Кошачий глаз

Антонуан Бурый
Нет ничего более случайного, чем закономерность. Это бесспорно так, потому что очевидно, что нет ничего более закономерного, чем случайность. И, если будущее представляется нам каким-то неясным, как например, загадочная туманность Кошачий глаз, и нам кажется, что от наших решений что-то зависит, то, оглядываясь в прошлое, мы понимаем, что по-другому быть просто не могло, и на самом деле, выбора у нас никакого не было. Вот, например, представьте себе – в асфальте образовалась трещина. Клали этот асфальт недавно, и старались, когда клали, но, по глупому недоразумению положили в лужу, что, безусловно, запрещается технологическим процессом. И, конечно, было это сделано не специально, ведь не было таких указаний – класть в лужу, но российский человек не может существовать в абсолютной гармонии, где всё ровно, чётко, проверено и скучно. Он сам этого не понимает, но ему нужны трещины и дыры в асфальте. Мало того, этого не понимает и таджикский гастарбайтер, который асфальт кладёт. Просто утром шёл ливень, а днём было указано заасфальтировать. Распоряжения нужно выполнять, невзирая на возникающие при этом трудности. А кто знает, может быть, именно эта трещина способна сыграть в чьей-то судьбе роковую роль…
Она приглянулась мне сразу, но сначала я подумал, что журавль в руке в виде бутылки пива, безусловно, ценнее аиста в небе в образе симпатичной девушки. Потому что пиво, хоть это всего лишь напиток, довольно часто оказывается ценнее женщины со всеми её проблемами, заскоками, головными болями и тому подобной глупостью. Потому что с тех пор, как десять лет назад от меня ушла жена, пиво стало моей единственной постоянной женщиной. И вот уже десять лет я, возвращаясь с работы, садился на эту лавочку, как это у нас принято, ногами на сиденье, а задницей на спинку, и в огромных количествах, невзирая на снег и дождь, каждый рабочий день потреблял этот вредящий здоровью напиток. В первое время у нас была большая компания, мы шутили и веселились, но постепенно у моих приятелей появлялись заботы, жёны, дети и прочие жизненные трудности; ряды наши редели, и, в конце концов, я остался один и уже не представлял себе, как можно после тяжёлого трудового дня не выпить несколько бутылок любимого напитка. В общем, этот процесс стал для меня во многом ритуальным, и я уже и не думал, что может произойти нечто, что нарушит привычный ход событий. Но, как ни странно, это произошло, и я теперь не представляю, как бы сложилась моя жизнь, если бы не этот случай.
Своим высоким и тонким каблуком девушка угодила прямиком в трещину в асфальте, образовавшуюся в результате профессиональной деятельности непрофессиональных рабочих. Каблук правой ноги хрустнул и сломался пополам. И я, скорее всего, никак не прореагировал бы на это событие, если бы не оброненная ей вследствие этого случая фраза:
- Ой, ну что же это я, а?
Это было сказано с такой детской непосредственностью, с такой наивностью, что я отчётливо понял, что, пиво, конечно, лучше, чем женщины, но при некоторых обстоятельствах, женщины бывают гораздо лучше, чем пиво. Я отставил в сторону недопитую бутылку, и в два прыжка подскочил к девушке.
- Вам помочь?
- Донесите меня до дома, - сказала она своим ангельским голоском, - вы не оставите меня одну пропадать! Я же совсем не могу идти!
Что за вопрос? Конечно, не оставлю!
