Полярник смотрел именно в глаза Николаю хитро, насмешливо, самодовольно, с превосходством.
Мелькнула мысль : «Совпадение. Нервы напряжены, - пригрезилось…». Но этот пренебрежительно-надменный, очевидно ЖИВОЙ взгляд был направлен именно в лицо Николаю.
- Эй, бойцы, помогите там, внизу, товарищу кабанчика освежевать. На дрыне каком-нибудь на первый этаж несите, там я сейчас материализую кухню. - распоряжался Мишаня магистр, оторвавшись от аппарата Корявцева. - Тит, пойди, пособи хлопцам.
Трофимыч, два других стрелка и Тит, топоча сапогами двинулись к выходу. Говорили, что нужен топор, нож разделочный, что хорошо бы сало засолить. Двое солдат оставили свои ППШ в углу, там же, где стояли прислоненные к стене «калашы», и только Трофимыч не расстался со своим висевшим за спиной автоматом.
Николай вглядывался в мраморный лик полярника. Дмитрий Григорьевич взглянул в на Николая, на статую, которая глядела на латиниста и ощутил ужас. Мраморная физиономия полярника стала расплываться в зловещей улыбке, а мраморная рука с тихим, почти вкрадчивым скрипом потянулась к коробке кобуры.
- Э, войны. стой! Оружие к бою! – закричал Дмитрий Григорьевич.
НКВДешники и гигант Тит остановились, стали оглядывался, не понимая, что произошло . Николай отшатнулся от саркофага, едва успев уклонится от удара мраморным унтом, выхватил свой револьвер. Но мраморный маузер полярник выхватил быстрее и Николая, и Дмитрия Григорьевича, который тоже рванул из-за пояса свой наган.
Еще миг – и… Что бы произошло через миг, Дмитрий Григорьевич не мог представить, ибо не представлял, как стреляет мраморный пистолет.
С душераздирающим криком Нюра выпрыгнула из-за компьютера, ухватив за плече Минипигса, что бы и его увлечь за собой. И долго выдергивать американца ей не пришлось. Минипигс подскочил, опрокинув стул, и вместе с Нюрой прижался к стене, прикрывая плечом девушку.
Шары в паники зашатались, забились друг о друга, затолкались под потолком.
Орел сорвался с высокого тисового шкафа, и хлопая, и свистя, огромными крыльями ринулся на полярника. Но было поздно, маузер уже смотрел в лоб Николаю, а револьвер оступившийся латинист еще держал направленным в потолок.
Но прогремел не выстрел, а звонкий, твердый удар камня о камень. Полярник дрогнул схватился за лоб, и в это мгновение спикировавший к его руке орел оттолкнул когтистыми лапами ствол маузера.
- Контр-р-ра!. - Рыкнул полярник, сбрасывая другой рукою с пистолета орла, и снова хватаясь за лоб, где появилась шербинка..
- Ах, ты! Етить!... – к всеобщему изумлению крикнул выпрямившийся мраморный агроном, метнувший в полярника свою лупу.
Николай ощутил странное тепло, и на несколько секунд даже жар, пахнувшие от статуй. «Видимо, процессы трансформации материи сопровождались выделением термической энергии», - успел подумать латинист.
И тут загремел ППШ Трофимыча. Полярник вскрикнул и полетел задом в щель между саркофагом и стеной. Грохот от падения был все еще громким и тяжелым, ибо переход метаморфической кальциевой породы в живую биологическую ткань не был завершен. Это и спасло покорителя полюса. Над саркофагом появилось облачко мраморной пыли, разгоняемое по кабинету махом крыльев орла, а из щели донесся каменный срежет, переходящий в кряхтение и сменившая его матарщина.
Но, слава Богу, недо-окаменевший полярник остался без оружия. Орел отчаянно хлопая крыльями, и отвечая матерным клекотом на ругань полярника, отлетел в сторону вместе с маузером в лапе Ствол и магазин пистолета уже были металлическими, а рукоятка, ударный механизм оставались мраморными. Птица метнулась мимо попятившихся шаров к выходу, но не донесла маузер до двери, и уронила под ноги отскочившего в сторону Трофимычу. Продолжая ругаться орел затряс ошпаренной лапой, бряцая когтями.
- Жжется Сволочь!...
- Э-э-э… контра! К станке! Агроном… Сука эссеровская! –рычал полярник. – Не стреляй. Над саркофагом поднялась одна, а затем другая его рука. Трофимыч подскочи к полярнику с направленным в бледного, будто присыпанного мраморной пылью полярника автоматом.
- Встать!
- Вот, падла. - сказал агроном, обращаясь к Мишане, Минипигсу и Дмитрию Григорьевичу. Это ж, как только вы выходили из кабинета, он начинал меня блатовать, что бы вам шеи свернуть, головы пооткручивать. Шефу какому-то на радость! Все про шефа телепатировал.
- Позвольте а вы кто? Вы же, тоже статуя? –недоуменно спросил Михаил.
- Я – агроном. Хлебобогатов Андрей Федорович. Ну, да, тоже статуя, статуя агронома. Сначала в колхозе по Ростовом-на-Дону, потом в «Заготзерно» областном работал… Вот, статуей сделали, миг выловили. - агроном. У нас же, как у статуй.
- У вас? Вы что, статуи, объединены в сообщество?
- Так и не в одно!
- У меня одно. У этого, видишь, - Андрей Федорович кивнул на вставшего у стены с поднятыми руками полярника, пули сбили ему шлемофон, - какое-то свое, другое.
- Вы сказали про миг.- сказал Николай.
Он отскочил в угол к автоматам, спрятал свой револьвер и схватив калаш, сбросил предохранитель.
