Я работал там в два захода лет шесть, кажется. С этим скромным стажем я, конечно, на известинца-ветерана не тяну, они все были такие исторические, эти стариканы, береты носили под Фиделя Кастро, Аджубея живого видели. Но и у меня впечатлений всё-таки не за неделю. Есть что вспомнить.
Кто-то мечтал, старался - и не попал туда, а я устроился в "Известия" минут за тридцать, меня взяли прямо с улицы, буквально. В тот день я шёл на преддипломную практику в газету «Лесная промышленность», с гарантированной перспективой на зама ответсекретаря. Но у них там оказался закрытый сабантуй, меня отфутболили на завтра или вообще на потом. Я страшно расстроился, готов был уехать на Чукотку в редакцию "Оленьей правды", пошёл куда глаза глядят, и вдруг на улице Горького встретил Мишку Змеенкова, он меня и сосватал. Один мой звонок из автомата, собеседование минут на десять, несложная анкета – и готово. Работа на втором этаже редакции, рядом с библиотекой, в отделе информатики. Я стал причастен ко внедрению компьютерной техники в редакционную жизнь. Вот и захотелось теперь, по прошествии лет, хотя бы штрихами обозначить свои известинские впечатления.
С первых дней работы в штате я был обласкан некоторыми льготами, предусмотренными для домочадцев этого массивного здания, где редакция, издательство и типография трудились " в одном флаконе". Ну, к примеру, продуктовые заказы. Каждую неделю, по вторникам, кажется, можно было сдать специально обученному человеку немного денег и уже через день или через два получить какие-нибудь шпроты, гречку и зефир в шоколаде. Или что-то еще, было варианта три-четыре такого рода. В год моего устройства (1984) эти заказы были ну как бы приятным приложением. Всё и так было в магазинах. Но вот потом, в трудные годы перехода из восьмидесятых в девяностые, и особенно в начале девяностых, эти заказы помогали очень здорово. Особенно мне помогло шампанское в предновогодних заказах перед 1991 годом. Количество заказов никто не ограничивал, а в магазинах ничего не было. Мне в то время в МИДе дико затянули оформление визы в США. Я нашёл телефон этих оформительниц, почти без предисловий спросил, сколько им нужно шампанского (в магазинах это был жуткий дефицит), - и уже вечером следующего дня на задворках мидовской высотки, в Денежном переулке, обменял пять бутылок шампанского на свой служебный загранпаспорт с разноцветным штампом американской визы на одной из страниц.
Столовая там была ши-кар-ная! Какой-то именитый шеф-повар, изумительное меню, душевные салаты, борщи непременно с пампушками, мощные и одновременно изящные приборы… Была какая-то история про одного из «технических» работников этой столовой. В конце восьмидесятых известинцам предложили дачные участки на Пахре. Условие – одномоментный взнос пятнадцати или двадцати тысяч рублей. Сумма в то время была совсем не лёгонькая, инженеры получали рублей по 200 в месяц. И надо же, наряду с, может быть, маститым, известным на всю страну журналистом Александром Бовиным, или типа того, взнос буквально за следующий день сделал сотрудник столовой, завпроизводством. Это еще при тех, советских зарплатах. Товарища сразу же попросили покинуть родные стены, как говорится, по собственному. А в столовой стали искать источники левых доходов.
Да, кроме Бовина, писавшего за Брежнева его мемуары, и других политобозревателей в «Известиях» было много легендарных личностей. К примеру, первый зам главного - Голембиовский. Его при каком-то прошлом руководстве за какое-то собственное мнение «сослали» в Мексику собкором. В ссылку! В Мексику! Мексика, как и другие удалённые экзотические уголки мира в коридорах Известий именовались ссылкой! Он, Голембиовский, там и кропал свои информашки, пока не пришёл на главного редактора Лаптев и вытащил Голембиовского в Москву с повышением. А потом и сам Голембиовский стал главредом.
Газеты тогда печатали еще высокой печатью, почти как Ленин "Искру", только с чуть большей автоматизацией. Это значит, что для набора печатных строчек были линотипы, с их вредным горячим металлическим сплавом под названием "гарт" и, соответственно, вредным испарением. За эту вредность полагалось молоко. Реальное молочное молоко в бутылках. В углу наборного цеха высились стойки из металлических ящиков с бутылками «Можайского» молока. За каждую смену полагалось … не знаю сколько, я типографии не работал, я ходил в издательство из редакции и обратно через наборный цех, так и запомнилось. Но вот понятие "молоко за вредность" в Известиях я мог оценить своими глазами.
