Обещаю быть предельно корректным, хотя, чувствую, мне будет нелегко, потому что впереди речь пойдёт о логосе, в котором мы столь изобретательны, что дальше некуда. Именно вот этот, со всех сторон самый симпатичный, сегмент постараюсь показать, как можно рельефней. Ведь русскому языку, как я полагаю, адвокаты без надобности, потому что он сам по себе могуч, широк и прекрасен во всех смыслах. Incontestable fact, - в наши дни любой «чучмек» готов учиться русскому с превеликим удовольствием для себя, хотя бы за то, что им разговаривал zonder-большевик Ленин. Вместе с тем, - на что особенно мне хочется обратить ваше внимание, - русский литературный язык, ясное дело, велик, однако он явно недостаточен, чтобы в нужный час показать кому надо «кузькину мать». Для этой цели параллельно ему на флангах глаголит, так называемая, ненормативная лексика, на которой изъясняется вся наша «золотая шпана». В зарубежном логосе, разумеется, тоже присутствует некая грубошерстность, но в ней нет той "густой приправы", которую столь красочно преподносит словесность русская. Очевидно, в какой-то степени сказывается соседство множества иноязычных племён, а так же и неохватное географическое пространство, что, безусловно, завсегда позволяет славянину вести себя настолько расковано, что мигом может любого послать куда подальше. И ещё, - любой язык, это, вроде, как особый набор нотных регистров. Литературный язык, - если сказать образно - можно сравнить с таким великолепным жанром, как симфония, тогда как ненормативный, то-бишь жаргон, это всего лишь прелюдия, в которой на особом диапазоне звучит софар, столь до сердечной боли знакомый любому «мамелошен» с земли Обетованной. Теперь – к делу.
Итак, мне, горному инженеру-эксплуатационнику, видать изначально, по профессии, предписано было лазить под землёй на карачках, чтобы, преодолев тьму и страхи, выдать «на гора» (наш термин) «чёрное золото». Моя карьера началась с начальника добычного участка, - это самый передовой край в битве за уголь. Из всей этой деловой шумихи, честно говоря, мне нравились люди труда. Шахтёрская гвардия – хлопцы отборные. Работа в шахте – дело не шутейное, надо быть абсолютно здоровым и телом и душой, обладать интуицией, чувствовать опасность для жизни исподволь, по-другому нельзя, иначе – пропадёшь, не допев песню свою. Славные были у меня ребята, все на подбор, с чувством юмора. Изысканная, из великосветского круга, речь – это по их понятиям, совершенно дурной тон. А вот грубое, меткое, нацеленное прямо в пику, словцо шахтёру, что бальзам на душу. В мои развесёлые дни, бывало, верхи присылали на шахту, кого-либо из своих шишек для «внутреннего просветления», чтобы, - так сказать, - открыть нам глаза на мордо-портреты ясновидящих марксистов. Мне хорошо запомнился один такой запевала. Читал хорошо, грамотно подбирая нужный пафос, ну, как будто всё - Okay. Позже (хорошо запомнил) один из моих «златогривых» этому глашатаю дал такую оценку:
-Да он, сука, говорить по-нашему не умеет, тупой, как сибирский валенок.
Среди братвы кликухи тоже были в моде, но не каждый удосуживался, потому что кличку надо было чем-то заслужить, то ли делом, то ли чем-то другим, а не просто так, взяли и влепили. Сквозным бригадиром, то есть над всеми бригадирами бригадир, по-простецки говоря – сквозняк, у меня был Александр Колесников – молодой, рослый и красивый, косая сажень в плечах. У него тоже была кличка, да непростая, а с хорошей историей. Да, нет Саша – молодец, не пил, в смысле – не напивался, не курил. Но был случай довольно забавный. Дело было так. Ребята собрались «по-деловому» отметить день рождения своего «сквозняка», на природе, в посадке. Как мне рассказывали, закуски и горилки было, – навалом. На этот раз им удалось Сашу уговорить: - «ну ты, это, хоть в день своего рождения не ломайся-то, тресни, как положено». И Саша вздрогнул, и понеслась душа в рай. С непривычки, после третьего полстакана, Саша, пятернёй ударив себя в грудь, громко зарычал – «Я – бессмертный!» - и тут же упал замертво! С этого, прямо-таки чудесного мгновенья, он стал - Кащей!
И вот однажды Сашко, теперь уже Кащей, зашёл ко мне в нарядную (кабинет) с парнем, с виду ему было лет эдак – 35, не больше, бритоголовый.
-Вот, Антоныч, рекомендую, парень из наших краёв, лихой, так базарит, что скучно не будет. Правда, бывший зэк, но ничего, акклиматизируем!
-Кличка есть?
-Не без того, конечно, есть, - «Череп»
-Уже хорошо!
И к нему: - «чему обучен, что умеем делать?
-Воровать.
-Прошу извинить, экселенц, надо было мне самому догадаться. Ладно, пиши заявление, коль у тебя такой протеже.
В горной практике, как, собственно и в любой армии мира, новичок первоначально обязан в учебном пункте освоить курс «молодого бойца» и пройти соответствующую стажировку, прежде чем приступить к самостоятельной работе в подземных условиях. Такой подход столь актуален, что комментарии, думаю, излишни.
