Киев IV Рим миф или прогнозы?

Тамара Кочнева 2
Киев – IV Рим: миф или прогнозы?
[статья из серии по истории пророчеств].

    Тяга к пророчествам и к прогнозам является характерной не только для российской публики, но и для всей Европы, ибо в ней скоро будут происходить процессы, которые должны быть рассматриваемы как реакция против современных сил, которые освободили процессы Глобализации по всей планете. С самого начала периода «Зверя из Бездны» (1991-2038) происходит искание новой человеческой индивидуальности и искание какой-то «новой религиозной соборности», с подчинением всех сфер общественной и культурной жизни новому принудительному центру – Брюсселю. В эти же годы те Коммунистические «основы», на которых покоилась часть советского общества XX-го века, обнаружили свою полную несостоятельность и, разложившись, вызвали «духовную» реакцию отторжения, не только Коммунистических принципов общежития (Российская Федерация), но и всего того, что исторически существовало до них (Украина).
    В прочем цель данной статьи не в том, чтобы сообщить какие-либо новые подробности о современном положении России или Украины. Благодаря СМИ и интернету общество должно быть достаточно хорошо ознакомлено во всем, что касается многообразных сторон его реального существования. Но это знакомство с нашей современной действительностью оставляет открытым вопрос другого порядка, весьма затемненный могущественными предрассудками, вопрос, который даже среди духовных писателей и теологов в большинстве случаев получал и получает лишь «нелепые» разрешения и заявления. Бесполезный в глазах большинства людей, слишком смелый по мнению отдельных «ревнителей благочестия», этот вопрос в действительности является не лишенным интереса для всякого серьезно мыслящего человека.
    В данном случае имеется в виду вопрос: «О смысле существования славян (русских, украинцев и белорусов) во Всемирной истории?»
    Когда видишь, как наши народы с большим или меньшим блеском в течение нескольких последних веков выступали на мировой сцене, когда видишь, как они по многим второстепенным вопросам приняли европейскую цивилизацию, упорно отбрасывая ее по другим, сохраняя, таким образом, свою оригинальность, которая, хотя и является по некоторым моментам чисто отрицательной, но не лишена тем не менее своеобразного величия, когда видишь этот великий исторический факт, то невольно спрашиваешь себя:
    «Какова же наша роль, которую мы, славяне, скрываем даже от самих себя, какое слово мы должны сказать человечеству или хотя бы Европе; что желаем сделать в истории современного мира?»
    Чтобы ответить на эти вопросы, не станем обращаться к общественному мнению сегодняшнего дня, что поставило бы нас в опасность быть разочарованными событиями последующего дня, а поищем ответа в «вечных истинах религии». Ибо идея существования каждой нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в Вечности.
    Современное общественное мнение в Российской Федерации, в Белоруссии и в Украине, после развала Советского Союза, признало реальное религиозное единство человеческого рода. Даже политологам и «новейшим» историкам Церкви в Украине его пришлось «признать», ибо это есть «религиозная истина», то есть религиозный Христианский постулат. Согласно ему, русские, украинцы и белорусы должны рассматривать себя в целом, как великое собирательное существо или социальный организм – под названием «славяне». С этой точки зрения, очевидно, что ни одна национальность (русские, украинцы, белорусы) не может жить в себе и для себя, но жизнь каждой национальности представляет собой лишь определенное участие в общей жизни единого народа «славян». Органическая функция, которая возложена на ту или другую национальность на определённой территории, – вот её истинная национальная идея, предвечно установленная в плане Божием («Откровение» Иоанна Богослова).
    Только что сказанное есть общее место для любого Православного монотеиста. И действительно, против данного постулата никто не находит никаких возражений, даже в Украине, когда он предлагается в общих формах; протест обычно бывает направлен против применения его к «современному национальному вопросу», то есть в момент перехода от «теории» к «практике». В этом последнем случае общее место внезапно превращается в «мистическую мечту», и аксиома становится «субъективной фантазией».
