В то утро Вовка проснулся по обыкновению поздно. Накануне он с такими же четырнадцатилетними подростками был на дискотеке, потом до пяти часов утра они бесцельно бродили по улицам их тихого провинциального городка, своим расхристанным видом и громким вызывающим смехом пугая запоздалых ночных прохожих. Стояла первая половина августа: летняя жара стала постепенно спадать, а долгие затяжные осенние дожди еще не начались. Этой осенью Вовке предстояло идти учиться в ПТУ на автокрановщика, куда по совету матери он уже отнес документы.
«Раз не хочешь учиться - так иди, и получай рабочую профессию! Нечего на отца смотреть - пьяницу и забулдыгу!» – говорила она. Жили они трудно, потому что были совершенно разными людьми. Отец был человеком разгульным и беспринципным, для него сиюминутные интересы и удовольствия были самым главным в жизни. Он часто менял место работы, мотивируя это тем, что ему скучно, и воспитанием детей совсем не занимался. И лишь иногда любил поговорить о том, что его никто не понимает и не жалеет, и потому он пьет горькую.
Все Вовкино воспитание сводилось к тому, что нетрезвый отец, в компании собутыльников, часто посылал его, то за «пузырем», то за пивом. И Вовка, с малых лет видя такое положение вещей, усвоил для себя, что настоящий мужчина и должен вести себя так. Подражая взрослым, чтобы быть хоть как-то похожим на них, Вовка рано научился курить и лихо опрокидывать стопку-другую водки в компании сверстников, при этом, как и отец, говоря приятелям, что после первой не закусывает.
С сестрой, бывшей младше его на четыре года, отношения у него были натянутые, потому как глухая стена непонимания вставала между ними, когда он пытался показывать ей свою «взрослость». Сестренку звали Машей, она прилежно училась в школе, и еще в детской музыкальной школе. И когда она начинала бренчать на стареньком пианино, Вовку это в конец выводило из себя: он либо начинал закатывать истерику, либо, когда мать была дома, просто уходил к друзьям-приятелям.
В то утро они решили с ночёвкой побродить по местам былых боёв прошедшей в тех местах вот уже более сорока лет назад второй мировой Войны. Цель была одна: найти золотник, либо оружие и боеприпасы к нему. До этого Вовка в компании приятелей уже неоднократно принимал участие в подобных мероприятиях. В прошлый раз ему даже повезло - он нашел в лесу сильно заржавевший немецкий ручной пулемет МГ-34, теперь гордо расставив свои лапы, стоявший у него в сарае.
Как обычно, они пошли по своим уже известным местам. Было их четверо: взяли с собой лопаты, поесть и, как обычно, спиртного для сугреву -ведь они уже взрослые! Места были глухие, гиблые, никогда и ни кем не посещаемые, даже грибники не рисковали туда соваться. Во время прошлой войны там почти полгода стояла линия фронта, шли непрерывные бои, и полегло много служивого народа как с той, так и с другой стороны. Весь лес был испещрен оплывшими от времени окопами, блиндажами и воронками разной величины. Иногда попадались белые, омытые дождями человеческие кости и черепа. На кости они не обращали внимания, а черепа лихо пинали ногами, делая из них подобие футбольного мяча. Еще часто попадались пробитые каски - наши и немецкие, но наших было все-таки больше. По рассказам местных старожилов, им было известно, что во время войны здесь долгое время стояла немецкая танковая часть, и что некоторые из подбитых машин остались там до сих пор. Вовка со спутниками тешили себя надеждой разыскать одну из них и наверняка хорошо поживиться.
На этот раз им повезло: они нашли один такой, на самом краю болота, среди выросшего за последние годы молодого березняка. Машина, с опущенной до самой земли пушкой, уже почти по самую башню погрузилась в землю. Створки бокового десантного люка были полуоткрыты и проникнуть в чрево мертвой машины не составляло большого труда.
Вовка, как заводила в их компании, взял фонарик, заглянул внутрь, где пахло затхлой сыростью, что напоминало давно заброшенный погреб. На самом дне по щиколотку стояла холодная вода, очевидно попавшая туда с дождями и через пробоины в корпусе. Ничего интересного не было: разбитые приборы и иссеченные осколками резиновые наглазники, приборов наблюдения и рукоятки механизма наводки пушки. Ни оружия, ни боеприпасов не было, лишь в башне валялась пара иссеченных в лапшу стреляных латунных гильз от снаряда калибра 75мм. Еще раз все внимательно осмотрев, Вовка недовольно хмыкнув, ножом отколупнул какую-то алюминиевую табличку на непонятном немецком языке, чтобы потом похвастаться перед знакомыми девчонками своей находкой, ибо они любили слушать его рассказы о героических похождениях на полях уже давно забытой войны.
