Может ли сын генерала стать маршалом? Не может - потому что, у маршала свой сын. (народная "мудрость")
Дальше мысли у старика переключились на то, как он летал на Байконур, и на лётчика, с которым был связан этот полёт. В 1986 году в полк прибыл очередной набор лейтенантов после окончания училища. А до этого старику удалось двух человек отправить в Школу лётчиков-испытателей: Сергея Андреева и Анатолия Полонского. Обоим старик, будучи командиром полка, помимо официальных докумнтов писал открытки, ручался за них, что они этого достойны. После Анатолия Полонского, которого мой правый лётчик в полку не застал, но много от меня о нём слышал, он стал готовиться в испытатели. Лейтенант Юрий Лончаков никому не афишировал это своё заветное желание, но по тому, как он расспрашивал о деталях поступления в Школу лётчиков-испытателей, я видел, что «зреет» очередной кандидат. Хотя «ежу понятно» - когда ты сидишь в правом кресле и только «мастерски убираешь шасси» (большего в военной авиации поначалу правому лётчику не доверяют) говорить что-то серьёзное об испытательной работе – это просто наивно.
Старик вспомнил, что год присматривался к Лончакову, прежде чем решил взять его в свой экипаж. Дело в том, что молодому лётчику надо летать постоянно, на него сильно действуют перерывы в лётной работе. А какие «нормальные» могут быть полёты в экипаже командира полка? А никаких. Я – то руковожу полётами на КДП (командно-диспетчерском пункте), то - летаю с кем-нибудь из лётчиков инструктором на контроль техники пилотирования, то Командующий вызовет на Военный Совет или сборы руководящего состава, и лишь изредка удаётся полетать на себя, как правило, на самые сложные виды подготовки, типа полётов строем, при минимуме погоды и т.д., где правому лётчику не особенно доверишь пилотирование самолёта в силу того, что он просто к этому ещё не готов. Это вам не гражданская авиация, где все полёты одинаковы: взлёт, марш
В общем, из человек 12-14 лейтенантов, лётчиков и штурманов, что прибыли в наш полк из училища в 1986 году, ко мне на тренировки в секцию карате, которую я вёл, в основном, для лейтенантов и матросов, ходить стали Игорь Тульский и Юра Лончаков, который просто выделялся своим фанатичным желанием тренироваться где угодно - об этом я уже писал. Именно с этого началось наше сближение. Через год я взял его к себе правым лётчиком и сразу понял, что на этого «солопеда» не действуют никакие авторитеты. Он «рвал у меня штурвал» где надо и где не надо, где можно и где вообще нельзя. Я сатанел от его настырности. Он требовал давать ему пилотировать при полётах ночью строем, хотя мы с ним ещё и днём-то не начинали обучаться, в силу моей занятости. Или просил дать ему зайти на посадку при установленном минимуме погоды, или пытался отбирать штурвал при полёте на предельно малых высотах, когда идёшь методом «огибания местности», а также в других видах полётов. Я понимал, что допустил, смеюсь, педагогическую ошибку с нашего самого первого полёта, когда я, не предупреждая его, запросил разрешение на взлёт, а потом, демонстративно сложив руки на локтях, сказал неожиданно для него, да, наверно, и для себя тоже: «Ну, что сидишь, взлетай». Юра сначала опешил, но быстро взял себя в руки, дал мне команду: «Держать газ» и пошёл на взлёт. Бежали мы по полосе и потом оторвались «криво, раком, боком», но Юра произвёл взлёт полностью сам. Наверно, он после этого уверовал, что ему всё можно – смеюсь.
Просто, этим примером я хотел честно признать свои ошибки как инструктора и сказать, что так делать неправильно – это не педагогично, надо от простого к сложному, но Юра – это тот единственный «экземпляр», с которым подобный метод обучения был единственно правильным. В полётах с ним я никогда не включал автопилот. Роль «негра или рабочей лошади» выполнял Юра – это было его требование. Когда согласно плану полёта пилотировать должен был я, он всё равно стремился отобрать у меня штурвал. Допустим, стою ночью в строю заправки ведомым, Юра канючит: «Командир, Вы уже потренировались, дайте я». Говорю: «Изыди, злодей. Ты ж не умеешь».