    При этом сразу же появляются «поборники благочестия», самых разнообразных национальных оттенков, которые заявляют:
    «Проявлять свою мощь, преследовать свой национальный интерес – вот все, что надлежит делать каждому народу, и долг каждого патриота сводится к тому, чтобы поддерживать свою страну и служить ей в этой национальной политике. А для того, чтобы узнать истинные интересы своего народа и его действительную историческую миссию, есть одно очень простое средство, это – спросить у самого народа, что он об этом думает, призвать на совет так называемое «общественное мнение» […]».
    Однако есть нечто странное в этом, по-видимому, столь здравом суждении на первый взгляд, особенно, когда из Киева в последнее время стали постоянно твердить:
    «Истинной целью нашей национальной, православной политики должно стать признание Киева – как IV-го Рима, то есть освобождение его от Московского патриархата, и проведения в нём Восьмого объединительного собора […]».
    Под данный лозунг сегодня на Украине началась и фабрикация всевозможных пророчеств: «Жизнеописание блаженного иерея Николая (Трубин, 1950-1997)», «Воспоминания духовных чад иеромонаха Анатолия (03.10.1957-16.10. 2002)» и т.д. 
    По-видимому, «ревнители благочестия» в Киеве, испытывая головокружение от «успехов обретения самобытности», не только «москалей», но и греков (II-ой Рим) уже перестали принимать «в расчет», а ведь у тех есть то же своя «великая идея» – Православный панэллинизм, о чём в своей деятельности не забывали все Константинопольские патриархи, вот уже несколько столетий.
*    *    *
    В истории Европы и Церкви есть события таинственные, но нет бессмысленных, поэтому рассматривая историю идей, бытовавших в православной Российской империи во II-ой половине XIX-го века, обычно в первую очередь обращают внимание на теорию «Москва – Третий Рим», в законченном виде сформулированную в первой трети XVI-го века старцем псковского Спасо-Елеазарова монастыря Филофеем (ок. 1465-1542) (статья: «Старец Филофей: III-ий Рим – есть, а IV-му не бывать»).
    Суть теории сводится к следующему:
    Заимствуя тезис, сформулированный ещё после Ферраро-Флорентийского собора (1438-1439) и заключения Флорентийской унии, старец Филофей расценивает падение Византийской империи как расплату за подписание этой унии. При этом Филофей ограничивается в своих «Посланиях» лишь упоминанием о печальной судьбе «Греческого царства», павшего в 1453 году, и ничего не пишет о судьбе прочих православных «царств» (Сербского, Болгарского, Молдавского, Армянского, Грузинского) павших под ударами турок-османов в этот же период.
    В историографии XIX-го века особое внимание сосредоточено на единственном аспекте «Посланий» Филофея – на «геополитическом».
    Он ярче всего представлен в словах: «…вся христианская царства приидоша в конець и снидошася во едино царьство нашего государя...» («Памятники литературы Древней Руси», Выпуск № 6, стр. 436-438, 1984, опубликовано по списку начала XVII-го века РНБ, собр. Погодина, 1620, лл. 223-227), которые обычно толкуются как свидетельство того, что старец настаивает на необходимости объединения всех «христианских» [и не только православных] «царств» в рамках одного политического целого – Московского государства.
    Прочие социальные аспекты изучения теории «Москва – Третий Рим» нередко находились в тени: о избирательных аспектах, о «свободах и правах» населения, о «социальных лифтах» и речи не было.
     Эта концепция, считающаяся общеизвестной и само собой разумеющейся, стала достоянием не только историографии, но и общественной мысли, публицистики и Отечественной истории пророчеств.
    Фиксируя формулу: «…яко два Рима падоша, а Третей стоит, а четвертому не быти», современные эстетствующие интеллектуалы, у которых, мягко сказать, утрачен «дух рассуждения и трезвости анализа», а вместе с ними и «неумеренные ревнители благочестия» тем не менее, постоянно сталкиваются с затруднениями: обращаясь к крупнейшим литературным памятникам той эпохи, ожидая встретить в них эту же идею, столь популярную в XIX-XX-ых веках.
