Товарищ СУХОВ
Рассказ-быль
Этот небольшой рассказ о людях, которых я знаю. Но это будет выглядеть так, будто бы впервые о них услышал. А предыстория такова.
Проводить старый год и отпраздновать Новый я отправился за город к своему давнему товарищу, с которым не сказать, что уже съели пуд соли, но несколько килограммов всё же успели вместе переварить. На огромном загородном участке попробовали запустить несколько фейерверков с давно просроченной датой; весело получилось, жаль, заряды немного отсырели. Только пятый с шестым салютом взлетели почти достойно, ну да ладно, впопыхах покупал, не успел взглянуть на дату окончания срока годности.
И вот уже сидим за столом. Шампанское, коньяк, на огромном современном экране известные и не очень актёры, певцы поздравляют нас с уходящим годом, желают искренне и не совсем – в следующем получить больше положительных эмоций, чем в уходящем. Что-то же надо сказать. Слушаем «вполуха», разговариваем между собой, вспоминая дни нашей юности и то почти беззаботное время, когда казалось, что всё самое лучшее ещё впереди. И разговор потёк плавно, переходя на воспоминания, коснувшись людей близких и далёких. Тревоги былых памятных дней, улыбки, слёзы радости и боли.
И как-то так, почти незаметно, коснулся разговор тех, с кем когда-то довелось встретиться, подружиться и провести многие часы…
Наши с товарищем диалоги я попытаюсь воспроизвести максимально дословно…
– И что, прямо вот так близко, совсем рядом видел такого известного человека? – я щелкал, переключал телевизионные каналы с одного на другой.
– Да что там видел! Две недели рядом провели, «бок о бок»!
– Врёшь ведь, каким образом ты мог оказаться рядом, да ещё целых две недели?!
За рюмкой чая что не придумаешь?
– Конечно, ты можешь не поверить на слово! Я тогда уже второй год служил, ну так, – воевать не воевал, но находился среди контингента. Не знаю, может быть, служил хорошо, может быть, был на хорошем счету у начальства. Да ерунда какая-то случилась – майора, который должен был сопровождать певца (по - моему, просто запил), отстранили от почётной миссии. Или я ближе всех «под рукой» оказался, или не знаю сейчас по какой такой причине, но меня вызвали в штаб и прямо в лоб: будешь сопровождать!
– Ну ты скромный парень! Сколько я тебя знаю, ни разу об этом даже не заикнулся.
– А чего было об этом говорить? Сейчас вспомнил, увидел знакомое лицо на экране.
– Расскажи, мне очень интересно.
…– Я тогда уже как два года училище закончил, командировали замполитом роты в Кабул. Наша рота занималось охраной одного из подразделений штаба сороковой армии, вот меня комбат и вызвал – беги, мол, быстрее в штаб. А мы тогда молодых бойцов обучали. Мои задачи ты приблизительно себе представляешь?
– Представляю, не тяни!
– Бегу в штаб группировки, а там мне прямо в лоб: разбейся, умри, но любое желание гостя выполни!
– Прямо так и сказали?
– Дословно не помню, но как-то приблизительно так.
Мне расхотелось вставлять колкие реплики о том, что, наверное, фамилия свою роль сыграла (и про роль, и про фамилию многие помнят по знаменитому фильму).
– Давай ещё по рюмочке и… я – весь внимание…
– Да можно, почему нет…
– Летом это было, в конце, в августе или начале сентября, дай бог памяти, ну да, всё верно – в 1985 году. Припоминаешь время? Перестройка, ну и всякая такая муть в Союзе, а у нас дисциплина железная. Особо не пошалишь. «Шалуны» живо в самые горячие точки попадали. В основном в инженерную разведку. Жуткое дело! Потери огромные. А там, где-нибудь на дальних блокпостах могли ребята и водочки со спиртиком хлебнуть, но при штабе ни-ни. Ну шутки, конечно же, приветствовались! Как без них! Помнишь «Девятую роту»? Тогда можешь себе быт наших солдат и офицеров представить, – продолжил мой товарищ. – И у меня был такой забавный случай: прибыл в роту в ПШ (военные люди знают, что это такое), тут же получил предписание получить у «вещевиков» полевую форму - ХБ. Ну взял накладную, даже не взглянул, что там такое написано, подаю прапору на складе. А он мне так с ухмылочкой выдаёт сначала зачем-то табуретку, а потом кусок хозяйственного мыла и капроновую верёвку. – Вешайтесь, мол, товарищ лейтенант. Здравия желаю!
– Сильно я тогда на него рассердился. И крысой складской его обозвал и ещё какими-то неприличными словами, конечно же, не по форме. Руку занёс, было, чтобы сбить его мерзкую ухмылку.
