ПРОЧТЕНИЕ ЖИВОПИСИ
1. Родина
А. Васнецов. Родина. 1886 г.
49x73 см. Третьяковка.
Наше прекрасное начало – города – было разрушено варварами да гордостью своей: горькая восемьсотлетняя давность!
Осталось нам другое – просторы да деревянные избы под соломой, просторы с белеющей церковью вдали да сам человек: и память наша от этих времен, Родина наша – отсюда ... Родина наша словно повторяет страшно далекое в предыстории человека – Рождение его.
Родина – это только человек и природа, это отсутствие всего, что не имеет к природе прямого отношения.
Родина – это какая-то мера отпущенных тебе возможностей, коснувшихся тебя в молодых твоих годах, мера, которую ты скорее почувствовал, чем понял, и теперь вот додумываешь ее, расчленяя на что-то понятное или удобное, неизбежно усложняя и отдаляясь (от понимания? смысла? единства?)... Родина в простом – аскетическом и стройном. И осознаем мы свою причастность – позже! формируется в сознании неоспоряемый и трудноанализируемый блок много позже. Какую роль он играет в жизни?
Неизбежность слов и мыслей, неизбежность того, что мы называем Разумом, не могла возникать только в окружении себе подобных: имело ли значение освещение? объем пространства и его свойства?
Цвет земли, легкость воды, свобода невидимого воздуха – что значили они когда-то для образа мыслей наших? (и для их проявления!)
Поиск уюта, активный, в суровой природе, в замкнутом освещением пространстве это как бы свершившийся взрыв проявления твоего Я до границ видимой природы, это почти автоматическая попытка «мыслить» всем окружающим пространством (!?). Это кажется! но этого кажущегося вполне достаточно, чтобы быть сильнее себя, следовательно, простая перемена степени освещения может иметь важнейшее значение.
В солнечный день же, все, чем обладаешь ты, словно позади тебя, как будто ты уже давно и неосознанно принял решение, ты уже - точка зрения, радость и определенность уже давным-давно с тобой, ведут они тебя за руку...
в то время, как в пасмурное время – только рождение чувства и неясное, и ты осознаешь всё это...
Земля, низкая, придавленность тяжелым – освещением, работой, все должно иметь какое-то значение... для чего-то великого: как высказать его? вообще это чувство? Ведь это провокация... рождения мыслей, природная неизбежность их несогласия с чем-то! Это рождение внутреннего образа...
Творит пространство свет, оставляя иногда нам лишь надежду понять, и на границе понимания (!) рождается новое; новое всегда рождается в экстремальных случаях...
Родина для нас – человеческое и только. Родину нельзя придумать, она сейчас – память, она – то, что было когда-то, и мы вспоминаем. Вспоминаем прекрасное свидание: как оно проходило?
Пусть ошибаюсь я, но открытый день, с ярким солнцем имеет свой смысл, да не смысл рождения: смешно представлять таинство на перекрестке лучей.
А как тени туч летели по земле - неуловимо... Сколько ветру остается здесь... вокруг... Только такая земля, суровая, могла родить людей.
2. Природа
И. Шишкин. Среди долины ровныя.
1883 г. 136x203 см. Киевский муз.
И. Шишкин. Корабельная роща.
1898 г. 165x252 см. Русский музей.
В природе земли тайна рождения нашего, да прочно срослись мы с настоящим.
Мы живем среди этих лесов и долин, безразличных к нам и ко всему, и самообновляющихся независимо от нас. Сейчас – наблюдатели мы: бесконечны состояния природы, мощь ее поражает, да знаем, что многообразие ее уязвимо, и сама жизнь ее хрупка:
мы, люди, оказались сильнее.
... Сколько раз я хотел понять какой-либо момент природы, понять как целое вместе со мною, - и не находил слов. И, напротив, едва ли не помимо воли, вдруг – иногда! – вызывались нечаянно увиденным лучшие слова и мысли.
Что природа вообще нам сейчас? эти деревья-гиганты? эти текущие светлые реки-ручьи с песчаными берегами? что даль синяя?
Что природа значит общим мыслям нашим? Что все вместе с нами?
Я знал, что отражение светлого неба вечерним озером странно притягивало взор, вызывая почти неправдоподобные мысли, я знал, что луна зимняя показывала огромность неба, ибо была далеко за ним, в то время как летняя – она плавала в самом небе;
я знал, что нельзя искать нравственных аналогий в природе, знал, что при описании природы необходимо с «корнем вырывать» все антропоморфные представленья (но, может быть, доброе и злое независимо "шли" от живой природы?);
знал, что дождь под темным небом, с его вкусом на губах и ощущением одетого тела – едва ли не лучшее состояние причастности к земной природе, миру нашему, единственному...
Только не мог найти мыслей верных, правильных, почему, по-прежнему, нужна нам эта зелень, синь неба, шум деревьев, не мог доказать себе, что земля родная нам в любом настоящем – всегда!
А может быть, земля родная потому, что дышится легко нам среди ее раскинутых пространств? что она прорастает зеленым – понятным, ибо зеленое имеет рождение и смерть, и просто оно, требуя лишь воды? и эти изменения от рождения к смерти нам тоже понятны как факты?
Но чего-то не хватало в этом простом рассуждении: как выразить, что в мыслях мы проделываем естественный, но непонятный путь... в окружении природного, и нам в тех же мыслях она какая-то основа?
Твердо был уверен только в том, что природа с не приду¬манной свежестью воздуха огромного пространства, с неуловимо тонкой сменой лесного ароматного тепла, с беспокойно растекающейся свободой рек, – со всем своим – нам отдых, нам лучшее условие жизни.
Отдых - это пассивные поиски самых глубоких ответов (отдых это привычка к конечному смыслу, которого мы не знаем!);
отдых в природе – уже давно ответы, да слова не звучат.
3. Единение
А.Рублёв. Троица. 1-ая четверть ХУ века. 142x114 см. Третьяковка.
…неповторимо богато время своё, запутываясь или распрямляясь в череде событий, неизбежно задевает оно время другое, и тянется с прошлых лет у каждого след невысказанного, потерянного, след укора, что не так сделали мы, неправильно поступили
Не справляемся мы с подсказкой своей совести: и судья человеку – не он сам! – другой человек, другие.
Судья нам всем - единение наше, да не однозначен, не определёнен смысл единства: мы остаёмся со своим всегда, мы сохраняем своё понимание, осознавая в момент единения только один запрет – нравственный, придерживаясь только одной памяти – нашего будущего.
Боже мой, как трудна дорога позади и больше скорбная она, да и не все собрались «за столом»: не собрались виновники зла! Потому и вечна идея единения, потому и скорбь…
Бесконечен путь людей к единению
Но смысл и в том, что мы не можем быть близки друг с другом «до конца»: у нас постоянно остаётся нечто, рождающее новое, и оно и не сразу воспринимается нами же, но в новом этом есть что-то угрожающее другим (?), ибо оно непонятно…
Но мы не можем быть близки друг с другом «до конца», без остатка:
человек неделим духовно.
И, напротив, мы не можем быть друг без друга, потому что мысль не может существовать только в своём созданном! мысль не может быть в одиночестве;
одиночество страшно, потому что внутренний мир – бесконечен, с бездной значений: оценка человеку невозможно большая, она, действительно, охватывает всю Вселенную
Вместе – это просветление, это тепло: не потому ли горят неземным – возвышенным светом остановленные гением фигуры?
Единение необходимо: мы одни. Единение – это мир, это запрет на брань, это проявление ума, который здесь только и может «оправдать» себя. А у людей слишком много компромиссов со своей совестью, желаниями, и всё равно здесь – склонённые головы, не судилище!
Здесь не мирная идиллия – это пошло, не всеобщее братство – оно невозможно, но покаяние: не перед другими – перед собой, перед необходимостью быть друг с другом…
Мы должны выносить бремя запросов человеческих.
Идея единства у человека самая великая.
И на пути этом мы должны поступиться чем-то своим, конкретным. Всё на свете должно подчиняться этому стремлению, какая бы ни была у кого тяжёлая ноша в жизни.
Это просто – иметь перед собой другого человека, чувствовать его, перерождённого решением.
Это сложно – ступить на этот путь, ломая устоявшиеся и удобные оценки свои и объяснения.
4. Лицо человека
Леонардо да Винчи. Джоконда.
1503 г. 54х70 см. Лувр.
Кто мы все здесь, доказывающие друг другу свою независимость, свой ум, свою преданность, свою любовь? Отчего лицо наше отражает всю глубину и противоречие мира, скрывая и отрицая, однако, в какой-то миг всё прошлое и будущее?
И уже непонятен взор и улыбка, непонятно всё человеческое – понятно природное: защищающее себя! Понятна неуязвимость, – ведь при любой нежелательной ситуации поможет тебе игра, переход в иные качественные состояния, и обескуражен будет недоброжелатель,
а ты – неуничтожим. Человека невозможно оскорбить!
и лицо – момент, равновесие между природным и сознательным,– отражение бесконечных желаний наших.
Все тайны Земли, вся природа её – в глазах человека, в его выражениях лица, и каков будет следующий шаг любого человека? тебя самого?
