С детства мне запомнилась дорога от поселка до деревни, где жили мои дед да баба, Александр Николаевич и Надежда Павловна. Дорога шла мимо Коночкина, через Мостовую. Новопокровское, две Пронихи, Большую и Малую, Пескушу, Самотохино, Малиновку, дальше, за полем была дедова с бабушкой деревня в стороне от большой дороги. На взгорке, с выгоном и банями, на бережку у речушки Половной. Большой и раскидистый вяз возле нашей бани был виден издалека и служил ориентиром, если приходилось идти напрямик через поле. В той дороге мне запомнилось другое. Первое время ходили с кем-либо из взрослых и в летнюю знойную пору мы спокойно заворачивали в одной из деревень во двор и на огород к колодцу, доставали холодную колодезную воду в ведре на цепочке утолить жажду. В колодце на веревочке можно было видеть опущенные в воду четверти с молоком. А двери в дом были закрыты на подцепку и с палочкой вместо замка, чтобы с дороги видно было, что хозяева на работе или по своим делам отсутствуют. Других запоров не было, как нет их и сейчас во многих домах в этой стороне, а если и есть, то больше для видимости. Став повзрослее, мы с младшим братом, а то и вовсе один, нередко ходили той же дорогой в деревню к бабушке с дедушкой, за восемнадцать километров и тоже заворачивали в какой-либо приглянувшийся двор к колодцу утолить жажду. Осторожно, дабы не повредить опущенные в колодце бутыли, доставали воду, испив, аккуратно закрывали крышку колодца, чтобы у хозяев не возникло обиды на потревоженный нами их жизненный уклад. И не было в этом ничего особенного, так тогда жили люди в наших деревнях, просто, в трудах и небогато, но, как мне казалось, в достоинстве.
Поселок наш, Калинино, выросший вокруг картонной фабрики, был другим, многограннее и в хорошем и дурном. Помню из совсем раннего детства, как в зале пошивочной артели «Заря»,помещении, где принимали заказы и снимали мерки, на уличном собрании Чкаловской улицы принимали решения по устройству деревянных тротуаров, чистке и ремонту канав вдоль улицы и мостков, посадке лип. Там же отчитывали и родителей братьев Киселевых, что жили в верхнем конце улицы, за двойки их чад, наших родителей и нас с братом за то, что мы проспали на сеновале ночное дежурство, потаскав шит с надписью «Ночной сторож» и постучав в деревянную колотушку лишь пару часов. Много лет прошло с тех пор, прогнили те тротуары, заплыли канавы, под мостами на перекрестках не проходит вода и образовались застойные лужи, похожие на болота, на улице совсем мало целых, жилых домов, а липы в два ряда по обеим сторонам улицы, большие и крепкие, стоят и мало кто помнит, как их сажали всей улицей по весне тонкими деревцами и как они, сбереженные человеческим вниманием под всевидящим оком уличного комитета, выросли, окрепли и своими развесистыми кронами сотворили ветвистые арки - аркады. И идти там под липами нашим родителям было приятнее и на работу и с работы, и просто так, и спина невольно разгибалась, несмотря на все тяжести и трудности тогдашней жизни.
Наш поселок, будучи какое-то непродолжительное время районным центром, стал прибежищем и убежищем для многих интересных людей, чья столичная и прочая городская жизнь оказалась для них опасной в лихие предвоенные и послевоенные времена. Случилось это, наверное, потому, что расположен он в стороне от суеты городов и дорог на самом краю таежных лесов и в то же время совсем не далеко от них, городов. Клуб, свой хор и самодеятельный театр, духовой оркестр под руководством уважаемого всеми учителя Алексея Филипповича, превратностями судьбы оказавшимся здесь на всю оставшуюся жизнь, красивый парк с массовыми гуляньями на праздники, даже свой стадион за клубом с футбольной командой, все это делало жизнь в поселке интереснее, разнообразнее. Но без той душевной простоты, радушности, без оглядки в поступках на то, что вокруг все родственники или свойственники, без какой-либо боязни за то, что люди подумают и скажут. Фабрика, притянув к себе разный народ из близких и не близких деревень, увеличила массу народа, перейдя критическую черту, за которой уже не все друг друга знают и можно жить не особо оглядываясь на соседей, не беря во внимание, что о тебе подумают. А задорные призывы ехать на комсомольские стройки и вовсе вскружили многим головы. И честности поубавилось и порядочности тоже и дома начали закрывать уже на настоящие замки. Но, слава богу, не все и не везде. В одном историческом исследовании мне довелось прочесть такую статистику: в дореволюционной России в начале двадцатого века приходился один полицейский чин на две с лишним тысячи народу. Ни в какой стране, ни в просвещенной Европе, ни прочих демократических и не очень демократических странах, такого не было и не могло быть. Общинное саморегулирование, в основе которого уклад, основанный на богобоязни, сострадании, совестливости и родственном почитании, делали это устройство, как тогда казалось, незыблемым. И все это совсем не рухнуло, как казалось, в последующие лихие годы революции, коллективизации, индустриализации, войны и после войны и прочих, в те времена, про которые бабушка вспоминала, что люди «бессовестными стали». Так же как легко выросла и заполнила души людей злоба и алчность в городах и административных центрах, также сохранились человеческие простота и доброта в деревнях, сокрытые и затаенные, подчас поруганные и оскверненные, но, как вера, незыблемые. Ибо людям, привыкшим жить в душевной чистоте и совестливости, трудно, не свойственно опускаться до нечистоплотности, ни телесной, ни духовной.
Недавно, посетив в очередной раз родные могилки на кладбище, я возвращался к машине извилистой тропкой между оградок кладбищенского лабиринта. Почти у дороги, в одной из таких кладбищенских загородок приводила в порядок могилку женщина, она так увлеклась своими мыслями, что не заметила меня и я, чтобы не испугать, остановился поодаль. Заметив вдруг меня, женщина все-таки вскрикнула для порядка и от неожиданности. Потом, признав меня, скорее даже не признав, а догадавшись чей я буду, порасспросила про нас, про братьев, кто, где и как. И мне снова подумалось, что жить нужно просто и по совести, потому как, сколь бы долго ты не отсутствовал в родных краях, люди все - равно будут помнить и знать о тебе, а если помнят хорошее, то и возвращаться домой будет легко и просто.