    Однако их, «ревнителей благочестия», кто рискнёт, как Виктория Минина или Сергей Фокин, обратить свой «пытливый взор» в поисках этой мифологемы к «Русскому Хронографу» (около 1516-1522), «Никоновской летописи» (1520-е гг.), «Летописцу начала царства» (1550-е гг.), «Степенной книге» (1550-1560-х гг.), «Лицевому своду» (вторая половина XVI-го века), ждёт огромное разочарование.
    Формула старца Филофея: «Москва – III-ий Рим» нигде не фиксируется, а лишь отмечается созвучие некоторых идей.
    Чем обусловлен данный казус:
    Преувеличением значения данной формулы для Московской Руси в XVI-ом веке духовными мыслителями «последних десятилетий» Российской империи, начиная с 1861-го года, когда в журнале «Православный собеседник» были опубликованы сочинения старца, или же тем, что формула «Москва – Третий Рим» в текстах XVI-го столетия столь искусно укрыта от глаз непосвященных, что при беглом взгляде на них её обнаружить не удается?
*    *    *
    Комментируя формулу Филофея, что «…яко два Рима падоша, а Третей стоит, а четвертому не быти» историк церкви П. Ниче пишет:
    «Это предложение никогда не читали в контексте. Полностью ход мысли Филофея следующий. Первые два Рима подвергнуты наказанию за их измену православию. Теперь их место заняла Москва. Если же и Москва впадет в грехи, ей не последует четвертый Рим просто на просто потому, что нигде в мире нет больше ни одного православного государства. Это означало бы Конец света […]
    Мысль о Москве – Третьем Риме, таким образом, действительно находится в сочинении Филофея, однако ее можно интерпретировать не в смысле претензии на мировое руководство, но лишь в смысле осознания страшной ответственности за дальнейшее существование мира […]» («Москва – Третий Рим?», «Спорные вопросы отечественной истории XI-XVIII веков», М., стр. 205, 1990).
*    *    *
    Таким образом, в центре внимания старца Филофея находится единственное оставшееся верным Православию «царство» и его глава: Великий князь Московский Василий III. От поведения последнего во многом и зависит Спасение как самого правителя, так и управляемой им страны. Именно поэтому назидательный мотив занимает центральное место в сочинениях старца: уподобление Москвы «Третьему» и (последнему) «Риму» служит своего рода «метафорой», которая усиливает мотив ответственности Василия III за судьбу Руси и Вселенского православия в целом.
    «Прямо выраженного стремления побудить Великого князя Московского Василия III (1505-1533) расширить границы Московского царства до пределов «Вселенского православия» не фиксируется […]» (А.Л. Гольдберг, Р.П. Дмитриева  «Филофей», «Словарь книжников и книжности Древней Руси», Вып. 2, ч. 2, Л., стр. 474, 1989).
    Историки считают, что стремление Московского духовенства побудить государя к расширению политических границ «Православного мира» стало фиксироваться в сочинениях, созданных несколько позднее, после Казанских походов (1552-1556) и взятия Полоцка в 1563-ем году.
    Важно отметить, что исследователи древнерусской и переводной литературы не фиксируют прямой, непосредственной, текстологически устанавливаемой связи этих сочинений с «Посланиями» Филофея. Можно говорить лишь о созвучии отдельных идей псковского старца и его продолжателей.
   Этот факт указывает на то, что речь идёт о следовании Филофея в русле основных тенденций развития историко-политической мысли, которые были характерны и для других книжников после заключения Ферраро-Флорентийской унии (1439 г.) и падения Византии (1453 г.).
    Попытка декларировать необходимость объединения мира «Вселенского православия» в рамках одного политического целого с центром в Москве фиксируется лишь в источниках, созданных после учреждения Московского Патриаршества (1589 г.).