Она была практически невесома – как пушинка, способная воспарить от малейшего дуновения ветра. Я почти летел над поверхностью покрытого выбоинами асфальта, лишь изредка останавливаясь, чтобы удобнее взять незнакомку. Метры шли за метрами, проплывали мимо жилые дома и административные здания, но, сколько оставалось до нужного дома, я не имел ни малейшего представления. Постепенно пушинка начинала обретать свой вес, а мои руки – дрожать и плохо слушаться. В конце концов, даже очень худая женщина может весить килограмм пятьдесят, а это, как-никак, сравнимо с весом мешка цемента. Вот и попробуйте с этим мешком побегать, да ещё при этом шутить и улыбаться. И самое невыносимое во всём этом то, что совершенно непонятно, когда мы, наконец, дойдём до заветной цели путешествия. А цель может быть при этом либо ужасно далеко, либо прямо за ближайшим поворотом. «Ничего, - думал я, - зато теперь инициатива в моих руках. Надо всего лишь остаться у неё на чай, а это, при известных обстоятельствах, должно получиться довольно просто. Это ведь практически подвиг – выручать женщину из сложной ситуации, да и вообще, ей нужно благополучно добраться до своей квартиры, а я должен был обязательно её проводить, иначе как она со сломанным каблуком то? А потом, когда мы останемся с ней наедине…»
- Мы пришли, мой мышонок, - произнесла она своим ангельским голоском так ласково, что от неожиданности я её чуть не выронил. Впрочем, не дожидаясь, пока её поставят на землю, она выпорхнула из моих рук на морщинистый асфальт и уже через пару секунд исчезла в подъезде рядом стоящего дома, напоследок послав мне воздушный поцелуй и крикнув, что мы ещё увидимся.
- Пока, моя кошечка, - растерянно произнёс я в ту сторону, где ещё недавно стояла моя… Моя возлюбленная? Нет, не то слово – я всё ещё не верил в любовь с первого взгляда, хотя сегодня это неверие немного поколебалось. Моя… вселенная… Да-да, именно так – каждый человек в некотором роде вселенная, со своими солнцами, планетами, туманностями Кошачий глаз и лУнами, а эта вселенная должна быть моей. И будет моей!
Вспомнив старый фильм, я попятился в сторону палисадника, росшего напротив дома. Там наощупь сел на какую-то лавочку, пытаясь ни на секунду не отрывать взгляда от подъезда, в котором скрылась незнакомка. Если теория окажется верной, в течение нескольких минут должно загореться одно из окон, и тогда я точно узнаю, где она живёт. Но прошло гораздо больше времени, чем того требовала логика, а ни одного окна не загорелось; некоторые из них даже погасли. С неба на меня укоризненно смотрела загадочная туманность Кошачий глаз. Я её не видел, но ощущал её присутствие. Я не знал, почему о ней вспоминал в те дни - тогда я этим вопросом не задавался.

Именно в то время я в первый раз изменил пиву с женщиной. Жизнь превратилась в сплошное мучение – едва заканчивалась работа, я бежал к скамейке, сидя на которой впервые её увидел, потом к её дому, потом ещё раз к скамейке. Или сначала к дому, потом скамейке, потом к дому. Или только к дому, или только к скамейке. Но всё было напрасно – среди тысяч разнообразных женщин, проходящих мимо, не было единственной, которую я так ждал.
Она пришла тогда, когда надежда почти иссякла. Просто подошла сзади, легонько приобняла за плечи и тихо шепнула в ухо: «Пойдём со мной». От неожиданности я вздрогнул и резко обернулся. Сердце с восхищением ёкнуло.
- Ты?.. – произнёс я, всё ещё не веря своим глазам.
- Я, - произнесла она, - а ты кого здесь ещё хотел увидеть?
Она сказала, что у неё есть два билета в кино на вечерний сеанс, и что если я хочу успеть, надо сильно поторопиться, нужно бежать, что есть мочи. И я побежал, наверное, впервые за десять лет. Побежал, тяжело дыша и тайно отплёвываясь, не веря своим глазам, ушам и всем остальным органам, контактирующим с внешним миром – всем вместе и каждому по отдельности.