– А он что? – подал я свой голос.
– Увидел, что получит сейчас по полной п…лей, мигом ухмылку свою погасил и показывает мне предписание, то есть накладную, мол, что написано выдать, то и выдаю. Я прочитал текст и сам начал смеяться: как же так? Иду на вещевой склад за верёвкой с мылом и табуретом, даже не взглянув, что в бумаге написано.
– Забрал мыло с верёвкой?
– Да ладно, ты уже не прикалывайся, завари лучше чайку, у тебя хорошо получается. Мыло с верёвкой забрал – пригодятся в хозяйстве, а табуретка мне на что?
– Отклонились мы от темы, ты сейчас меня заговоришь, – давай свою кружку, чаю налью. Своего фирменного. Может, коньячку добавить для свежести мыслей?
– Да хватит пока, ты же знаешь, я небольшой любитель этого дела. Лучше вон лимончик порежь. А про Кобзона? Расскажу сейчас, как мы с ним познакомились.
…– Меня прямо из класса выдернули, – давай, лейтенант, дуй в гостиницу, забирай нашего гостя, и… ну я уже говорил про «разбейся, умри»… ну и так далее. Конечно же, помню его лицо, по телевизору не раз доводилось наблюдать, но… тут ОН вышел без парика, без грима, домашний такой, в пижаме. Я представился. А он так улыбнулся, до сих пор вспоминаю эту улыбку, промолвил что-то о том, что приятно с таким «знаменитым» человеком познакомиться! А я ещё не очень успел привыкнуть к шуткам, только потом вспомнил фильм «Белое солнце пустыни», – залился краской. – Ну ты знаешь, я уже в каком поколении потомственный офицер?! А за фамилию свою отвечать перед режиссёрами фильма мне как-то даже немного совестно.
– Давай, дружище, всё же ещё раз поднимем бокалы за Новый год, а ты мне расскажешь про свои «две недели»…
– В этот же день было два концерта в госпиталях. Мне (нам) выделили штабной УАЗ начальника политотдела армии. Водитель и я с автоматами на передних сиденьях, И. Д. – на заднем. Позади нас обычно ехал автобус с артистами «Москонцерта», тоже все замечательные люди, многих видел раньше по телевизору, даже вспоминаю такую сцену, когда летели в Баграм: минут через двадцать в самолёте стало очень даже прохладно, особенно если учесть, что внизу больше сорока в тени, а в салоне температура упала градусов на тридцать ниже. Рядом со мной сидела Архипова, видел, как она стала потихонечку замерзать. Я-то знал о том, что на высоте, мягко скажем, прохладно. На мне бушлат, начал его снимать, чтобы укрыть артистку, но она не позволила. Освободила один рукав, другой оставила на мне, так и летели в обнимку, в одной телогрейке.
Я улыбнулся, представив себе такую картину: летит молодой «товарищ Сухов» в обнимку со знаменитой оперной певицей.
– А И.Д. он что же? В этом же самолёте летел?
– Ну конечно! Они же все вместе прилетели, чтобы выступать перед бойцами нашего контингента. По два, иногда по три концерта за день. Днём мы передвигались совершенно спокойно, почти как дома, только ночью духи вылезали их своих нор, могли пакость какую-нибудь сотворить.
– Ну прямо тишь да благодать! Откуда такие огромные потери в той компании?
– Война, тут как без потерь? Конечно, были потери, и немалые, к сожалению. Я тоже многих потерял. Но, думаю, что, если бы не железная дисциплина среди наших, – потерь было бы гораздо больше. А после начала перестройки, отвалявшись в госпитале, я снова написал рапорт. Назад, хоть взводом командовать, только не видеть этого лизоблюдства среди офицеров. Сможешь меня понять?
Я молчал, припоминая тот год, рассказы своего отца, скупые реплики моих друзей, побывавших в той «мясорубке». Эх, да вся истории России такая: кому-то помочь, выручить, из векового рабства спасти-вызволить, да и врагов Отчизны подальше от своих границ отогнать. Чудеса стойкости и героизма отмечены многими историками. Да и не только нашими. Вспомнил ответ своего отца командиру подразделения, в котором я тогда служил. На вопрос: «Как там?» Он ответил совсем уже просто: «Стреляют!» Только сейчас я оценил краткость его ответа. И не думаю, что он специально готовил фразу из знаменитого фильма.
…Тишина повисла. Надолго. И друг мой замолчал, и я не хотел прерывать тишину. Только запоздалые залпы салютов раскрашивали небо. И дай бог нам почаще видеть мирные салюты, вспоминая о прошлом, думать о счастье и мире для наших детей.