Еще там была своя, известинская поликлиника. Вход в неё был с той улицы, на которой «Ленком», на противоположной от театра стороне. Полноценная поликлиника, со всеми специалистами и оборудованием, с правом выписывать больничные листы и т.п. Когда мне надо было в 1987 году хирургически решить вопрос с ногой, хирург известинской поликлиники при мне из кабинета позвонил своему бывшему однокурснику в одну из неплохих больниц – и меня там назавтра разместили, уже через неделю прооперировали, поставили на ноги. Всё это бесплатно, разумеется, не дворе еще был социализм, но в моём случае это был такой домашний, уютный известинский социализм. Социализм не для всех, с очень-очень человеческим лицом. Такое не забывается. Иначе бы светили мне районная поликлиника, потом какая-то комиссия, потом очередь… Но ведь Известия принадлежали Верховному Совету СССР, это была вторая власть в стране после ЦК КПСС, отсюда и реально человеческий стиль в решении вопросов.
Шикарный холл был в редакции Известий на третьем этаже. Этот третий этаж вообще был напичкан руководством и главными талантами, и именно там оформили мозаикой огромный зал с высоченным потолком. Революционная тема была так классно слеплена из цветных кусочков какого-то ценного материала, что душа как бы замирала и глаза разбегались по этой мозаичной высокой художественности. Умели там соответствовать своему первому названию газеты - что-то про известия рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. На идеологии не экономили. Зал этот был неизменным пунктом посещения, когда я вёл к начальнику отдела каких-нибудь именитых гостей. Например, артиста Михаила Державина и его жену певицу Роксану Бабаян. Я встретил их на главном входе, провёл по лестнице на третий этаж, прошли через тот самый мозаичный зал, (любые гости здесь неизменно тихо ахали или охали, эти тоже вздохнули) потом прошли до следующей лестницы, спускались на второй этаж и тогда уже прошли в отдел информатики. Помню, Михаил Державин, по-своему оценив этот непростой маршрут, заглянул мне в глаза и с вопросительным взглядом покрутил в воздухе пальцем, повторяя линию нашего путешествия по зданию. А что делать, ритуал был такой. Распоряжение моего начальника отдела. Но этого я Державину не сказал. Я ответил ему: "А мы уже пришли".
В те годы особо рьяно партия и правительство боролись с пьянством и алкоголизмом. Любопытный случай в этом плане был с молодым журналистом международного отдела. Что-то они в отделе втихаря отмечали, парень не рассчитал своих возможностей, выводили его под руки, а он что-то забыл из своих вещей, у выхода из редакции попрощался с коллегами, кое-как вернулся на рабочее место, взял там свой единый билет, что ли, или бумажник, тут его уже напрочь сморило – и он на выходе из кабинета прилёг прямо на пол и заснул. Ноги в кабинете, туловище в коридоре. Ну, дальше процедура известная. Уборщица ранним утром привела охрану, охрана накатала телегу, комиссия телегу рассмотрела в полчаса, затребовала объяснительную записку. Партком потребовал показательной крови, но парень предусмотрительно оказался беспартийным. Разбирали мужика на профсоюзном собрании (издательские и редакционные люди в одном зале), я присутствовал, всё видел и слышал своими глазами и ушами. Полный зал народу решал – увольнять корреспондента или оставить с самым жутким выговором. И что вы думаете? Выступил начальник отдела Марат Зубко, пригласил на трибуну ту самую уборщицу, которая обнаружила спящего, и они на два голоса, при народе, под нарастающий общий хохоток выяснили, что бОльшая часть тела корреспондента отдела была уже в коридоре, а не в служебном кабинете, поэтому нельзя расценивать как пьянство на рабочем месте. Это просто наш товарищ оступился. Ну, в крайнем случае, бытовое недоразумение, так сказать.Под общий хохот большинство людей в зале карать парня отказались – и человек отделался каким-то ужасным, но всего лишь замечанием. "Вот если еще хотя бы ррраззз!"...
