Я однажды из груды макулатуры вытащила толстенную вдребезги расмухлыженную книгу. Запах прелой бумаги, перемешиваясь с утлым ароматом школьного сарая, бодрил ударников межклассного соревнования. «Календарь …иста» красовалось на рваной обложке. Тяжесть гроссбуха навевала в пионерской голове тревожные мысли: «Что же это за ист такой? Чей это календарь?»
На ум пришло гнусное прозвание из прежде бытовавших в деревенском споре – «фашист». Вот те на, я стала единственным обладателем «Календаря фашиста!». Но вспомнив более свежее оскорбление, от которого мороз по коже драл, успокоилась, ни одной фотографии Гитлера на страницах численника не было.
Гитлер вообще был неконкретной фигурой, а скорее именем нарицательным.
Наткнувшись когда-то на упоминание о его появлении, подивилась близким совпадением дат рождения двух вождей. Я решила, что мне повезло явиться в этот мир не точно 20 апреля. И сочла единственно правильным – не афишировать неудачного соседства снизу, а иногда и сверху.
Наваленную груду бумаги мы перетягивали мохнатым конопляным шпагатом, щедро выдаваемым бухтами с местного пенькозавода. Дружно загрузив стопки на машину, класс разбежался по домам.
Оставшись одна, я перевернула находку и потрясла. В ладони оказался засохший цветочек. Красные хрупкие лепестки рассыпались и разлетелись. С ветхих страниц на меня смотрели лики святых, женщины в красных косынках, толстый поп, похожий на кота. В пляшущих мелких буквах ощущалось что-то важное.
– Почём опиум для народа? – угадав антипсалтырь, пошутил трудовик. Закопчённое лицо преподавателя исказила горькая усмешка.
Все окружающие, включая соседей, конторских тёток с отцовской работы, вплоть до учителей, не говоря про старух – черпали из этого «талмуда» атеиста сведения о «церковных» праздниках.
Иногда из хулиганских побуждений я впаривала народу дезу. Католические, протестантские и прочие чуждые нам традиции превращались в моих устах в истинно верные. «Один чёрт,– развеивал детские сомнения учитель труда,– те же яйца только вид сбоку».
Бабки, из окрестных деревень, переругавшись между собой, добирались целыми делегациями с единственной целью – уточнить, на какое время хотя бы приблизительно приходится ихний бывший престольный праздник. Поскольку батюшек в округе не водилось и узнать было негде, акромя как в богопротивной атеистической книженции.
Однажды, когда от очереди страждущих не было спасения, я не выдержала. Наугад открыв настольную «библию» я громко крикнула двум скрюченным старухам:
– Завтра великое торжество Килвэй вэнтыги,– испугавшись сказанного, я уточнила.– Праздник рождения телят.
На хмурой странице кособоко расползлась чёрно-белая картинка. В лучах восходящего солнца неопределённого возраста нанаец целовал оленя. Клубы пара, запечатлённые фотографом, оседали на редкую бородку оленевода длинными сосульками. Круглому радостному лицу для полного счастья не хватало передних зубов.
– Чаво это ещё за килды-мынды? – заупрямилась баба Даша.
– Килвэй вэнтыги,– стояла я на своём,– пора оленям рога пилить.
– Доченька,– запричитали старухи.– Где ж мы тебе оленя возьмём? – одна из старушенций, смахнула платочком слезу.– Коровы уж все переподохли, а ты про оленей вспомнила. А ещё пионерка.
– Где, где,– передразнила я.– В парке.
– Этому? – баба Даша, приставила ладони к голове,– в прошлом годе на Ильин день после танцев рога отшибли.
– А перед пасхой,– добавила подруга,– яйцы покрасили, изуверы.
– Там, вроде, ещё кто-то стоял? – у меня было пятнадцать минут до прихода отца, я откровенно тянула время.
– Точно,– гостьи стояли пару секунд в нерешительности, но вдруг чего-то вспомнили.– Кто, кто,– баба Даша толкнула локтем подругу,– баба с веслом и какой-то мужик в кепке.
– С каким ыщо веслом, мать? – подруга поправила выпавшие из платка волосы.– Скажи спасибо, рейтузы не стянули.
Запах соляры вмиг отогнал назойливых прихожан. Отец ворвался в калитку как всегда неожиданно. Широко расставив вымазанные мазутом руки, он чмокнул меня в щёчку и, пнув подвернувшуюся курицу, гаркнул:
– Я вам щас всыплю за отца, сына и того мужика с веслом. Брысь отседова.
– Он у меня хороший, умный и добрый. А последним словом, это он старух передразнивал.