– Ты знаешь? – нарушил тишину мой друг, – а я ведь, наверное, несколько дней всё ждал от И.Д. какого-нибудь подвоха или же барской выходки, – его тогда задаривали такими подарками, такими! Сам командующий армией, заместители пытались выпить с ним на брудершафт, уже не зная, чем потрафить такому человеку. А он оказался таким близким и простым. Напоследок на прощание подарили мне афишу. На ней каждый из артистов свой телефон записал. Мол, будешь в Москве – звони, заходи по-свойски. А ОН лично свою карточку надписал и подарил при расставании.
– Ну и чего не зайдёшь, не позвонишь?
– А времени сколько уже прошло, посчитаем? Больше тридцати лет! Кто из них меня вспомнит? Скромного лейтенанта. Да и после вывода группировки такая грязь пошла. Развал Союза, предательства, лизоблюдство, подхалимаж, жопоцеловальство, да и всякая разная гадость. Увольняться из армии не пришлось, - после вывода части группировки в составе шести авто батальонов отправили на флот. Тихоокеанский. А там картина ничуть не лучше, чем в доблестной Советской армии. Та же картина: барщина, холуйство, офицерам по нескольку недель, а потом и месяцев зарплату стали задерживать. А командир дивизии ракетных кораблей при всех! При личном составе сделал мне такое незаслуженное замечание, в самой грязной нецензурной форме, что я прямо при всём личном составе крейсера тут же послал его на три буквы! Последствия ты знаешь. А ведь сами уже корабли стали распиливать, подводные лодки отправляли в утиль. Помнишь же или слышал?
– Да уж знаю, слышал, – в комитете же служил, как ты помнишь. Ты про Кобзона не досказал. Я-то сейчас мирный человек, могу писательский билет ещё раз показать.
– Не надо показывать, помню. Ну хорошо, может быть, завтра лучше доскажу – спать ведь тоже иногда надо?
– Ну давай спать. С Новым годом!..
… – Долго спишь! Может, чайку приготовишь? Чайник вон, уже закипает.
– Да дайте же поспать человеку, будьте же сами такими! – первое января в Московской области выдалось пасмурным и слякотным. А просыпаться не хотелось вовсе. – Отстань, дай поспать. Чай сам завари! – я повернулся на другой бок и продолжил видеть цветные сны. – А времени-то сколько? – не удержался я, приподнявшись с постели.
– Да уже половина четвёртого, если ты так интересуешься. А я уже весь лёд обколол, проход к основным коммуникациям расчистил, а ты спишь. Не хотел тебя будить, но ты же сам попросил разбудить тебя не позже двух.
– Ну извини, воздух у вас тут совсем не московский, как заснул, такие сны! прямо все цветные, как вчерашние фейерверки, – поднимаюсь.
– Ну и хорошо, делай пока свою восточную гимнастику, я пойду на турнике ещё разочек повишу.
…Завтрак (а может быть, полдник или уже ужин) я быстро приготовил. А вот он и наш герой, запыхавшийся, раскрасневшийся, но вижу, в настроении добром и, похоже, в таком же добром аппетите.
– Ну что, по чарочке за Новый год?
– Наливай!
– Ах, красота! Погодка правда подкачала, – совсем не новогодняя.
– Да ладно тебе, – погодка! Погодка как погодка, а ты же сам помнишь? – в Кушке бывал, в Ашхабаде. А в Афгане в конце лета не так холодно и слякотно, как у нас сейчас. В тени – сорок, иногда и выше, – напомнил мне недосказанный рассказ.
– Давай уже, доскажи. Многие мне говорили о «буднях» сидения на блокпостах, о зачистках, переправах, духанах и прочих военных «подвигах», но у тебя история поинтереснее.
– Так и на чем мы закончили?
– Ты про лодки распиленные рассказывал, а до того мы беседовали, то есть ты говорил про Кобзона. И про артистов «Москонцерта». Про самолёт.
– Самолёт. Да, самолёт! Как сейчас стоит перед глазами картина: в Кабуле (летели после выступления из Баграма) приземлялись, нет, такое слово не подходит, – падали, крутились в штопоре! Я был уверен, что конец моей молодой жизни и конец всему. Как мы приземлились, до сих пор не пойму. Лётчики после посадки целовали фюзеляж. Сейчас уже не уверен – может быть, у них шутка такая была. Сказали, что едва увернулись от ракеты, а машину пилотировали на одном двигателе.
– А твой «подопечный» что же? С вами летел?
– С нами! Один из полковников, как сейчас помню, тогда поседел, а «мой» бодрячком. Вышел из самолёта, поклонился встречающим, по трапу сам, без поддержки прошел.