Он мне: «Вот как раз и поучусь»… чувствую, его руки уже начинают крутить штурвал, как он сам это понимает. Ничего не оставалось, как уступить, потому, как всё равно не отстанет. (Как иногда дамы шутят: «Есть мужчины, которым легче отдаться, чем неделями доказывать, что ты его не хочешь).
«Ладно, - говорю, - держи». А с правого кресла держать ночью строй вообще тяжело, особенно если ты ещё и днём это не пробовал. Короче, Юра сначала у меня удерживался в строю минуту, полторы, две – потом строй «рассыпался», и он отваливал, сам не зная куда. Я брал управление, подходил к ведущему, становился в строй заправки или с интервалом один на один, и опять отдавал управление своему правому лётчику. Он «потел, корпел», потом опять куда-то проваливался, и ситуация повторялась. Когда это можно было делать, я переходил в левый пеленг, чтобы облегчить Юре стоять в строю, и он продолжал дальнейшее обучение, которое никак не укладывалось в каноны лётной науки. Но мы оба понимали, или так, или никак. Я в чине командира полка просто не имею никакого морального права планировать себе специально полёты на обучение своего правого лётчика. Кстати, именно при Юрином обучении у меня возникла идея, как усложнить полётные задания лётчикам, и тем самым пробудить в них дальнейший интерес к освоению новых видов подготовки.
Я ввёл в полку полёты ночью строем «клин» поотрядно. Это когда ведомые самолёты стоят с двух сторон от ведущего. До меня так не летали, точнее днём это ещё практиковалось, а ночью ввиду повышенной сложности такие полёты не выполнялись, т.к. в левом пеленге командиру корабля со своего левого кресла очень плохо видно ведущего и очень легко его потерять. Поэтому использовали только строй «правый пеленг», когда командир корабля, который сидит слева и хорошо в силу этого видит ведущего. Но чаще всего летали парой, опять же в правом пеленге. Но я понимал, когда дозаправку в воздухе (любимый спорт лётчиков) в полку убрали из-за старости заправочных тросов и шлангов, надо дать лётчикам что-то взамен, что требует максимальной собранности в пилотировании. Вот и пришла эта «отсебятина», на первый взгляд ничем необоснованная, но с точки зрения подготовки пилотов, как воздушных бойцов, она не была лишней, а заодно и правый лётчик, глядишь, научится быстрее ночью строем летать, не освоив эти полёты днём.
В общем, слетались мы с Юрой Лончаковым прекрасно, научились понимать друг друга с полувзгляда, полуслова. Вместе пережили в воздухе катастрофу Васи Ефимова, и всё, что мог, как лётчик, я ему передал. И не только, как лётчик. Приобщил его к горным лыжам, взяв с собой в Терскол – лучшую военную турбазу во всём Советском Союзе. Она и по сей день остаётся моей любовью. Кстати, в связи с горными лыжами вспомнился такой эпизод. Сам Юра о нём никогда не рассказывает, но я его командир, мне можно. На турбазе жили мы с Юрой в двухместном номере. Время после лыж проводили то вместе, то врозь, т.к. катались в разных группах: я в 400-ой, Юра в 200-ой (это зависит от уровня катания, и определяется в первый день твоего выхода на склон. И вот в заключительный вечер он заходит в номер весь красный, встрёпанный, сам не свой. Говорю: «Юра, что с тобой, тебя кто-то обидел?»
Юра отвечает: «Сегодня какой-то день взбаламошный, третья девушка за вечер в любви объяснилась… Надо ведь каждой отказать очень деликатно, так, чтобы она не обиделась». А Юра уже тогда был влюблён в свою будущую жену Таню, с которой познакомился в Белоруссии, куда я его отослал на соревнования по лёгкой атлетике. С точки зрения девушек скажу о своём правом лётчике так. Внешне он ничего особенного не представляет, и пусть фото вас не вводит в заблуждение. Но стоит Юре взять гитару, такая внутренняя красота пробуждается у парня, которая видна «невооружённым глазом», что просто «ховайсь». И тут я понимаю девушек, как они «жалеют», что Юра не мусульманин. Там по Корану можно 4 жены иметь, и наложниц без счёта, сколько можешь прокормить. Что-то в этом вопросе наши Российские законы «недоработали», да и украинские тоже.