    Это связано со стремлением русских книжников обосновать третье место «Русской патриархии» в перечне Вселенских патриархий (это необходимо всем понимать, кто хоть немного интересуется историей Российской православной церкви).
    Греческие патриархи настойчиво предлагали Русскую патриархию поместить на «пятое место» из семи [в конце – концов, их греческая точка зрения в этом споре возобладала] (Т.А. Опарина «Иван Наседка и полемическое богословие киевской митрополии», Новосибирск, стр. 21-22, 1998).
    Упоминание «Третьего Рима», соотносимого, однако, не с Москвой, а со славянскими землями в целом, содержит «Уложенная грамота», фиксирующая введение Патриаршества в России («Идея Рима в Москве XV-XVI века: Источники по истории русской общественной мысли», стр. 167, 1989).    
    Текст «Уложенной грамоты» и, соответственно, данный пассаж о Москве как «Третьем Риме» получил более широкое распространение после публикации текста в составе печатной Кормчей (около 1650-1653 гг.), разосланной во многие православные епархии России, а также Сербии, Болгарии, Греции (Е.В. Белякова «Издание Кормчей книги и проблема смены культурной ориентации», «Отечественная история», № 4, стр. 103-113, 2011).
    В дальнейшем идея генеалогического и политического наследования Москвы Киеву и Владимиру получила распространение в «Сказании о князьях Владимирских» и «Казанской истории».
    В «Сказании» московские князья оказываются потомками киевских князей, получивших знаки царской власти из Византии.
    Автор «Казанской истории» вслед за описанием границ Казанского ханства в древности указывает на то, что «все то держава и область Киевская и Владимерская, по техъ же ныне Московская» (ПСРЛ, т. 19, Стб. 3).
    Из всего вышесказанного следует, что периферийность теории «Москва – Третий Рим» для русских мыслителей эпохи Средневековья нисколько не помешала ей в дальнейшем завоевать популярность в XIX-XX веках.
*    *    *
    Повторное историографическое рождение (кто-то скажет: пророчества, кто-то: мифологемы) было связано с первыми публикациями посланий Филофея, которые привлекли внимание русских историков и богословов только после того, как в журнале «Православный собеседник» были опубликованы его сочинения: «Послание Филофея, старца Псковского Елеазарова монастыря к дьяку Михаилу Мунехину» (№ 5, стр. 84-96, 1861) и «Послание старца Псковского Елеазарова монастыря Филофея к великому князю Василию Ивановичу» (№ 3, стр. 345-348, 1863).
    Изложенная в них концепция «Москва – III-ий Рим» оказалась одной из центральных в русской публицистике и историософии последующего времени вплоть до нашего времени (М.А. Дьяконов «Власть московских государей: очерки из истории политических идей Древней Руси до конца XVI в.», СПб., стр. 66-68, 1889; В.Е. Вальденберг «Древнерусские учения о пределах царской власти: очерки русской политической литературы от Владимира Святого и до конца XVII в.», Пг., стр. 265-272, 1916).
    Не заставили себя долго ждать и специальные исторические, литературные работы (В.Н. Малинин «Старец Елеазарова монастыря Филофей и его послание к царю и великому князю Ивану Васильевичу», «Труды Киевской Духовной Академии», № 5, стр. 72-126, 1888).
    Не меньший интерес к «Третьему Риму» проявили и мыслители второй половины XIX-го – начала XX-го веков, не принадлежащие к цеху профессиональных историков и публицистов: Н. Данилевский, К. Леонтьев, В. Соловьев, Н. Бердяев и др.
