологи - раскапывать античный город. Вот к ним-то, уже не один год, тетя Валя устраивается поваром на летний сезон.
А меня на летний сезон, родители устроили к тете Вале. И я, вместе с ее сыном Андрюшкой, моим ровесником, дневали и ночевали у археологов. Мы работали с ними наравне. Только вот зарплату нам почему-то не платили.
Поначалу археологов было немного: руководитель экспедиции - кандидат, Миловидный Леонид Евгеньевич, и его помощники - двое студентов старших курсов исторического университета, да несколько рабочих.
- А во что он кандидат, - спросил я у тети Вали про руководителя, - в мастера спорта?
- В доктора, - ответила она.
- Не люблю докторов, - сказал я. - Особенно зубных.
- Леонид Евгеньевич - кандидат в исторические доктора.
- Да! - удивился я. - А разве такие бывают?
- Еще какие бывают!
- А студенты, куда они кандидаты?
- Кто в безработные, кто в армию, кто куда... Кроме студентов есть еще и студентки.
- А они куда кандидатки?
- В жены.
- Студентам?
- Не обязательно. За профессора запросто могут выйти. Кстати, насчет студентов, - тут тетя Валя поежилась. - Скоро еще подъедут, с младших курсов. Праздник устроят.
- Какой?
- То ли сатурналии, то ли ювеналии, то ли вакханалии... Весело будет. Писистратовки много выпьют, песни петь зачнут, плясать, дурачиться.
- А что это за писистратовка?
- Да вино красное. В честь какого-то древнего грека придуманное.
Можно смело сказать, что мы с Андрюхой стали настоящими археологами. Видя, как мы стараемся, сам Леонид Евгеньевич Миловидный сказал, что из нас выйдет толк.
- А кандидаты из нас выйдут? - спросил я.
- Обязательно, - сказал настоящий кандидат. - Но для этого надо много учиться и сделать какое-нибудь открытие.
Ну, положим, учимся мы и так много, а открытие мы решили сделать с моим приятелем, не откладывая в долгий ящик.
Но вот с помощниками кандидата, студентами Хомяковым и Кобылиным, отношения у меня как-то не заладились. И не заладились еще до начала раскопок, когда мы отправились в морскую прогулку на пароходе "Радуга 5". Вернее, на прогулку отправились мы с Андрюшкой, а студентов послали по делам в областной город.
Тетя Валя загрузила нас бутербродами и попросила студентов присмотреть за нами. Те, хоть и с видимой неохотой, но согласились.
Не успели мы подняться на борт, как к Хомякову и Кобылину, восторженно гикая, подбежал разбитной рыжий матрос и радостно закричал, что их опять трое. Из чего я сделал вывод, что, по-видимому, они были знакомы и раньше.
Рыжий быстро потащил студентов в пароходный буфет и стал разливать в кружки красный напиток. Я сразу догадался, что это писистратовка.
Мы с Андрюхой с удовольствием съели несколько пирожков и бутербродов, а потом стали гонять мяч по слегка покачивающейся палубе.
Наигравшись, мы опять принялись за еду. Не знаю, как у кого, но у меня морской воздух вызывает зверский аппетит. Многие же пассажиры, напротив, заметно маялись. Попеременно, то один, то другой, подбегали к бортовым поручням и с оханьем и свирепыми криками начинали усиленно кормить рыб тем, чем их самих только что накормили в буфете.
- Что, в буфете плохо кормят? - стал я их расспрашивать. Многие отворачивались, слабо отмахиваясь руками, а по глазам других я понял, что они мечтают отправить меня за борт, вслед за своими харчами, и поспешил уйти. А казались такими милыми людьми.
"Как там наши студенты?" - пронеслось у меня в голове.
И не успел я о них подумать, как на палубе появился рыжий матрос, а за ним - полуживые, еле стоящие на ногах, Хомяков и Кобылин.
- Укатали сивок крутые горки! - весело гаркнул рыжий, повернулся и быстро исчез в недрах парохода.
Я предложил обессиленному Хомякову бутерброд с салом. Студент уставился в меня мутным глазом (другой совсем не открывался), сказал нехорошие слова, и пожелал, чтобы я скрылся навеки в морской пучине.