Покинув сырое и неуютное чрево некогда грозной боевой немецкой машины, Вовка, грязно выругавшись, попросил закурить. День клонился к закату, и надо было искать место для ночлега, немного постояв, они пошли прочь от этого места.
По дороге, в логе, они наткнулись на лежащие рядом три человеческих черепа и Вовка, потехи ради, срезав ножом несколько осиновых веток, повесил на них эти черепа, смотревшие своими пустыми глазницами как немой укор им живущим…
Немного постояв, один из приятелей сказал, что надо скорее уходить отсюда, что ему как-то не по себе, и они молча покинули это место. На ночлег решили остановиться в километре от подбитого танка: разожгли костер, открыли консервы и принесенную с собой бутылку водки, выпили, поели. Наступила темная августовская ночь, ибо луна, шедшая на убыль, еще не поднялась. Прошло часа два, Вовка задремал, и тут, вдруг, один из приятелей сильно толкнул его в бок.
- Слышишь, будто бы говорят?!
- Что говорят? Где? - ничего не поняв спросонок, пробормотал Вовка.
- Да говорят же! И музыка звучит, вроде как какой-то марш!
Подбросив в костер побольше сучьев, Вовка прислушался: да, действительно, со стороны лога доносились чьи-то голоса, причем говорили явно не по-нашему. Потом раздались явно различимые звуки бравурного немецкого марша, знакомого Вовке по одному из художественных фильмов о войне. Странно, откуда это здесь? Ведь еще совсем недавно, там никого не было? Потом послышался гул завывающих на больших оборотах танковых двигателей и характерный лязг гусениц.
Там, в логе, проходила старая проселочная дорога, по ней давно никто не ездил, из-за чего она уже кое-где стала зарастать молодым березняком и ельником. От всего этого становилось жутко, ибо рассудок не хотел воспринимать всего происходящего.
- Это, наверное, от того, что мы надругались над останками их убитых солдат, – сказал самый младший из них.
- Хватит говорить ерунду! – зло огрызнулся на него Вовка, - они давно уже мертвые! Но тут, где-то совсем рядом, послышалась гортанная немецкая команда, и Вовка, сквозь поднимавшийся туман, на опушке леса, метрах в ста, увидел три силуэта немецких танкистов, с автоматами наперевес бежавшими прямо на них. Вовка от страха и ужаса зажмурил глаза, а когда открыл - никого уже не было.
- Вы видели?! – спросил он своих спутников.
- Да, видели! – все, как один, ответили они, - что это было?
- Не знаю, приведения наверное…
Время тянулось медленно, но уйти от спасительного костра они не решались, туман сгущался, стало понемногу светать.
- Нет, надо все-таки сходить, посмотреть на то, что там было, - не унимался самый младший из них. И как бы ни было им жутко, любопытство всё же пересилило страх. Как только достаточно высоко взошло солнце, и туман рассеялся, они решили посмотреть на то, что же все-таки было прошлой ночью в логе…
Пройдя полкилометра, они вышли на старую проселочную дорогу - и обомлели: на ней отчетливо были видны свежие следы от гусениц совсем недавно прошедших танков, трава была примята, а растущие на дороге молодые деревца были сломаны и раздавлены. Немного пройдя вперед, они увидели и место ночной стоянки тех танков, чуть поодаль они наткнулись на те три черепа, тихо и безмятежно висевших на осиновых прутьях, воткнутых Вовкой вчера.
- Да, ну и дела! Кому рассказать - не поверят! А говорят - чудес не бывает! – Со вздохом проговорил Вовка. Ему впервые стало стыдно за свой вчерашний поступок. Он молча взял лопату и выкопал небольшую ямку, сделав подобие братской могилы, потом снял с прутьев висевшие черепа и аккуратно сложил их один к одному в ямку, засыпал её, сделал ножом пометку на одном из ближайших деревьев, и так же молча пошел прочь…
26 сентября 1999 года.