А глаза, а лицо – всё те же, всё та же смена желаний и тайн, что и тысячелетия назад, и додумать их другому также необходимо как утолить жажду… Нам вообще додумывать за другого человека, то есть, понимать его – испытывать наслаждение
Ибо другой человек, прежде всего, важен нам потому, что это мы стараемся объяснить его, что это мы к нему развиваемся – собой. Потому весь мир – это наш внутренний мир. Другой человек загадка потому, что слова, действия его – результат его собственного внутреннего мира, а мы лишь объясняем
Наравне с чужим внутренним миром мы мгновенно словно проходим неведомые ступени, отрицая или соглашаясь с ними, но осознавая, что мы едины
И люди в своих внутренних пространствах как пульсирующие Вселенные, но словно натыкаясь на невидимые границы, не «перетекают» друг в друга, люди в пространствах своих повторяют чужие изгибы чужих миров – все их боли и радости…
но в мгновенья могут «собрать» своё всё в новые реальности!
Лицо человека, отражая неизвестное и скрытое нам, бесконечно узнаваемо, да и сами мы – странное чувство – будто существуем «впереди» глаз своих, «впереди» поверхности лица…
Самоощущения странны, потому нам важно понимание другого человека – это доказательство именно нашего существования…
5. Вечный груз
Рембрант. Возвращение блудного сына.
1663. 265х205. Эрмитаж.
В жизни своей уходим мы от найденного равновесия, согласия с близкими людьми, помня о медленном и трудном, может быть, единственном для нас ритме времени, и вот уже мы в новых для себя состояниях, уже время иное утверждает нас в новых границах…
Уходим в другую жизнь, предлагая опасности себя, предлагаем другому – чужому – тело своё и мысли свои, уходим от предначертанных направлений, схем, одобрений, уходим, чтобы иметь своё,
уходим, чтобы понять самим, познать извечные человеческие истины, одинаково проявляющиеся и в прежнем и в новом времени.
…Прежнее время сузит понятия добра и зла, прощая всё твоё приобретённое и потерянное, оно сумеет понять тебя, и найденное твоё разнообразие словно «стечёт» к прощению…
Что такое прощение? Ведь не прощаем же всех мы в своей жизни! И почему сохраняем надежду перед прежним – исповедаться? Это почтительность к чужой жизни? почтительность к прошлому?
Прощение это какой-то «тайный» союз между умом и чувствами нашими, это проявление единственности нашей жизни…
Мы, действительно, не всегда «должны» прощать, иначе исчезла бы человеческая индивидуальность, иначе не было ничего конкретного…
Прощение – итог неожиданный для «поверхности» жизни (области соприкосновений, контакта, встречи, лица (?)…), но итог. А в сознании нашем ореола неожиданности никогда и не было! И как, интересно, «всплываем» мы на «поверхность» к решению своему – лицу своему?
Имея такую тяжесть и такую свободу – свой внутренний мир, мы в вечных противоречиях между данью себе и долгом (?) обществу (?), между целью и средствами, между непосредственностью и осознанием; и в противоречиях тех – реальная наша жизнь…
Прощения мы ждём – от немногих людей, от тех, кого глубже поняли, от тех, кто духовно нам ближе. Простить – это как бы пережить (переживать) другую жизнь, просить прощения, ждать прощения – отдавать своё, отдавать на суд другому человеку, другим…
Прощение – это признание.
6. Покой.
Вермеер Дельфтский. Девушка с письмом
у открытого окна. Ок. 1657 г. 83х64,5 см.
Цвингер.
Мы не можем существовать в противоречиях вечно, не можем быть в постоянном напряжении, есть у нас «островок», продуманный и понятный с точки зрения традиции людей – должен быть.
На время! Немногое, чтобы «собрать мысли», чтобы представить будущее, чтобы найти в прошлом не увиденное ранее, чтобы радость или печаль, вдруг пришедшие, прожили у нас (в нас) столько времени, сколько необходимо для их естественного осознания, чтобы мысль о предстоящем утверждалась полно, с прочной связью с давно понятым и прожитым.
В мгновенье ока мы из сложностей мира внешнего возвращаемся к простому, немногому, или с огромным трудом совершаем этот же путь, не понимая родственных фактов в этих отдалённых областях… И простое – то, в котором обстановку ты принимаешь как самое необходимое – только уют и близкие тебе люди, – это покой.
Здесь ты как бы спрятан, здесь покойно тебе по сравнению с большим миром, где натянутые до предела законы самосохранения человеческих миров, где ты устаёшь от всего чужого, и необходимо тебе естественное рождение твоих собственных фантазий, необходимо тебе оценить в должной мере слово и дело своё, слово и дело других.
Тебе нужно немногое – покой. Человеческой душе иногда совершенно естественно надо оставаться наедине. И покой – это уют. Уют ведь ты ищешь: в знакомом и незнакомом расположении домов и улиц, в сменяющихся ландшафтах, в придуманной логике работы…
Покой твой – это также сложно:
Это потеря настоящего времени, выход из него, но совсем не болезненный, потеря момента, это «обзор» момента со стороны (!). Покой необходим как требование слышать время «без себя», время-инерцию. Это прочное прошлое, где проявилось (проявлялось) всё твоё: общение, работа, усталость, и ты взвешиваешь ещё раз все решения свои и других. Покой – это ещё не выбор, это «перерыв»… Это то, где можно спрятаться от ненужного, это убежище от грубости, непонимания, от безразличия…
Но это такое же развитие твоё, «скрытое», (естественное!) как и действие, как столкновение рассеянных мыслей и воли, это развитие в подсознании… И в твоём немногом тебе сейчас вполне хватает прошлой информации, чтобы в мыслях своих создать в принципе такую же модель (поведения?), какая существует и в действительной жизни вокруг,
чтобы, в конечном итоге, сохранить собственную;
но об этом ты – не думаешь: ты просто живёшь
7. Мир глазами человека
В.Ван-Гог. Звёздная ночь. 1889 г. 73х92 см.
Нью-Йорк, Музей современного искусства.
Мысль всесильна, «подтягивает» ощущения к себе, «заставляет» работать даже те из них, на которые мы и не обращали внимания…
…мы можем видеть так полно и проникновенно мир со всем живым и неживым, видеть эту взаимосвязь, эту целостность? Художник словно уравновешивал всё внешнее в своём сознании, уравновешивал и все частности внешнего мира; у такого человека будто все ощущения пронзаемы для мыслей – пронзаема мыслями природа, и отражается всё – как чудо! Только с нарушенной целостностью – очеловеченной целостностью (это «нарушение»?), где природа не противопоставляется человеку, где всё едино: и жизнь людей под уютными крышами, и неуправляемый разгул звёздной материи, блистающей в себе…
и всё будто имеет и самостоятельное значение, и будто «развивалось» для себя, а оказалось, что всё – близко между собою… по какому-то стремлению (какому?)
Что думал художник? О каких законах?
И закручена ночь вся в единых порывах, и выбрасывается земная краска на бесконечность неба: Вселенная вся заполнена всеобщей картиной «всеприсутствия»… (Кого?)
Как можно так собственные мысли подчинить поиски аналогий, странных, но верных. Но, может быть, наоборот, это мысли подчиняют то, видит и чувствует человек? Мысли – чьи?
В бесконечно отдалённых друг от друга явлениях – поиск сходного, даже узнаваемого, словно и в небесах, и в душе человеческой одна и та же стихия, один и тот же Космос..
Видя подобные работы, думаешь, что самое главное у человека это его одержимое сознание, его поразительная проникновенность в Строение мира, открытость сознания, даже незащищённость. Это одержимое сознание не позволяет нам есть и пить и быть довольными, что прожили мы день; мы не можем существовать всё время в привычных измерениях, всегда мы хотим приблизить этот запретный плод – знание!
Что врывается в наши мысли (через мысли нам?)? какое время не даёт покоя? В столкновении стихий – сгораем мы, не замечая своей гибели. И мы нуждаемся в созданном другими: как мы нуждаемся друг в друге!
Обладатели богатства мы, почти неосознаваемого, обладатели самого главного – требования жить всеми противоречиями мира.
8. Непокорность разума
М. Врубель. Демон сидящий.
1890. 114х211. Третьяковка.
Дан разум нам – непосильное соревнование с природой нашей. И муки принимаем мы – через него, осознавая вдруг пустоту, которую ничем внутри себя не заполнишь.
Зачем знать мне много? зачем глядеть далеко вперёд событий всех? что сам Я такое, не имеющий резко ограниченных внутренних границ? а начало себя – теряется в чём-то общем и неотторжимом от мира внешнего? И «дано мне тело – что мне делать с ним, таким единым и таким моим»?
А разум невесомо и незаметно – для всех! – «парит» над землёй, среди людей, объясняя созданное ими, радуясь доброте и недоумевая злу.
Мы знаем, что разум всё глубже позволяет понять окружающее и себя, да с каждым ритмом движения остаётся непонятное; непонятное остаётся всегда!
Дух твой, облетев дали, остаётся с неразрешимыми загадками, неистребимые мысли твои, охраняющие только тебя – не других, возвращаются к людям.
А был ты – вне людей, в придуманной свободе, и необузданной силы и фантазии достигало требование твоё иметь эту свободу: разум твой требовал любого выхода…
Обретая свободу желаний и действий, вступаем мы на дорогу вседозволенности, на дорогу такого раскрепощения личности, которое уже размывает человеческую сущность, которое растворяет все нравственные запреты…
и получаем неестественное ощущение своего господства – всеохватности мира тобой, неестественное чувство, что от тебя нет тайн и всё тебе ясно и понятно!