- Да, что за миг? – спросил Дмитрий Григорьевич.
- Ну как, миг наивысшего отражения сущности человека, его, так сказать, нутра. В статуях это мгновение когда это нутро эта… э..
- Природа. – подсказал Николай.
- Мгновения, когда природа… э-э …
- Проявляется.
- Проявляется, вот именно… - агроном рассеянно обернулся к своему саркофагу и поднял с его крышки уже полностью перематериализованный золотистый колосок. - …вот тебе и перестройка.
Дмитрий Григорьевич подошел ближе и усмехнулся шутке, глядя на колос в руках агронома. Почему-то все почувствовали к агроному несомненное доверие.
- Действительно, перестройка.
- Так понимаете, она постоянно идет.
- То есть? - спросил Николай держа автомат у плеча поднятым вверх дулом.
- Люди все время меняются-перестраиваются их организмы, их мысли, их замыслы. Но в определенный момент природа, как вот, товарищ подсказал, суть человека, она проявляется во всей полноте. И художнику, скульптору, удается подметить, уловить этот момент. Не всегда правда…
Как вот этот колосок вызрел и стоит несколько дней. Так и человек вызревает на некоторое время, но не на дни не на часы, а на секунды или даже доли секунд.
Агроном замолчал уже не гневно, но с презрительным безразличием посмотрел на полярника . - Этот момент, ради которого, можно сказать, и живет человек, к которому всю жизнь идет, ради которого работают его организм, душа, разум.
- Короче, оргазм, – подытожила стоявшая у стены Нюра – оргазм разума.
- Да, - посмеиваясь, кивнул агроном - а еще и души, и тела, и дела. Потому что этот всплеск способностей, силы…
- И таланта… - подсказал Николай.
- И таланта,- верно говорите, - такой момент, я говорю, просто так проявиться не может, только в каком-нибудь наиважнейшем деле. Длится, как я сказал, один миг и дальше наступает перестройка, утечка сил.
- С утечками мы знакомы! – рассмеялся Дмитрий Григорьевич.
Николай тоже заулыбался, и отвернулся.
- О, утечки! Их находить, - наш бизнес! – воскликнул Минипигс.
- Это в каком смысле: «знакомы», «бизнес»? – с вежливой улыбкой, не понимая, чему так возвеселились слушатели, спросил Андрей Федорович.
- Да, мы сами из Водоканала, – пояснил Дмитрий Григорьевич – там утечек хватает.
- А, вон оно что? – сказал агроном, и тоже рассмеялся.
- А это чудо полярное откуда? – спросил великий магистр Мишаня.
- А хрен его знает. Вы же его сами материализовывали, - где его прототип откопали?
- Вы бы чего полегче спросили! Помнил бы я, откуда этого дядю скачал!
- А потом на него воздействовали в период материализации какие-то враждебные силы, как, впрочем, и на меня. Мне начали сначала непонятно откуда телепатировать-внушать, соблазнять: «Такой-де рекордный урожай получишь, такой урожай снимешь, - тридцать пять центнеров! Госпремия светит»… Потом этот стал мне толдычить, тоже телепатически, якобы, если вас порешим, получу премию с этого горшка перенесут в родной совхоз и так перематериализуют, что раздвоишься статуя останется в селе на площади стоять а сам биологическую робу получишь, пойдешь снова гулять. Так-то я давно помер, в смысле, тот я, заслуженный ученый агроном, с которого меня же, уже как статую сварганили. Вы поняли: пойду по станице баб пугать. Скажут: призрак! Итить!... Вы перевели в мрамор работу одного ростовского скульптора, он меня еще до перестройки, - я имею в виду, до горбачевской перестройки, в восемьдесят пятом году, - в глине изваял, в гипсе отлил. Это потом уже меня ваш уважаемый товарищ магистр перевел а мрамор, да на горшок поставил».
- Это саркофаг. Копия саркофагов Медичи – поправил Андрея Федоровича Мишаня.
- На мусорный контейнер похож. Я вам одно могу сказать: при жизни, конечно. Я был бы не против добиться рекордных урожаев и, что греха таить, от государственной премии тоже не отказался бы. А сейчас она мне на кой? Да и если перематериализовали бы, дали еще маленько пожить, я бы, понятно, не в родную станицу вернулся, не к родне, - зачем их в ужас вгонять? А так, чисто из интереса, что там, в реальном мире, твориться, устроился бы в Ростове сторожем, пожил, посмотрел… А в Заготзерно, - жить на нервах, - или снова по степу агрономом метаться, - не хочу! Все, проехали. Дубль – два мне не надо.
Дмитрий Григорьевич молча кивнул.
- Наработался?
- Но ты ж, понимаешь. я хоть и не против премий и почетных наград, тогда когда меня Василич, скульптор, слепил, (а лепил по фотографии, мне ему позировать времени не было), так вот, тогда я переживал те статуйные моменты, про которые я говорил. А здесь, пока на горшке стоял, - кумекал, кумекал, да, и с другими ребятами-изваяниями телепатически общались, и вот, пришли мы к мысли: «А что если, вот эти, - агроном кивнул на полярника, из-под поднятых рук злобно озиравшего всех в кабинете. – специально ищут острых ощущений, что бы, как говорится, догнаться до этого статуйного, скульптурного-момента.
Им страстей не хватает, вот они и мутят. Я же видел эту вашу сегодняшнюю историю с золотой статуей.
- Да, ты прав, ты прав… Скорее всего, так оно есть, но надо узнать, какими возможностями эти ребята располагают? - вздохнув, согласился Николай и обернулся к полярнику, направив ему в лоб свой калаш. - Ну, товарищ полярник, на кого работаешь?