    «Если взять нашу христианскую Библию, собрание книг, начинающееся книгой Бытия и кончающееся Апокалипсисом, и разобрать ее помимо каких бы то ни было религиозных убеждений, как простой исторический и литературный памятник, то мы принуждены будем признать, что перед нами произведение законченное и гармоничное: создание неба и земли и падение человечества в лице первого Адама – в начале, восстановление человечества в лице второго Адама, или Христа, - в центре, и в конце апокалиптический апофеоз, создание неба нового и земли новой «в них же правда живет», откровение преображенного и прославленного мира, Нового Иерусалима, нисходящего с небес, скинии, где Бог с людьми обитает (Апок. XXI). Конец произведения связан здесь с началом, создание мира физического и история человечества объяснены и оправданы откровением мира духовного, представляющего совершенное единение человечества с Богом. Дело завершено, круг замкнулся, и даже с чисто эстетической точки зрения ощущается удовлетворение […]» (В.С. Соловьёв «Русская идея» [Париж, 23 мая 1888 г.]).
    Духовные мыслители отнеслись к представлению Московской Руси XVI-го века в качестве «наследницы» Рима и Византии как к аксиоме, которая могла бы представляться как в позитивном, так и в негативном свете, но доказательств не требовала.
    В первой советской работе «победившего пролетариата», посвященной мифологеме «Москва – Третий Рим» (о пророчестве речи не было), написанной в самом конце II-ой Мировой войны, за которой уже ощущались контуры «нового противостояния» с Западом, особое внимание было уделено стремлению Московского правительства в XVI-ом веке: «обосновать свою независимость и суверенность и на этой базе противопоставить себя полноправно как «ветхому» папскому Риму, так и цесарю «Священной Римской империи» […]» (Н.С. Чаев ««Москва – третий Рим» в политической практике московского правительства XVI века», «Исторические записки», М., т. 17, стр. 22, 1945).
    В последующих трудах советских исследователей внешнеполитический аспект в изучении этой «теории» отошел в тень, уступив место изучения внутриполитической борьбе «классов за справедливое общество» в пределах Московского государства.
    Так, историк С.М. Каштанов, член партии ВКП(б) с 1922-го, заметил:
    «При вполне конкретном подходе к истории идеи «Москва – третий Рим» выясняются ее, прежде всего, внутриполитические и, в частности, классовые корни. Это была неофициальная программа укрепления централизованного феодального государства. Объявление московского государя главой православного мира, освящение института великокняжеской власти преследовало в первую очередь цели борьбы с удельно-княжеским и боярским сепаратизмом, а также с народным движением […]» («Об идеалистической трактовке некоторых вопросов истории русской политической мысли в зарубежной историографии», «Византийский временник», т. 11, М., стр. 321, 1956).
    В целом же, это нужно тоже отметить в период Советского Союза (1922-1991), теория «Москва – Третий Рим» находилась на периферии интересов советских историков и литературоведов. В советской историографии укоренилось представление об этой концепции как о «некоей вспомогательной теории», обслуживающей идеологические запросы Московского имперского государства, которая сама по себе оказывала «слабое воздействие» на проводимую политику Российскими императорами.
    При этом недостаток интереса к теории «Москва – Третий Рим» в советской историографии в значительной степени был компенсирован историческими работами зарубежных авторов, в первой половине – середине XX-го века проявивших к ней немалый интерес. В трудах Х. Шедер, Д. Стремоухова, У. Медлин и К. Туманова особое распространение получил тезис: об «имперском» характере Русского государства, уже в XVI-ом веке стремящегося к внешней экспансии, для господства над всей Европой.
    Как заключил Туманов в работе 1955 года:
    «Даже в настоящее время доминирование марксистской идеологии в России не уничтожило древнюю традицию […], она, несмотря на антиклерикализм официальной идеологии, послужила важным истоком «мессианского экспансионизма» СССР, который напрямую связывается с «Третьим Римом» […]».
    Поэтому несмотря на то, что в ряде опубликованных с середины XX-го века исследований детально рассматривались специальные (главным образом источниковедческие) вопросы, связанные с изучением данной теории, в оценках теории «Москва – Третий Рим» (особенно ее «геополитической» составляющей) в целом преобладал очевидный «политический подтекст». Это в значительной мере обусловливалось временем написания работ, которое было отмечено нарастанием борьбы за доминирование в мире между США и СССР.