Ещё я передал ему свой опыт в парашютных прыжках. Обучение этому непростому делу также не укладывалось в стройную систему методики лётного обучения. Для примера приведу лишь два случая. После катастрофы майора Ефимова на Севере, Командующий приказал мне провезти с лётным составом тренаж по использованию индивидуальных и групповых средств спасения, что имеются на самолёте, а также показательные парашютные прыжки с приводнением на воду. Решил так: сначала проведём теоретическое занятия, потом плановые парашютные прыжки для всего лётного состава, и в заключение я прыгну с нашим спасательным парашютом, с которым летаем, с 3500 метров. А в следующем подъёме уже вдвоём с начальником Парашютно-десантной подготовки полка капитаном Куликовым выполним прыжок с приводнением в небольшое рукотворное озеро возле штаба полка, а лётный состав на всё это будет смотреть.
Всё шло по плану, пока не настала очередь моего прыжка со спасательным парашютом. Я рассчитывал взлетать один. Но капитан Куликов предложил в подъём со мной взять нескольких спортсменов и сбросить их с 2000 метров, пусть поработают над отработкой комплекса фигур в свободном падении. Вообще-то мне хотелось, чтобы весь лётный состав увидел наш спасательный парашют в действии. Я сам за 20 лет лётной работы не видел его в воздухе ни разу, и тем более, с ним не прыгал. На что Куликов мне возразил: «Гонять самолёт в небо ради одного человека – это не по- государственному». Я с ним согласился и разрешил взять человек 5 самых подготовленных, с количеством прыжков не менее 100. Сам пока готовил для себя свой спасательный парашют, монтировал к нему «запаску», Куликов отобрал парашютистов, и проведя их осмотр, посадил в самолёт. Все ждали меня.
Я надел парашют, проверился, захожу в самолёт, двигатель АН-2 уже запущен, и в нём вместо 5, вижу, сидит 6 парашютистов. Шестой, как вы , думаю, уже догадались «с третьего раза», конечно же, Лончаков. Говорю Куликову: «Я же сказал, взять не больше 5 человек из тех, у кого не менее 100 прыжков», - а Юры на тот момент было всего около 30. Он мне в ответ: «Ваш правый лётчик залез в самолёт самовольно, я ему не разрешал». Сам Юра в это время с посторонним видом смотрел в «окно», как будто этот разговор вообще его не касался. Я понял, что выковырять своего правого лётчика из самолёта можно только силой или долгими уговорами. Времени на это просто не было. Я показал Юре кулак, а Куликову дал команду: «Присмотришь за ним».
Набрали 2000 метров, легли на боевой курс, открываю дверь, и с расчётом на «военно-морской выпуклый глаз» даю команду «Пошёл». Все с интервалом 2-3 секунды покинули борт самолёта. Юра ушёл предпоследним, за ним Куликов. Я убедился, что все отделились нормально, закрыл дверь, и мы полезли дальше вверх с вертикальной скоростью 1 – 1,5 м/сек. Старенький АН-2 летом быстрее набирает высоту только за счёт восходящих потоков. Наконец «наскребли» 3500 м.
Самолёт лёг на « боевой курс», стою у двери, рассчитываю момент отделения и одновременно привыкаю к парашюту, он как-то непривычно болтается ниже задницы. Обычно десантные и спортивные парашюты располагаются на спине. А на спасательном парашюте мы сидим (это на старых типах самолётов), а на новых – парашют располагается в заголовнике кресла, именно это позволяет катапультироваться при нулевой высоте прямо с земли.