Ну, не хочет, как хочет. И предложил бутерброд Кобылину. А когда тот ненавистно на меня посмотрел, я сказал, что есть еще два - с колбасой и ветчиной, так что пусть ест и не стесняется, а когда поправится, купит нам с Андрюшкой большой торт-мороженое. На что Кобылин сказал, что он не только не стесняется, но и не перед чем не остановится, лишь бы меня... Но договорить он не успел, и громко рыча, бросился к борту.
Тогда я пошел к капитану и попросил у него порулить. Он мне отказал. Странный какой-то капитан... Но я не сильно расстроился, только плюнул в море, и опять стал играть в футбол с Андрюшкой.
Скоро пароход прибыл в пункт назначения.
Словно раненые, спускались студенты по трапу, тяжело опираясь на меня с Андрюхой, подбадривая друг друга измученными голосами. Мы же со своей стороны поднимали их дух веселыми туристскими песнями.
В городе я позвонил родителям и сказал, что у меня все хорошо, и что, когда я вырасту, то стану археологом и кандидатом.
Еще я позвонил Борьке Просикову и сообщил ему то же самое. А он сказал, что я идиот, но посоветовал найти клад, или, по крайней мере, захоронение фараона Рамзеса.
Я сказал, что фараоны, вроде как в Египте жили и Рамзесов там пруд пруди. "Да шут с ними, с Рамзесами, - ответил мне Борька. - Местного какого-нибудь найди фараона... Главное, чтобы при нем сокровища были, и побольше".
Да, хорошо бы... Тогда я бы смог купить гоночный велосипед, да еще на мороженое осталось бы.
Вечером того же дня, когда мы вернулись в археологический лагерь, Андрюха и я решили поднять настроение, притомившимся от солнца и писистратовки, студентам Хомякову и Кобылину, и придумали одну штуку...
Утром, ковыряясь в земле, недалеко от главного раскопа, я изо всей силы закричал:
- Нашел! Я нашел!
Ко мне подбежал Андрюшка, тоже издал крик изумления, как мы и договаривались, присел на корточки, и сделал вид, что с интересом рассматривает найденное.
- Чего нашли-то: клад или сундук с золотом? - лениво поинтересовался из раскопа студент Хомяков, а студент Кобылин через силу рассмеялся.
- Нет, кружку, а в ней записка лежит.
- Какая такая записка? - насторожился Хомяков. - На каком языке? На древнегреческом?
- Да не знаю я. Хрустит она, эта записка, ломается...
- Осторожно! Не трогайте! - завопил, сразу сбросивший с себя сонную одурь, студент Хомяков. - Это, наверное, очень старый папирус!
Вдвоем с Кобылиным, они быстро подбежали к нам и выхватили из моих рук страничку, вырванную мной из обыкновенной школьной тетради, и на которой четким почерком, совсем не на древнегреческом, а на современном русском, было написано:
Потомкам!
Будьте прилежны, студенты Хомяков и Кобылин!
Не пейте много писистратовки, чтобы вас потом не тошнило!
С большим приветом, предки из Фанагории!
Мы с Андрюшкой очень смеялись. Нам показалось, что шутка удалась. Даже Леонид Евгеньевич Миловидный, и тот развеселился.
Не смеялись только студенты. Побуревшие от злости, мрачные как грозовые тучи, они прогнали нас помогать рабочим - копать отхожие места для скоро приезжающих студентов младших курсов. Но мы быстро вернулись и принесли глиняную чашку, найденную рабочими во время рытья тех самых мест.
- Чаша! Канфар! - восторженно воскликнул студент Хомяков, и чуть не прослезился. - Видом этой чаши наслаждался...
- Это я наслаждался, - сказал Андрюшка.
- ...быть может, Александр Македонский!
- Да! Возможно, Александр был последним, кто пил из этой чаши, - продрожал голосом, задыхающийся от счастья, Кобылин.
- Нет, - покачал головой Андрюха. - Последний, кто из нее пил - это я. У меня была бутылка с крем-содовой водой, но не было чаши.
- Что?! - закричал Хомяков. - Маленький вандал! Это же историческая ценность, понимать надо!
- Да там много таких чашек, рабочие тоже из них пьют, только у них не крем-содовая...
Студенты, как ошпаренные, рванулись с места.
Вечером, лежа в палатке, и отбиваясь от злобного комариного племени, я размышлял о том, как мне найти сокровища.