Худо-бедно всё проходит и, наконец, подошло время дать нашему новоявленному сермяжнику, - чтобы он не мутил моих ребят,- вполне самостоятельную работу, в одиночку, в нижней части лавы заведомо (вперёд) готовить нишу для законурки угольного комбайна. В первый день, в нарядной, сам разложил ему порядок работы, сколько бурить шпуров по углю, как крепить пространство по мере уборки угля, и где хранить свои приспособления. По виду решил – «вроде дошло», но не тут-то было! Минут через пять он снова зашёл ко мне, и снова – по тому же кругу. «Ну, подумалось мне, - наверняка дотумкал!» Минут через 10 открывается, и снова «здрасьте вам». И тут меня дёрнуло перейти на бас.
-Знаешь что, друг ты мой «Череп», а не пошёл бы ты на х-й?
-Всё, Антоныч, теперь дошло, так бы с самого начала, а то «мой да-ра-гой» и всякое такое.
Чего только не было, вспоминать от «а до я» – бумаги не хватит. Лучше – перешагнём десятилетия и остановимся на современный социум.
В 2000-ном году, когда было принято общее (семейное) решение перебраться в Израиль на постоянное жительство, мне было ровно 70, я сказал себе тогда - «прощай, родная речь», хотя помнил завет предков: «никогда не говори - прощай, говори - до свидания». И это верно. Через месяц я нутром почуял, что русский язык в Израиле слышен, буквально, на каждом шагу. И это не удивительно, поскольку только в одном 1989-том году сюда, из бывшего СССР, затем СНГ, РФ и Балтии, в Израиль хлынуло более 1 миллиона репатриантов, для которых русский язык являлся родным, или, по крайней мере, вторым языком. И это уже тенденция. Сегодня русским свободно владеет пятая часть населения страны. Выпускается масса газет, журналов, бюллетеней на русском языке, русскоязычное радио РЕКА журчит на родном русском с утра до поздней ночи, и даже в субботу – в такой еврейский
день!!!
Лично для меня, крайне интересно и то, что в Израиле полной грудью дышит не один лишь литературный, великорусский язык, но и, вполне приличный по фону, - базар. Посудите сами. В Кирьят-Моцкине, неподалеку от дома, где живёт ваш покорный слуга, прямо, «фонтанирует» большущий супермаркет Росмана, входы в него есть со всех сторон Света. В нём, в этом, по-нашему говоря универмаге, весь обслуживающий персонал подобран из русскоязычных евреев, наименование товаров, всякие там пояснения и этикетки, тоже на том же родном. Переступил через порог, и ты, считай, уже в России, выйдешь из него, и ты чудом вновь очутился в Израиле. Прямо красота, да и только! В супермаркете работают маленькие кафешки, забегаловки типа французского «бистро», где гурман может полакомиться, как еврейским, так и арабским деликатесом. Всегда, когда иду мимо столиков, я – весь внимание, дабы ненароком не пропустить знакомые нотки. И вот однажды смотрю, - слева от меня двое стоят за круглым столиком, один седовласый, другому лет 30, не больше. Вижу этот, который постарше, из-под полы достаёт чекушку. «Ну, это явно свои» - подумалось мне, купил себе пару пирожков с капустой (мои любимые), примостился к соседнему столику и навострил уши. Минут через пять диалог пошёл. Седой спросил:
-А ты чем занят, молодой интересный?
-Корреспондент газеты «Эпоха».
-Грамотный, значит. Тогда скажи, какую ты видишь разницу между «плохим» и «х-ёвым»?
-Во дела! Собственно, принципиальной разницы я не вижу.
-Не скажите, корнет, не скажите, есть разница и довольно-таки принципиальная.
-И какая же эта разница?
-А такая. Плохое можно исправить, а вот х-ёвое – никогда!
Видно это в какой-то степени задело грамотея.
-Теперь ты скажи, какую разницу ты видишь между экспериментом и экскрементами?
-Чёрт его знает, что-то больно замысловато.
-Недавно этот же вопрос, так от нечего делать, задал жене, она у меня лингвист ещё тот! «Эксперимент, - сказала мне Изабелла, - это, когда ты зашёл в парикмахерскую, а стричь тебя поручили стажировщице, - вот это и есть эксперимент, потому что, в данном случае ты, – подопытный кролик. С экскрементами несколько сложнее. Скажем, если я тебя попросила в постельке вести себя подобающим образом, но ты отказываешься, то в этом щепетильном деле ты для меня – настоящий экскремент».
-Круто, а нельзя ли по-простецки?
-Да, пожалуйста! Если ты забежал в туалет по большой нужде, то что у тебя изнутри выходит?
-Вот теперь ясно стало настолько, что дальше некуда.
Вскоре к моему столику подошёл пожилой мужичок с сигаретой и с чашечкой кофе, в изношенных сандалиях, шнурки - врозь. Я, находясь под впечатлением услышанного только что диалога, прямо – к нему.
-Ata medaber rusit? (с иврита – «Ты говоришь по-русски?»)
-А то! Причём так свободно, что не остановишь.
-Тогда скажи мне, какую ты видишь разницу между словами «оптом» и в «розницу»?
Он с удивлением посмотрел в мою сторону, прежде чем выдать свою версию.
-Оптом это, когда тебе суют, а в розницу – это, когда ты суёшь.
Можно ещё кое-что добавить в том же духе, но пора и честь знать. Хотел бы на этом поставить точку, да вдруг вспомнил, - выше, там, где речь шла о кличках, я упустил момент покрасоваться, чтобы сказать, что мне тоже не удалось избежать этой участи. В те благие дни меня, строевого и жгучего брюнета, мои подопечные промеж себя звали, – «чёрный полковник». Вот уж не знаю, какой погон прицепили бы они мне сегодня, старому элинофону.
O tempora, o mores!