Какой же смысл в том, что непонятное, неясное неуничтожимо? Какое здесь самосохранение нам, людям? Нет ответа…
И кара тому, чьи мысли прорываются на дорогу вседозволенности. Потому что воображаемое существование этого человека когда-то уравновесится чувством бесконечного одиночества и гонимости…
Нельзя отрываться от земного, от других людей: сила разума, естественность его, достижимость самого желаемого – с другими!
Не может что-то одно получать развитие! Целое разрушится, целое поэтому «должно» наложить какие-то запреты.
Целое – мир людей.
Разум нам непосильное бремя и потому, что он постоянно уходит вперёд, и ушёл вперёд от наших норм и взаимоотношений, но разум – только «часть» наша, и как часть – не может выразить всё человеческое целиком
9. Преображённое пространство
К. Петров-Водкин. Смерть комиссара.
1928 г. 196х248 см. Русский музей.
Оно дорого нам достаётся, преображённое пространство. Оно и не может быть без людей.
Оно должно остаться живым – голубым и романтическим, с явными, зовущими к себе тайнами.
Это пространство – земное, то есть, с непомерной тяжестью, которая влечёт вниз, к смерти, потому это пространство должно быть в движении, несмотря ни на что: оставшиеся живыми должны идти вперёд.
Преображённое пространство – это пространство и внутреннего мира – с условностями временными, это свершившаяся попытка объяснимости противоречивых сил, это осознание своего главного всеми «участниками» жизни… Преображённое пространство – это такая ступень движения, где «всё» объясняется достигнутым уровнем…
…и в этом пространстве, действительно, всё объясняется, оно велико, даже свято своей наивностью, потому останавливает наше осуждение. В этом пространстве внешнее и внутреннее для многих (кого?) счастливо (?) соприкасаются, порождая «благородные» цели для живущих в нём… Ведь в преображённом пространстве земли и раскрывается смысл жизни нашей – должен раскрываться.
…как же тяжело достаются шаги нам! с каким сопротивлением преодолеваем мы привычное своё: с тем, чтобы не отвергнуть – быть сильнее (но все ли не отвергают?)! С каким упорством – с проникшей идеей в каждую клеточку своего тела должны жить мы, строя пространство своё!
И путь твой не будет ложным, ненужным: мчащаяся громада фактов в сознании твоём мгновенно выстроится в новую для тебя форму, перепроверенную тысячи раз другими людьми, и поразишься сам ты неожиданным и бесчисленным доказательствам своей же необходимости, стройности усилий людей других…
ибо преображённое пространство людей – Великое начало тебя самого, уже Начала всем нам.
В чём же был прав художник?
10. Течение мира.
П.Брейгель Старший. Охотники на снегу.
1565 г. 117х159 см. Вена, Историко-худ.
Музей.
В непосредственности прекрасен человек, в суете не замечая величия мира, и сам он тогда – результат не себя (!), да осознание словно шипами раздирает естественность, строя новое понимание, новый отсчёт времени, и задаём вопросы мы себе, странные вопросы, словно ставящие и себя наблюдаемыми: кто мы здесь, на Земле? мы, осознающие свою значимость и своё ничтожество, в мгновенье уравновешивая в мыслях своих весь вольный свет?
Этот терновый венец – осознание несём мы с жадностью и страданием, ощущая его непомерную тяжесть или не замечая вовсе. И осознание чаще всего на острие причинно-следственных (?) связей, на острие непосредственности: теряемся мы в поиске объяснений близких следствий, теряемся в бесконечном разнообразии, и воспринимаем уже всё как течение...
Прекрасно оно!
Например, во время непрерывно падающего снега воскрешаются в каждый миг твоё забытое прошлое, и в каждый миг твой сейчас – непонятно-радостное отношение, рождённое, конечно, давным-давно, но всплывшее к глазам твоим именно сейчас, отношение, сжатое в почти подсознательную «оценку»: что оцениваем мы? какое своё прошлое, какие давно пережитые события?
Например, в начале зимы, когда над тёмной и грязной землёй, над островками луж с обширного низко спустившего неба неистово и беззлобно мчатся хлопья белого снега, бесшумно срезаясь неровной землёй, и спустя время пространство становится пустым, абсолютно прозрачным, словно нетронутым…
Например, в снежной и солнечной весне вдали от тесных и спешащих городов – в деревне, когда на избы и дороги, на поля и леса опрокидывается днём голубое небо, бездонное от земли: и растекается прохлада от снежных полян под солнечными лучами, и застывает медленный и ровный шум перед голубой свободой и жёлтым светом…
Великие мгновенья!
Это осознание врывается, вспарывает течение – всё бесшумно, но и больно и странно – непонятно огромно это всечеловеческое (всеприродное?) чувство; какой-то рядом смысл, великий, трудновыражаемый, какие-то догадки с тобой… Что осознание?
А течение – понятно без слов: в течении мы, со всем природным связаны мы тем же природным;
в тисках мы: бесконечно дорога нам «простая жизнь» и не можем не задумываться самыми «проклятыми» вопросами…
кто мы?
ПРОЧТЕНИЕ МУЗЫКИ
1.Поэтичность, задумчивость
П. Чайковский. Времена года.
1875-76 гг. (Л.Оборин)
Неопределённость смысла их больше, чем…человеческое значение. Больше – значит звук сам по себе гораздо более раннее «приобретение» природы…
Нашлись здесь звуки, которые зовут в свой мир; они останавливают с первого такта, подчиняют своему времени – непротиворечивому прошлому, отображая то традиции людей, то мгновения природы
Это – отношение к родине, неопределённое, ибо не можем мы сказать в немногих словах то, что должны сказать о ней, не можем оценить память свою полно, не сомневаясь только в одном:
без родины нет нас.
«Времена года» казались мне неприступно возвышенными и оттого законченными как единое целое, были словно внушаемой мне догадкой. Большинство пьес не противоречили задумчивости при созерцании дождя, например, зелёной листвы, а работа и отдых людей казались… бесшумно медленными…
словно все музыкальные пьесы были взглядом …со стороны!
Мелодии убеждали в том, что человек бесконечен в значении своём, почтителен к другим – в заботах своих, в отдыхе (праздниках, фантазиях); и к каждой музыкальной фразе словно сжимается вся человеческая жизнь, и к каждому мгновению словно примыкает и всё природное вокруг, и звучало в музыке утверждение, что или природа – часть человека или человек – часть прекрасного и неведомого мира:
нет противоречия в музыке!
Какая целостность охватывалась во «Временах года», прекрасно-недосягаемая?
Мелодии заставляют и тебя самого стремиться к чему-то возвышенному, необходимому, такому, что осветит по-новому всю жизнь твою…
да так остаёшься ты с прекрасной неопределённостью, и даже теряешь со временем найденные драгоценные ступени… Отчего?
Но какой силы достигает музыка! то следуя народной мелодии, то придуманной, но строгой возвышающей логике, словно музыку не написали, а является она, и принадлежит иным сферам, лишь приоткрываемым…
ты же – в суете, в близком, а музыка привносит тебе не твою память
Это взгляд вперёд через прошлое, взгляд всем прошлым, и это уже не точка зрения, но поток мыслей, почти самопроизвольный (ведь точка зрения – усилие, а здесь – привносимая без усилий гармония).
Это – созерцание, но оно не может быть неопределённо долгим; и уже саморазвитие (музыки!) включает вмешательство, человеческий диктат: в немногие секунды «Жатвы» открывается истинное человеческое – вся сила и жажда работы, традиций, и в эти секунды происходит взрыв – рождение взгляда на мир, рождение усилия…
и чувствуем мы облегчение
2. Прекрасное лицо
Ф.Шопен. Соч. 10. Этюд № 12 до минор
(Революционный). 1830 г. (В.Ашкенази)
…вдруг врывается что-то новое и радостное, врывается целиком, неожиданно, и твоё всё забывается, переключается, но в первые мгновенья ты имеешь силы только на удивление…
сквозь те6я (!) проходит нечто возвышенное – самоотверженностью и мыслями о других – не о себе!
как вихрь мчится эта гармония, не отпуская от себя даже случайные звуки: они все служат одной и той же цели – будущему. И завидно тебе – не ты в служении и движении, а сделаешь ли шаг к этому? или ты уже в пути? только у тебя более продолжительные и потому незаметные орбиты вокруг известного только тебе нравственного центра? А другим? Если и нет, то всё равно ты с завороженными глазами будешь следить и переживать, ведь тебе будто известна и эта цель, и, самое главное, – пример …
эта музыка настолько целостна, что пробуждала…любовь (у всех?), она не замыкалась только в себе, она была примером служения без тени сомнения, без остатка, она воспринималась служением чистым – святым
а ты слишком сильно привязан к своим условиям, и поэтому можешь воспринять музыку лишь как вдох чистого воздуха, даже как «романтику», то есть, как нечто оторванное от жизни, ну и пусть: пусть первые мысли и будут у тебя такими, но главное – уже с тобой, главное – это движение вперёд…
Мысль – это прекрасно! Самовыражаясь (? Врываясь!), она ищет соответствия – с нашей инерцией, с природой дня, с нашими поступками, с нашей памятью, со всем, что составляет нашу идентичность… И ничто (Никто?), только она приводит к оценке и всего нового, и всего себя перед новым, перед неизвестностью… И находятся связи, связи между витками таких же мыслей, то ожидаемые, то непонятные – противоречивые твоему предшествующему! и начинаем мы понимать… Что?