    Как указал Х. Шедер в 1956-ом, обратившийся к изучению этой «исторической концепции» в период «Холодной войны»: она помогала создать образ Московской Руси, то есть Советского Союза, в Западной Европе, как государства, экспансионистского по своей природе: «достойного предка империи Зла».
    Если истоки тоталитарного государства, воплощенного в «режиме» Иосифа Сталина, усматривали в «опричнине» Ивана Грозного, то и начало активной, «имперской» внешней политики Советского Союза связывалось с Московской Русью XVI-го века.
   На явный политический подтекст «популярности» идеи «Москва – Третий Рим» в Европейской историографии сегодня указывают не только советские историки, критиковавшие своих зарубежных коллег как за чрезмерное заострение внимания на «экспансионистском» характере Московского государства XVI-го века, так и за их нежелание искать в этой мифологеме – социальные корни, но и современные российские историки.
    Действительно, сочинения «книжников» той поры давали генеалогические основания московским дипломатам в целом ряде документов именовать Украинские и Белорусские земли «отчинами» московских государей (К.Ю. Ерусалимский «История на посольской службе: дипломатия и память в России XVI века», «История и память: историческая культура Европы до начала Нового времени», М., стр. 664-731, 2006).
    Русским книжникам и дипломатам XVI-го века, активно использовавшим «историческую аргументацию», было очевидно, что московские князья – потомки киевских – имели все права на земли, некогда входящие в состав единой и могущественной Русской «державы».
    Составитель Степенной книги, описывая начало Ливонской войны (1558-1583), так характеризует прошлое территории, за которую велась борьба:
    «Земля Ливонская… въ древняя же лета земля та зовома Чюдьци, идеже великии князь Ярославъ Владимиричь и градъ созда въ свое имя Юрьевъ, и многи святыя церкви постави. И тамо бяху епископи православни, иже подлежаху Рустеи митрополии […]» («Степенная книга», т. 2, стр. 380-381).
    Последующая популярность теории «Москва – Третий Рим» была связана уже не с творчеством русских средневековых книжников – новую жизнь в нее вдохнули историки, публицисты, философы и историософы Нового и Новейшего времени. В их трудах Московская Русь – единственная после падения Византии хранительница традиций православия – выступает как замкнутое от соседей образование, избравшее «мессианский путь»!!!
    Этот путь ведет в будущее, в котором политические границы России приведены в соответствие с пределами «Вселенского православия». Иными словами, известность идеи «Москва – Третий Рим» имеет, скорее, историографическое происхождение. Осознание этого факта историками в последние годы, по сути, означает, что историографический «Третий Рим», созданный трудами многих мыслителей XIX-XX-ых веков, вопреки предсказанию Филофея, все-таки «пал» под ударами «Багряного Зверя с десятью рогами» (1917-2025)!!!
*    *    *
    Надеюсь, читатели поняли:
    Древо концепции «Москва – Третий Рим» обладает весьма густой историографической кроной, почти полностью скрывшей от глаз российского и украинского общества и публицистики сам исторический ствол!!!
    Однако раздвинув ветви «данной» концепции, пытливый читатель вправе спросить:
    «Если популярность представления о Москве как о «Третьем Риме» в большей степени имеет историографическое происхождение, то какие же «аналогии» используют современные украинские националисты, вписывая Киев и современную Украину в «историческом контексте», в качестве IV-го Рима?».
    Действительно в XVII-ом веке, на территориях Украины, входящей в состав Речи Посполитой [ещё раз подчеркну для «плохо понимающих» с первого раза или же парящих в «хлябях Небесных»: «на территориях Украины в XVII-ом веке, входящей в состав Речи Посполитой»], имели место сходные процессы.
    Не принявшие теорию «Москва – Третий Рим» украинские «интеллектуалы» той поры (Захарий Копыстенский и др.), обосновывая права Киева на древнерусское наследие, обратились к образам апостола Андрея и князя Владимира, активно используя сочинения московских книжников XVI-го века, уделивших немалое внимание этим персонажам (Т.А. Опарина «Иван Наседка…», стр. 184, 254-255).
