Катил однажды Петрович по Лубянке и случайно «подрезал» "Гелендваген", набитый наглыми безбашенными молокососами. Молодежь, которую неизвестно за какие заслуги называют "золотой", рассвирепела и бросилась в погоню за Петровичем. Поравнявшись с ним, из тачки кричали «эй, ты, п...» и прочие приятности; делали знаки остановиться и корчили страшные рожи.
Петрович за долгие годы, проведенные за рулем, всякое повидал.
«Врешь, не догонишь!» - сказал про себя и ударил по газам.
Москву он знал, как таблицу умножения. По всей столице гонялись молодцы за Петровичем. Один раз даже в область залезли – в Химки. Кончилось тем, что в гонке за таксистом отпрыски богатых папаш зацепили бампером какую-то старенькую жигулевскую «четверку». «Четверка» остановилась и, видимо, оповестила о происшествии полицию. Дежурный наряд не заставил себя ждать и с визжащей сиреной прицепился к хвосту погони. Крутая тачка немедленно нырнула в какую-то подворотню, стремясь сбросить полицейский хвост.
Старого таксиста погоня изрядно развеселила, однако веселое настроение постепенно растаяло, и его заменила депрессия. Уставший от гонки Петрович остановил машину и почувствовал ноющую боль за грудиной. Когда он оставлял машину в боксе таксопарка, боль усилилась.
Вечером по дороге домой в вагоне метро у Петровича случился сердечный приступ. Пассажиры заметили побледневшего пассажира, вывели его на платформу и вызвали дежурного врача. Был сделан укол, и Петровичу стало лучше.
- Доктор, что со мной? – любопытничал слабым голосом водитель.
- Пить меньше надо, - отрезала неласковая врачиха.
- Как? Я же практически не пью, - от обиды Петрович даже привстал со скамьи.
- Молодой человек, - назидательно процедила врачиха. – Всё! Выпили вы свою бочку. Значит, вам теперь лучше вообще забыть о бухле.
Ночью Петрович переживал случившееся с ним и долго не мог забыть труднообъяснимый грубый тон врачихи:
«Какое вообще она имеет право так разговаривать с больными людьми? И почему назвала меня молодым человеком? Мне уже пятьдесят восемь. Уж точно постарше тебя, эскулапка, буду», - сокрушался он.
Поражало Петровича и наглое хамство «золотой» молодежи, заставившей его петлять по дорогам Москвы:
«Гоняли, как задрипанного зайца. А главное, ведь управу на них не найдешь! Богатенькие папульки всегда отмажут своих бездельников».
Но что более всего его раздражало – первый в жизни сердечный приступ.
«Да, это для меня первый звоночек», - тревожился таксист. Уснуть удалось лишь к рассвету.
Если раньше Петрович иногда, один-два раза в месяц, позволял себе выпить с приятелями в день получки, то после приступа в метро он стал шарахаться от всякой выпивки.
Петрович не прекратил посещать праздники, юбилеи и прочие торжества. Разница была в том, что он пил теперь минералку, соки и газировку.
Через год его пригласил в ресторан на свое шестидесятилетие земляк и близкий товарищ Валерий Придорожный. Вместе в детдоме росли, вместе совершали неудачные попытки сбежать из него.
В разгар торжества Валера подошел к столику Петровича и предложил выпить за здоровье. Петрович в нерешительности сидел, чесал в затылке и теребил в руках рюмку. Соседи по столику подавляли смешки, догадываясь, в чем проблема.
- Что, Петрович, решаешь гамлетовский вопрос: пить или не пить?
- Эх! Была – не была! Как можно отказать в таком тосте близкому другу? – Петрович разрубил рукой воздух перед собой. – Ведь здесь метро нету, ведь так?
- Нету-нету, - успокаивали его озадаченные вопросом коллеги по столику.
Петрович налил себе рюмку водки и обратился к имениннику:
- Дорогой Валерик! Дорогой дружище! Раз метро здесь отсутствует напрочь..., - и таксист оглянулся вокруг, словно удостоверяя себя в этом факте, - то рюмку опрокинуть за твое долголетие мне совсем не вредно.
Петрович выпил и несколько минут чутко прислушивался к организму, особенно к сердечному ритму. Вроде сердце стучит нормально, и признаков сердечного приступа незаметно. Водитель повеселел и подумал радостно: "Ну что, Петрович! Жизнь продолжается!"
Вскоре водитель вернулся к прежнему образу жизни, когда он разрешал себе пропустить иногда рюмку-другую.