Мой родич по маминой линии Иван Степанович Гладченко, высокий, сухой старик в очках, часто приходил к нам в гости. При этом, если дело было осенью и зимой, не снимал кожаного пальто на волчьем меху. Иногда я бывал в его роскошной квартире, где в прихожей стояла эдакая фасонистая штука для зонтов, а в ней к моему мальчишескому изумлению шпага, сабля и меч. Когда я в десятом классе стал читать(а надо было за одну ночь!) "Мастера и Маргариту", вздрогнул при описании квартиры покойного Берлиоза. У Ивана Степаныча четырехкомнатная квартира была обставлена с такой роскошью, какой я никогда больше не видел. Нигде. Все это добро мой родич вывез из поверженной Германии. Он привез во Львов вагон награбленного.
Помню 7 ноября, мой батя Егор накачал Ивана Степаныча своим самогоном, и на сильнейшей кочерге они заговорили о гражданской войне. И Иван Степаныч с яростью кричал, вытянув вперед дрожащую руку, всю в старческой гречке: «Да я этих беляков стрелял пачками! Пачками. Из своего именного маузера!". Мой родич служил в ЧК, потом в НКВД, потом в МГБ. Конец его семьи был страшен. Жена его Шура спилась и умерла в собственной блевотине. Сын Женя - отличник в школе, легко поступил во Львовский политех. Но кража, отец отмазал, вторая - отец отмазал. Третья - лагерь. Вышел - снова сел. Я видел его в пивной, он просил допить пиво из кружек. Увидел меня, жалко улыбнулся, я выскреб из кармана всю мелочь, дал ему. Он залпом выпил водку, пиво и ушел, даже не попрощавшись. Сгинул в лагерях. А сам расстрельщик после смерти Шуры сошелся с какой -то молодкой из западных украинок. Она стала приводить родичей, хахалей, они пили, гуляли, пропивая все богатые вещи. Иногда вместе колотили москаля. Когда чекиста нашли, он лежал на обделанном матрасе, по нему ползали опарыши. Больше в квартире ничего не было.
Кровь людская не водица...