Нет Дриго житья от Околь. Как привел ее брат Серьго своей женой в дом, так покой и вон за порог. Полноправной хозяйкой пришла Околь, матушку Марё второй год как схоронили. А после ее смерти и отец, старый Миколь, сдал, редкий день выходит на шатких ногах поздороваться с солнцем. Совсем плохо в избе стало, без пригляду женского разладилось все. Не выбирал Серьго Околь, она его выбрала, девка старая, никто замуж не брал за характер сварливый. А Серьго парень молодой, из себя видный, да только кто пойдет в дом, где хлеб – гость редкий. Околь пошла, да такие порядки завела, хоть беги. Старый Миколь и тот притих на печи, будто и нет. Серьго дома не появляется, в батраки ушел, жена и пустой каши лентяю не даст. А всю работу мужскую меньший брат правит. Да то и не беда вовсе, беда, что женить его Околь надумала. Невесту подобрала под стать себе, круглолицую Варо. Варо этой скоро тридцать, а Дриго пятнадцатую весну встречать будет. И ребенок у Варо, невесть от кого прижитый. Не хочет Дриго жениться, ему бы по пригоркам бегать, пение птиц слушать, рыбу ловить в быстрой речке. А весна в этом году дружной выдалась, зелено, весело, скотинку на первый выпас рано выгнали. Напросился Дриго в пастухи, подальше от сварливой Околь. У подножия Караульных гор пасет стадо Дриго вместе со старым Комой, здесь и травка дружнее, и ветер смирнее, не так весенней сыростью студит. Кома давно живет на свете, девятый десяток разменял, а все дома не сидит.
- Что-то грустный, сынок, - щурит он безбровые глаза на парня.
- Не знаю, чему и радоваться, - Дриго стыдно рассказывать о старой Варо.
- Посмотри, великая птица Ине Нармонь высидела первого птенца – жаворонка. Слышишь?
- А что это за птица Ине Нармонь?
- Живет она посреди земли на мировом дереве. И сносит три яйца: из первого появляется жаворонок, покровитель полевых работ. Из второго соловей – хозяин домашнего добра, а из третьего кукушка, лесная повелительница. Сколько лет живу, а пением птиц насладиться не могу.
- Старый ты, Кома, помирать скоро. Не боишься смерти?
- А я, малец, хитрость одну знаю, знаю, как ее обмануть, - старик зашелся в беззвучном смехе.
- Да разве смерть обмануть можно?
- Можно. Придет она ко мне, скажет, мол, пора тебе, Кома, собирайся, заждалась давно. А я ей отвечу, что помирать не умею. Она тогда сама показывать станет, в гроб ляжет, я крышку-то и закрою, да вместо себя похороню.
- Ловок ты, дед.
- Да не так уж ловок. В прошлом году в этом самом месте заговоренный колокол упустил.
- Какой колокол? – Дриго подвинулся ближе к рассказчику.
- Видишь эти горы? Знаешь, почему их Караульными называют? Давным-давно, когда еще не было лежащего у подножия нашего села Оркино, на вон той горе, - старик махнул рукой, - Кявин-Гардаз (Каменный двор), жили разбойники. Много добра они награбили, много душ загубили. У подножия, в долине, были их землянки, там они и хранили сокровища. И был у них колокол. Как чуяли опасность, так и били в него, предупреждали друг друга. А когда уходили отсюда, колокол этот в землю зарыли, да и землянки засыпали.
- И никто до сих пор не нашел?
- В прошлом году пас я здесь коров. Гляжу, из-под земли кольцо выглядывает. Стал я копать. Копал, копал, оно и правда, ухо выкопал, до сковороды добрался. Тут меня бабы позвали, коровы мои на поля ушли. Пока их собирал, вернулся, а колокол опять под землю ушел, будто и не было.
- А сокровища? Сокровища здесь оставили или с собой забрали? – Дриго слушал, рта не закрывая.
- Сокровища-то, да разное в народе про эти сокровища говорят, не всему верить можно.
- Что говорят-то, что говорят? – Парень не скрывал нетерпения.
- Будто оставили его в крайней землянке. Один день в году, на Пасху, между утренней и обедней, показываются разбойничьи землянки простым людям. В той, где горит свеча, лежит клад, золото и серебро. Будто бы лежат по углам целые кучи монет и добра всякого. Тогда же и колокол появляется.
- А как его забрать можно, небось, клад-то заговоренный?
- Говорят, что есть хранитель. Будто бы до трех раз можно войти в эту землянку, вынести, сколько можешь, а потом дверь закроется, замурует навечно.
- Вот бы мне клад найти…
- И не мечтай, парень, счастья нет от разбойничьего добра. В былые времена многие сгинули – кто-то пропадал совсем, кто-то возвращался немым и умирал скоро. А кому и удавалось вынести монет, вместе с ними беду в свой дом вносил, либо неразменными они были, либо хозяйство совсем в упадок приходило.