Вдруг у входа раздались шаги. Потом глухой голос произнес:
- Эй, люди здесь есть?
- Здесь есть всякие, - осторожно заметил я, и покосился на храпящих Хомякова и Кобылина. - Но гостей никаких не ждем.
- Не узнали? Это я, ваш руководитель, Миловидный Леонид Евгеньевич. К нам заехал мой хороший знакомый, известный доктор, археолог. Думаю, вам будет интересно с ним познакомиться.
Я быстро вскочил и растолкал студентов. Занятно посмотреть на заезжего доктора. Кандидат у нас тут - перед глазами, а не его помощников, так я бы и вообще никогда не глядел!
Да, вечер оказался потрясающе интересным! Заезжий доктор таких историй порассказал, что мы с Андрюхой едва сдерживали себя, чтобы тут же ночью не убежать на раскопки и отрыть какого-нибудь Тутанхамона и Нефертитью.
В свою очередь студенты похвастались недавно найденным кувшином.
- Здесь когда-то плескалось вино, - сказал студент Кобылин, показывая кувшин профессору, и глаза у него при этом замаслились.
Я тоже заглянул в кувшин, но как ни напрягал зрение, ничего не увидел. Подняв с земли палочку, я опустил ее внутрь сосуда. Потом вынул. Палочка оказалась сухой.
- Здесь нет вина, - сказал я сурово, и подозрительно посмотрел на студентов.
- Его выпили древние греки... Давно... Было жарко... - бормотали они, почему-то волнуясь, и суетливо стали наливать себе чай.
Я неотрывно смотрел на студентов, и их лица мне не нравились.
- Да в конце концов, мы, что ли виноваты, что в кувшине нет вина! Что за вздор! - не выдержав моего взгляда, воскликнул Кобылин, неуклюже встал и пролил чай прямо на колени Хомякову. Тот громко завыл.
Ну что тут скажешь! За студентов перед доктором было просто стыдно. Мой папа в сто раз честнее их. По крайней мере, он никогда не ссылается на древних греков, когда у него в кувшине пусто.
А доктор все продолжал рассказывать истории, одну увлекательней другой, так что легли мы с Андрюшкой очень поздно и долго не могли заснуть под впечатлением от услышанного. Утром же проснулись самые первые - так не терпелось схватиться за лопаты и копать, копать, копать...
- Мы найдем сокровища и обогатимся! - восторженно пообещал я уезжавшему доктору.
- Обогатим коллекции наших музеев, - мягко поправил меня наш начальник-кандидат.
Но день шел за днем, а сокровища находили не я с Андрюшкой, а другие. Нам только давали посмотреть, и то - издали. А студенты Хомяков и Кобылин при этом злорадно скалили зубы.
Мне стало завидно, что все сокровища достанутся студентам и кандидату. Это несправедливо.
Я решил копать ночью, в одиночку. Андрюха - большая соня, и был бы мне только обузой. Но, конечно, я поделюсь с ним сокровищами, которые откопаю.
И в один из дней, дождавшись, когда все лягут спать и заснут, я тихо выбрался из палатки, взял лопату, и бодро зашагал на поиски сокровищ.
Я немного боялся змей и сколопендр, но все страхи прошли, как только я принялся за работу. Согревала мысль, что возможно мне повезет, я сделаю открытие и получу кучу премий и премиальных, или все-таки найду груду золота. И если его у меня не отнимут рабочие, студенты и кандидат Миловидный, то тогда уже ничто не сможет мне помешать купить гоночный велосипед.
Работая, не покладая рук, я очень устал, но добыча оказалась невелика. При свете фонарика я внимательно осмотрел найденное: обрывок ремня, несколько пуговиц, пара стоптанных сандалий, этикетка от "Красного крепкого", ржавый штопор, два смятых пластмассовых стаканчика и монета достоинством в один рубль тысяча неизвестно затертого года. Все эти находки, ну никак не могли быть предметами античного времени.
Я лежал на песке, слушал шум моря и смотрел на звезды. Вдруг передо мной явился призрак древнегреческого героя Ахилла. Он посмотрел на меня исподлобья и потребовал, чтобы я отдал ему найденный рубль. Я уперся. Тогда Ахилл обнажил меч... Но тут издали донесся петушиный крик, и призрак исчез.
Да, невезуха продолжалась. И тогда я решил переключиться на морскую археологию.
