Можешь ли ты хотя бы на мгновение представить меня в ином свете? Сумеешь ли вообразить альтернативу той ипостаси, что закрепилась в твоем разуме, тому образу, что я сумел создать за время нашего долгого знакомства? Совладаешь ли ты с мыслью о том, что где-то безумно близко и в то же время отчаянно далеко скрывается нечто отличное от твоих умозаключений, доныне успешно избегавшее лабиринты твоих логических выкладок?
Сегодня я вернусь к тебе совершенно другим. Тебе не узнать меня.
Я сижу в скромно убранном гостиничном номере, на самом краю укрытой белоснежными простынями кровати с темно-коричневыми деревянными перегородками. Рядом, на низкой, слегка обшарпанной тумбе стоит небольших размеров светильник, пускающий по помещению мягкий, почти осязаемый свет. Напротив меня расположилось не зашторенное окно, открывающее моим глазам черную бездну ночи, порываемую лишь легким бликом горящей лампы.
Меня окружает абсолютная тишина. Ни единого звука не доносится до моих ушей. Я даже не слышу собственного дыхания.
В моем разуме царит пустота. Я не даю начала ни единой возможной мысли, не задаю себе ни одного вопроса и не ищу ни одного ответа. Лишь терпкое, звенящее холодом чувство охватывает меня изнутри, обволакивая само естество моего сознания, не тревожимое тягостью раздумий. Я ощущаю, как дверь за моей спиной, защищающая от вторжения мое временное прибежище, открывается, и колебания легких шагов нарушают расплывчатые границы моего вакуума.
Мой взгляд устремлен во тьму, что снаружи. Её стройные ноги обходят кровать, проплывают мимо меня и длинный задний шлейф элегантного платья загораживает свет внутри. Холод усиливается.
Она садится справа от меня, складывая руки на бедра, свешивая к полу безжизненные кисти. Боковым зрением я невольно отмечаю мраморную неподвижность нечетких, битых отсутствием в моем восприятии сосредоточенности черт её лица, не проявляющего никакой заинтересованности в происходящем. Глаза, остекленелые, словно бы покрытые тонкой коркой льда, упираются в узоры слегка выцветшего, но все еще блестевшего на свету линолеума. Её обнаженное левое колено слегка дергается из стороны в сторону. В конце концов, оно касается ткани моих брюк, обжигая через них кожу, и я чувствую собственное непредумышленное вздрагивание.
Внезапно все обрывается.
Меня накрывает волна звука. В моих ушах нарастает дикий, почти нечеловеческий по глубине ужаса, боли и страдания, искажаемый быстрыми краткими паузами крик. Ворох безумных, меняющих форму и содержание образов мелькает перед моими глазами, унося с собой часть моего оцепенения. Я сильно зажмуриваюсь, стараясь перебороть охвативший меня ужас, вскидываю голову и широко открываю глаза.
Она стоит на коленях, прямо напротив меня и легкая, грустная полуулыбка играет на её сухих темно-красных губах. Её лицо расположено настолько близко к моему, что я ощущаю перегоняемый её ноздрями воздух на собственном подбородке. Она недвижима. Её глаза, застилаемые морозным туманом, по-прежнему не выражают ни единой эмоции, однако теперь они смотрят прямо на меня.
Я неуверенно протягиваю руку, и она медленно перехватывает её, прислоняя мою ладонь к своей щеке. Её кожа, с виду гладкая и безупречная, на ощупь оказывается сухой, как гравий. Подушечки моих пальцев горят огнем, будто прижатые к накалившемуся докрасна металлу, но накапливаемый внутри меня холод компенсирует разницу ощущений, не позволяя мне чувствовать боль.
Свободной кистью она берет меня за вторую, примостившуюся на кровати руку, чем снова повергает окружение в небытие.
Нирвана быстро наполняется бессвязными видениями, увлекающими меня в абстрактность своей вселенной. Мир снова рождает звуки – отдаленные женские стоны, источающие порочную усладу своего источника. Каждое восклицание, полное плотской похоти, словно разрядом проходит по моему телу и встряхивает мучимый наваждением разум. Вновь я зажмуриваюсь и пытаюсь раскрыть веки, но лишь довольный смех удовлетворенной женщины эхом отдается в моих извилинах.