Жалел Кома, что рассказал парнишке старинную легенду, недобрым огнем загорелся глаз. До самого заката вспоминал он другие истории, а Дриго будто и не слышал.
Перед Пасхой затеяла Околь стряпню: месит тесто на курники, печет сладкие орешки, блины из пшенной каши, яйца красит. Серьго на праздники домой вернулся, крутится рядом с женой, помогает. Даже старый Миколь с печки слез, набивает кишки рубленым мясом, только Дриго дома не сидится.
- На праздники Варо придет, женить нашего парня хочу.
Серьго молчит, только голову ниже клонит, а старый Миколь и чашку из рук выронил:
- Что же задумала, злодейка? Ведь ему в мае только пятнадцать будет, а Варо тридцатилетняя баба. Да еще с дитем. Разве такую жену хотел я своему меньшому?
- Так и я Серьго старше, много ли молодых, которые придут в ваш дом? Нет бы благодарными быть, давно ли пироги и блины ели? Лебеду, да и то не каждый день. С моим приданым добро пришло, мне и решать. А Варо – баба справная, подруга мне, тяжело мне одной.
- Не бывать! – Миколь забился старческим кашлем.
- Ваше дело, отец, на печи смерть поджидать, прошло времечко-то. Как скажу, так и будет.
Слушает Дриго разговоры, а будто и не слышит. Другим мысли заняты. Думает, как незаметно после службы проберется к Караульным горам, как найдет пещеру и откупится от жадной Околь. Разве самую малость себе оставит, чтобы хватило на первое время, как из дома уйдет. Он уж и тележку приготовил, и ведро, монеты складывать. Вечером отвезет к горам и спрячет в кустах.
В Великий день после службы отправились на кладбище. Разряженная Околь впереди, несет узелок с подношениями. Сзади плетется Серьго, чуть заметно кивая знакомым. И, сильно отстав, опираясь на клюку, бредет Старый Миколь, навестить свою Марё, только Дриго не видно. Озирается Околь, ищет глазами деверя, а его и нет нигде. Беда. Договорилась Околь встретиться с Варо.
Вот и Караульные горы, тихо-то как, все Оркино на кладбище теперь. Дриго проверил тележку – на месте. Теперь бы только найти, чтобы не видеть ненавистную Варо. Принесет в дом серебра и золота, посмотрим, кто хозяйствовать станет. Пробирается Дриго долиной, под все кустики заглядывает, холмики палкой проверяет – не землянка ли. Слышит, будто звон колокольный из-под земли. Замер. Хоть и надеялся, ждал, а как показались прогнившие крыши и лазы пещерные, оробел, шагу ступить не может. Кажется ему, что земля под ним стонет, плачет, выбрасывая на свет следы злодейские. Смотрит Дриго, землянки гнилыми ртами ощерились, страшно. В какую идти, где клад спрятан? В крайней будто огонек мелькнул. Решено. Сжал ручку ведерка и шагнул в темноту.
Торопится Кома, спешит к пандам (горам). Беду накликал его старый язык, не иначе, все село на кладбище, а помощника его нет. Сгинет парнишка по вине болтуна. Или гул в ушах, или звон колокольный. Откуда и взяться ему тут? И правда, вот и колокол, в воздухе висит, набат отбивает. Признал старик ушко-то, которое откапывал в прошлом году. А вот и землянки, а войти страшно, балки обветшали, труха трухой, того и гляди завалятся. Да и в какой искать? Слышит Кома, будто тележка поскрипывает. В дальнем конце долины, у самого подножия Кявин-Гардаз, фигурка суетится, не Дриго ли? Тяжелы ноги стали, еле переступают, не успеть.
Первое ведро набрал, не разбирая. Скорее бы вон отсюда. На свету глянул – одно серебро, видно, золото в другом углу припрятано. Быстрее назад, пока не затворился вход в сокровищницу. Насыпает парнишка, торопится, а ведро будто заколдованное, только дно прикрыло. От золота глазам больно, как суховеем присыпало. Уж не видят ничего, все расплывается. В голове туман, а руки сами загребают – побольше, побольше, богатым женихом стану, любую девку сосватаю, своим домом заживу. Потерял счет времени Дриго, забыл и счет ведрам, лишь дома богатые, экипажи, столы, от кушаний ломящиеся. Чувствует, полно ведро, нести надо, но в этот миг страшный гром раздался совсем рядом, ушла земля из-под ног, накрыл вечный мрак.
Плачут старые глаза Комы, плачут. Перебирают руки битые черепки, что в тележке Дриго свалены. А вдалеке, за горами, подступившими к большому селу Оркино, раздается первая трель соловья.