Местные мальчишки показывали мне монеты, вынесенные морем на берег, да и у Андрея был с десяток. Даже Леонид Евгеньевич Миловидный сказал, что они представляют определенный интерес, и предложил ему их продать. Но они не сошлись в цене.
Я мечтал найти монету с изображением Юлия Цезаря. Тогда бы уж точно вопрос с велосипедом был закрыт. Внимательнейшим образом я исследовал пляж, где мы обычно купались, прощупал каждый сантиметр, но ничего не обнаружил. Затем приступил к тщательному осмотру илистого, заросшего водорослями мелководья.
И вот, после долгих поисков, когда мне показалось, что я что-то нащупал, что цель близка и сердце в груди радостно трепыхнулось, а в мыслях я уже представлял желанную монету... в море, с оглушительными воплями, высоко взбрыкивая ногами и брызгаясь во все стороны, влетели Хомяков и Кобылин.
Своим топотом они разбудили, дремавшего на грунте чудовищного ската. И, ошалевший от студенческого беспредела, скат сделал то, что не удалось сделать прославленному воину Ахиллу - он меня поразил! И я рухнул, сраженный его шипастым хвостом.
Итак, монета осталась в море, я остался с носом, и вместо того, чтобы пополнить свою копилку, оказался в больнице, куда меня оперативно доставили расторопные Хомяков да Кобылин.
И это было невесело. В расстроенных чувствах, я написал домой письмо.
Дорогие папенька и маменька, пишет к вам бедный сын Вова.
Почему бедный? Да потому что у меня нет денег! А те, что вы мне дали, я потратил на покупку лозы для обнаружения кладов, но ничего, кроме сколопендр не обнаружил. Потом наш руководитель и кандидат, Миловидный Леонид Евгеньевич, объяснил, что мне подсунули поддельную лозу. К тому же, я сейчас лежу в больнице, куда попал по недосмотру двух недоумков: Хомякова и Кобылина. В результате пострадал от нападения хвостатого морского чудовища. Так что деньги могут понадобиться на лечение. И еще. Здесь очень жарко - сто градусов в тени. Без мороженого и газировки никак не обойтись! Срочно высылайте много денег. Мой адрес: г. Темрюк, городская больница №1, палата №6.
Крепко целую, сильно вас любящий, но, повторяю, очень бедный
сын Вова.
Пока я писал письмо, мимо меня, кровожадно улыбаясь, пробегали медсестры со шприцами в скрюченных руках.
"Вампиры!" - содрогнулся я в ужасе.
Под вечер я забылся тревожным сном, поминутно вздрагивая и просыпаясь от испуга, что придет эта нечисть и выпьет мою кровь.
И опять во сне донимал меня Ахилл. Он явился в блистающих доспехах и снова стал кричать, чтобы я отдал ему рубль. Затем перешел на древнегреческий, а стоящие рядом с ним - О, ужас! - студенты Хомяков и Кобылин переводили его вопли на русский. И то, что они переводили мне очень не нравилось. Наконец, ужасно гримасничая, и не переставая при этом громко кричать, Ахилл, с копьем наперевес, бросился на меня и ткнул острием прямо в сердце. Мне все-таки удалось увернуться, и наконечник вошел в левую подмышку. Я ахнул... и в очередной раз проснулся.
Подмышкой торчал градусник, а надо мной нависла медсестра и зло улыбалась.
"Оборотни!" - подумал я, скривил ответную улыбку и отвернулся к стенке.
За завтраком я познакомился с соседом по столу - Валькой, щуплым на вид мальчишкой, но с неожиданно басовитым голосом.
- Тебя еще не оперировали? - спросил он меня.
- Нет еще, - вздрогнул я.
- А меня уже, - похвалился он, и, задрав рубашку, показал малюсенький, едва видимый шрам под правой лопаткой.
- Кто это тебя так тяпнул, крокодил?
- Нет, петух укусил.
- Разве петухи кусаются?
- Наш кусается. Почище крокодила. Недавно дядю Жору чуть до смерти не искусал.
- За что?
- Да тот перышко хотел у него выдрать.
- Зачем же оно ему понадобилось?
- Вина самогонного много выпил, да и вообразил себя султаном. А какой султан без чалмы? Вот и решил ее перьями украсить.
- А у вас корова есть?
- Есть.
- Тогда побереги дядю.
