ГЛАВА 15
ВИКТОРИЯ
«Я что-нибудь придумаю», — билось в голове у Виктории, после того, как она выключила телефон… — «Я сказала ему это, но совершенно не знаю, что можно придумать… Что же я наделала…»
Они уехали из Лисовска, и это было правильное решение. Даже по той лишь причине, что просто нельзя было дальше находиться рядом с Арсеном; в конце концов, их… небезразличие друг к другу становилось слишком заметным; скрывать было все невозможнее… И даже не в этом дело… Даже если бы каким-то чудом никто ничего не замечал, все равно, — нельзя. Дальше-то что? Растравлять душу себе и ему? «Может быть: с глаз долой — из сердца вон?» — надеялась она. Но пока что так не получалось.
Новый год встречали в новой необжитой квартире, с половиной не распакованных вещей. Андрей старался влиться в новую жизнь, работу; обустраивал быт. Ей же пока не хотелось смотреть ни на озеро с набережной и портом, ни на троллейбусы и супермаркеты. Может быть, — дело в зиме; а весной все изменится чудесным образом? Может, после зимних каникул, когда Ася начнет учиться в новой школе рядом с домом, в которую не надо ехать полчаса по опасной узкой петляющей дороге… Пока же тоска была невероятная. Она не понимала, что она делает в этом чужом пока месте; душа рвалась в Лисовск. Да ладно, не в Лисовск (в нем, как таковом, почти ничего не радовало), а к Арсену. Вот что можно придумать — чтобы съездить туда и увидеться?
…
В девять утра они втроем стояли у кабинета директрисы новой школы, и ждали «аудиенции». Нарядная Ася, деловитый Андрей, и Виктория, — в скромной вязаной юбке и коричневом свитере с воротником-стойкой. Для кого ей наряжаться? Она и так вызывающе хороша, в сравнении с суетливо пробегавшими мимо учителями, воспитателями, — которые здесь, кажется, строго соблюдали дресс-код классического «синего чулка» (даром что столица): все почему-то были в мутно-сером, длинном или бесформенном; совершенно без косметики. Может, это указание директрисы? Виктория порадовалась, что сегодня оделась практически также. Тем не менее, выглядела она юной девушкой-подростком в своей первозданной свежести, которой не нужна косметика и броская одежда. Она улыбалась проходящим мимо учителям и пробегавшим детям, среди которых были мальчики возраста Арсена; ее внимательный взгляд помимо воли отметил нескольких симпатичных. Но все они были лишь напоминанием.
Директриса все еще то ли была занята, то ли отсутствовала. Виктория начинала скучать, в мыслях всплывал недавний телефонный разговор, ей непроизвольно мечталось: «Позвони же мне, позвони… почему ты не звонишь? хотя нет, сейчас нельзя, не звони, не дай бог… но как же хочется, чтобы позвонил…» Ей было неловко за свои мысли в такой ответственный момент; точно девчонка шестнадцати лет! — стыд-то какой. Пытаясь отвлечься, она начала разглядывать висящие на стене стенды: с уставом и правилами школы, информацией о мероприятиях, фотографиями сотрудников и детей, рисунками и аппликациями. Андрей развлекал Асю электронной игрой в телефоне, где смешная гусеница бегала и поедала разные фрукты с возгласом: «Ам!». Виктория же переходила от одного стенда к другому (все равно директрисы еще нет, а какая-то информация о школе могла пригодиться). Когда она оказалась на расстоянии нескольких метров от кабинета (нет, это невозможно!), она услышала нежные переливы телефонной мелодии, принадлежащей одному единственному абоненту. («Бог мой, таких совпадений не бывает! Разве что в книгах и фильмах, притом… не самых удачных»). Выхватила телефон из сумочки дрожащими от счастья руками:
— Да! Ну, привет, родной… («Ну здравствуй, это я», — спел внутренний голос голосом В. Высоцкого)
— Вы, вы? Ты?.. — путался Арсен, — привет. Где… Вы?
— Мы в школе сейчас; ждем директора… Боже, как я рада тебя слышать! — она взглянула на Андрея с Асей, но там все было в порядке — прожорливая гусеница занимала обоих.
— Я… я тоже… Вы…
— Я отошла буквально на минутку; ты позвонил настолько вовремя, что так просто не бывает! Но это все, я должна идти, сейчас придет директор…
— Вы приедете?
— Да, я же обещала… Что-нибудь придумаю. Все, убегаю…
— Пока…
— Пока… — шепотом.