«Пора». Махнув лётчику АН-2 рукой, выскакиваю. 10 секунд идёт разгон. Дальше по плану отработка комплекса фигур, но понимаю, ничего этого делать не стоит. Парашют прижат ко мне не плотно, и крутить будет тяжело. Оказалось, он отлично стабилизирует моё положение в воздухе. Решаю, ничего не делать, просто насладиться свободным падением. Так можно падать больше минуты, т.е. времени у меня «вагон и маленькая тележка». Падаю, рассматриваю землю, мысли всякие в голове крутятся, периодически смотрю на высотомер. Время идёт бесконечно медленно. На 1200 метров, как и планировал, открываю парашют. Осмотрел купол, всё нормально.
Дальше дёргаю за фал, внизу ниже метров 5 надувается спасательная лодка, красная, «МЛАС-1», потом поддуваю ртом красный, спасательный жилет. И на высоте 500 метров дёргаю кольцо «запаски», и выбрасываю её в поток. Это тоже было оговорено заранее. Я планировал в этом прыжке показать лётчикам максимум того, что применяется крайне редко, в том числе и приземление, когда раскрыты два купола. Вишу под двумя куполами. Это тоже для меня впервые, до этого запасной парашют не открывал ни разу. Убеждаюсь, что управлять этой громоздкой системой практически невозможно. Отдался на волю ветра – «кайфую», и вдруг, вижу там, куда меня несёт, пасётся большое стадо коров.
Первая мысль: «Вот она расплата за то, что я, как начальник гарнизона, отмахнулся от докладов коменданта аэродрома». А тот мне уже дважды докладывал, что ограждение нарушено в трёх местах, и просил выделить деньги на закупку новой колючей проволоки. Я занятый полётами и другими делами, только пообещал ему это сделать, но мер пока никаких не принял. В итоге, пастухи, пасущие стада коров, сразу оценили, какая на аэродроме высокая, пахучая трава и не стали препятствовать коровам, когда те полезли в проём в ограждение аэродрома.
Короче, начал я под двумя куполами дёргаться, пытаться изменить направление – бесполезно. Приготовился приземляться среди коров и метров с 50 вдруг понял, что я упаду рядом с огромным «бычарой», который лежал на земле и спал, а вокруг располагалось всё стадо. Пастуха я с воздуха не увидел.
Проверяю, ноги вместе, удар, падаю на бок, сам не свожу глаз с быка. «Бычара», как раз лежал метрах в пяти, мордой ко мне. От удара бык проснулся и в первое мгновение, испугавшись от неожиданности, бросился от меня. Но он оказался крепко привязанным к железному колу в земле. Бык пробежал метров 15, верёвка дёрнула его за шею и остановила. Бык развернулся, секунду-две размышлял, кто посмел нарушить его послеобеденную «сиесту». А когда разглядел красную лодку и «тело» в красном жилете, бросился на меня. Жалко, я не мог видеть себя со стороны. На «карачках», с двумя парашютами и лодкой, я с такой скоростью покидал поле боя, что представить это просто невозможно, не то, что повторить. Если бы бык не был привязан, мне был бы «кирдык». А так он пробежал за мной эти 30 метров, верёвка его дёрнула и опрокинула. Я не мог поверить своему «счастью, что отделался лёгким испугом и успел покинуть радиус его территории до того, как бык добежал до границы, где ему было позволено пастись. «Уф»… Вытер пот со лба, спокойно снял парашюты, и пошёл к своему «уазику», который уже подъехал к стаду, провожаемый задумчивыми взглядами коров.
Пришёл на старт. Лётчики дружно мне похлопали. Я как клоун после выступления поклонялся и дальше произнёс: «Всё, сейчас все к штабу, занять места вокруг озера, а мы с капитаном Куликовым покажем вам, как правильно приводняться. Народ отправился выполнять приказание, смотрю, ушли все кроме моего правого лётчика: «Командир, можно я с Вами?»