- А при чем здесь корова?
- Вдруг в следующий раз он себя викингом представит. А они на голову надевали шлем с рогами.
Валька задумался.
- Так ты считаешь, что мне операцию делать будут?
- Непременно будут. Но не бойся. Ведь ты уже взрослый мужчина.
- А что, только взрослым делают операции?
- Конечно! Детям делать операции неинтересно.
В палате меня осмотрел доктор. Он вертел меня из стороны в сторону, заставляя приседать и поднимать ноги.
- Так, так... Хорошо, просто замечательно, - бормотал он, в очередной раз заставляя меня делать какое-то гимнастическое упражнение. - Через час явишься в сто второй кабинет, там тебя еще раз осмотрят. А теперь отдыхай, мальчик... - Доктор внимательно посмотрел на табличку, прикрепленную к спинке кровати, - ...мальчик Брусникин.
- Желаю оперироваться, а не в кровати валяться, ведь я - настоящий мужчина! - решительно заявил я. - В кровати я и в Москве валяться могу... Ой! - вдруг вырвалось у меня, и я схватился за щеку.
- Что такое? - встревожился доктор.
- Зуб! - промычал я.
- Ну, это дело поправимое. Зайдешь в тринадцатый кабинет к доктору Шершавому. Он с тобой быстро справится.
А немного погодя, в палате объявился и первый гость - Андрюшка.
Слегка помявшись, он поинтересовался, не написал ли я завещание.
- Какое завещание?! - закричал я.
Андрюшка пожал плечами.
- Ну, мне сказали, что ты серьезно болен... В таком случае принято писать завещание, в котором ты отдаешь родственникам и близким друзьям самое дорогое что у тебя есть. Вот я и подумал, что ты мне отпишешь свой замечательный красный рюкзак, перочинный ножик... Ну, все, что ты с собой привез.
- Я сейчас тебе отпишу, подожди немного, - грозно сказал я, поднимаясь с кровати. - Сейчас, вот только встану и отпишу...
Что-то в моем голосе Андрюшке не понравилось, и он быстро исчез из палаты.
Скоро в дверь постучали, слегка ее приоткрыли, и я подумал, что возвращается мой приятель, и что если он опять ляпнет что-нибудь насчет завещания, то я ему...
Но это оказалась Танька Пушкова, тоже приезжая, только из Краснодара, и отдыхавшая в Тамани вместе с мамой у родственников. Она принесла цветы.
- Хорошо, что не искусственные, - буркнул я, - а то приходил тут один...
- Сильно мучаешься? - сочувственно спросила Танька.
- Да не очень.
- Жаль, что так случилось. Ты был настоящим археологом и товарищем.
- Я выздоровлю!
- Кто ж его знает. - Она вытерла кружевным платочком глаза.
- Осложнений и нагноений у меня нет!
- Не нервничай ты так. Уж очень ты легко возбудимый, Вовик. Подожди, еще все будет. Тазик надо под кровать подставить, вдруг затошнит...
С трудом себя сдерживая, я предложил ей покинуть больничное помещение, иначе я действительно воспользуюсь тазиком.
Она опасливо попятилась.
- До свидания, Вова. Держись и мужайся! Если получится, то выздоравливай. От души тебе этого желаю.
Тут дверь снова открылась, и на пороге показался студент Кобылин.
- Что, Кобылин! - завопил я. - Белые тапки принес? Хотя чего я спрашиваю... Я здоров, Кобылин! Я абсолютно здоров! Просто притворяюсь. Я еще буду жить!
Прокричав все это, я в изнеможении откинулся на подушку.
- Ты что разорался, заболел, что ли?
- А ты не знал?
- Я-то, положим, знал, а вот больному всей правды знать не обязательно.
- Выкладывай, - сказал я побледнев, и с трудом опять поднимаясь с кровати. - Говори, что знаешь.
Кобылин сокрушенно посмотрел на меня и покачал головой.
- Ты, главное, не волнуйся.
- Не томи, говори!
- Сейчас, только окно открою. Тебе нужен свежий воздух, а то неровен час и в обморок упадешь.
- Да говори же! Перестань меня мучить, бабуин!
- Это кто бабуин? Да если бы ты не был ужасно больным...
- Каким таким ужасным! - Что-то оборвалось у меня в груди.