В мои годы работы в «Известиях» минимум раз в месяц, а иногда и пару раз в неделю, по улице Горького шествовали очередные кем-то организованные толпы недовольных граждан. В такие дни у редакции было полно милиции и много автобусов для задержания наиболее активных карбонариев. После шести часов многие сотни работников из ближайших офисов выходили на улицу и приближались к проходящему потоку демонстрантов. Можно было запросто попасть в руки ментов в качестве демонстранта и оказаться в автобусе, который отвозил бунтарей в тюрягу. Я раз так попался им в руки, и только моментально сунутое служивому в нос редакционное удостоверение помогло мне выскочить из этого транспорта.
Макдональдс! Там рядом открыли первый в стране ресторан быстрого питания! Мы иногда ходили туда обедать. При всей чудовищно длинной очереди, хвост которой извивался по скверу, мы успевали отстоять, отобедать и вернуться на рабочие места почти вовремя, по распорядку дня. Конечно, цены были не по двадцать пять копеек, но если в первый свой срок работы в «Известиях» я работал за 194 рубля в месяц, то на втором этапе я работал коммерческим директором совместного предприятия «Известий» с соответствующей зарплатой. Вот уж с ней-то на любые гамбургеры хватало вполне.
Компьютеры! С настольным компьютером я познакомился и начал работать именно в Известиях, в 1984 году. Техника была как бы СЭВовская (СЭВ - это сокращённо Союз Экономической Взаимопомощи, колхоз соцстран в пику Общему Рынку развитых европейских стран), сборная солянка из стран социализма. Капиталистическую технику в Известия решено было не брать, боялись встроенных передатчиков, которые передали бы на спутники все наши советские тайны. Весь компьютерный комплекс был у нас насквозь социалистический. Венгерский монитор, немецкий (ГДР, была такая социалистическая страна)процессор, клавиатура и принтер откуда-то, а вот из Советского Союза был длинный стол (!!!) на прочных толстенных блестящих стальных ножках. Круто, да? Уже тогда наша страна отличалась в сторону полезных ископаемых. Ну и вот напыхтелись мы с той техникой, работая с напарником (однокурсником Андреем Жданкиным) через день по 12 часов.
Приходишь с утра - обошёл стол, стал коленями на ковролин, открыл в полу люк, всунул вилку в розетку, закрыл люк в полу, обошёл стол, включил процессор, включил монитор, положил рядом свежий номер газеты, открыл на мониторе новое окно – и давай набивать информацию о каждом газетном материале по десяти или чуть больше реквизитам. Страна, ключевые слова, тематика, персоны…. Это чтобы потом в режиме поиска выудить нужную информацию по каким-то исходным данным. Время от времени звонил телефон, и разные службы задавали свои вопросы в расчёте на "базу данных". Учитывая реальные возможности слабосильного компьютера, чаще приходилось не нажимать на кнопки клавиатуры, а быстро-быстро шелестеть страницами подшивок, отыскивая нужную публикацию. Да, память в компьютере была, но это была всего лишь дискета (аж!) на 25 килобайт! Большая была такая, в чёрном конверте, дискета. Двадцать пять килобайт! А что делать, на дворе была всего-лишь середина восьмидесятых годов. Часам к двум дня крутящиеся детали процессора неизменно нагревались, резинка в процессоре типа ремня передачи сползала с железок – и процессор останавливался. Что надо было делать в этом случае по инструкции? Выключить монитор, выключить процессор, обойти стол, стать на колени, открыть люк, вынуть вилку из розетки, обойти стол, отвинтить четыре винта боковой стенки процессора, надеть резинку, завинтить винты, обойти стол, стать на колени… Короче, через пару недель безо всякой инструкции мы работали с открытой стенкой процессора, следили за резинкой на крутящихся колёсиках – и в момент её сползания двумя растопыренными пальцами натягивали резинку обратно. Вопреки предупреждениям инженера по технике безопасности, никого из нас током не ё…
На восьмом этаже редакции работал отдел писем. Восемьдесят человек. Главная задача этого отдела состояла в том, чтобы прочитывать письма, приходящие в редакцию буквально мешками, отвечать на них и по нехитрой рукописно-табличной методике регистрировать тематику жалоб в разрезе регионов. Чтобы по итогам месяца выяснить, что где в стране не так.