А новое – сейчас открытое лицо, бесстрашно-одухотворённое, на котором мы пытаемся прочесть…мысли, и мы додумываем (придумываем!) высокие смыслы… Ты пойдёшь вслед?
кто разбудит тебя? от схем, которые, конечно же, спасают тебя, ведь в схемах ты незаменим (необходим!), и ты погружён в заботы, в привычное, и так вот, напрямик, безоружным, ты вперёд не пойдёшь, боясь баррикад из грубости, боясь пустоты равнодушия, а если и пойдёшь, то выдержишь ли все трудности? кто придаст силы тебе?
прекрасная музыка открыто показывает всю глубину несоответствия нашей мысли с действительностью, увлекает сторонников, и поражаемся мы этим примером…
Великий этюд! тобою наполнены, не подозревая, отдельные люди
*
…мелькнуло в толпе прекрасное лицо, одухотворённое и счастливое, и долго додумываем мы смысл видения… не броситься ли вослед, забыв своё прошлое? Ведь эта неожиданная встреча не просто редка, может быть, и вообще единственна?
3. Таинство любви
П.Чайковский. Ариозо Германа из «Пиковой
дамы»; 1-ая к. (В.Атлантов и орк. Больш.
театра под упр. М.Эрмлера)
В любви непонятно всё: и «начало» и «течение» её, непонятно и когда привычки, инерция подменяют любовь, ибо любовь – почти непосильное обнажение нашей души: лишь иногда… (или – иногда это приступы осознания любви?)
У любви непонятна суть: человек раскрывается до самых глубинных связей с Миром и без этого, великого отношения.
Любовь – настигает…
и первые мгновения (к которым ты будешь постоянно возвращаться!) тебя поражает не просто твоя новая точка зрения, а ты будешь всюду лишь неожиданно находить доказательства её исключительности, – нет, ты осознаёшь, прежде всего, невозможность потери любимой
ты как бы «раздвоен», и если одним (чужим?) своим Я уже давно проник в какие-то неосознаваемые тайны (какие?), то первым (своим?) – ещё только пытаешься охватить всё это в единое целое
…наверное, любовь начинается с момента не примирения твоей мысли, что Она, неизвестная тебе – тоже земная, как все, лишь на Неё ты вдруг смотришь из неведомого никому далека, из которого Она может видеться только необыкновенной, объединяющей самые лучшие и влекущие к себе человеческие тайны…
влекущие потому, что невозможно увидеть нам так, как видит женщина
и первые мгновенья твоё всё распадается, разрушается, и ты невпопад «сбираешь» себя, и время для тебя многообразно: словно течёт в разные направления – какому следовать? И эти «первые мгновенья» могут наступать далеко не в хронологическом порядке, разве в этом дело?
Ведь это оценка другого человека целиком! вся суть человека вмещается в неделимое дальше отношение, отношение, которое щедро – в прекрасных копиях – словах и делах, раздаётся миру, и не убывает это богатство: сверкает новыми драгоценностями!
Почему слепы мы, находя любимыми обычных людей? и возводя их на пьедесталы? И высвечивается абсолютно последовательная череда любимых – всех нас! Мы: обычные, забывающие мировые проблемы в непосредственных заботах, и преломляющие в себе эти проклятые и необходимые как воздух вопросы бытия? Кого мы должны «благодарить»?
Почему слепы мы, не добиваясь идеалов с исключительными физическими и нравственными чертами? Не потому ли, что не жизненны они, не осязаемы целостно, а придуманы нами?
Любовь – не подчинение: нельзя подчинять, покорять свою любимую своими «достоинствами» как вершину в горах. Или обязательно кто-то один перестраивается всю жизнь? неужели при этом явлении лишь один создаёт себя, а другой – потребляет и только?
…перестройка твоя, переоценка ценностей твоих – болезненна, но не остановима, она – единственное условие сохранения любви…
А сама любовь – уже условие нас как людей
4. Вера в мечту
Ф.Мендельсон. 1-ая часть концерта для
скрипки с орк. 1822. (Я.Хейфец и
Бостон. орк. под упр. Ч. Мюнша)
Мечта у нас есть, она родом из детства и даже во взрослые годы – с наивными чертами. Детская по сути, великая по значению, нам нужна она, словно стремление это уравновешивает неопределённость в желаниях, уравновешивает инерцию, когда мы бесконечно повторяемся, давно утеряв осознание остроты момента. Мечта наша уравновешивает то прошлое, что без границ, и – увлекает…
Как легко раствориться в соблазнах и тревогах жизни! быть необходимым и даже «умным» – забыть себя! забыть эту возможность, когда подарили тебе ещё не высказанное тобой в реальности то отношение, сильное, когда ты на равных разговаривал бы с недосягаемыми по уровню интеллекта людьми…
забыть, потому что у тебя есть ещё способности, физические силы и воля приходить к Мечте, и, «засучив рукава», работать: ты должен именно приходить, именно работать, да забываешь всё…
Чего же не хватает тебе? и отчаяние рядом: не сорвись! Оцени обстоятельства все, сохрани себя на время – немногое время, потому что ты ещё не можешь гореть, освещая дорогу другим, но твоё, неповторимое, как факел должно быть, иначе ты не будешь видеть дорогу и для себя…
А мысль, что и другие будут видеть твой путь – неуничтожима.
…а все звуки здесь – чисты и с верой в чистоту, и вначале музыка словно защищается (сохраняет себя!), но прорывается в какую-то свободу – уже не просто остаётся собой, но импровизирует, становится увереннее, сильнее: становится факелом!
но инерция есть, инерция…в начале мелодии, она в вере, ибо начало – это слишком трудно и ново, начало – всегда непроверенно!, а…нужно с усилием, с верой «прогнать» первые такты: эти звуки отражают именно твою жизнь (?)
твою трактовку мгновений?
и уже свободен ты, ты создаёшь прекрасное развитием пространство: мечте нужно пространство. И на свободе внутренние силы музыки раскрываются, утоляя все наши неясные запросы… Мысли наши обретают какое-то направление, какую-то геометрию, где и невидимо всё, и – строго, где интересно всё непонятным рождением, и где не может быть тупиков; тебя словно ведут за руку, привнося самые неожиданные (нужные тебе) доказательства: внутреннему миру нашему нужно утоление!
Такое сильное подтверждение нашим постоянно рождающимся запросам, где получить мы можем, как не здесь, в этой или подобной музыке?
Прекрасная мелодия: она увлекает за собой, она воскрешает наши мечты, уверенная и открытая, она воодушевляет, помогает тебе пройти свой никому не известный путь…
Спасибо
5. Отчаяние
Р.Леонкавало. Ариозо Канио из оперы «Паяцы».
1892 г. (Марио дель Монако и орк. Больш.
театра, дир. А. Мелик-Пашаев).
Дж.Пуччини. Ария Каварадосси из 3 д.
оперы «Тоска». 1900-1901 гг. (Ф.Корелли)
Сильный человек находил в отчаянии жизненный выход; в этих крайних ситуациях ему открывалось прозрение: по каким-то немыслимым орбитам приближаться к неведомой собственной сущности, не «падая»!, не «покидая» её!...
…это как взрыв Сверхновой звезды, где колоссальные внутренние силы заставляют мчаться прочь то, чем совсем недавно ты жил – твои привычки и правила, твои ценности и оценки, и самостоятельный блеск отторгнутого от тебя вызывал даже у тебя неверие: что происходит? неужели ты как целое можешь ещё жить этим? неужели ты так глубоко можешь переоценивать («взвешивать») всё – всю жизнь свою, мгновенно рождая взаимоисключающие стремления? а сам словно в течении каком – прекрасен (ужасен) и не принадлежишь себе?
Но уже другой ты, перерождённый…
Отчаяние углубляет человеческое значение.
Это прозрение не только того, кто в отчаянии, но и окружающих.
Гасла ли мысль, родившаяся в таком мучении и при такой жертве? передавалась ли она другим? и хранили её окружающие в душах своих?
Отчаяние – это одна мысль, всего лишь одна мысль несогласия! И –бездна поднятой тяжести, духовной и уже материальной
Мы не можем быть лишь в одной своей мысли
Отчаяние – это выбор, жестокий, когда буквально отдираешь ты от себя привычное (родное), это выбор уже на краю (безошибочный?)
Редко бывает у нас отчаяние, и должно быть редким
…а ты по инерции всё перебираешь и перебираешь варианты обычных связей, всё ещё живёшь умершим в себе, словно цепляешься за прошлое, уходящее безвозвратно, и весь ты сам – удивлён, растерян огромным событием…
Я знал, что в отчаянии рвалось время, что законы жизни предельно убыстрялись – что помогало тебе?
Что помогало тебе воссоздавать заново твой не фиксируемый никакими физическими приборами мир? Свободный!
С отчаянием умирает прежняя – неповторимая и неповторяемая точка зрения… А выход – в незамечаемых ранее чертах твоего характера, характера других людей, выход в том, что ранее ты с «ходу» проходил, не останавливаясь,
теперь же для тебя это будет точкой отсчёта.
Эти две арии сходы тем, что исполняются с одинаковой жаждой поиска – с запасом силы, но в арии Каварадосси – нежность, в ариозо Канио – трагизм.