- Посмотри.
Пот стекает с моего лба и капает с бровей на щеки, пока я поднимаю голову и перевожу глаза на рыжеволосую красотку, стоящую у окна. Она, в свою очередь, заглядывает в узкую кромку между оконным косяком и прикрывающей окно шторой, словно бы не обращая на меня внимания.
- Ты видишь?
- Я вижу, - легкий кивок головой. – Тьма сгущается.
Я слышу легкий скрип кровати. До меня доносится мягкое тиканье наручных часов. Её пальцы ритмично барабанят по укрытому тканью платья бедру. Её голос звучит утомленно, словно речь дается ей с трудом.
- Кажется, так пусто. Трудно поверить, что на самом деле столько может умещаться здесь… в этом месте.
Я встал и медленно подошел к ней. Мои руки обхватили её талию и сомкнулись в легком, ненавязчивом объятии. Она приняла ласку беззвучно, с неслышной ноткой благодарности коснувшись ладонями моих пальцев.
- Я почти не чувствую в этом греха… - молчание. – Не чувствую предательства. Это… страшно.
Она повернулась ко мне и посмотрела прямо в глаза.
- Так не должно быть.
Легким движением руки я отвел выбившуюся из повиновения прядь её волос. Её взгляд, казалось, слегка оживший и потеплевший, все также слишком мало выражал для того, чтобы я мог понять ход её мыслей.
- Ты ведь тоже это чувствуешь, верно? Как медленно перестаешь быть человеком? Как отдаляешься от незримого, сказочного идеала и уступаешь животному инстинкту и жалким оправданиям? Как мир останавливается и начинает трещать по швам от вытворяемого тобой безумства?
За окном медленно занималась утренняя заря. Из-за высот городских крыш робко выглядывало солнце, красиво обрамляя линии и изгибы её безмерной привлекательности. Держа её в своих руках, я словно владел богиней, роковой в своих суждениях и безудержной в своей любви, уступающей мне свою благосклонность.
- Скажи мне. Чувствуешь ли ты?
Внезапно я все понял. Долгая, местами затянутая метафора, начала обретать свой смысл и её истинное значение холодным бичом хлестнуло по моей душе. В немом удивлении я отпустил её и отступил на шаг назад. Она стояла в свете пробивающихся через щель между шторами солнечных лучей. На её губах вновь играла столь полюбившаяся мне за эти дни, недели и месяцы легкая, грустная полуулыбка. Я держался в углу комнаты, укрытый тенями не полностью рассеявшегося утреннего сумрака.
- Я чувствую.
Впервые за все это время, в самой отдаленной глубине её зрачков я увидел тусклый, болезненный блеск, не лишенный доли радости и облегчения. Полуулыбка исчезла, а черты её лица, наконец, обрели некоторое подобие жизни.
Её рука вновь коснулась моей. Я знал, что в последний раз ощущаю на себе её пламя.
- Прощай.
Я слышал стук её каблуков, уводящих от меня всю чувственность и насыщенность, даримую её присутствием. Я слышал, как поворачивается ручка двери. Я слышал щелчок замка и шаги, постепенно удаляющие в бесконечности гостиничного коридора, все дальше и дальше от моего номера. Я слышал быстрый, неровный стук моего сердца, познавшего горькую истину.
Я больше никогда не увижу её вновь.
И если я лгал тебе все эти годы, то лишь потому что сам боялся правды. Правды, объединяющей заблудшие души в непрочные временные союзы, неизбежно приводящие лишь к трагедии и распаду. Правды столь горькой и эгоистичной, что и целого мира не хватило бы взамен на одну ночь отвлеченной, страстной неверности. Правды, лишающей сострадания и смелости. Правды, которой не смеет озвучить ни одна из сторон, но суть которой ясна каждому.
Но все же…
Сегодня я сломал это все. Сегодня я покорил самого себя. Сегодня я вернусь к тебе совершенно другим. Тебе не узнать меня.
И потому позволь мне спросить еще раз, но уже более прямо.
Сможешь ли ты простить меня?