– Но другое хочу тебе рассказать. Все прилетевшие артисты на концертах выходили по номеру или по очереди, а замыкал все выступления Кобзон. Те исполнят (споют) номер или два, – сам наблюдал, – и скорее в тенёк. А этот словно «монумент»: в черном фрачном костюме, с бабочкой, стоит – поёт на солнцепёке, когда 40! в тени. Час, полтора, потом на бис несколько песен исполнит! Только затем спускался со сцены. А подмостки тогда всё больше импровизированные были. Представляешь два бортовых КАМАЗа? Борта опущены, - вот и сцена. Прямо под солнцем, без всяких навесов и укрытий.
– И разговаривали, общались с И. Д.?
– А как без этого? Я тебе говорил, что дня три присматривался к нему, как будто бы ожидал в отношении к себе какого-то подвоха. А к барским шуточкам у меня отношение короткое, сам знаешь. На три буквы, несмотря на заслуги, и весь разговор! Несколько раз не сдержался, – я тебе раньше говорил, – так что приходилось «страдать» от своей прямоты и несдержанности. А в армии это не очень-то приветствовалось.
– Не только в армии, в жизни начальству тоже больше нравится, когда его лизнут послаще, да соломку мягкую вовремя подстелют.
– Но через три дня мы уже сошлись с ним почти по-дружески. Он меня по имени называл, так приятно, по-доброму. Хотя до сих пор думаю: ведь я тогда совсем «солобон» молодой был, а ОН – известный человек, народный артист! СССР!
– По имени называл? На «ты»?
– Ну да, а как ещё? Товарищ лейтенант? Или товарищ Сухов? Нет, по имени. А я его просто по имени и отчеству. Ещё мне было очень приятно, как ко мне стали относиться все прилетевшие артисты, как будто бы я стал, как это лучше выразиться? Вроде как авторитет!
– Ну, судя по твоему рассказу, ты не очень-то и зазнался.
– Да я даже тогда не задумывался об этом. Просто было очень приятно, когда известные всей стране люди так по-доброму, по-человечески обращаются к такой скромной персоне, как я. А Кобзон был нарасхват, – я тебе уже говорил. – Во всех гарнизонах в его честь такие угощения выставлялись, столы от яств ломились. Я видел оружие, сабли всякие, клинки с драгоценными инкрустациями, которыми его одаривали. Но он ни разу, можешь себе представить? Не пропустил ни одного концерта. Просил меня минимум за час до выступления просто «вытаскивать его из-за стола, несмотря ни на что». По этому поводу начальство тоже, как-то бывало, не очень благосклонно посматривало на меня. Мол, застолье в самом разгаре, полковники, генералы за столом, а тут молодой лейтенант является, забирает «виновника торжества». Но тогда я выполнял приказ самого начальника политотдела армии! Кто мне мог чего возразить по большому счету? Тем более что знаменитый певец САМ просил меня об этом…
как всё быстро заканчивается.
– А ты знаешь? – после долгой паузы продолжил когда-то молодой лейтенант, – после того как я посадил всех моих новых друзей в самолёт, который через несколько часов будет на родине, я забился в угол, искал одиночества, словно навсегда расстался с самыми близкими людьми…
Я замолчал, думая про себя о том, что многих актёров, певцов, даже знаменитых, я тоже знал в разных обстановках. И формальных, и за рюмочкой чего-либо, в том числе и администраторов «Москонцерта», общался с ними довольно близко. Но вот почему-то задумался – а если бы кому-то из моих знакомцев устроили такие встречи с фейерверками в их честь, смогли бы они встать из-за стола, отказаться от чествований? А потом ещё выйти на сцену, исполнить полный концерт? Да ещё в таких условиях: жара адская, импровизированная сцена, больше похожая на импровизированные деревянные подмостки. А не «какие-нибудь» знаменитые залы в Кремлевском Дворце съездов или на олимпийских площадках. Попробовал припомнить всех, кого я знал лично, попытался по пальцам пересчитать их, сбился со счета, но понял, что почти ни один из них не выдержал бы такого соблазна отказаться от застолья с генералами и боевыми полковниками, чтобы именно выполнить свой долг. А ведь это и есть ваша честь, и ваша совесть перед зрителями: простыми солдатами, младшими офицерами. И некоторые из них только-только вернулись из далёких и опасных заданий, не успев даже въевшуюся пыль с грязью и потом хорошенько отмыть с себя. И стало мне легко и свободно на душе. И я очень порадовался тому, что есть чем гордиться Родине. И хочу низко склонить свою голову перед главными «героями» моего короткого рассказа, с которыми познакомился будто бы впервые.
Виталий Кузнецов Москва январь 2017