Исполнитель?
6. Внутренний мир
П.Чайковский. 1-ая часть 4-ой симфонии.
1877. (Гос. симф. орк., дир. К Иванов)
К себе нельзя слишком пристально «вглядываться» – опасно: наше Я – это некая параллель состояния атома!
Приоткрыл Чайковский наши тайны: в глубине нашей души – сомнение и поэзия; наше Я мечется и не может быть «замершим»: наше Я – везде и нигде;
оно только в движении, в пути, оно неуловимо и оно есть, в «мгновенье ока» там, где нужно нам… Как? Кто или что направляет его?
Мелодия тоже в движении, «уходя», она оставляет боль – след свой, боль утраты. Боль – это непонимание: мы не можем понять утрату. В каждом витке мелодия приближается к барьеру, отделяющего сознательное от Неведомого, и в этой спиралеобразной форме приближения – единственная возможность не сорваться, быть понятным…
Приближение к тайне прекрасно, да чем ближе, тем непонятнее, и граница, за которой Неведомое – странное чувство Ожидания, всеготовности, сплошное чередование противоположных значений… И прекрасен «отход» из неопределённого состояния к ясности, к человеческому, к понятному (не отступление!), и словно музыка обогащается какой-то великой догадкой, каким-то прозрениием…знаю! почти непостижимого…
Наверное, описать состояние нашего внутреннего мира на этой границе удалось только в «Смерти Ивана Ильича»…
И в каждом витке – недоверие, неверие: инерция музыки в буквальном смысле «проносит» мимо «опасных мест» – каких-то важных ответов, и в каждом витке – сомнение… А были ли вопросы?
И мчится мелодия, успевая только поднять (вызвать?) мысли, а сама уже далеко, и рождается противоречие, беспокойное: что это было? что думать? И что сами мысли нам? непонятные застывшие ажурные переплетения (но чего?)? и наше Я лишь освещает в каждый миг ту или иную часть «переплетения»? Или «всё» рождается заново и вместе: и желания (мысль вообще) и осознание желания?
Но более всего непонятна «внутренняя» граница нашего внутреннего мира: она – тревога. Её старательно и обязательно человек заслоняет (задвигает, закрывает) другим человеком, работой, увлечением к чему-либо, и я хорошо понимал, что 1-ую часть симфонии нужно было осознавать как «художественно» закрываемый провал в бездну, откуда веет непонятным и взаимоисключающим…Что в той глубине? Какой уровень, какой космос (а может быть, хаос?), какие законы?
Тревога порождена незнанием: мы из ничего! ощущая внутри себя бесконечным движением себя (?) к каким-то идеалам…
Эта музыка как бы спрессовывала и опосредовала долгое-долгое становление Человека
7. Растерянность
Дж. Верди. Ария Риголетто из 3 д. оперы
«Риголетто». (М.Магомаев и орк. Всесоюзн.
радио, дир. Ниязи)
Это – как водопад, сверкающий и неостановимый, грохочущий, где что-то исчезает здесь, чтобы явиться где-то там, где противоречит всему стихия – всем нормам, где с каждым мгновением ты отдаляешься от привычного союза с окружающим, где оправдывается в твоей промелькнувшей или прошлой уверенности какое-то твоё решение, оправдывается с мольбой у других, и чувствуешь ты, что уже не успеваешь, или не можешь доказать в словах и действиях правоту свою, и в итоге уверенность твоя не передаётся другим, и вынужден ты «на ходу» перестраиваться, искать (лучше – ждать!) новую основу для своего же будущего…
И нужно скорее «уйти» от этих минут, от этой растерянности, ибо всё это – повторение, всё это – не главное (?), это бунт твоего внутреннего, не самого важного, но твоего! На время другим предоставляются как бы увеличительные стёкла, а ты – беззащитен.
Растерянность – это вытеснение твоего сознательного, социального глубинным, неопределённым, но – ярким, даже блистающим, которое твоё Я может только «увидеть», но не может «подчинить»…
Растерянность умрёт сама, вернув для тебя же на время всё скрытое в тебе или других. Это – великое состояние, оно начало, оно момент, когда ты начинаешь осознавать новое (?)
…вдруг поражён ты явлением, и для тебя важно оно: в мыслях лихорадочный поиск оценки его, правильного действия по отношению к нему, у тебя может быть даже переоценка знаний твоих и образа жизни (!). Растерянность – вдруг, с какой-то мысли или слова, с какого-то жеста твоего, чаще – другого человека (который ты осознал). Это, действительно, переоценка ценностей твоих, необходимая для развития тебя.
Это момент подъёма на новую ступень, где также светит солнце, да не по старому видишь ты мир весь, другой ответ являя словами и поведением своими.
Растерянность это опыт твой, начало самообновления
И ждёшь согласия и готовности быть снова неуязвимым от неопределённостей, от неожиданных оценок, согласия быть диктатором (!,для себя) в собственных взглядах…
…и всё же новое – это словно водопад, ибо ты в те минуты кругом и нигде, в те минуты для тебя – выбор
8. Сила и мощь.
С.Рахманинов. 2-ой конц. для ф-но с орк. 1902 г.
(автор и Филадельф. орк.,дир.Л.Стоковский;
3-й конц. для ф-но с орк. 1909 г. (автор и
Филадельф. орк.,дир. Ю.Орманди)
Такое впечатление, что сдвинуты горы и от этого землетрясения над землёй рождён гул; такое впечатление, что пространство этого шума, движения – одухотворено, и сам ты не знаешь разницы между внешним и внутренним твоим миром…
Музыка от земли до неба, открыта, в ней – живое соотношение между бесконечностью и мигом, между огромной, всё сметающей на своём пути силой и уязвимым, беззащитным чувством.
Сила прежде всего в разуме. Человеческий разум (здесь!) выше всех предчувствий и всей веры, ибо – это всё проверено и надёжно, это – настоящее: имеет след материальный. Человеческий разум тянет тебя как буксир, а красота вокруг, свобода вся, как также данное тебе, надвигается и…остаётся по «сторонам»;
И мы стороны эти только освещаем силой своего ума!
И здесь такая сила, что непривычно: всё придуманное тобой, все чудесные картинки, неосознаваемое прошлое – становится мелким, декоративным, и проходим мы с этими звуками и текущие мгновенья, и память свою, наполняя знание своё силой звуков…И не можем привыкнуть к подобной силе! Ум – словно непосилен нам, непосильная ноша…
Сила и мощь пройденного людьми потрясает. В изображении мира люди «сбиваются» даже на символы, желая поскорее объединить понятия. Человеческое, оказывается, может быть с тревогой на ты, оказывается, может совмещаться скрытая логика с поэзией, с образами, может совмещаться холодный рассудок с чувством.
Иногда, казалось, что в некоторых фрагментах музыки здесь «звучал» ветер на равнине – с селениями людей, с деревьями, и ветер приносил свежесть, что-то «музыкальное» (!, вероятно, от людей), ветер шумел листьями, ветер под голубым-голубым небом…
Рахманиновские концерты – это, прежде всего, доказательства того, что мы едины со своей родиной-землёй, это доказательство того, что жизнь наша не вмещается в привычные наши схемы, доказательство того, что нельзя противопоставлять ум другим нашим «свойствам», что мы не только не должны переоценивать свои (все!) возможности, но и недооценивать: потому и полифонизм концертов…
Родина нам – всё земное
9. Прошлое
Н.Римский-Корсаков. 1-ая симф. 1865 г.
(1884).Больш. симф. орк. Всесоюз.радио,
дир. Б.Хайкин
Как заглянуть назад на эти сотни лет? как додумать (представить) действительность ту, живых людей? как узнать, от чего страдали люди, чему поклонялись, проклинали что?
Желание сильнее невозможного: и как бьётся сердце в волнении, и уже ищешь следы будто представленного «в мыслях» – у людей настоящего времени что осталось?
Здесь не музыка звучит: время прорывается сквозь «тело» народа, здесь языческая сила – чистая и природная; не музыка здесь – живые люди со своим человеческим и нечеловеческим отчаянием и силой; не музыка здесь – гордость, глубинная, былинная…
Какие они были – те люди? ведь в прошлом том нужны нам, прежде всего, люди – их успехи, неудачи, и знать о них, по возможности, «всё»!; так хочется верить, что в те далёкие времена в человеческих чертах было меньше оттенков, и белое было белым, а чёрное – чёрным; так хочется верить, что люди были проще – бесхитростнее, ибо вокруг для всех было трудно (?). Или – ничего не изменилось (в нравственном смысле)?
В симфонии – попытка одолеть барьер времени, да и в 1-ой части в музыке слышен звон мечей: словно сама музыка сражается тем оружием, владеть которым может только физически сильный человек, и терять тому человеку нечего, для него этот бой смертный…
Музыка будто захватывает те наши внутренние течения, что почти утрачены, и в удивлении мы поэтому: это, оказывается, тоже наше! а эти течения также защищают нашу жизнь сейчас – и в том прошлом, и сейчас!
И прошлое образец того, чего мы можем достичь в будущем.
…в те далёкие времена в зимнюю оттепель сумерками виднелись те же силуэты деревьев, что и сейчас, и белый снег оставался белым и тогда, и воздух, и силуэтные ветви были не поэтическим окружением, но обстановкой повседневной жизни. То, что для нас уже только поэзия, для прошлого – сама жизнь. Как выразить? Как выразить то, что поэзия – плоть и кровь человеческой основы?