Она настолько погрузилась в счастье, что долго не могла заставить себя вслушаться, что там нудно и менторски вещает неприветливая директриса; и почему она такая скучная, когда Виктории сейчас хочется расцеловать всех… По идее, тон и бюрократические манеры директрисы должны были бы вогнать ее в стойкую депрессию, но этого не произошло. Во всяком случае, — Асю определили в класс, назначили ей классную руководительницу (которую Виктория собиралась заранее полюбить); сообщили распорядок учебы и прочая… Но вдруг среди этой воркотни возникла какая-то загвоздка (Виктория не вслушивалась, уловила только, что Андрей возмущен). Слух ее выхватил лишь одно: «Не хватает каких-то медицинских документов, а если мы будем их ждать по запросу, это может затянуться на полгода… Так что вам самим нужно еще раз съездить в тот интернат, забрать документацию и привезти…» Эмоции Виктории раздвоились: «Неужели правда — они могут вот так послать нас в такую даль за какими-то несчастными документами, — а без этого не примут Асю в класс?! что за глупость, и что за отношение?!», и «Неужели правда? — я слышу то, о чем только мечтала: «Вы должны съездить туда!» Должны, должны!
В первый же выходной день Андрея (бравшего то суточные дежурства, то дневные или ночные), ранним утром они выехали в Лисовск вдвоем; Асю оставили у родителей Виктории, чтобы не таскать в такую даль по морозу. В самом Лисовске Андрей решил заехать в больницу, — повидаться с друзьями и коллегами. Он сразу же направился в свое бывшее отделение; а Виктории, — коротавшей время в одиночестве, — сотрудницы приемного отделения предложили выпить чаю. Она не отказалась. Вскоре медсестры разошлись, — кто на пост, кто в процедурную. Виктория осталась одна, уютно устроилась на диванчике, протянув озябшие ноги к обогревателю, и вынула из сумочки телефон, чтобы позвонить родителям; узнать, как Ася… Бог ты мой! Пять пропущенных звонков от Арсена. Она не слышала их в машине (мелодия его звонка была очень тихая, а в машине всегда включена музыка). Перезвонить не решилась, — набрала нейтральную смс (мало ли кто может прочесть): «Ты звонил? Я не услышала в машине. Мы едем к вам». Несколькими секундами позже заиграла мелодия. Виктория судорожно нажала на «ответить»:
— Да?
— Это Вы? Вы едете? Где Вы?
— Уже близко. В больницу заехали; скоро будем, жди. Все, сюда идут… — нажала на «отбой», и, когда в приемное зашел Андрей, — она уже звонила родителям. Теперь можно было продолжать путь.
Встреча вышла какой-то скомканной и неловкой. Воспитательница Елена Дмитриевна неожиданно обрадовалась Виктории, как родной; повела вниз, в столовую:
— Идемте, поговорим хоть! Ребят увидите, у них сейчас обед. Виктория Юрьевна, к сожалению, уже ушла домой; позвонить ей?
— Нет, нет, что вы, не надо беспокоиться… — (и так вас тут слишком много!)
Андрей направился в медицинский кабинет, а Виктория даже и не вспоминала о цели поездки. В раздевалке столовой она старательно поддерживала беседу с Еленой Дмитриевной, участвуя в этом краешком сознания. Через проем двери она видела, как Арсен вскочил с длинной скамьи, где обедали ученики; хотел выбежать, но какая-то незнакомая ей воспитательница остановила его жестом, и, видимо, сказала что-то. Наконец он вышел в раздевалку; подошел и несмело поцеловал в щеку, когда Елена Дмитриевна, на удивление Виктории, проговорила:
— Ну, общайтесь, — и отошла от них в столовую.
Общаться, когда вот так «дали добро»; как-то регламентировано, словно на свидании заключенных, — (хотя ничего мрачного и напоминающего тюрьму не было совершенно, напротив, казалось, все располагало… слишком располагало, чтобы быть правдой, чтоб нормально себя ощущать), — было, собственно, не о чем… Дежурные фразы, неловкое молчание. После телефонного звонка, когда он говорил с ней как взрослый; после месячной разлуки, — Арсен внезапно показался ей совсем ребенком; и каким-то чужим; она недоумевала сейчас, — что же так влекло ее увидеться с ним. Без него было плохо, а с ним… стало никак… (Так часто бывает после расставания, — когда смотришь на ранее близкого тебе человека новым, непредвзятым взглядом; помимо воли безжалостно и трезво оценивающим…
Арсену же она показалась еще прекраснее, чем прежде, — разрумянившаяся с мороза, в меховой шубке, с небрежно рассыпавшимися по ней волосами (тщательно продуманный образ), но, — странно чужой здесь теперь… Он тоже не мог понять, как себя вести.