Мы сели на последний ряд, в удивительно пустом зале – зрителей в нём практически не было. И, совершенно не интересуясь происходящим на экране, я периодически пытался обнять девушку, или схватить за коленку, но каждый раз она вежливо, и при этом весьма настойчиво, убирала мою руку таким же машинальным движением, как будто я был назойливой мухой, жужжащей и не дающей спокойно заниматься своими делами. Впрочем, под конец сеанса мне всё-таки удалось приблизиться к ней на более близкое расстояние, но за этим ничего не последовало, потому что практически сразу начались финальные титры, в зале включили свет, а она резко встала и направилась в сторону выхода. Я какое-то время просидел в той же позе, а потом вскочил и пошёл быстрым шагом за ней.
Около своего подъезда она резко остановилась, обернулась на меня и сказала ему неожиданно ласково:
- Зайдёшь на чаёк, мой мышонок?
От неожиданного счастья, меня перестал слушаться язык, но я с трудом пробормотал:
- Чаёк?.. Да, зайду… Кошечка…
Не помня себя, я поднялся по ступенькам, просеменил за дверь, потом по другим ступенькам поднялся к лифту, при этом так впиваясь взглядом в предмет своего вожделения, что иногда мне казалось, что этот взгляд материален.
Она нажала на кнопку этажа; лифт поднялся, как казалось, чертовски медленно, но всё-таки результативно; она подошла к двери, поискала в сумочке ключи, нашла их, открыла дверь, потом обернулась, произнесла:
- Извини, но чай кончился, - и захлопнула дверь прямо перед моим носом. Надо сказать, что произнесено это было таким сладким голоском, что, если бы я судил только по интонации, у меня не возникло бы никаких сомнений, что надо броситься за ней. Но слова я понял, время было потеряно из-за замешательства, а дверь оказалась железной.
- Да не надо мне чай, - кричал я в закрытую дверь, - я вообще кофе пью…
Но этот крик или не был услышан, или был проигнорирован. Какое-то время я звонил и стучал в дверь, что-то кричал, пока из соседней квартиры не вышла женщина, пригрозив вызвать полицию, в связи с чем на этот раз пришлось уйти.
Я пришёл следующим утром, поднялся на нужный этаж, позвонил в дверь, но открыл незнакомый лысый мужчина атлетического телосложения.
- Простите, я, наверное, ошибся адресом, - вероятно, я густо покраснел. Я вдруг осознал, что даже не знаю, как её зовут.
- Отнюдь, - ответил мужчина, - она снимала у меня квартиру, но сегодня утром съехала.
- Ут… - попытался сказать я, но дверь снова захлопнулась перед моим носом. Я посмотрел на часы. Они показывали восемь.
- Утро! – заорал я, подбежал к двери и принялся дубасить в неё кулаками, - утро же! Куда она уехала? Когда? А вы тогда кто?
Дверь открылась, и на пороге опять появился лысый мужчина. Вид у него при этом был такой, что я предпочёл молча капитулировать.
Оставался лишь всё тот же вариант со скамейкой. А что ещё делать в сложившейся ситуации?
За последующие несколько дней я перевыполнил полугодовой план по потреблению пива, несмотря на то, что такого плана у меня никогда не было. Просто сидел и поглощал его, бутылку за бутылкой, всматриваясь в лица проходящих мимо девушек и пытаясь разглядеть в нём единственное, которое нужно, каждый день убеждаясь в тщетности своих попыток, но всё-равно завтра приходя снова. Большая вселенная смотрела на меня поочерёдно, то солнцем, то звёздами, смеясь надо мной, над моими ничтожными попытками найти и завоевать мою малую вселенную. Впрочем… Впрочем, она меня всегда находила сама.
Я их увидел на улице, они стояли и целовались у всех на виду – моя вселенная и этот неприятный лысый тип атлетического телосложения. Неожиданно нахлынувшая ярость взяла верх над всеми остальными чувствами, я схватил то, что у меня тогда было под руками – полупустую бутылку пива, и кинулся к этому мерзавцу, расплёскивая в разные стороны недопитые миллилитры, что-то яростно крича и брызгая слюной. Я хорошо помню застывшую гримасу ужаса на лице, ещё не успевшем перестать быть самодовольным, тёмно-зелёную бутылку, переливающуюся в лучах закатного солнца и пенные брызги, выливающиеся из перевёрнутого горлышка. В следующую секунду бутылка разбилась о его лоснящийся лысый череп, глаза его закатились, и он рухнул на асфальт.