Иногда думаю, что прошлое то, где землепашец с сохой и мечом – лучшее время: была трудная, но «правильная» иерархия между умом и нравственностью. Мы не лучше людей того недостижимого времени, ибо у нас разверзлась пропасть между основными нашими достоинствами, хотя и тогда люди страдали от непонимания, предательства и «просто» вражды…
Что осталось у нас от того времени? как при взгляде на детство: что у нас, взрослых, остаётся от ребёнка двух-пяти лет?
Но не искусственная ли эта связь? ибо сейчас – другой уровень жизни, другое качественное содержание всех идей? Как найти такое далёкое прошлое в нас?
Время то – требовало крайнего напряжения… Музыка словно приподнимает неимоверную тяжесть, и всё в музыке развивается изнутри, не оскорбляя – защищаясь!
10. Упрямство (?)
Л.Бетховен. 1-ая часть 5-ой симфонии. 1808 г.
Орк. Берлинск. филарм., дир. В.Фуртвенглер.
Одиночество: как пробиться к другим? если тебе необходим простой ответ другого человека, хотя бы и наивный? Как пробиться и к себе, если ты забываешь, что от придуманного до реального незаменимый никем и трудный, самоистязающий труд: как получить ответы?
Существует цель – всей жизни; это неправда, что от неё отказываются, уверяя, что её нет, она есть, её просто не могут выразить или боятся даже осознать. Обрастая привычками (неизбежными – самозащита!) – неимоверной тяжестью, мы замедляем шаг в этом мире, замедляем движение к своей цели, и уже живём инерцией, растратив напряжение своё с внешним миром, живём только в мыслях своих, не замечая собственной трагедии…
И сколько было их у тебя, начиная с детства, когда трагедии заживают сами собой… Но здесь-то, во взрослые годы, ведь всё зависит от тебя? неужели ты растрачиваешь силы впустую? Неужели тебе, по-прежнему, нужен поводырь?
И трагедия в том, что мы в буквальном смысле должны стучаться в чужие души, яростно, даже обессиленные, мы должны звать других людей.
Трагедия в том, что мы умеем объяснять, исходя только из того, что есть в душе нашей; но стройные представления одного человека, насквозь пронзая окружающих, не соприкасаются с представлениями даже ближнего человека, – лишь иногда, с усилием!
Трагедия в том, что мир наш в сознании доказуем лишь косвенно.
А лицо, а слова – перевод, средство, материальная копия: как не верить? как не чувствовать, что на самом деле и другой человек представляет полноту жизни, её понимание? как доказать, что ты – действенен, ты – выразитель многих душ, многих сердец, что тебе надо верить, и что силён ты именно тем, что верят тебе…?
В 1-ой части 5-ой симфонии Бетховена всечеловеческая сила: с таким напором «стучать» в чужие души – это значит верить, что твоё всё – от других людей, и принадлежит, в конечном счёте, и им, и тебе… И какой же парадокс – замыкаться своим внутренним миром! и быть на свете не должно тайн, способных устоять перед таким напором…
Это набат.
Это, измученные непониманием и страшной усталостью, люди тянутся друг к другу, израненные, в крови, через грязь и холод, люди в буквальном смысле продираются сквозь враждебные преграды….Даже обессиленные в открытых или спрятанных в душе сражениях, мы с надеждой смотрим – на других:
чужая душа должна раскрыться
ПРОЧТЕНИЕ ЛИТЕРАТУРЫ
1.Богатство момента.
Вс. Иванов. Проза 1922-26 гг.
А. Платонов. Сокровенный человек. 1927 г.
Взрывается момент, не укладываясь в точку зрения, разрывается на бесчисленные нити, не уничтожая главное, но – существуя в нём;
каждый миг, каждая точка бесконечно богата, противоречит друг другу и не прочитываются однозначно: что руководит сюжетом (главным)? что за сила ведёт подробности, останавливающиеся сами по себе?
Момент один – «кусочек» Вселенной, со всеми бесконечными тайнами и направлениями, момент каждый – бесконечен в возможностях, непредсказуем (для нас) в проявлениях: какие запреты мы уже знаем?
Момент каждый подчиняется изначальному алгоритму, но уже следующий: из какого начала?
И мир весь – собрание точек, и мир весь может замкнуться только одной точкой, также бесконечной.
В этой страшной, пронизываемой со всех сторон, безбрежности, на страже явлений – целостность: что она, имеющая рождение? что бесконечность, проскальзывающая в момент каждый и рассыпающаяся богатством перед нами? а сами мы словно отринуты от чего-то родного и также бесконечно давнего…до пределов? Каких? Мы – граница Вселенной? И что же за пределами понимания нашего невидимого внутреннего мира? всё тот же ли мир?, бесшумно и беспредметно повторяясь… Но симметрию эту несём мы с жадностью и проклятием…
И всё смотрим, смотрим!
И не направлены мы на дедукцию себя – только вперёд, к другому, к другим, к внешнему, и жизнь наша возможна только при таком условии…
И всё смотрим, смотрим! Смотрим на внешнее как на чудо, тщетно стараясь «поверить алгеброй гармонию», остаются мгновения нам красочным и самостоятельным «спектаклем», где человек сам, – в лучшем случае, сорежиссёр…
и повторяются мгновения нам в сновидениях, выстраивая непонятный сюжет, странный, без каких-либо запретов…Что это?
Между тем, всё, что наше – мысли, тело, между тем, всё, что вокруг – богаче той роли, которую все «мы» по отдельности играем в высшей для нас и для природы целостности … Что есть высшая целостность?
Мы богаче себя! каждая точка земли, миг единый – все существуют только в своих напряжениях… Это скрытый узел противоречий, это богатство, значение какое несёт? Этот «круг из кругов», это сплошное противоречие, что это?
И момент один – когда-то вся природа Земли, вся Земля, вся жизнь, момент один – сейчас затерян в блистающем мире. Как всё это?
А жизнь вся наша – познание момента, его ощущение, жизнь наша в том стремлении к непонятной целостности – богатству Земли…
…быстра земля наша мгновениями чуда, тщетно мы стремимся остановить их – остановленные мгновения прекрасны, но не жизненны
2. Богатство земли
М.Горький. Рассказы 1890-1900 гг.
Очевидно богатство: тревожная неопределённость сумерек, взвешенная теснота – темнота ночи, открытое давление дали днём, радостная боязнь движения ветра, приподнимающая твой взгляд «подсознательно понятая» плоскость воды, линии тела и объяснимость действий человека…
Очевидно богатство во времени года, в ожидании будущего.
Блистает земля – природа и люди, блистает невыдуманным, неожиданно открывается богатство: глубина и разнообразие в любой точке земли, в любом человеке. Открывается глубина – доказательство бесконечно далекого единства; богатство – это красота, это неповторимость, это всегда граница с Неизвестностью, всегда! потому что неизвестность «держит в форме» это единичное: это что-то одно всегда в напряжении – в перекрёстке сил, это единичное не может не нести печати на себе этих сил, и оно само – сила, оно само – напряжение…
Богатство земли бесконечно – в природе дня и ночи даже одной местности, уже в делах и мыслях человека.
Богатство потому для нас, что вызывает или движение понять его, или простое ощущение не одиночества – заполненности, ощущения такого окружения, при котором тесно прежде всего мыслям: эта теснота «подталкивает» их, ограничивает их – ориентирует тебя…
Богатство земли (богатство вокруг) это ориентация тебя к развитию, это принуждение к смене угла зрения, точки зрения. В противовес одиночество - это ситуация замкнутого пространства, сквозь которое мы не видим перспективы: мы задыхаемся…
А желание понять – это постоянное беспокойство, это уже напряжение наше, это проклятие нам: каждая точка земли, требующая иерархии в наших мыслях, может погубить нас.
Богатство земли, в конечном счете, это то целое, которое всегда и теперь замкнуто на какие-то «прекрасные» соотношения линий, света, звука, объёма…
Познавая мир, богатство земли – познаём себя: прочитываем в своих неопределённых взглядах всё те же соотношения. И как волнуют они нас! и воссоздаём мы для себя лишь видимую нам часть богатства, самую незначительную…
Что развитие человеческое? поиск соотношений тех (соотношений и в нравственной сфере?)?
…быстра земля наша мгновения чуда: то красота нечаянно задевает нас, рассыпанная кругом и для всех, и в великом удивлении мы от неё, и в великой неосознаваемой благодарности…
3. Полнота жизни.
И.Бунин. Жизнь Арсеньева. 1927-1933 гг.
Мир внешний не подчиняется нам; мир не подчиняется нам потому, что кроме актуальной «воли и представления», он перенасыщен потенциальными, скрытыми, силами.
Полнота жизни – это «видимое» развитие наше, рациональное заполнение знаниями неизвестных ранее ячеек (мира), это путешествие по подробностям, это описание всех освещаемых (тобой) событий.
Может ли полнота жизни ответить на все возникающие наши вопросы? Отчего у нас остаётся (всегда!) щемящее чувство неудовлетворённости? Ведь как бы мы ни заполняли собственную жизнь, остаются у нас…. связи с чем-то беспредельно открытым, безоговорочно влекущим, беспокойным?