Поэтому, когда с шумом и толкотней из столовой стала выбегать ребятня, Виктория даже обрадовалась. Маленький Пашка, Ваня, и другие младшие дети буквально повисли на ней (старшие просто здоровались и улыбались); она быстро рассовывала в их теплые ладошки заранее приготовленные конфеты. Затем они всей толпой медленно двинулись наверх.
Елена Дмитриевна втёрлась между Викторией и Арсеном, зашагала рядом, и доверительно сообщила:
— А ведь Арсен себя плохо вел сегодня. Вы представляете? Шёл открытый урок, присутствовала директор, а он! Арсен, ты рассказал Виктории Юрьевне, как ты себя вел сегодня?
Арсен досадливо мотнул головой. («Господи, зачем она так? — ужаснулась Виктория, — унижает… И ведь не сделать ничего!»)
Воспитательница продолжала:
— Он отказался отвечать! А потом вообще просто демонстративно лег на парту, представляете?!
— Заболевает, может, — тихо проговорила Виктория (она слышала, что он кашлял), чтоб хоть как-то отреагировать, не унизив в то же время еще сильнее… («Бедный мой! Это ты пять раз звонил, а я не слышала… Ты так расстроился, что не захотел отвечать, устроив молчаливый протест…»)
В холле их встретил Андрей, показавшийся сейчас более высоким и взрослым, чем обычно, — оттого еще, что они смотрели на него снизу вверх, поднимаясь по пологой винтовой лестнице. Виктория казалась сама себе нашкодившим подростком (хотя не сделала ничего дурного), а не взрослой женщиной. Ей было стыдно, что Андрей занимается делами, а она даже забыла про документы, полагаясь на него.
— Пока, — прошептала она одними губами, в надежде, что Арсен уловит это движение воздуха, адресованное ему.
— До свидания! — громко и оживленно, улыбаясь уже совсем иной, — для всех, — улыбкой…
…
Жизнь потекла своим чередом, принося новые радости, но и новые проблемы. В темп жизни крупного города нужно было влиться; школа, где заправляла вредная директриса, — а остальные, — под страхом увольнения — плясали под ее дудку, — тоже оказалась испытанием. Еще большая, чем прежде, занятость Андрея (здесь, чтобы выжить, нужно было работать еще больше, прямо как в «Алисе в Зазеркалье»: «Нужно бежать изо всех сил, чтобы только остаться на месте. А чтобы попасть в другое место, нужно бежать в два раза быстрее!»
Виктория с Асей обошли всевозможные кружки и центры для детей (из тех, что доступны и интересны Асе); они начали обучаться верховой езде; посещали театры и музеи, цирк и зоопарк; катались на теплоходах, — словом, восполняли всё то, чего до сих пор были лишены в глубинке…
Лошади неожиданно стали сильной страстью Виктории. Впервые прокатившись пару раз для того, чтобы понять ощущения Аси, — она никак не ожидала, что ей настолько понравится, и вскоре станет единственной настоящей отдушиной. Пусть даже настоящие конные прогулки — за городом, а не по кругу, на маленьком учебном корте, следом за Асей, — случались не так часто (да и дорогое это удовольствие). Она влюбилась в лошадей: во всех сразу, и в некоторых по отдельности. Лошади были большие и тёплые; лошади не задавали дурацких вопросов; лошади радостно брали из рук нехитрые угощения мягкими губами, и мило били копытцем, показывая, что хотят еще. «Рулевое управление» лошадки проще, чем у автомобиля, тем не менее, — она тебя куда-то везёт. К тому же — она живая, её можно обнять, зарыться лицом в гриву и молчать, и «думать лошадке» об Арсене… Если бы еще можно было ехать так долго-долго. Выпав из реальности…
А вот с работой пока не получалось. Городская школа — это не интернат, где, по идее, — в случае острой необходимости, можно оставить ребенка даже на ночь. Здесь дети учились лишь четыре дня в неделю, забирать же Асю с учебы приходилось строго после обеда. А кому нужен врач «на пару часов несколько раз в неделю»? — все, что могла позволить себе Виктория по времени. Такой специалист не представляет собой ценности ни для какой поликлиники или больницы. Ей же отчаянно хотелось заниматься чем-то, и она решила подойти к делу с другой стороны. «Мне нужно стать специалистом по детям с проблемами. Тогда меня примут работать в ту же школу; я буду рядом с Асей, и заодно узнаю всю эту «кухню» изнутри…
Сессия за сессией, то заочно, то «вживую», — с невероятным напряжением, но не с меньшим интересом осваивала она специальную педагогику, получая второе высшее, — теперь педагогическое, — образование.