- Вот видишь, опять побледнел. А ты нуждаешься в спокойствии... мужественном.
Я застонал.
- Воды... газированной... Дайте скорее воды!
- Сейчас принесу, - услужливо отозвался Кобылин. - Только вот сам попью. Успокойся, у тебя приступ. Так вот, как бы тебе поделикатней сказать... Я же знаю, с тяжелобольными надо помягче. Не пугайся. Глубоко вздохни...
- Сгинь, Кобылин! Уйди! И никогда не показывайся мне на глаза!
- В таком случае, прощай, Брусникин. Да, кстати, тебе привет передавали: рабочие, Леонид Евгеньевич... Все, все, ухожу... Только не волнуйся.
- А я тебе привет лично передам! - громко закричал, ворвавшийся в палату, жизнерадостный студент Хомяков. За его спиной маячил рыжий матрос.
Я стал вытирать, обильно выступившую на лбу испарину.
- Устал я, Хомяков... Скройся! - только и смог проговорить я.
- Ну, ну! Не закрывай глазки-то, Вовка, не закрывай! Живой ведь еще...
Я чувствовал, что у меня предобморочное состояние, которое в любой момент может перейти в обморочное.
- Эй, Вовка, ты чего, в обморок, что ли намылился? Не надо, не падай, ты ведь не девчонка какая-нибудь.
- А-а-а! Доктора! Позовите доктора!
На мой крик прибежала медсестра, и я стал умолять ее не пускать больше ко мне этих бабуинов.
- Каких бабуинов, Вовочка! У тебя жар, ты бредишь. Это же твои друзья по экспедиции.
- Нет у меня здесь друзей, нет! Тут только доктора, вампиры и бабуины. А они у меня в друзьях никогда не водились.
- Уходим, уходим, - поднял руку Кобылин. - Да, забыл, в коридоре ждет Андрюшка.
- А чего он ждет?
- Говорит, что ждет, когда ты совсем ослабеешь.
Наконец они все ушли, и я смог вздохнуть с облегчением. После всех этих посещений, я шел в тринадцатый кабинет почти как на праздник.
Но праздник не случился.
Когда я вошел в кабинет, то увидел мрачного мужчину, похожего на громилу из фильма про гангстеров, с редкими волосами и такими же редкими зубами, сильно испорченными кариесом. Я дернулся назад, но был ловко схвачен огромной лапищей.
- В сердцах людей заметил я остуду, - с горечью произнес доктор Шершавый.
Я опять было дернулся к выходу, но снова был схвачен и водворен в кресло.
- Нервный мальчик, нервный... Надо лечиться. Ничего, сейчас сделаем укольчик... и не один. Спокойно! Не шевелись, а то прикую к креслу, чтобы не вертелся. Нынче очень много вертлявых мальчишек пошло, впрочем, как и девчонок. Не люблю... Так, берем инструмент...
Меня словно парализовало. Я слабо шевельнул языком.
- Что?! - возмутился доктор. - Нет, это не отбойный молоток. Какое заблуждение! Правда, не больно? Ну что же ты кричишь! Закрой глаза, легче будет.
- Навечно? - выдавил я из себя.
- Там посмотрим, - рассеянно сказал доктор. - Да что же рот у тебя такой маленький! Небось, когда ешь - так до ушей его разеваешь, а тут сверло никак не засунешь! А слюней-то, слюней - как у двугорбого верблюда... Не надо плеваться, не надо, не в кинотеатре! Так, входим в дупло...
- Не надо входить! - закричал я в ужасе.
- Теперь не я, сама судьба так хочет, - промурлыкал гангстер Шершавый. И вошел...
В его глазах я прочитал свой приговор.
Пошатываясь, я шел по коридору к главному доктору, который осматривал меня утром. Перед его кабинетом сидел Валька.
- Ты тоже к доктору? - спросил он.
- Да.
- Смотри-ка, еще на ногах держишься, петушишься...
- Но я...
- Ничего, скоро уже будешь лежать...
- Но...
- ...на операционном столе.
В который раз за сегодняшний день я побледнел, и даже, скажу честно, пошатнулся.