Но и без полноты жизни не можем обходиться: основанием своим она в прошлом, и для нас это прошлое вовсе не определённое время, нет, прошлое для нас – Начало наше…
Прежде всего, полнота – это то, что есть, то, что на поверхности, это соприкосновение многообразия… Это уже условие, границы, с которых мы развиваемся. Это – тяжесть или неожиданная «лёгкость» для нашего развития?
А наше развитие, стремление (к чему?), наше человеческое всегда разрывало и разрывает эту полноту (идиллию) потому, что человеческое это не столько поиск ответов – в полноте жизни!, сколько рождение вопросов. Вся беда и трагизм человека в том, что диалог с Неизвестностью идёт на уровнях, не сводимых друг с другом: ответы замыкаются на полноту жизни, вопросы – устанавливаются, ориентируются на непонятную целостность Мира…
Вопросы устанавливаются бесконечным соподчинением нашей сущности с «остальным» временем…
Нам мало полноты жизни! хотя полнота – это красота (? Есть ли уровни Красоты?); красота многообразия…Однако, не охватываем мы полноту ни делами, ни мыслями. Даже полноту не охватываем! Какая же объективность нас окружает? «нужна» нам?
Наше осознание замыкается на полноту, а сознание в целом? То есть, мы отдаём отчёт себе в том, где и когда живём, но и живёт в нас оценка нашей жизни
Оценка – с позиции именно той непонятной целостности!
Человек никогда не был центром мира, иначе ему было бы достаточно этой полноты окружения
4. Течение
А.Чехов. Пьесы (с 1896 г)
Неповторима и неуничтожима человеческая индивидуальность всегда и во всём; в каком детстве, зрелости сложилась она? какую основу природную перекроило человеческое?
Индивидуальное (для тебя) – это, прежде всего, осознание твоей жизни – твоего пространства, осознание твоей необходимости. Это – твоё, то есть, заполнение твоим невидимым и неслышимым всего, что окружает тебя, это поле твоего мысленного напряжения, и уже результат, уже след твой…
Не умещаются неповторимые действия твои в чужие схемы, не умещаются чужие действия в твои схемы: непонимание, зло (?) неизбежно. Оно в перекрёстке интересов, оно и в излишней общительности, и в излишней отчуждённости, оно и в подчинённости и независимости, но всегда – в отсутствии меры, в отсутствии естественных взаимосвязей во всём целым, во всей целостности
Зло – это всегда что-то одно, либо белое, либо чёрное, либо правда одного человека, либо другого,… и торжество одного над другим всегда временно. Кто скажет, что есть добро и зло?
Можно ли «взорвать» всё зло среди нас и ступить разом в своё же светлое будущее? Не свидетели ли мы в ХХ веке этого эксперимента на нашей Родине?
…можно устранить направление зла, даже эффект его резонанса, например, единодушия, но нельзя избежать «рождения» зла, появления его в новой форме… Зло неизбежно, как неизбежна напряжение на жизнь, напряжение на развитие, зло всегда имеет причину
Может быть, единодушие – самый «неуничтожаемый» вид зла, потому что оно (зло) проявляется не сразу…
Но среди людей «должны быть» только немногие запреты (направления) – например, на оскорбление людей, тем более, на действия, несущие непосредственную угрозу их жизни. «Победить» зло невозможно, потому что, уничтожая одни противоречия (снимая их), мы приоткрываем другие: «уничтожать» вообще без следа ничего невозможно: взорвав всё зло на земле, мы станем словно обнажёнными: малейшая ошибка во взаимоотношениях приведёт к детонации всех противоречий, что и произошло в нашей стране…
Нужно не побеждать – избегать «кровопролития», единодушия, ибо в системе людей (как и в любой системе) все связи должны быть жизненны, естественны, подвергаться постоянным обновлениям – перестройкам
И сам ты никогда и ни в чём не можешь быть без поддержки других; если мы – люди, то должны (обречены?) договариваться между собой.
5. Преодоление материала.
М.Цветаева. Проза.
Будущее – чистый лист, Неизвестность; как будущее сделать именно своим? Как развитие своё подчинить своему плану, как подчинить неизвестное, соткать из него важное своё?
Угадать как первой фразой направление то, единственное, которое ждёшь ты, чувствуешь? Имеет ли тот, ещё не преодолённый материал, самостоятельные (с тобой) логические связи, а «натыкаясь» на второстепенные, в мыслях мы не можем охватить его целостность?
Преодолевая материал, ты, прежде всего, находишь свой настрой (а стиль? Если бы стиль!), поэтому преодоление какого-либо материала это преодоление самого себя. Поэтому преодолённый материал это преодолённый тобою путь, неповторимый, это отражение твоей индивидуальности.
Преодолённый материал – это немедленно результат, прошлое: как происходит ориентация тебя, с какой глубиной при этом «просматривает» материал сознание твоё? Преодолённый материал – это единственно возможная твоя агрессия…
Преодолённый материал что говорит о себе? или – только о человеке? Преодолённый материал и есть развитие твоё.
В общем смысле преодоление материала это упорядочивание…жизни? Но каких трудов оно стоит, какой кровью – каждый шаг, каждый миг! Каждый миг прежнее твоё перестраивается, мобилизуется – рискует: предлагает себя целиком.
И после каждого шага твоего – следующий ещё неизвестен и тебе!, потому неожиданен, удивителен, и шаг ты этот ищешь, подбирая ситуацию, слово, образ, удерживая огромным напряжением сознания общее направление, преодолевая услужливые, но мелкие находки: твоё мысленное напряжение изматывает тебя… Но шаг каждый, слово каждое – «углубление» тебя, каждое слово твоё – твоё богатство.
Преодоление материала – это самообновление твоё.
…будущее уже было когда-то (!), но та недосягаемая физическая позиция мира для людей мертва. Для нас будущее – «осязаемо»: если мы не обладаем действенной программой (всегда!), мы теряем это чувство времени, мы теряем «всё» – захлопывается перед тобой материал (хаос?), и сам ты словно живёшь вспять, уже теряя найденные или отвоёванные когда-то ступени… И как болезненно всё это протекает!
Преодоление материала – это доказательство твоей жизненности
6. Поэзия.
Н.Гоголь. Избранное.
И.Тургенев. Избранное.
И только богатство вокруг или в тебе – избыток сил рождает поэзию. И не прав: горе вокруг, бессилие твоё, даже отчаяние – всё может вызвать настоящий прорыв к необходимым словам… Поэзия – стихия; единство и столкновение каких сил рождает подобное движение? когда слово наше наполняется подобной силой?
и движет нами?
Настоящая поэзия – связь между людьми, связь, которая сильнее каменных стен и стальных орудий. Поэзия – направление действий и мыслей, их глубина и чистота, поэзия – суть наша, возвышенная, трагичная, увлечённая.
Настрой какой, уверенность какая приводит к поэзии? Какое чувство? какая природа, какие люди провоцируют эту лавину? эту стихию, эту радость или боль? И переживаешь сам каждое слово своё, переживаешь всей жизнью, и словно испытываешь (на прочность?) ты и жизнь свою, и взгляды свои…
Как красота является – в словах и звуках? Как «содержание» успевает в этой «форме» прозвучать с максимальным значением, и так, словно «форма» и является каким-то новым пространством, новым качеством? Это напоминает резонанс, самопроизвольный и зависимый только от собственных глубинных свойств.
И уже давно среди людей эти редкие доказательства, уже давно рождаются эти «кристаллы» – с безукоризненными гранями линий и пропорциями – эти доказательства Великих состояний человека (и природы?), и в состояниях тех воссоздаётся мир по тем же прекрасным и неизвестным законам красоты (исходным?), что глубоко запрятаны и в природе вокруг и в человеке… как их прочесть?
…поэзия даже выправляет язык – живой («ставит» язык), отражающий собой тысячелетия. Всё сознание наше словно очищается этой связью, словно раздвигается до бесконечного горизонта и соединяется теряющимися в нём границами: поэзия – это кратчайшие (смысловые) расстояния вопреки всем физическим законам (?), это инверсия во времени…
Поэзия – это духовная свобода, это такое напряжение, которое только и может выдержать человек.
Поэзия – след наш, прекрасный и горький – вся жизнь отражается в этих духовных свидетельствах:
и какая же она, жизнь наша, прекрасная или страшная поэма?
7. Объективность.
Ф.Достоевский. Братья Карамазовы.
1879-1880 гг. Бобок.1873.
Объективно – значит, представлять ситуацию не предвзято, с разных сторон; со «всех» ли сторон у Достоевского представляется «ситуация»? объективность означает и глубину «точек зрения», так как по мере «углубления» собственной позиции, герои приближаются к истине, пусть и с противоположной антигероям позиции, пусть и только приближаются…
…это – бездна, бездна всего – значений, чувств, мыслей, это – безмерность, недостижимость глубин человеческих «свойств», эта та объективность (открытость?) сознания человека, в которой, как во Вселенной, «уживаются» и свобода и зависимость, и высокие чувства и низкие пороки…
но это и столкновение последовательных лучей-взглядов и поступков (концепций!), в свете которых и взгляды, и поступки строго логичны, в свете которых каждый факт освещается несколькими лучами; и это столкновение предопределено духовными импульсами; и проявляется в этих столкновениях нравственный опыт человечества (каким бы он ни был), в этих выяснениях отношений становится очевидным (и необходимым?) чудо, всё более сохраняются и охраняются (!) тайны, и объявляются (с опозданием) «авторитеты" - в жизни реальные люди: всё следствие наших незнаний и ожиданий...