Ну, к примеру, в таком-то месяце больше всего жалоб по работе общественного транспорта было в Иркутской области. А на Орловщине в тот же месяц – по торговле. А в Иркутском регионе - коммунальное хозяйство буксует. И так по всем 120 областям Советской страны и по 100 темам. Прочитанные письма для ответов жалобщикам отправлялись региональному руководству, а статистика шла наверх, в отделы Верховного Совета, от них в ЦК – и там принимали какие-то общие меры. Вот отдел писем-то и решили первым в редакции (после отдела информатики) оснастить компьютерами. А сначала людей полагалось обучить. Автору этих строк и выпала историческая миссия обучения всех сотрудников отдела писем компьютерной грамотности.
Выделили помещение под компьютерный класс, оснастили социалистическими персональными компьютерами. С меня спросили методику. Проверили мои педагогические способности на паре-тройке начальников. И обучение началось. Дяди и тёти под моим руководством с опаской нажимали на клавиши, радовались, как дети и часто, нажав не те клавиши, начинали нажимать все подряд в поисках счастливого продолжения процесса. В конце сорокапятиминутного занятия десять минут уделялось на игру: человечек с садовыми ножницами стриг на экране монитора кусты, время от времени падая в ямы. Взрослые дяди и тёти неистовствовали, иногда взвизгивая от восторга, нещадно лупили по клавишам. Несколько групп у меня было, занятий за десять мы вышли на желаемый уровень подготовки. Потом были показательные экзамены с комиссией, мои ученики показали высокий класс. Мне дали премию, рублей двадцать, кажется. С тех пор учёт содержания писем был автоматизирован, жить гражданам страны, возможно, стало легче и веселей. Ну а руководству регионов это нововведение ежемесячно отзывалось не хилыми и, главное, обоснованными подзатыльниками по конкретным недочётам.
Однажды по указанию руководства подсобные рабочие освобождали газетный архив от мусора - выбрасывали «чужие», накопленные раньше, подшивки газет других редакций - прямо из окна второго этажа в самосвал. Комсомольская правда, Труд, Правда, ещё там что-то. Всё это летело за оконный проём прямиком в макулатуру. Я возвращался с обеда, понял ситуацию, выхватил у работяги случайную подшивку, это оказалась Комсомольская правда за май-июль 1941 года, когда началась Великая Отечественная война. Вечером, после своей смены, в десятом часу вечера я попытался вынести эту подшивку наружу мимо милицейского поста. (все редакционные входы и выходы охраняла милиция) Щас! Подшивки в виде мусора в грузовик из окна выбрасывать было можно, а то же самое выносить в руках через милицейский пост – ни-ни, на это надо было иметь разрешение. Пришлось потом ходить по начальству, объяснять, оформлять. Вникли, разрешили. Потом эта подшивка переехала на дачу, где теперь и хранится на чердаке.
Хоккей! Был хоккей на приз Известий! Билет почти любой известинец (наш отдел информатики был по таким делам в приоритете) мог получить относительно легко и бесплатно. Ни я, ни моя жена, ни мой сын (тогда еще во чреве) – не болельщики, но все мы тогда были просто поражены этим удивительным, восхитительным, захватывающим пёстрым действом на малой арене в Лужниках. С тех давних известинских пор хоккей я видел только по телевизору. Но матчи запомнились навсегда!
По четвергам у внутреннего газетного киоска во входном холле редакции выстраивалась очередь за свежеизданными книгами здательства «Дружба народов». Запросто можно было купить, к примеру, что-нибудь от Юлиана Семёнова или Чингиза Айтматова. Такие книги тоже были тогда дефицитом. Но в Известиях был и другой вариант овладения книгами: через абонементы Госкомиздата, которые еженедельно или ежемесячно полагались начальникам отделов. После, работая в Госкомиздате, я уже спокойно и методично утолил свой голод на дефицитные книжки. Соловьёв, Ключевский... Кто понимает, тот оценит.
Конечно, была и просто будничная жизнь, пропитанная политическим привкусом. Я в то время состоял в рядах КПСС, входил в одну из партячеек, а в ней товарищами по партии был назначен главным редактором стенной газеты. Самым -самым главным редактором! Других в этом средстве массовой информации просто не было. Я делал стенгазету один. На полном серьёзе я брал у коллег интервью на какую-нибудь животрепещёщую тему типа поездки генерального секретаря в Польшу, они шарахались, махали руками: Сам напиши! Придуманное я перепечатывал на грохочущей электрической печатной машинке "Ятрань", потом вырезал куски бумаги с текстом, наклеивал на лист ватмана рядом с моей передовицей на злобу дня и итогами нашего партсобрания, подыскивал какие-то картинки или открытки типа "Планы партии - в жизнь!", что-то там украшал с помощью цветных карандашей... Редкая форма тихого помешательства, но и разновидность журналистики, между прочим. Тогда еще партия пока никому не приказала долго жить. И так раз в месяц.