- Что это с тобой? - обеспокоился Валька. - Голова кружится? Это плохо... Да ты весь дрожишь. Ну-ка, давай быстро к доктору, а то он не успеет тебе сделать операцию. Я тебя пропускаю. И голова мне твоя не нравится, падает все время, - как только на плечах держится! Ничего, не робей воробей, может и вылечат... Правда, я не слышал, чтобы этот доктор хоть кого-нибудь вылечил. Но ведь всякое случается. Вдруг тебе повезет.
Мои глаза заволокло какой-то пеленой, и я опять едва не упал в обморок.
В кабинете, главный доктор сказал, что никакой операции мне делать не станет. Вот тут-то я, наконец, упал в обморок по-настоящему.
- Какой-то ты слабосильный мальчик, - сказал мне доктор, когда я открыл глаза. - Ранка-то пустяковая. Недельку еще процедуры поделаем, а там и домой, домой...
А к концу недели приехала мама. Еще неделю мы провели у мамы тети Вали, а потом отправились домой - в Москву.
...Как только учительница положила на стол Вовкин дневник, Игорь Сабельников сказал, что на следующий год он тоже поедет на поиски сокровищ. Еще несколько ребят пожелали составить ему компанию. Откровенно говоря, мне тоже захотелось иметь свою долю.
Учительница призвала нас к тишине, а Ритка Сурикова подняла руку и сказала:
- Нина Федоровна, негодяй Сестренкин плюнул в меня бумажной пулей, а это противно!
Колька возмутился:
- Это она выдумывает! А слюна у меня целебная, я ей раны смазываю и в аптеку сдаю.
- Да что за дурь на тебя нашла, Сестренкин! - воскликнула Нина Федоровна. - Видимо, придется поговорить с твоими родителями. И ведь парень способный, мог бы вести себя и учиться лучше.
- Папа сказал, что я не могу учиться лучше: каков, говорит, горшок, столько в него и влезет.
Учительница вздохнула.
- Да, вот еще... Несколько слов я хотела сказать Жене Лисицкому. В своем дневнике он описывает, как поймал на крючок очень большую рыбу, и пока тащил ее к берегу, акулы объели рыбу до состояния скелета.
- Это верно, - сказал Женька. - Много лишений мне пришлось претерпеть.
- Каких же?
- Как каких! Акулы лишили меня рыбы, рыба лишила крючка, а папа лишил меня мороженого за то, что я не принес обещанной рыбы.
- У писателя Хемингуэя есть повесть, удивительным образом похожая на твою историю. Только написана гораздо раньше и лучше. По этой повести сняты кинофильмы. Ты случайно не смотрел?
Лисицкий отрицательно помотал головой, а учительница в который уже раз за урок вздохнула.
Ох и любит же вздыхать наша Нина Федоровна! Если бы состоялся чемпионат мира по вздохам, она могла бы рассчитывать на золото.
- Ну и врун же ты, Лисицкий, таких еще поискать надо! - засмеялся я.
Сережка тоже рассмеялся. Смеялся он недолго, так как получил затрещину от Женьки. Пришлось мне вмешаться. Но последнее слово осталось за Ниной Федоровной.
- Лисицкий, почему ты ударил Томилина? - закричала она.
- Я не хотел ударить Сережку, а хотел Просикова, просто он подвернулся первым.
Объяснения Лисицкого учительницу не удовлетворили, и она вызвала его родителей в школу. И вдобавок обещала зайти к моим. Надо сказать, что она живет недалеко от нашего дома, и свое обещание выполнила в тот же день.
К счастью, когда вечером учительница позвонила в нашу дверь, никого кроме меня не было: папа еще не пришел с работы, а мама вышла в магазин.
- Добрый вечер, Боря! - сказала Нина Федоровна.
"Какой же он может быть добрый, если вы пришли на меня жаловаться", - подумал я, но тоже пожелал ей приятного вечера и сказал, что родителей нет дома.
- А когда они будут? Я их подожду, если ты разрешишь.
- Я-то разрешу, но... - тут я развел руками и напустил на себя огорченный вид. - Только без их разрешения - мое разрешение не считается. Они в кино ушли, а потом в театр пойдут, или в музей.
- Ну если так, то зайду в следующий раз.
- Заходите, Нина Федоровна, будем рады вас видеть, - с чувством соврал я.
- Гм! - хмыкнула она уходя.
Эх, ну и дубина же я! Надо было сказать, что родители уехали в длительную командировку к бабушке и вернуться только к школьным каникулам. А потом я бы их опять послал куда-нибудь. Подальше.