    Захарий Копыстенский прямо заявил, что для него переезд из Владимира в Москву митрополита Петра «ничего не значит» (Р.А. Седова «Святитель Петр митрополит Московский в литературе и искусстве Древней Руси», М., 1993).
    Используя «литературный материал» православных монастырей, накопленный русскими монахами, представители украинской интеллектуальной элиты в 1620-1640-е годы и в более позднее время активно тиражировали представления о Киеве как о «богохранимом граде» (Т.А. Опарина «Москва как новый Киев, или Где произошло крещение Руси: взгляд из первой половины XVII века», «История и память: историческая культура Европы до начала Нового времени», М., стр. 635-663, 2006).
    Начиная с 1846-го, украинские националисты, проживающие на территории Австрийской империи, стали в своих «исследовательских» работах оспаривать, что церковная линия преемственности связана с перемещением митрополита Киевского и всея Руси во Владимир, а позднее и в Москву.
    Поэтому интерес к «Киевской эпохе XVI-го века», у современных украинских националистов, имеет  вполне отчетливые политические формы. В тот период Московская Русь вела напряженную борьбу за присоединение русских земель – составных частей Польско-Литовского государства, ранее входивших в состав Русской «державы», управляемой предками московских государей – киевскими князьями.
    Направление движения предков московских князей, митрополитов – из Киева во Владимир и в Москву – определило вектор русской истории, принявший форму преемственности «Киев – Владимир – Москва», сообщавшей Москве статус «нового» (третьего) Рима и Киева. Это, конечно, не исключало возможности помещения русской истории и в иные контексты, предполагающие сопоставление Москвы и Русского государства в целом с иными «сакральными центрами».
    Так, в XVII-ом веке получает распространение взгляд на Русь как на «новый Иерусалим», который особенно активно поддерживал патриарх Никон (Н.И. Ефимов «Русь – новый Израиль: Из этюдов по истории русского церковно-политического сознания», Казань, 1912).
    Однако всё это современным украинским историкам не интересно, у них на прошедшую историю свой взгляд!!!
    И вот здесь приходится отметить: находясь в некотором «возбуждённом состоянии духа», украинские историки, отрицая форму преемственности «Киев – Владимир – Москва», не заметили, как стали отрицать само «существование последовательности пророчеств».
    «Ревнители благочестия» на Украине, заявляя, что «скоро Киев станет – IV-ым Римом», совершенно, не принимают во внимание тот факт, что сами они сегодня живут при «трубе V-го ангела» (2003-2019), и скоро начнутся события, о которых говорится:
    «И ШЕСТОЙ ангел протрубил. И я услышал один голос из четырёх рогов золотого жертвенника, который перед Богом, говорящий шестому ангелу, который имел трубу: Освободи четырёх ангелов, связанных на великой реке Евфрате.
    И были освобождены четыре ангела, приготовленные на час, и день, и месяц, и год, чтобы убить треть людей. И число войск воинов – двести миллионов. Я услышал их число.
    Итак, я увидел коней в видении и тех, кто сидит на них, имеющих огненные, и гиацинтовые, и серные нагрудники. И головы коней – как головы львов, а из их пастей выходит огонь, дым и сера.
    Этими тремя бедствиями была убита треть людей – огнём, дымом, и серой, выходящими из их пастей. Ибо сила коней – в их пасти и в их хвостах.
    Ибо их хвосты подобны змеям и имеют головы, и ими они причиняют вред людям.
    А остальные из людей, которые не были убиты этими бедствиями, так и не покаялись в делах своих рук, чтобы не поклоняться бесам и идолам золотым, серебряным, медным, каменным, деревянным, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить.
    И они не покаялись ни в своих убийствах, ни в своей ворожбе, ни в своём блуде, ни в своих кражах».
     Так что их «мечты» о том, что скоро «Киев станет – IV-ым Римом», так и останутся мечтами, так как на дворе – 2017-й год.
*    *    *
ДТН.