…
Шли годы. Арсен? А что Арсен? Какое-то время он еще звонил ей (видимо, пока старенький телефон не приказал долго жить). Писал короткие, отчаянно — пронзительные сообщения в соцсети (сердце прыгало в груди каждый раз, когда она обнаруживала эти послания. Она отвечала нежно, но коротко, сдержанно и нейтрально (не дай бог, он не сотрет вовремя, и кто-нибудь увидит хоть одно смайликовое сердечко от неё. Нельзя. Пусть даже он прислал ей сто таких. Ей нельзя.) До тех пор, пока его страница не оказалась недоступной для нее, — за несколько секунд до этого он успел написать ей нечто невнятное; но она догадалась, что: «мама не хочет», «надо идти…»
Они встречались еще несколько раз: Асе хотелось повидать прежних товарищей вживую, Андрею, — друзей; ездили в гости к Виктории Смирновой). Но это были короткие, агональные встречи. Арсен всегда-то выглядел немного старше своего возраста, а теперь, — с каждым разом, — становился все выше и привлекательнее, — тем более неловко было ей уделять ему особое внимание среди других учеников (хотя сами учащиеся интерната как раз воспринимали это как должное; говорили: «К Арсену опять приехали!»). Коснуться теплой руки при передаче конфет и игрушек: «Возьми, передай ребятам…»; задержать руки на секунду дольше, чем необходимо… Мучительный, неотрывный, говорящий больше чем слова, взаимный взгляд, — под перекрестным наблюдением детей и воспитателей, а иногда — Андрея и Аси. Можно лишь смотреть. Лишь коснуться…
Она не знала, замечает ли что Андрей, — с его-то обостренным чутьем и наблюдательностью. Лишь один раз он шутливо сказал, что приревнует. Но так мимолетно… Она покраснела тогда, но отшутилась насколько легко и непринужденно, что поверила сама себе, и поразилась этому. И все же…
Никакого смысла в продолжении глупых страданий; надо выбросить это из головы полностью; уткнуться всей душой в большого и настоящего Андрея; зарыться под одеяло, прижаться к нему маленьким комочком, раствориться в его нежности… Иногда получалось. Редко, — когда он бывал дома; и еще реже, — когда он бывал в настроении… вернее в состоянии вообще что-либо воспринимать, кроме желания спать. Он ел приготовленный ужин или завтрак; делал какие-то совершенно неотложные дела, а чаще просто засыпал, упав на диван, не раздеваясь, под бубнящие «Новости»…
Ася росла, и требовала все большего внимания. Теперь у нее появилась подружка, если, конечно, можно назвать дружбой их общение, — игру рядом, какое-то взаимодействие с направляющей помощью Виктории. Эта девочка была тоже не такая, как все. Дочь школьной подруги Виктории, которая жила в Н-ске после окончания школы. Встречаться выходило редко, но всё-таки это было похоже на настоящие «гости»: женская дружба, совместные чаепития с тортопоеданием, и, — какое-никакое, — общение детей.
На новые педагогические знания Виктория накинулась с жадностью голодающего (теперь и трюмо, и стул возле ее кровати были завалены методическими пособиями, тетрадями и учебниками: Бадалян Л. О. «Неврология», Жариков Н. М. «Психиатрия», Левченко И. Ю. «Психолого-педагогическая диагностика», Р. И. Лалаева «Языковой анализ и синтез». «Почему же я не освоила всё это давно? Почему особенности воспитания детей с разными диагнозами не преподавались в ВУЗе, до сих пор никто не давал ни малейшей зацепки… а ведь это необходимо знать каждой матери! Знала бы я раньше!» Ее привычные занятия с Асей приобрели новый смысл; теперь она вкладывала в них не только душу, интуицию и фантазию, — но еще и науку.
Практическая часть учебы, — которой она боялась больше всего, — оказалась как раз самой интересной. Заниматься с другими, — менее сложными детьми, в детских садах и спецшколах различной направленности, — оказалось на удивление легко, приятно и продуктивно. Здесь у нее все получалось, казалось, что она на своем месте. Пережила госэкзамены и защиту диплома. А затем… вновь оказалась в пустоте.
Директриса свела к нулю надежду Виктории работать в школе рядом с дочерью: «У нас все места заняты». Устраиваться в другие учебные заведения было бессмысленно — снова всё упиралось в недостаток времени… да еще практики. А без постоянного практического применения знания имеют прискорбную способность улетучиваться со скоростью ветра… не теплого Восточного ветра, с которым путешествовала Мэри Поппинс, — а злобного, пронизывающего до костей, поселившегося в городе той зимой, кажется, навечно… Того самого, который весело хохочет, срывая хлипкие крыши с домов; опрокидывает неустойчивых на гололёде пешеходов, срывая с них шапки, перемешивая людские судьбы с обрывками старых газет…
http://www.proza.ru/2017/01/31/246