Да, ты что, Юра, «офонарел». У Куликова 400 прыжков, у меня за 500 (на тот период), а тебя всего 30. Куда ты лезешь? Тем более, у тебя парашют Т-4м. Ты просто в озеро не попадёшь». Он мне в ответ: «Командир, я просто буду держаться возле Вас. Так к озеру и прилетим». Я пытался его отговорить – бесполезно. Юра всё «канючил»: «Командир, можно я с Вами?» В итоге, в сердцах я ему сказал: «Попробуй мне сделать что-нибудь не так, сниму ранее наложенную благодарность», (в полку у меня это считалось самым «страшным» наказанием). В общем, садимся в самолёт. Я Юре «глаголю» крайние ЦУ (что для непосвящённых в таинства «армейской науки» означает «Ценные Указания»). Рассказываю, как ему действовать с учётом разной скорости парашютов. ( у меня УТ-15, у Юры Т-4м). Выходим на «боевой курс», отделяемся на высоте 1200 метров. Куликов первый, я за ним, за мной Юра. Раскрыли купола. Начинаем строить заход, чтобы попасть в озеро. Куликов сразу помчался к нему на большом сносе. Мы слегка переоценили ветер, и прошли от озера больше, чем нужно. Мне бы тоже это сделать, но тогда Юра за мной не успеет. Кручусь, «как вошь на гребешке», даю Юре советы и подтормаживаю, чтобы не улететь от него далеко.
Это отвлечение внимания стоило мне дорого. В какой-то момент я понял, что до озера не долетаю. И это на глазах всего лётного состава полка. Проследил, как чётко приводнился в центр озера капитан Куликов, покинул парашют не раньше, чем ноги коснулись водной глади. И тогда меня «осенило». В озеро впадал небольшой ручей, и в месте его входа в озеро образовалось небольшое болото метров 100 длиной. И вот на высоте метров 20 я заорал: «Капитан Куликов показал вам правильное приводнение. А я вам покажу наиболее типичную ошибку, которую лётчики чаще всего допускают в этом положении». С этими словами я на высоте метров 7 выскакиваю из парашютной системы и шлёпаюсь в центр болота. Лягушки в разные стороны попрыгали с воплями «Ква». А через 2 секунды рядом со мной в эту грязь шлёпается Юра. Вылезаем на берег, мокрые, в водорослях и грязи, народ в хохоте, а мы скорее в душ отмываться. Нам потом с Юрой ещё долго вспоминали этот эпизод.
В 1988 году по состоянию здоровья отца я был вынужден написать рапорт о переводе на Украину в город Николаев в 33 Центр Боевой Подготовки Морской авиации СССР. Так мы с Юрой стали служить в разных полках, но он без меня долго «не выдержал» (смеюсь). Его прислали переучиваться на должность командира корабля в Николаев. Естественно, много полётов мы сделали вместе, только теперь мой правый лётчик пилотировал самолёт, сидя в левом командирском кресле. Я выпускал его в первый самостоятельный полёт на бомбардировщике-ракетоносце ТУ-16. Потом вместе полетели на «Радиус», и я давал ему допуск к взлёту с максимальным взлётным весом, и т.д.
Когда Юра Лончаков отлетал крайний полёт по программе переучивания согласно КБП (Курса боевой подготовки), они со своим другом Игорем Ларьковым (Игорь также отлетал всё, что положено) пригласили меня к себе в номер гостиницы, где жили. На столе стоял скромный холостяцкий ужин, но напитков было море от армянского конька до кубинского рома. А главное, в углу стояла гитара. К гитаре я не равнодушен с детства. Бог не дал слуха, но слушать очень люблю, и в какой бы поход не отправлялся, всегда стараюсь, чтобы в группе была гитара. Короче, начало «банкета» помню хорошо, помню также, что раза четыре пытался уехать домой, мотивируя, жена ждёт. Но тосты: На посошок, Забугорную, Стремянную и прочие помешали это сделать. Тем более, это был такой тёплый незабываемый вечер в плане дружбы, что уйти я пытался только на словах – ноги и тело покидать это «изысканное общество» не хотели. В итоге, «проквасили» мы так и попели песни до 7 утра. Жена, правда, до сих пор считает, что я был не там, где говорю…
В общем, Юра уехал служить в Белоруссию, потом оттуда попал в Приозёрск, это на озере Балхаш в Казахстане. Там полк занимался тогда войсковыми испытаниями оружия. В нём Юра пустил со своего самолёта более 10 крылатых ракет, и я вам скажу, далеко не каждый лётчик может этим «похвастаться». Ещё он за это время дважды ездил поступать в Школу лётчиков-испытателей в город Ахтубинск. Первый раз он приехал, когда ему было 26 лет. Шансов поступить на тот момент у него почти не было. Он это понимал и приехал, как он сам сказал, «на разведку». А вот когда приехал во второй раз, поступить должен был с вероятностью 100 %. В тот год брали 7 истребителей, 3 «бомбёров» и 2 вертолётчиков. Юра все экзамены сдал на пятёрки, включая технику пилотирования, и это после 11-месячного перерыва в полётах, т.е. поступить должен был железно. Но на мандатной комиссии генерал, её председатель, сказал: «Тов. Лончаков, Вы ещё молоды, ждём вас снова на поступление через два года». (А тогда стали набор в Школу испытателей делать не каждый год, как это было всегда, а раз в два года).