Дальнейшее я помню смутно – очаровательные ладошки, больно хлестающие меня по щекам и оттого делающиеся ещё более очаровательными, полицейских, уводящих меня под руки, и медиков, уводящих под руки этого лысого типа.
Суд состоялся через полтора месяца. Вероятно, мне довольно крупно повезло. Лысый отделался только небольшими ссадинами – у куриного мозга не произошло даже сотрясения. Из характеристики, присланной с работы, можно было узнать, что оказывается, я являлся ценным сотрудником с хорошей репутацией. Ранее судимостей не имел. Взвесив все «за» и «против», мне дали два года условно за хулиганство, запретив выезжать из города и обязав периодически являться к участковому, чтобы отметиться. Всё это меня совершено не волновало; беспокоился я только по одному поводу – за это время она ко мне ни разу не пришла, а значит, я потерял свою вселенную, так её и не обретя.
Я шёл по осеннему городу, пиная листья и глядя в асфальт, не разбирая дороги, плюя на сигналящие машины и ругающихся прохожих. И, сам того не осознавая, видимо на автопилоте, пришёл к своему дому и поднялся на шестой этаж, в свою микрогабаритную квартиру. Потом всё тот же автопилот подвёл меня к окну, открыл его, поставил для удобства табуретку, поднял при помощи её на подоконник, и помог сделать шаг вперёд. Неожиданно стало легко…

Снились деревья. Они тянули вверх свои ветки и ловили листьями глупых человеков, которые не умели летать.

- Ты не ушибся, мой мышонок?
Я открыл глаза. Вокруг были белые стены; неприятно пахло больницей. Она сидела на стуле около моей кровати, одетая в больничный халат, и смотрела на меня своими кошачьими глазами. Я не имел ни малейшего представления о том, сколько провёл здесь времени, но, судя по всему, немало. И, судя по тому, что моя левая рука и левая нога были в гипсе, выйду отсюда я тоже не скоро. Почему-то опять вспомнился Кошачий глаз, затерявшийся в далёком космосе. Неожиданно я всё понял.
- Ты… Оттуда? – спросил я, вероятно ещё надеясь на то, что она скажет «нет», а ещё лучше – переспросит, что я имел в виду, ничего не поймёт, или, на худой конец, сделает вид, что ничего не поймёт. Но вместо этого она молча кивнула головой. Всё это время она со мной играла, как кошка играет с мышкой, она внушала мне то, что хотела внушить, и я уже не понимал, где кончалось моё «я» и начиналась моя внутренняя мышь. Именно тогда, когда она сломала каблук и сказала первое слово своим ангельским голосом, я оказался полностью в её власти, и именно тогда во мне поселилась мышь, и с тех пор ни за одно сказанное слово, ни за одну подуманную мысль, я уже не мог поручиться. Несомненно, у неё есть на мой счёт какие-то планы, и бесспорно, я никогда о них не узнаю, если только она сама этого не захочет.
Передо мной сидела моя вселенная – такая маленькая, и, наверное, поэтому, такая огромная. Я всегда буду растворяться в её бесконечных просторах, а она всегда будет со мной играть - то отпускать, то ловить снова, и однажды, вероятно, даже, скорее всего, она меня съест, но перед этим она сделает так, чтобы я сам кого-нибудь съел, я стану её оружием, средством для того, чтобы подготовить плацдарм, чтобы они заселили нашу непутёвую планету, чтобы она стала планетой разумных кошек. А может быть, я всё это придумал сам, глядя в её огромные глаза размером со вселенную. А может быть, это мне внушила она, потому что настоящие её планы куда страшнее того, что я только могу себе представить...