Собственно, объективность – это то, к чему и направлена наша свобода, это просвечивающая во все времена истина (только просвечивающаяся!).
Посильна ли подобная объективность среди нас? ведь сознание безмерно! И нам в прямом смысле грозят не беспредельные дали космоса, но именно безмерные глубины нашего сознания! ((И, как будто,с точки зрения субъекта описание объективности недоступно... Но, вот философ К. Свасьян разъясняет, что само деление мира на субъективное и объективное не первично, а вторично: мышление производит и объективность, и субъективность, а потом причисляет самого себя к субъективности, да ещё тщетно бьётся, ища выхода из субъективности (2013:384)Вставка от 2022 г))
Объективность для нас – это тревога за наше человеческое, это постоянное напряжение на поддержание человеческого в наших отношениях, в себе. И объективность – это подсознательное требование справедливости. Но какие драмы (трагедии) преследовали (и преследуют) народы на пути к достижению справедливости!
Объективность – это гуманизм: раз есть человек, то должен иметь всё человеческое; движение к объективности неистребимо…Когда же будет создано такое общество?
Неизбежно трудна объективность, потому что непредсказуемо сопротивление материала, потому что неизвестно соотношение между верой и знанием, между «материальным» и « идеальным»… И тесно в религиозных иносказаниях: «просто» вера одного человека – полнее, дерзостнее (?)…
Но светит она во всей нашей истории
Ведёт нас...
8. Сила ума.
Л.Толстой. Смерть Ивана Ильича.
1884-1886 гг.
Объяснить, описать свои действия, мысли, направить их – призвано уму
Но и «сам» ум оказывается в плену традиций, оказывается «закомплексованным»: в пределах комплексов есть какое-то гибельное самосохранение, иначе мы открыты, обнажены, беззащитны… Гибельное потому, что трудно или невозможно вырваться от привычных ценностей, и тем самым, окружить себя запретами…
Сила ума в том, чтобы не отвергать традиции (комплексы), но перерастать их изнутри, замыкать противоречия как можно большим кругом идей, чтобы высвечивать противоречия в иерархии друг с другом.
Сила ума в том, чтобы в крайних обстоятельствах находить руководства к действиям, чтобы в крайних физических пределах «находить» (!) достойные мысли, чтобы замыкать память свою на главные для себя события (!?).
Сила ума в том, чтобы «проворачивать» свою Вселенную – свой внутренний мир в поисках необходимого, чтобы сознание твоё хотя бы редко – звёздные минуты! – «выстраивалось» за твоим Я, и тогда бы тебе удавалось самое желаемое,… сила ума – вызвать настрой мыслей, диктовать его, подчинить каким-либо идеям (?).
Сила ума – сохранить человеческое, подчинить ему всё, чем обладаешь ты. Сила ума в том, чтобы утверждать осознание идеи, утверждать себя: это победа над самим собой.
Всё твоё – от других людей (!), поэтому сила ума в том, чтобы не отвергать, не обособлять себя – находить (!), объединять (!), быть себе необходимым другим…
Сила ума – найти себя, не потеряться, жить своей неповторимостью, подчинить жизнь свою поставленной цели (идее?)
*
… но что такое ум? Не является ли Я – «простым пользователем» ума? ведь Я – неповторимость, а ум – это только «просчёт» вариантов событий, свойственный всем людям, и даже (теперь) машинам; ведь это проторённые связи, которые проявляются и подсознательно, даже рефлекторно!
Может быть и так, но ум – единственное, что снимает нежелательные или гибельные противоречия между нами, единственное, что спасёт нас
9. Вера в человека.
А. Грин. Творчество 20-х годов.
Вера в человека (одна вера – в человека!) заменяет (подменяет) действительные реальности вымышленными, пусть такими же жёсткими и трудными, но «от начала до конца» виртуальными. И всё в мире том недосягаемо контрастно и неожиданно для нас, все вероятности смещены, «уплотнены» и сориентированы (в зависимости от воли одного человека),
всё в вере такой чисто и глубоко, и всё имеет также бесконечное разнообразие…
Вера поразительно прекрасна глубиной…знания и чувства; вера – свет знания, с верой усиливаются тени, рельеф, объёмность; вера – неизбежность наша, немедленно «запускающая» жизненность, естественность… А знания? Это жёсткие «точки» соприкосновения с реалиями; вера – вокруг знания, силовое поле знания. Наверное, если бы наши предки «имели» только знания, сформировались бы не люди, а машины…
Какая же доля веры нам необходима? Или правильнее поставить вопрос «какая доля знания нам необходима»?
Вера – это «непротиворечивость», незапятнанность, это влияние «через головы», это сразу будущее, то есть, это попытка вопреки действительности (равносильно тому, что жизнь – вопреки), это желание преодолеть известное, заглянуть сразу вперёд…
но вера – это и связь, и традиции, и, в конечном итоге, вера это преображённое нами пространство, соприкасающееся с реальным только началом своим…
это и остановка в обжитом пространстве; это хорошо или плохо? Наверное, ответ в том, какая это вера.
Какая вера – заблуждение? только та, что отвергает человека (как бы она ни маскировалась), унижает его достоинства…
Но именно вера выводит линии чистоты через препятствия, утверждая возвышенное.
И этот фантастически огромный – такой же, как и внешний – мир одного человека, эта вера, воссоздающая правдоподобность событий, замыкается на прошлое человека одного (если это художественное произведение), на его исходные данные: потому и смещаются вероятности!
вера – это фантазии от начала до конца, пусть и гениально «додуманные»; только вера – бессильное будущее, но ориентация момента – в вере! ориентация настоящего – в вере!
Может быть, и человеческое в нас потому, что мы осознаём, что за «сигналом», фактом, событием есть ещё что-то, что соединяет (что?)… например, мгновения в единое непрекращающееся восприятие жизни
знание не может исчерпать полнокровную жизнь человека, необходима вера
Вера, как и знание, сила
10. Тяжесть земли.
А.Платонов. Проза 20-х и 30-х годов.
Выдаём себя с головы до ног – мы дети земли, природы, выдаём действиями, желаниями (мыслями – как?)
Тяжесть земли – это твой протест твоей же неповторимости (!?), это чувство твоей земли, твоей родины – единство для нас
Тяжесть земли – это единство.
Это ограниченность – прекрасно и неизбежно преодолеваемая развитием твоим. Это – начало. Тяжесть земли, всего земного – это наше начало, начало нам.
Тяжесть земли неимоверна: все ли её преодолевают? Как это – преодолеть?
Это, прежде всего, – богатство момента: разнонаправленность и мгновенность возможных событий, это естественное его продолжение – уготовленная (?!) ниша каждому событию (как?), каждому факту;
Это богатство самой земли, не замечаемая нами изначальная ориентация.
Тяжесть земли – это лицо наше – наше настоящее, в котором должно читаться, и читается богатство времени;
Это всё, что у нас «в наличие», включая (???) запреты, выверенные логикой каждого шага
Это – память о близких, их жизни, единственной для них, это память, которая органично скрывает что-то общее для всех людей, которая включает…язык,
который один о нас же (!) многое может сказать…
И всё это – огромная тяжесть в наследство: и душа и тело нам в наследство. И как жестоко выправляет наше движение эта тяжесть! Какие драмы и трагедии у нас позади, какие намечаются при забвении тяжести! и что это – преодоление тяжести? да, но свобода ли это?
Это вечное клеймо для всех нас, приспособленность
Но это и когда-то единственный шанс нам – проявиться вообще, это – предоставленные сейчас нам – «права и обязанности», и не можем совладать мы с ними…
Всё в нас – земное, и на всём нашем – печать давления огромного прошлого!
Как замыкать должны мы осознанием своим все боли и радости? Как преобразованное нами пространство должны соотносить с пространством до нас? как в тяжести земной быть свободным? то есть, ответственным за всех людей, уже за всю природу, за всю землю, ведь только такое понимание нам оставлено?
ибо то, что есть вокруг – велико и единственно, а сейчас и тревожно
…тяжесть земли – это великий груз нашего происхождения, это открытое направление нашего Развития
Вместо эпилога(вставка 28 сентября 2021 г):
...тема Родины - бесконечно глубокая тема, её исчерпать невозможно...Даже в суровую Годину той или иной войны, в особенности Великой Отечественной, когда, казалось, до катастрофы самой идентичности нашей нации было рукой подать, у многих любящих своё Отечество нашлись и физические силы, и слова - и Дух защиты, сопротивления (мужества!), Дух ненависти к врагу...пробудил невидимую (духовную, конечно) пружину, и она неотвратимо разжалась, высвобождая родные -вольные- края с городами и весями... Х1Х и ХХ век, золотой и серебряный век Русской культуры, вообще дорого достались нашей Родине.. Наверное, дорого достаются и поныне...Душа нашего человека, воспитанная необозримыми просторами, не приемлет полноты, ей подавай целостность: "Ибо какая польза человеку, если он приобретет
весь мир, а душе своей повредит?"(Мк,8:36). Потому наш человек не завоеватель, а Защитник! Защитник Родины, которая дала ему жизнь... Родина и есть та, вроде как и невысказываемая, но истинная Целостность...И человек порождён Ею