Юра вышел с мандатной комиссии, его все начали поздравлять, а он в ответ: «Мужики, я не поступил».
«Как не поступил! Ты же в тройке лидеров!» Юра говорит: «Сам до сих пор поверить в это не могу». В общем, в тот год взяли вместо него лётчика с более низким баллом, но у него зато папа крупная «шишка» в Москве. Юра так расстроился, что тут же напился до «поросячьего визга» с экипажем АН-12, и потом из этого «штопора» не выходил неделю. Так было обидно, что оказывается, в среду лётчиков-испытателей - "святая святых лётного дела" можно попасть по блату. Юра, кстати, до сих пор не может поверить, что это было с ним. Но, к сожалению, это суровая проза жизни. В подтверждение могу привести слова Кости Калугина, лётчика-испытателя 1 класса, воспитанника нашего полка. Когда он стал после развала Союза искать себе работу в КБ Антонова, его так и спросили: "А ты чей родственник, что сюда хочешь попасть?" Я эти примеры привожу в надежде, что когда-нибудь эти "дяди", от которых зависит набор в лётчики-испытатели, вспомнят слово "совесть" и осознают, что так делать не просто непорядочно - они рубят сук, на котором сидят. В испытатели должны попадать самые талантливые "лётчики от Бога", тогда наша авиационная наука будет самой передовой в мире, и самолёты будут меньше падать на всех этапах их создания и дальнейшей эксплуатации.
Когда Юра приехал снова через два года, мысль о том, что его могут снова «прокатить» как в предыдущий раз, помешала максимально сосредоточиться на поступлении, и Юра дрогнул – один экзамен «завалил» на 4. В итоге, он не прошёл по конкурсу. 30 лет – казалось, всё шансы на этом исчерпаны. Юру перевели в гарнизон Печёры на Севере, на новый для него тип самолёта ИЛ-76. Освоение его шло по плану, и казалось, уже ничто не вмешается в его «судьбу», которая кем-то определена заранее. Но, есть поговорка: «Бог не фрайер. Он всё видит и каждому даёт по заслугам его шанс». В общем, «в верхах» было принято решение, в порядке эксперимента в Инженерную академию им. Жуковского взять лётчиков с «красным» дипломом. Так Юра, как золотой медалист, стал учиться в этой академии. И уже оттуда стал пробивать дорогу в космонавты. Эта Мечта у него была с детства. В итоге, Юра был единственным из кандидатов того набора, кто смог полностью пройти медицинскую комиссию.
После первого космического полёта, который Лончаков слетал на американском «Шатле», ему предложили поступать в академию Генерального Штаба, что «железно» гарантировало получение звания «генерал», но на 99% лишало возможности в очередной раз полететь в космос. Юра отказался. Результат – Командир отряда Российских космонавтов, Герой Российской Федерации, полковник Юрий Лончаков уже выполнил три космических полёта. А если сильно захочет, полетит и в четвёртый раз. Для него ничего невозможного нет, и я, как его первый боевой командир, желал тогда ему в этом Удачи! На дембель космонавт Лончаков ушёл с должности Начальника Центра Подготовки Космонавтов им. Ю.А.Гагарина, - вспоминал старик.
П.С. Фото в начале главы Юра подарил мне после первого полёта на ШАТЛЕ