У этого моего издания было аж несколько постоянных читателей. Во-первых, секретарь партячейки, седой ветеран Войткович (стоял перед стендом каждый день после обеда, широко раздвинув ноги, вчитывался, протирал очки... Спал он так, что ли?). Плюс его местное партийное начальство. Кто-то еще из райкома, иногда даже кто-то, по слухам, из горкома партии. Однажды мне даже спустили замечание от самого горкома партии по моей стенной газете. Оказывается, разделительные линии между колонками текста лучше прочерчивать не синим карандашом, а красным. Это было написано в официальном обзоре стенгазет комплекса Известий, сделанным инструктором горкома КПСС Фёдоровым. Или Федотовым, на Фэ. Всё это на полном серьёзе сообщил мне на партсобрании секретарь нашей партячейки. Я сделал вид, что конспектирую эту новацию, попросил продиктовать. Кто помоложе из сидевших рядом - тихо хихикали, постепенно переходили в гомерический кашель, трясучку - и сползали локтями со стола.
И ещё, пожалуй, самое памятное для меня. От Известий, от его совместного предприятия, где мне доверили должность коммерческого директора, в 1991 году я был отправлен в командировку в США учиться бизнесу. Эту поездку мне пообещал генеральный директор (он же начальник отдела информатики) буквально в первый день моей работы в новой должности. Но ждать момента, когда он подпишет мне нужную бумагу по выделению денег, пришлось года полтора. Его подпись на приказе про расход средств на мою поездку я получил у начальника в день его рождения, воспользовавшись восторженным настроением шефа после принятия им большого количества стаканчиков шампанского. Ещё в тот вечер я получил от него же в подарок из неучтённого имущества совместного предприятия шикарный видеомагнитофон "Телефункен" производства Западной Германии. Назавтра, когда хрустальный дым устных салютов в честь именинника рассеялся, шеф, вероятно, не сразу, вспомнил о своей беззаветной щедрости, играл со мной в молчанку несколько дней, но потом наши отношения вошли с свои нормальные берега.
P.S. Еще там был весьма любопытный, показательный эпизод уже после того, как я покинул "Известия". Я узнал о нём из опубликованных в Интернете откровений Василия Захарько, который, кажется, в моё тогдашнее время заведовал корреспондентской сетью. Через всю его книгу проходит красной нитью причастность автора к судьбоносным моментам родной редакции. Вот с ним советуются, вот он советует, вот он руководит совещанием, вот он знает про ЦК КПСС, вот ЦК КПСС знает о нём... И доходим до места, где редколлегия газеты с легендарным Голембиовским, уже в качестве главного редактора, изобрела акции газеты - и известинские физические лица приготовились их выкупать. Сразу же с высот руководства был спущен характерный информационный туман: кому сколько можно выкупить - никто не знает. Захарько, пишет, купил сто долей - вроде бы максимально позволенное количество. А через месяц узнал, что можно было купить не жалких сто, а целых 750 акций, но сделали это только несколько человек из редколлегии - самая верхушка редакции, приближённая к Голембиовскому. Доли эти, как вы понимаете, стоили не по 30 копеек, там суммы приобретений в смысле рыночного спроса были на уровне сотен тысяч долларов. Ну не суки, а? - прочитал я между строк мемуаров гражданина Захарько. Я вспомнил царственную походку Голембиовского, сам не один десяток раз разминулся с ним в коридорах редакции, вспомнил его надменное "Добрый день", как бы из чрева, нарочито громко, обезличенно, в потолок... Так вот в этой вельможной голове, как выяснилось в решающий момент, никаких глобальных мыслей не было, обычное маргинальное рвачество. Кинули пропитанных верностью известинцев, как обычных лохов, с их причастностью к судьбоносным моментам редакции. Так что не создавайте себе кумиров, ребята. Везде всё одинаково, даже в Известиях.
Ну, еще много чего было. Известия ведь. Не Пионерская правда. Хотя и там, как рассказывал мне много повидавший однокурсник Женя Дегтяренко, случалось кое-что интересное. Но это уже совсем другая история.